Глава 6. Быль и небыль
На оставленном слугами подносе медово-рыжее мерцание свечей сплетало новые узоры по чеканке кубков и румянило бока кувшинов. Упырь плеснул себе мятной воды, обернулся к брату и жестом предложил присоединиться. Радэрик, торопливый от восторга, неловко подхватил кубок, чуть не окропив содержимым старшего, и густо покраснел. Но Фладэрик милосердно воздержался от комментариев.
И младший, воодушевлённый снисходительностью, затянул пространную здравицу во славу отечества, заворачивая славословия кренделями почище иного нарочного-лизоблюда, отчего Упырь не к месту помянул определение злорадного Эльзанта: «бредит двором и славой отечества».
Поветрие то юность не щадило.
– Во славу долины, – старший Адалин наслушался, но окончания так и не дождался, а потому решил братское красноречие слегка поторопить. – К слову, это вода.
– О, – Радэрик смутился и обнюхал кубок. – Ну да. Я так и понял.
Подслащенное мёдом питьё освежало. Фладэрик рассеянно улыбнулся, стряхнул со лба липнущие пряди. Уж потчеваться в Розе умели и любили. Объедков с королевского стола не постыдился бы и иной хозяйчик с приграничья. Чернь обожала местные пирушки, после которых раздавали целые кантары изысканных блюд. Но Фладэрик излишеств не любил и предпочитал организм поблажками не развращать, иначе полуголодная жизнь на большаке грозила обернуться тяжким испытанием. Случалось Упырю в пути полакомиться и болотной крысой, и вымоченными кореньями, и кислым алым мхом.
– Я так рад, что ты вернулся! – отрок блистал невинными очами и крысой явно пока в жизни своей не угощался. – Тут же такое происходит! Слыхал ты?..
– Про Стяг? – нахмурился Упырь.
Радэрик устремил на брата недоумённый взор.
– А что про Стяг? Слухи ходят, в казармах гвардейцев пока подержат. Так это разве новости? Про это уж с Йоля59 толкуют. Как под Кракун60 Её Величество недовольство выразила. Ну, такая молва. Я, понятно, там не был, – младший Адалин искательно улыбнулся и пожал плечами. – Речь про другое! Говорят, Королева по случаю присяги праздники устроит!
С пустой-то казной да накануне войны? Какая светлая идея, своевременная, как приступ падучей на галопе. Вслух старший, разумеется, того не говорил, по-прежнему не желая тратить время на пустые констатации.
– С масками, с танцами, с музыкантами! – продолжал вдохновенный Радэрик, изящно всплеснув руками. Сверкнули серебром фестончатые рукава, вспыхнули блики на серпиках колец. Отрок выглядел счастливым и беспечным, как и пристало юноше, не успевшему распробовать в королевских милостях отравы. – Настоящими! Трубадурами!
– Поздравляю, – Фладэрик предпочёл заслониться кубком. – Кто твоя спутница?
Упырь нарочно переменил тему. Но реакция брата его удивила.
Младший Адалин ошеломлённо зашарил взглядом по углам, как будто надеялся найти указанную спутницу в соломе.
– Девица Сэнатайн, кажется? Курносая такая… – предположил старший.
Радэрик зарделся вешней зорькой над болотом.
– А ты… откуда…?
Отрок побелел. Упырь в ответ лишь фыркнул.
– Ты… возражаешь? – робко уточнил младший Адалин.
– Вот ещё, – старший усмехнулся.
Девица Сэнатайн его вполне устраивала: смышлёная, как он успел заметить, не дурна собой и по простоте происхождения родством с ясновельможным змейством себя не запятнала. Фладэрик одобрительно кивнул:
– Хороший выбор.
– А Гира, представляешь, собирается Горнард звать! – чуть отойдя от потрясения, выпалил от облегчения слишком откровенный Радэрик.
– Златовласка Стимбор? – На подносе с кубками скучало блюдо засахаренной снеди и орехи. Фладэрик подхватил горсть и уселся к незатопленному камину, размышляя. Радэрик покрутился у стола и устроился на сундуке рядом. – Эрцетова внучка, – Упырь безучастно уставился в стылое жерло и слова цедил с неохотой, – насколько я помню, просватана. За кого-то из Аэтлирэ. Вряд ли кастелян Розы оценит. И дружок твой, по-моему, тоже не свободен…
– Мирьед Пирошиэль! – неожиданно скривился обыкновенно снисходительный и любвеобильный Радэрик. – Противная девица! Представляешь, отравила собственную кобылу…
Фладэрик поморщился и присвистнул:
– Ей же лет… сколько? Не больше двенадцати.
– Угу, – потряс кудрями Радэрик. – Ей семья Гиры подарила лошадку, хорошенькую, загляденье. А Мирьед её весь сечень61 ядом потчевала. Вымочит лепёшку в потраве с мёдом и скармливает… Да там много всякого было! Со служанками, с дворней, с гончаками. Биртагир сам к деду пошёл. Боялся ужасно, так ведь любовь, – заключил младший Адалин со вздохом.
– Даже так, – не удержался старший. – А я-то думал, дело в косах золотых.
– При чём тут её косы?! – возмутился отрок и, подобрав коленки, цепко уставился на брата. Сидеть так Радэрик пристрастился с детства, и отучить его давно пришла пора, но Упырь отчего-то медлил. – Кстати! А почему у нас всё так? – встрепенулся младший, в таком положении больше напоминавший встревоженную помесь совы и воробья.
– Как? – Фладэрик задумчиво покусывал орех и думал о привычках.
О синих зенках Равнсварт, напоминавших горные озёра, о золотом узоре, оплетавшем тронный зал, о черепичных кровлях башен и флюгерах с гербами, о вороньих стягах и катастрофе Ллокхен. А потому к вопросу оказался не готов. И поперхнулся.
– Ты мне невесту не подыскивал… – выдал Радэрик, тревожно озираясь.
– Сам себе подыщешь, – хохотнул Упырь и пристально взглянул на брата. – Чай, ноги не отгнили, и прочее на месте. – Радэрик робко улыбнулся, сочтя замечание комплиментом. – Дичь это всё. Глупость несусветная, – слегка посерьёзнел старший Адалин. – На ком хочешь, на том и женись. Мне что за дело? Причитать не буду. Хоть на этой курносой, хоть ни на какой вовсе.
– Как ты?
Старший Адалин не ответил. И вообще замолчал, орехи в кубок ссыпал да в сторону отставил. Почти брезгливо отряхнул заскорузлые ладони. Аппетит только что благополучно издох.
– Фладэрик! – окликнул младший через время. – Расскажи ещё, где был…
Упырь зевнул, устало растёр глаза и покосился на бодрого братца:
– С твоим воодушевлением только по болотам маршировать, очерет вытаптывать… – заметил он беззлобно. Радэрик с улыбкой пожал плечами. – И про что же тебе рассказать?
– Ну, расскажи про Ардуайн, про Ярьенн. Правду говорят, что в Аксиндэрии трупп бродячих так много, что правительство подать новую ввело? Налог на радость.
Фладэрик насмешливо вздёрнул уголки неулыбчивого рта:
– Занятная мысль. Кто это придумал? – Радэрик пожал плечами. – Понятно. Хм… В Ардуайне, и верно, народ живёт празднично, особенно в столице. Бродячих артистов в долине Окуня и дальше на запад много. Особенно там, где потеплее. Да и на озёрной равнине от гусельников-скоморохов, лютнистов… всяких, спасу нет. В каждой корчме свой Идиль Пресветлый соловьём разливается, уши чужие насилует.
– Идиль?! – ожидаемо восхитился Радэрик. – Как в Сказании?
– Скорее, как в частушках, – ехидно фыркнул Адалин. Забористый фольклор Идиля – рыцаря из выспренних баллад – честил что в хвост, что в гриву. Удивительно, как разнилась с пафосными виршами «Идильгиона» народная молва. Юноша, чей разум сельская поэзия пока щадила, непонимающе нахмурил аккуратные брови. – Забудь. Рано тебе… наверное. В общем, не заметил я, чтоб Рейес вводил новые поборы. Разве, с виноделен. Данэль Херемиас – на диво мудрый правитель. Несмотря на страсть к стеномазам, – заметил между делом Адалин, не без улыбки вспоминая солнечные виноградники и мягкие холмы.
– А правда, что он в молодости тайком на девке из балагана оженился? – Ясные глаза братишки блестели совершенно детским любопытством.
Упырь осклабился, пощипывая свежевыскобленный подбородок.
– Не пойму, то ли компания твоя так на тебя влияет, то ли, и впрямь, невесту тебе сговорить пора, – заключил старший почти всерьёз. – Ведь один миннезанг62 на уме.
Радэрик зарделся и что-то сбивчиво забормотал. Склонность к румянцу уже смахивала на лихоманку. И Фладэрик все же снизошёл до более вразумительного ответа:
– Эдельмиру Элену девкой лучше не обзывать. Хоть нрав у неё и веселый.
– Так королева Ардуайна… – Доверчивое личико младшего из братьев Адалин вытянулось.
Старший только покивал:
– Мира Эле, танцовщица из приграничного Ваэзэлла. Правда, народ тамошний её за это лишь крепче любит. Ты, я так понимаю, творчеством Трайгля Босого увлёкся? – догадался Фладэрик. Отрок потянул плечами. – Ладно, Князь с тобой. Изящная словесность – не самая свирепая юношеская хворь. Авось, отпустит. – Упырь решительно поднялся с кресла. – Трайгль – человек порядочный, хоть виршеплёт и ходит без обувки.
– Ты его видел? Вживую? – встрепенулся Радэрик.
Старший Адалин задумался, стоит ли травмировать воображение мальчишки подробностями или пощадить репутацию нового кумира, куда более разудалого гулёны и бражника, чем можно было подумать, слушая до икоты лиричные творения да воочию любуясь на стальные зенки и постную, возвышенную рожу.
– Случалось. Вместе на острова ходили на галее, – уклончиво ответил Адалин.
– По морю? – восхитился отрок.
– Ну, очевидно, не по воздуху. – Фладэрик уже натягивал поверх шёлковой туники, смердящей за версту лавандой, роскошный аксамитовый кафтан, неудобный, как иные кандалы.
Младший восхитился:
– Какая красотища! Отчего ты так редко его надеваешь? Ты же Высший! Тебе б к нему ещё фибулу отцовскую! Хочешь, принесу?
– Фибулу с корзнем63 носят, – напомнил Упырь, щурясь и придворную моду всё больше ненавидя. Кафтан стеснял движения и отчётливо давил на плечи.
– Не, – затряс подвитой шевелюрой Радэрик. – То другая. С камнями и цепочками. Её просто прикалывают.
– Это не отца… – неспешно протянул Упырь, веселея.
– А чья? – удивился младший Адалин.
– Подари её девице Сэнатайн, – за сим Фладэрик оставил волоокую юность домысливать очевидное и вернулся в спальню за печаткой.
Украшений, кроме практичных и незаменимых оберегов, Упырь не жаловал. Но с порядком приходилось считаться. А фамильный перстенёк, к величайшему сожалению, оставался обязательным атрибутом.
– Фладэрик, а ты возьмёшь меня с собой? – бодро прозвенело из-за двери.
– Куда? – Упырь остановился на пороге, разглядывая брата.
Тот давно вырос и окреп, в плечах его ощущалась сила, а в посадке головы уже маячила фамильная строптивость. И всё равно старший Адалин видел перед собой весёлого, ясноглазого мальчишку, зачарованно слушавшего их с отцом рассказы в холле у камина или прыгавшего по голубятне на дворе.
– По порядку присягнувший поступает в услужение старшего Лучистого Близким. Выбери меня! – Запальчивость юнца возвышенной натуре не противоречила, и всё же, за редкостью в долине удивляла.
– Говорят, один ты такой, на службу гвардейскую польстившийся, – решил сменить тему встревоженный его настроем Адалин. – А дружок твой, этот, бровастый, Биртагир? Он, вроде, богатырь и нрава не самого тихого.
– Не, Гира у нас по части стратегии. С Громника ни одного диспута не пропустил, даже выступал пару раз.
– Могу представить. – Упырь пожал плечами. Судьба юного Орэндайля его не слишком занимала, а вот встрепенувшийся братишка – очень даже. Пыл следовало погасить во избежание дальнейшего пожара. – Учти, Вызов перед присягой – серьёзней прежних практикумов. Особенно для будущего Лучистого, – заметил Фладэрик негромко.
– Мэтр Таллэсэн говорил об этом, – просиял отрок. Сакраментальное «жду не дождусь» маячило отчётливым рефреном.
«Мальчишка, – с горечью оценил старший Адалин бледный лик, отороченный локонами, подбитый кружевами. – Смышлёный, откровенный и наивный – опасная смесь для двора. О чём догадается, о том молчать не станет. А такие долго не живут».
– По поводу Близкого. – Фладэрик улыбнулся, надеясь смягчить последствия давно принятого решения. – Я поговорю с кем-нибудь из командиров. Джебрики или старший Дорвэк с радостью возьмут тебя под крыло. – На энтузиазм Упырь не рассчитывал, но и столь неприкрытого страдания обнаружить не ожидал. Потому заговорил ласково, точно увещевая нервную кобылу: – Дядюшка Ирджи, старый Корнэль. Ты жил у них пару лет в Джебрике в детстве. И тебе там нравилось.
Радэрик погас так же отчётливо, как до того светился, растеряно оглянулся по сторонам в поисках аргументов. Лицо вытянулось, а губы побелели и предательски дрожали.
«Старого Корнэля», деда Фладэрикова студармского дружка, министериала-ленника рода Адалин, младший любил от всего сердца. Почтенный хозяин без устали потчевал «прелестного мальчонку» медовыми кренделями и засахаренной снедью, разрешал таскать из арсенала всё, на что глаз ляжет и слуги припрятать не успеют, брал с собой на охоту и изо всех сил баловал. Особенно после пропажи одного внука-лоботряса, Данжика, и отбытия ко двору второго, меньшого Корнэля.
– В долине, тем паче в коронном замке, при дворе, тебе будет куда интереснее, – продолжал Фладэрик спокойно, но в груди отчего-то сделалось пусто. Отрок выглядел несчастным и ошеломлённым. – На миннезанг время останется.
– Не хочу слушать про чужие подвиги! – выпалил юнец, блеща глазами за целый рой болотных огоньков. – Я совершу свои!
– Охотно верю, – со вздохом покивал Упырь. – Но… Радэрик, подвиги совсем не по моей части. В казармах Стяга наслушаешься скоро…
– Да слышал я! – перебил тот сердито. – И что? Ты обещал принять меня Близким! И ты можешь это устроить! Королева тебе благоволит и даст тебе всё, чего бы ты ни попросил. Вот о чём говорят в казармах!
Фладэрик прикрыл глаза, смиряя раздражение. Какие там путешествия, его не то что в Розе, в поместье одного оставлять боязно, как бы голуби не заклевали. Ещё и при таких повадках.
– Когда то было, – мрачно проронил Упырь.
В выстуженных покоях отчётливо попахивало «смертельной обидой», а то и «терзаниями». Что важно, душевными. Возможно, в стихах.
Радэрик упрямо вздёрнул аккуратный подбородок, куда менее для того подходивший, чем братишкина квадратная челюсть:
– Разве слово Высшего имеет срок давности? – Вызов звякнул о камни сводов наконечником копья.
Старший Адалин лишь усмехнулся, машинально пощупал амулеты и подтянул тесёмки облачения.
Радэрик заподозрил страшное и тотчас позабыл свою обиду:
– Ты что, уже уходишь? Сейчас обед принесут! Я распорядился на двоих.
– Вот и поешь за нас обоих. – Упырь смерил выразительным взглядом братишкину стать – фамильно тощую, пока не заматеревшую, а потому удручающую – и выразительно кивнул: – Тебе не помешает.
– Я просто высокий! – округлил зенки младший Адалин. – И вообще! На себя посмотри!
Фладэрик, припомнив «одра», ухмыльнулся отчётливее:
– Мне можно.
– Так куда ты? – не дал себя сбить Радэрик и ухватил брата за рукав.
Упырь беззлобно, даже ласково его отстранил, машинально потрепал по волосам, как делал в детстве.
– К благоволящей мне государыне, – сообщил он коротко.
– К государыне? – опешил отрок. – Но… обед…
Братишкин пыл раздражал искренней непорочностью. Фладэрик захлопнул дверь, оставив юность на попечение Норбера.
Глава 7. Палаты
Свербяще-тонкий дух лечебных травяных притирок тлел в воздухе хвостом метеора.
Радэрик растеряно оглянулся на очаг, на безучастные сундуки, резные деревянные панели и фантазийные композиции из бесценных сабель по стенам. Брат не трудился украшать своё жилище, но, хвала Князьям, не запрещал другим. А потому покои выглядели великолепно, как и пристало палатам Высшего. Не чета убранству замка Адалин, но всё же.
Фладэрика почтила аудиенцией сама государыня. А значит, обижаться за сорванный обед глупо и по-детски, но доводы рассудка пока не помогали. Рад грустно повертел в ладони опустевший кубок.
Прекраснейшая из королев, дивноокая Айрин с сияющими волосами цвета солнца, далёкая, овеянная сказочной молвой, как сама Жрица, в стихах и сонетах студентов поминалась столь же часто. Радэрик и сам тайком такое сочинял. А ещё выменял на одно из отцовских колец небольшой, всего-то с пядь размером, портрет Её Величества, писанный на деревянной доске безвестным, но явно одарённым миниатюристом. Портрет тот младший Адалин хранил как драгоценную реликвию.
В покоях брата, к слову, он таких никогда не замечал.
Спальня Фладэрика, мрачная, как древний каземат, и чисто прибранная, как отшельничья обитель, нагоняла дикую тоску.
Старший Адалин в Розе вёл суровый образ жизни. Радэрик окрестил его «походным», хотя сам не побывал пока ни в одном. Но тюфяк под покрывалом на узкой койке из едва оструганных досок выглядел крайне неуютно.
Как и окованные железом сундуки, где брат хранил привезённые из странствий артефакты и кодексы, которые не разрешал читать.
В долине о Фладэрике ходили толки. Наследник знатного семейства слыл первым мечником, хотя с некоторых пор игнорировал турниры, и удачливым вельможей, пользовавшимся особой благосклонностью правительницы, несмотря на постоянные разъезды. При Радэрике осмотрительные придворные и родовитые отпрыски подобных формулировок избегали. А тот, по доброте душевной, не подозревал, сколько корысти кроется в восторженных словах.
Но кто рискнёт сболтнуть при мало не влюблённом в старшего брата отроке чего… предосудительного?
***
По сумрачной, окутанной тенями побочной галерее, соединявшей башни верхнего замка, сновали призраки и мыши. Большей частью, обыкновенные, но и летучими судьба тот лаз не обделила. В сухой соломе пыль хрустела под ногами, а витражное стекло чуть слышно трепетало в железе узких рам на стылом сквозняке.
Беседы с братом неизменно застревали занозой в том, что менестрель назвал бы бренным остовом почившего когда-то благородства. Невинный отрок глядел на Упыря с беспричинным восхищением. Взгляд ясных глаз цвета ольховой коры под летним солнцем колол побегом тёрна. Фладэрик припомнил, в чём заверял наднесь Сейрана, и отогнал воспрянувшие сомнения. Некоторые вещи надо просто делать, невзирая ни на какую боль.
Палаты Равнсварт, просторные, как иное селище, с кучей закутков и комнат, занимали верхнюю честь Королевской башни. И превосходили даже покои короля.
Фладэрик удержал вильнувшие на зыбкий склон мысли. Не следовало поминать всуе порфироносную персону Его Величества вампирского монарха, почившего глубоким – вот уже который век беспробудным – сном в напоминавших катакомбы недрах замка, что грибницей проросли в скалу.
Встречаемых по пути вельмож Упырь намеренно не замечал. Придворные – со слугами и без, с охраной или при своих мечах – скользили духами в гирляндах самоцветов, в скрипторий и Пределы, с наказом из палат или донесениями в Совет. Мелкопоместные, услужливые проходимцы, спесивый «цвет» и Благородные, снулостью лиц под стать ленивым карасям. Раскланивался с ними Фладэрик так же лениво.
Королева Айрин, дивноокая владычица Олвадарани, ждать не любила.
Она многого не любила. И нелюбимое предпочитала изничтожать, дабы оное не оскорбляло лазоревые очи.
Фладэрик поправил перевязь, одёрнул полы неудобного кафтана.
Равнсварт – девица, как же, – оставалась невозмутима и холодна, как мраморная статуя пресветлой Жрицы. Но в синих колдовских глазах плясали отблески чудовищных зарниц. Упырь терпеть не мог ловить их, когда дивноокая поджимала припудренные губы, едва приметно морщила лицо и теребила чётки. После этого всегда летели головы, полыхали замки и пресекался очередной высокий род. Монаршии любимцы сменялись с удручающим проворством. Вчерашний фаворит сегодня мог обнаружить себя при смерти с кровавой пеной на губах у рвов или за акведуком, в одном из плесневеющих каналов окольного города или слобод. Молва во всём винила «проклятье короля», почившего в куске обсидиана сразу по окончании полуторавековой войны с колдунами, а Фладэрик – один из хитрых ядов, что синтезировали для Айрин в Чертоге чародейской башни. И удивлялся старший Адалин лишь собственному благополучию.
Сплетни змеями клубились у подножия Чёрного Трона. И жалили б без промаха, кабы не проворство Упыря, неизменно успевавшего предугадать и скорректировать их броски.
Палаты стерегли бдительно, но безучастно.
А дивноокая отпустила вельмож и даже слуг. Фладэрик мысленно присвистнул.
В комнате, где ждала его Айрин, горела лишь одна свеча. Мрак оная не разгоняла, но создавала атмосферу уютного, чуть рыжеватого застенка под сводчатым, гнетущим потолком.
Вечерело; окна затянул прозрачный сумрак. Светляки оранжевых огней плясали на кожаных переплётах кодексов и полировке полок. Грузные рёбра свода тонули в пляшущих тенях. Над полом, в ореоле приглушённого мерцания, возлежал без видимой опоры раскрытый фолиант древней магии.
Девица Равнсварт, нежное исчадие полночных бредней усмирявших плоть Проповедников, замерла перед тяжёлым столом, лаская кончиками пальцев столешницу из драгоценной древесины. Чёрный шёлк расшитого платья стекал изысканными складками вдоль стана и на подоле расцветал узором виноградных лоз. За монаршей спиной возвышалась резная спинка напоминавшего трон кресла, сработанного из той же заморской древесины, что и стол, и сейчас развёрнутого к нерастопленному камину. Очередному нерастопленному камину. Остро пах сандал и курившиеся в чашах смолы. Выстуженные покои в целом удивляли аскетизмом. И всё же дурно освещённая каморка показалась Фладэрику приветливее госпожи.
Айрин скромно потупила долу синие озёра и обмирала трепетным оленёнком. А на посетителя отреагировала и вовсе странно. Вскинула ладонь к губам, порывисто обернулась, сверкая бледностью бескровных скул и, кажется, вздохнула.
В строгом платье, змеиной чешуёй обтекавшем безукоризненное тело – рукава приоткрывали лишь самые кончики пальцев – Равнсварт смотрелась даже занимательнее, чем в прежних, нарочито пышных туалетах. От венца королева освободилась, как и от бус, и теперь медовая копна золотистым ореолом оттеняла точёный силуэт. По-девичьи невинное личико перламутрово мерцало, как поверхность топи под луной.
Чёрные и длинные, точно опахала, ресницы бросали густую тень на и без того тёмные омуты глаз.
Фладэрик замер, пристальнее всмотрелся в это воплощение сказочного образа: чарующе прекрасная, дивная владычица. Предмет обожания и липких ночных грёз хворых трубадуров.
Губы воплощённой сказки обозначили робкую, ласковую улыбку.
– Моя Королева, – Упырь поборол внезапно схвативший горло спазм и поклонился.
– Ты пришёл, Адалин. Благодарю, – напевность голоса ласкала слух.
Завораживающе блестели томные глаза, одуряюще пахли благовония. Фладэрик оценил как наружность повелительницы, давно отточенную, так и поставленные вибрации, и скрипнул челюстями. Балаган удался с блеском – прекрасная страдалица в лапах неумолимых обстоятельств располагала к незамедлительному спасению оной.
По мановению изящной ручки, мелькнувшей в украшенной фестоном манжете узкого рукава, резная громадина кресла плавно развернулась, едва касаясь витыми ножками ониксовых и малахитовых плит, составлявших орнамент пола. «Девица Равнсварт» элегантно сдвинула брови и устало опустилась на самый край, умело скомпоновав складки подола узором из теней, подчёркивавших хрупкость скрытого под ними тела. Фладэрик, постояв в молчании какое-то время, но, не дождавшись продолжения, молча подошёл к очагу, сложив руки за спиной. Королева проводила подданного долгим якобы потаённым взглядом из-под ресниц.
Упырь замер в пол-оборота и с выражением учтивого внимания склонил голову к плечу.
– Ты, вероятно, не так понял всё это, – начала Айрин.
Фладэрик невольно усмехнулся:
– Что именно?
Дивное создание примостилось на краю исполинского кресла. Рыжее пламя свечи, колеблемое сквозняками, сплетало кружева теней, превращавшие монаршее лицо в отполированную маску. Её Величество бесподобно организовала мизансцену. И Фладэрик невольно проникся настроением, а там и разозлился на самого себя.
– Разговор… в кустах? – проронил он намеренно небрежно.
– Адалин! – королева вспыхнула. Омуты прекрасных глаз мерцали в полумраке.
– Ваше Величество? – привычной иронии тут оказалось куда больше, чем предполагаемого участия, и Фладэрик откорректировал интонацию: – Прошу прощения, моя госпожа. Что именно я… превратно понял? Если моя Королева не желает меня видеть, я могу уйти.
Равнсварт молчала, продолжая странно, до жути убедительно глядеть на подданного. Упырь почти почувствовал кол под ключицей.
– Зачем всё это, Адалин? – красиво отмахнула фестончатым рукавом королева.
Проникновенный шёпот драгоценной ткани довершил картинку, а Фладэрик невольно вздёрнул бровь:
– Я по-прежнему не понимаю, моя госпожа, – признал он тихо.
– Зачем ты делаешь всё это, Князья Великие?! – с горькой обречённостью пролепетала Айрин.
– Выполняю приказы, Ваше Величество? – предположил Фладэрик навскидку.
Равнсварт порывисто прикрыла личико ладонью и глубоко вздохнула.
– Хорошо, мессир Адалин. Тогда… скажи мне, зачем ты ездил на восток, к границам Стародревья? Моим подданным запрещено там появляться.
Упырь не ответил, только непроницаемо ухмыльнулся, а взгляд нарочно устремил в пол, считая цветные плиты. Ониксы-малахиты, малахиты-ониксы. Узоры-сполохи, резные линии.
– В Коммуне… сколько ты провёл? – продолжала мученически королева. – Кхаркхелл, Аксцебужц… Мессир Гуинхаррэн отчего-то сдержан на этот счёт. Зато мессир Тэрглофф весьма красноречив!
В напольных орнаментах Упырь так ничего и не высмотрел, а потому пожал плечами, мимолётно отмечая чистоту. В палатах Озара да при дворах западных князей едва не ископаемые звероящеры пластами залегали. А тут лишь железная трава под лавкой вдоль стены, и та – для аромата.
Айрин отвернулась, отняла ладони ото лба и покачала головой. Адалин тоже отмер, прошёлся пару раз по комнате, меряя узор широкими шагами, остановился аккурат посередине, точно для доклада, и глубокомысленно изрёк:
– Восток, моя королева, восток. Мне жаль, что моя госпожа не довольна моей службой.