Разлука
Поехал Алёша маму отвозить в Зиму, и погостить у неё на время отпуска. Его мама знала про Шуру. Она считала, что Алексею нужна девушка с образованием. То с учительницей его познакомит, то ещё с кем, она старалась помочь сыну с выбором достойной невесты. А Шура девушка была простая, никакого образования, и работала кладовщицей.
Так вот, уехал он, и нет его, письма только пишет. Ну, думает Шура, не приедет, не надо. Спустя 75 лет она мне скажет: «Как я над ним издевалась! Господи, прости душу грешную».
Оттуда Алексей, конечно же, продолжал писать Тамаре длинные письма о житье-бытье, из которых мы можем представить, как тогда жили люди, и какими были их ценности.
На фото: Шура
Письмо Алексея:
1.09.46
Г.Зима
Здравствуй, Тамара!
Милая моя, я уже получил от тебя два письма, за это прими моё спасибо.
Ты, быть может, обижаешься, друг мой, что я не писал тебе письма с подробностями своего приезда, но в этом я не один виноват, а больше всего условие моего отпуска не позволило написать большое письмо. Сейчас опишу подробней.
Доехал не важно, но благополучно.
Неважно потому, что невыносимо трудно было ехать; во-первых, не скрою, особенно в первые дни отъезда, навалилась такая тоска и переживания за тебя, Тамара, что я почти не мог владеть собой, во-вторых, было очень жарко и тесно ехать, к тому же и дорога большая, в движении только 9 суток. Кроме этого в Москве просидели 4 дня, где было очень трудно с посадкой, а в очереди стоять я не любитель. Займу очередь за билетом, и уйду с мамой бродить по городу, приду, а очередь моя уже пройдет, снова записываюсь в очередь, а сам опять в город. Правда хоть в Москве неважно было с ночлегом, но успели просмотреть Москву в 4 дня. Мне особенно хотелось показать всё матери, ездили на экскурсию по Москве, где специальный человек сопровождал нас по городу и рассказывал, показывая на местности, историю важных исторических зданий, музеи, памятники, соборы, Кремль, были в мавзолее, посмотрели Ленина, и другие важные ценности.
Кроме того, с мамой опять побывали в драм и кинотеатрах, а в метро теперь она уже не блудила от меня. Впрочем, когда уже хорошо насмотрелись на Москву, поехали дальше в такой же тесноте и жаре и с той же грустью.
Опять ты предстала перед моим воображением, как живое и радостное воспоминание о счастливом прошлом.
Домой прибыл уже 18го.
Встретили родные хорошо, но отпуск провожу неважно, ничто мне здесь не нравится. Идут всё время дожди, на улицах такая грязь, что и нельзя пройти по городу. А когда были дни посуше, уходил на поле, километров 15, косить сено, часто ночевал на поле, разок из-за этого заболел, простыл и с гриппом пролежал 5 дней с температурой 39.
Был в Иркутске 4 дня, сегодня опять еду туда же, числа 20.09 поеду последний раз, оттуда же сразу поеду к службе и к Тебе.
Время, как уже упоминал, провожу неважно. В кинотеатрах и в клубе бываю редко, как-то самому не хочется ходить. А девушки уже не прельщают меня, отношусь к ним холодно, за это друзья (ребята) ругают меня, подстраивают иногда случайные знакомства, но если уже нет желания, то хоть на нос вешай, всё равно безрезультатно. Чаще всего, вечерами, вместо клуба, хожу на вокзал, узнаю в отношении багажа, уже где-то месяц идет «большой» скоростью, и всё нет, наверное, затерялся, а если и придет, то наверняка с гнилыми яблоками.
Пожалуй, на этом и закончу, вроде вкратце, проведение своего отпуска.
А ты, мой хороший друг, не грусти и не тревожься, а лучше переведи все свои мысли на веру и предчувствие нашей счастливой встречи.
Так будь счастлива, Тамара, и спокойна за меня.
Обнимаю, и крепко-крепко целую твои нежные алые губки. Твой Алексей.
Привет тебе от мамы и от сестёр
А от меня и мамы передай привет Зое, Ремко и её Нине, Валентину Фроловичу. Большой привет Саше Федотову, Кузьменко и Гудкову.
Алексей.
Рассказывал Алексей Тамаре про невест, которых мать водила, а Тамара всё думала – «боже мой, кто ж этого мальчика пожалеет? Наверное, я его и пожалею».
Фотокарточка Алексея с надписью с тыльной стороны:
25.12.46
На память моей любимой Тамаре от Алексея
Тамара! Если будешь помнить обо мне, с постоянными чувствами, то жди, и встречай меня таким же, верным тебе, другом, как это было в течение пяти месяцев нашей непрерывной дружбы. Пусть эти счастливые ясные дни нашей любви и дружбы оставят в твоём сердце самые лучшие приятные воспоминания.
Свадьба
…Хватилась как-то Шура – где же паспорт? Всё обыскала в комнате, а найти не может. Оказывается, Алёша выкрал у неё паспорт из сумочки, и уехал с ним в город, за восемь километров. Оставил там паспорт в ЗАГСе, и говорит ей – поезжай в ЗАГС, и забери свой паспорт. Хочешь, могу тебя проводить. А Шура с ним к тому времени уже вовсе не хотела дружить.
Поехали они в возке за паспортом. Шуре очень не нравилось, как он поступил. Отдают ей паспорт. Он отбирает и говорит – а сейчас распишемся. Номер регистрации 111.
Так и поженились они, 20 января 1947 года. Ни гостей, ни свадьбы. Он демобилизовался. Жить негде. Аферист, злилась Шура. А потом и вовсе уехал в Зиму, полгода его не было. Ни спали вместе, ни бутылки вина не выпили, вот это моё замужество несчастное, сетовала Шура-Тамара. Разве это была свадьба? У других свадьбы как свадьбы. Опять же, его в её часть не пускают, а Шура из своей части не уходит – ей там хорошо было. Ну, думает, он опомнится, а я паспорт потеряю, и концы в воду.
Мама
Как-то раз в комнатку Шуры стучится кто-то. Открывают девчонки двери – и ахают. Господи, стоит кто то, лохматый, рваный, чуть ли не босый, портянками ноги перемотаны.
– А Шура Круглова здесь живет?
Шура смотрит и не узнает:
– Ты кто? Мама!!!
Её, всю в лохмотьях, невозможно было узнать. Ехала на поездах на крыше. Ничего с собой не было, кто что даст, тем и замотается, лишь бы прикрыться чем-то. Шура её разыскивает, и она Шуру разыскивает. Шура во многих местах оставляла заявки, что разыскивает маму. Это уже был 1947 год. Нашлись!!!
Шура её искупала сразу же. Дала ей свои вещи. Она худенькая такая. У девчонок много вещей было. Выброшенные, оставленные немцами вещи собирают в кучу, и потом выбирают что получше. Командир части пришёл, дал маме валенки и шубу. Вместо платка одеяло порвали тонкое, она повязалась. С собой ей дали полмешка рису, сахару, дома же ребятишки ждут. Когда маму отправляли на поезд, командир части признал Шуру, откуда-то он папу её знал. Рассказывал ей много о папе, ну и стал заботиться о ней.
Молодая семья
После демобилизации Алёша по санитарии пошёл, стал санитарным инспектором. Комнатку им дали возле железной дороги. Кровать и матрас – вот и всё имущество молодой семьи. Ни одеяла, ни подушки. Гимнастёрка и шинель. Одну шинель подстилали, другой прикрывались. Вот и медовый месяц.
И ещё одно короткое письмо-открытка.
Надпись на открытке:
Шути – любя
Но не люби шутя
Тамара! Эта картинка очень напоминает нашу с тобой действительность. Представь, себе, милая – мы отправились с тобой в дальний жизненный рейс, но что ожидает нас впереди? – неизвестно.
Какой мы выберем путь, от этого и будет зависеть наше счастье и благополучие.
Желаю, ещё раз: чтобы мы были до конца верными друг другу и настойчивыми в своих стремлениях. А эта временная разлука пролетит, как сон, и мы опять будем вместе и навсегда.
Будь счастлива, Тамара
Целую, Алексей
Кому Тамаре Буриловой
Отправитель Алексей Бурилов (муж собственной жены)
Когда немцы бежали из Пруссии, они оставляли всё – золотые украшения, платья, вещи хорошие. Иногда Шуре на работе разрешали брать такой пакет с вещами. Каждый раз Шура с мужем идут на базар, берут одну вещь, продают. Большой кусок янтаря был на цепочке. Цепочку еле сняли. Продали её, а сам янтарь Шура сохранила до наших дней. Себе они ничего не покупали, денежки собирали.
Кое-где ещё жили немцы, они выменивали золото и драгоценности на кусок хлеба. Алёша Тамаре говорил – не вздумай ничего выменивать!
Была у них после немцев красивая белая собака, Тегги. Потом она подорвалась на мине. Чтоб не маялась, Алёша попросил солдат пристрелить её. Сильно плакали они за ней.
На фото: Шура и Тегги
…Когда я вытащила эту малюсенькую фотографию из большого советского фотоальбома, на обратно стороне я обнаружила две перекрёстных надписи. Одна, чернилами, дарила это фото «на вечную память другу Алексею». Вторая, на печатной машинке, шутливо припечатала: «Поверено: За период нашей дружбы с 21 февраля 1946г. по 26 ноября 1946г. измены не наблюдалось. Примечание: подлежит дальнейшему испытанию, сроком на 1 год. К сему А. Бурилов». Бабушка Шура не помнила об этой надписи. Взяла в руки, рассматривала, как послание сквозь время. По-моему, они были очень счастливы тогда.
И еще одна открытка:
Первенец
К появлению первенца готовились тщательно. На собранные деньги купили корову. Переживали, вдруг молока не будет хватать. А жили они на этаже – куда корову девать? Обустроили её во дворе у дома, но тут же пришло им предписание – корову со двора убрать. Куда деваться?
На фото: дом, где жили сначала Шура с Алёшей, газетная вырезка
Поехал Алёша, нашёл развалюху за четыре километра от города. В одной половине жила старушка, другая половина после бомбежек стояла без окон, без дверей. Алёша нашёл работяг, сделали они окна-двери. Ремонт внутри уже Алёша с Шурой сами сделали. Бросили они прекрасную квартиру – две комнаты, кухня, ванная красивая, и переехали жить в эту развалюху со своей коровой. Корове сбоку пристроечку сделали.
26 мая 1948 года родился у них мальчик, Женя. Всё шло хорошо, в первой городской больнице Черняховска поставили ребёнку прививку и на девятый день, как тогда было положено, выписали. Алёша уехал, чтобы продать кое-какие вещи и выручить денег на малыша.
После положенных девяти дней в роддоме, Шура попросилась забрать ребёнка на день позже. Думала, что к тому времени муж приедет. А он не приехал. Шура сама пошла за ребёнком, родильное отделение было недалеко. Дома у малыша поднялась температура, глаза начали кататься, как катушки, смотреть было страшно. И вскоре малыш умер, не успели даже врача вызвать. Лишь соседка с Шурой рядом была, бабушка-старушка, спасибо ей.
Приезжает Алёша вечером, стучится в двери. Бабушка двери открывает.
– А почему она не выходит?
– Зайдешь в дом, узнаешь.
Заходит, а Шура спит мёртвым сном. До этого она долго не спала, устала.
– А чего она спит?
– Подожди, сейчас узнаешь.
А ребёнок мертвый на лавке лежит.
На следующий день пошёл, заказал гробик. Малюсенький. Старушка помогала, где какую тряпку принести. Алёша сам нёс ребёнка в этом гробике. Вся похоронная процессия – Шура, старушка-соседка и её дочь. Дерево на кладбище стояло высокое-высокое. А около дерева метрах в двух-трёх могилка маленькая. Алёша сам яму копал.
Сели втроём за стол, помянули.
Пошёл Алёша за свидетельством о рождении и о смерти сразу, а мужик начальник ему говорит:
– Слушай, это не естественная смерть. Десятый ребёнок в больнице умирает, и все мальчики. Девочки живы. Давай поднимем этот вопрос.
– Зачем? – только и ответил Алёша. Он сильно переживал. Так хотел сына, Женьку.
Причин искать они не стали. Предполагалось, что оставшиеся в городе немцы травили новорожденных мальчиков.
Жизнь налаживается
Алёша работал в железнодорожной больнице. Шура снова вышла на работу. Начала молочко носить в город на базар, продавать, и начали они уже нормально жить. Иногда даже гнали самогонку на продажу.
На фото: застолье у Буриловых дома. Крайние справа Шура и Алексей.
Когда корову вели по улице, всегда боялись, что она посреди улицы наложит. Один раз Алёша шляпу снял, шёл сзади и страховал корову, чтобы не навалила. Смеху было!
Кроме основной работы и хозяйства, Алёша сено косил, и они его продавали. К деньгам всегда относились экономно. Каждый месяц посылали деньги обоим мамам. Ни одного месяца не прошло, чтобы не послали. Как-то были в Ленинграде, купили Алёше на собранные деньги хорошее длинное кожаное пальто. Соседи буржуем стали звать – о, буржуй идёт.
***
Шурина мама, Дарья, продолжала жить в окопе. В окопах долго ещё жили многие жители села. Шура с Алёшей к ней туда ездили.
Тёткиного мужа убили в начале войны. После войны она снова замуж вышла, в деревне жила. Тётку Шура с Алёшей тоже навещали. Добирались в то время на перекладных, машины останавливали. Народ добрый был. Приехали к ним – домишечка махонький. Встречали они Шуру с Алексеем дымящейся вареной картошкой.
***
У Алёшиной мамы, Марфы, в Зиме сначала был совсем плохонький домик. Второй уже получше был. Деревянный домишка, маленькое крылечко, лавочка рядом, завалинки вокруг дома, в них солома, чтоб греть дом. Когда снег, снегом засыпали, снег тоже хорошо задерживает тепло.
В доме одна комнатка, потолок под голову, высокому Алёше надо было сильно наклоняться, чтобы пройти. В комнате стоял деревянный диван, наподобие скамейки. Когда ложились спать – стулья подставляли. И по сторонам две кровати. Стены и потолок побелены известкой. Над кроватью узкий длинный тоненький коврик, он нависал широкой улыбкой от приколоченных гвоздей на всю ширину кровати. Под гвозди подкладывали сложенную бумажку, для крепости конструкции. Единственным украшением интерьера была рамка на стене, а под стеклом много фотографий родственников и близких.
Кухонька маленькая, за шторкой что-то типа чуланчика с кухонной утварью, рукомойник, посередине печь. Занавески беленькие, как у всех тогда. Дощатый крашеный пол. Дворик с калиткой, огородик маленький, забором огороженный. Туалет из досок во дворе, метрах в пятидесяти – летом то ничего, а зимой далековато.
Марфа жила с дочерями, Верой и Людой. Потом Люда вышла замуж, и приносила маме нянчить детишек. Принесёт маленькую Вероничку, положит на кровать, та и лежит тихонько. Все дети были спокойные. Малышей мыли в оцинкованной ванне прямо в комнате. Взрослые в баню ходили. Марфа была старушкой очень редкой доброты. Всех нянчила, никогда вообще не ругалась и никого не поучала.
***
20 августа 1949 года, через год, у Шуры с Алёшей родился сын Володя. Володя родился уже в своей, железнодорожной больнице, где работал Алёша. К тому времени у Шуры с Алёшей было целое хозяйство – гуси, корова, поросята.
Только Володя родился – узнают они, что Шурина мама в больнице лежит. Тогда ещё и телефонов не было, только телеграммы. Что будем делать? поехал Алёша поездом, за 90 километров.
Шуриной маме к тому времени уже дали квартиру, и она вышла на работу. Работала на целлюлозно-бумажном комбинате. Ей надо было чистить огромные колёса, покрытые шерстяными покрывалами. Вот встала она их чистить, а кто-то без разрешения включил мотор, колесо заработало и её руку закрутило, раздробило локоть. Руку пришлось отнять, в то время других вариантов не оставалось. Пенсию маме дали. Младшему её сыну уже семь лет было к тому времени, совсем большой.
***
Ещё через два года родилась у Шуры с Алексеем и дочь, Наташа. Трое суток не могла Шура родить, щипцы тогда ещё не применяли, простынями давили. Наконец родилась Наташа, в праздник иконы Божией Матери «Нечаянная Радость», 14 мая 1951 года.
Одно из первых воспоминаний Наташи – сидят они в ванной с соседской девочкой, играют с пластмассовой свиньей, пластмассовые складки, как натуральные. А у девочки этой вмятина в височной кости, потому что её тащили уже щипцами.
У коровы-кормилицы обнаружили туберкулез, пришлось её уничтожать. Шура врёв ревела – любила она корову. Детей молоком поила, на базар молочко носила. Бывало, принесёт Шура на рынок бидон молока, мигом продаст. Литр молока – два рубля. Каждый день были денежки. С этой коровы они начали жить, как люди. Жалко было корову очень, но ничего не поделаешь, купили новую.
На работе Алёше выдавали путёвки, первыми были Друскеники, курортный город на юге Литвы. Альбом наполнился фотокарточками на фоне литовских достопримечательностей. На каждом фото собирали огромный коллектив, отдыхающих фотографы специально собирали для совместных фото. На фото неизменно позировал улыбающийся мужик с гармошкой.
Бывало, отдыхали они и вдвоём. Но чаще Алёша ездил по путёвкам сам.
На фото: Алексей напротив второй колонны. Друскеники, Литва
На фото: Володя, Шура, Наташа
На вечерних курсах кройки и шитья Шура научилась шить. Обшивала полностью детей – пижамки, штаны, платья, рубашки. Вышивала воротнички и скатерти. Мастерица была на все руки.
Купила как-то молодая хозяйка Шура трёх поросят. Приехала свекровь, и спрашивает:
– Слушай, а ты думала, когда покупала, чем ты их кормить будешь?
Хлеба тогда немного было. Шура говорит:
– Картошкой.
– Покажи мне этот огород, со своей картошкой.
Шура ведёт, показывает.
– На зиму тебе хватит этой картошки? Не хватит, если хотя бы по две картошины в день кушать.
Берёт свекровь двух поросят в мешок, мешок на санки, и повезла на базар.
Потом они с невесткой всё-таки нашли общий язык. Марфа всем говорила – лучше моей невестки в мире не найдёшь. Шура всегда была тихой, и никогда ни с кем не ругалась.
«Давай уедем»
Домик Шуры и Алёши стоял на аэродроме. За аэродромом сено для коровы косили. Воинские части там стояли. Болото вокруг, гуси по болоту шастают. Аэродром стали расширять, и их оттуда попросили. Квартиру дали рядом с вокзалом. Дом четырехэтажный, хороший, квартира с двумя комнатами. А корову опять девать некуда. Построил Алёша снова сарайчик, собрал из шпал, почти на окраине. Рулёжные дорожки аэродромовские были прямо между домами. Володю маленького на самолёте катали. Ребятишки соберутся, лётчик катает их, хороший был человек.
Через полгода им комиссия предписание выписывает – убрать сарайчик. Не на том месте построили. Здесь нельзя. Алёша и говорит – слушай, давай уедем отсюда, на север махнём. Шура послушный человек. Уедем, так уедем.
Написал Алёша заявление в райздравотдел, попросил отправить их на север, в Норильск. Оттуда приходит ответ – в Норильске мест нет, а в Красноярском крае медики нужны, обратитесь в облздрав. Обратился Алексей в облздрав, и действительно, медики там были нужны.
Собрались уезжать, а хозяйство куда девать? Тридцать шесть гусей, корова, поросята. Корову продали, гусей порезали. Алёшина мама перину себе сделала на всю кровать, подушек три штуки, и Шуре с Алёшей две. И двинули они в путь, через полстраны.
Часть четвертая
Шушенское
Выбрал наш любитель романтики Шушенское, где Ленин ссылку отбывал. Поселились они рядом, в небольшой деревеньке Средняя Шушь. Алёше не пришлось долго вживаться, деревенская стихия была полностью для него. Переехали в 1952 году, Наташа была ещё совсем маленькая. Алексей сразу завоевал авторитет у местных жителей.
Сначала долго в гостинице жили. Потом освободился дом, и Буриловы переехали. Дом большой – прихожка, коридорчик, две комнаты, кухня. Печка посередине. Длинный огород. За огородами речка и лес. Ягод, грибов полно. Место оказалось очень хорошее насчет продуктов. Хозяйство завели – корову с телятами, поросят, гусей, кур.
В тайге полно было кедровых орехов. Осенью их заготавливали и сдавали. За кедровыми шишками приходилось ходить далеко в тайгу. Стучишь по стволу кедра деревянной колотушкой, спелые шишки падают вниз. Собираешь их, приносишь домой, шелушишь. Потом деревянной колотушкой поменьше стучишь по шишке, шишка распадается на орехи и шелуху. Дети любили кидать шишки в печь с углями, и запекать, как картошку. Достают потом орешки, а они нежные и невероятно вкусные.
На фото: Шура и Алексей в больнице
Сначала Шура не работала. Потом Алёша говорит – давай, устраивайся к нам. Там была маленькая больничка. Алёша представил Шуру, как медсестру, хоть образования у неё и не было. Стали они вдвоём работать.
Садиков тогда не было, и дети были предоставлены сами себе. Играли у речки целыми днями. Лепили танки из глины. Наташа водилась с мальчиками, и играла с ними в мальчуковые игры. Два мальчика часто жили у них, Шурик и Юрик. Мама Шура всех кормила и купала. Когда взрослые Наташу спрашивали, за кого ты замуж выйдешь, Наташа отвечала – за брата. За брата нельзя. Тогда за Шурика или за Юрика. Такая вот компания.
На фото: Шура и Алексей у больницы
Летом Наташа с Вовой гуляли в одних ситцевых плавочках, в то время как местные жители ходили в длинных рукавах, «бледные, как немочи» – говорила Шура. А местные стали поговаривать – какие же бедные люди приехали, посмотрите – Буриловским детям даже штанов не из чего сшить. Взялась тогда Шура ходить по домам и объяснять, что человеку нужны солнце, воздух и вода. Село было большое, и агитировать пришлось долго. Но через пару лет люди начали больше подставлять бока солнцу, и выпускать детишек из дому в трусиках и плавочках.