Ведьма в лесу. Ведьма 1.0

10. Неудачный визит

В списке моих дел следующим пунктом значился визит к Павлу Васильевичу Одоевскому.

Павел Васильевич был одним из лучших друзей отца. Еще в юности они познакомились в стройотряде и продолжали общаться, несмотря ни на что. В пору моего детства Одоевский был обязательным гостем семейных праздников, дней рождений и прочих домашних вечеринок. И всегда дарил мне и братьям чересчур дорогие подарки, отговариваясь от смущенных укоров мамы отсутствием собственных отпрысков. Отпрысков у него в действительности было аж трое, но я узнала об этом много позже, когда поселилась в его доме.

Нелепые отношения, которые связали нас на несколько коротких месяцев, были полны мучительных для нас обоих противоречий. И однажды Павел Васильевич поставил решительную точку во всех наших спорах и разладах. Однако именно ему я обязана свободой в выражении сексуальных эмоций. Одоевский был известным в узких кругах содержателем салона, в котором юные и не очень нимфы одаривали своей благосклонностью состоятельных мужчин. Я не была одной из этих нимф, но могла свободно наблюдать за всем, что происходило в изысканных комнатах снятого Одоевским особняка.

Одно время я чувствовала себя униженной из-за жесткого запрета принимать участие в веселых пирушках и оргиях других обитательниц особняка, но затем поняла, что Одоевский оставил для меня открытой дверь в обычную жизнь. Мало кто из его нимф выбирался из трясины продажной любви. Даже несколько вышедших замуж прелестниц, в конечном счете, все равно вернулись к древнему ремеслу. А я отделалась лишь несколькими годами заниженной самооценки и устойчивым пренебрежением к некоторым нормам морали.

Старый особняк, в котором некогда Одоевский снимал целый этаж, давно развалился. На его месте отгрохали новое здание с отдаленно похожим фасадом: портик и фронтон заменили декоративные элементы из пластика. Этажей стало на два больше, и теперь Одоевский был не арендатором, а полноценным владельцем всего здания. Деньги он всегда зарабатывал все тем же сводничеством, но на ином уровне: знакомил людей, проводил у себя их встречи, выступал в некоторых сделках гарантом или посредником. В лицо ему говорили много уважительных слов и засыпали благодарностями, но за глаза презирали, хотя и продолжали пользоваться его услугами по всем направлениям.

Ради встречи со своим первым мужчиной я приоделась и навела красоту на физиономию. Я не люблю косметику и обычно не пользуюсь никакими красками-замазками. Но для Одоевского женщина без макияжа – не женщина, поэтому пришлось немного расстараться. В качестве достойного одеяния я выбрала длинную каскадную юбку, полупрозрачную блузку и классические лодочки на высоченной шпильке. Я даже потратила очень некислую сумму на роскошную кожаную сумку ярко красного цвета. Все это вместе взятое несколько резало глаза, но мне было наплевать.

Во всей этой гламурной упаковке я явилась в особняк в оговоренный день и час. Вежливая девушка на ресепшене была осведомлена о моем визите и объяснила, как найти апартаменты Одоевского. Она же предупредила, что хозяин этим утром еще не вставал. Бедная девочка пыталась деликатно сказать то, что я знала и без подсказок – с похмельным Одоевским лучше не иметь дела. Вот только вряд ли сама девушка знала, что это я была той единственной отчаянной дурой, с которой Одоевский не рисковал связываться на больную голову. Уж очень его шокировала моя терапия обливания ледяной водой.

Нехорошее предчувствие заронилось во мне, едва за моей спиной закрылись двери лифта. На этаже было идеально тихо. Не знаю, что и как мои органы чувств определили в окружающем пространстве, но мозги в доли секунды выдали резюме: мертвая тишина. В смысле – живых здесь нет.

Прижав сумку к себе, я отправилась в путешествие по апартаментам. Нет, можно было бы, конечно, по-тихому смыться. Но такое решение созрело в моей голове только на приличном отдалении от лифта. И жалкие остатки здравого смысла были в корне задавлены тем любопытством, которое сгубило достаточно и кошек, и неразумных девушек.

Я нашла Одоевского в нелепой желто-бежевой спальне, на кровати. Его руки и ноги были связаны вместе, отчего тело казалось упавшей на бок детской лошадкой. Голова неестественно выгнулась назад. Павлу Васильевичу перерезали горло. Аккуратно, не широко, но смертельно…

Нашарив в сумке телефон, я дрожащими руками набрала номер экстренной службы и, как мне казалось, четко обрисовала ситуацию и продиктовала адрес. На самом деле, я, конечно, лепетала что-то малоразборчивое. Не потому, что испугалась трупа (мертвые точно не кусаются, что бы там, в Голливуде, не снимали) или меня так уж шокировала насильственная смерть Одоевского (собственно, ему столько раз ее предсказывали, что меня больше удивила бы его тихая кончина от старости). Как раз во время объяснений, что я не спятила и ничего на месте преступления не трогала, мне пришло в голову, что я слишком поторопилась со звонком.

Расставшись с девушкой-оператором, я дала волю своим мыслям. Они немедленно сорвались с обрыва и полетели расправляющими крылья птицами.

Я бросилась к ванне и сдернула с металлической трубы первое попавшееся полотенце. Обернув руку этой тряпкой, я решительно дернула дверь-купе гигантской гардеробной. Окинув быстрым взглядом верхние полки, я почти сразу увидела то, что искала. Но до старой потрепанной шляпной коробки с пола было не дотянуться.

Я с трудом подтащила к шкафу тяжелый стул, залезла на него но, даже встав на цыпочки, до коробки не достала. Пришлось воспользоваться одной из вешалок. Тыкая одним из концов деревяшки в картонный бок, я все же сумела сбить шляпницу на пол.

Ура! Осторожно сняв крышку, я развернула бумагу внутри коробки и быстро достала из старинной шляпы толстую пачку евро и скатанную в трубочку пятитысячную купюру. Прогресс. Раньше Одоевский хранил баксы и пятьсот рублей. Задрав юбку, я затолкала деньги за резинку чулок – с внутренней стороны бедра. С современной модой даже если кто и заметит некоторую неаккуратность в моей одежде, то спишет ее на фасон. Потом я максимально аккуратно закинула коробку обратно и вернула стул в комнату.

Следующая мысль заставила меня выскочить из спальни, промчаться по коридору до лестницы и сбежать этажом ниже. Здесь должны были быть комнаты нимф. Я начала стучать во все двери подряд, пока из некоторых не начали показываться заспанные физиономии девушек.

– Одоевский убит! Сейчас здесь будут менты! Уходите!

Самые смышленые девчонки уже через минуту направились к выходу. Пусть непричесанные и полуголые, зато с дорожными сумками наперевес.

Я вернулась в спальню и рассмотрела несчастного Одоевского. Коснувшись его холодной руки, я попыталась представить себе эту несуразную спальню несколько часов назад. Что здесь произошло?

Вчера кто-то из девушек разбил в кабинете Одоевского зеркало. Мелкие осколки стекла усеяли пол и ковер, поэтому бизнес-деятельность пришлось перенести в спальню. Павел Васильевич долго и обстоятельно беседовал с убийцей, обговаривая детали сделок, перемежая льстивые похвалы деловой хватке собеседника бахвальством о своих неограниченных возможностях. Но затем вдруг все изменилось. Убийца заткнул Одоевскому рот тряпичным свертком, заставил лечь на кровать, не спеша связал руки и ноги, достал из принесенного свертка обычный кухонный нож, и через две минуты все было кончено…

Мое увлекательное мысленное представление смерти бывшего любовника прервали вдруг заполнившие весь дом Одоевского крепкие и решительные мужчины. Я назвала себя, подтвердила, что это я звонила, и послушно забилась в уголок, отвечая время от времени на разные вопросы. С любопытством наблюдая за суетой ментов, я не сразу поняла, что сама стала объектом наблюдения.

Темный взгляд того, кто командовал «парадом» следователей и экспертов, время от времени останавливался на мне, словно решая, что со мной сделать: четвертовать или повесить. На мужчине был отличный костюм, явно сшитый на заказ. А его прическа волнами напомнила мне старые фильмы про чудеса кино. Только этого деятеля окружала не аура обаяния, а ореол властности.

Команда обращалась к нему коротко и соответствующе: Лорд. Вот только темных повелителей мне и не хватало для полноты впечатлений.

Лорд держался прямо и уверенно, так, словно знал все тайны мира и мог повернуть землю без всякой точки опоры. Заложи он руку за борт пиджака, получился бы Наполеон. Вскинь руку вперед – Гитлер. Я кожей чувствовала инстинктивное желание повиноваться этому человеку, склониться перед ним и пойти туда, куда он позовет, без сомнений и размышлений. Обалдеть. Почему этот человек командует пятеркой болванов в форме, а не ведет всю страну в светлое будущее?

Присмотревшись, я сообразила, что он вряд ли старше меня, совсем молодой еще парень. И при этом примчавшиеся откуда-то Бирман и его дружок-верзила явно были впечатлены его корочкой. А вот от моей ослепительной улыбки и вежливого «Здрасте» их прямо передернуло. Что они здесь забыли, интересно? Разве у ментов нет разделения по территориям?

Оказалось, что дело, в котором я ухитрилась занять место в партере, в высших ментовских инстанциях отнесли к делам повышенной важности и секретности, для которых не существует границ. Ведь здесь были замешаны известные личности и криминальные структуры (по принципу два в одном: Одоевский был и известной личностью, и целой криминальной структурой). Лорд был одним из тех, кто копал под Одоевского и вот-вот собирался отправить его отдыхать под небом в клеточку, а Бирман и верзила вошли в команду как первооткрыватели темы «Рита Рогальская – звезда преступного мира».

У ментов не было ни малейших сомнений, что Одоевского грохнули в ходе криминальных разборок. Но почему-то они увязывали в одну кучу и убийство, и отравления Осинки с Дионисом. Я не поняла логической связки, которую излагал Лорд в обоснование этой теории, зато прекрасно расслышала высказанное Бирманом предположение о том, что за убийцей и ходить далеко не надо – вон она, птичка, расселась и расслабляется после нелегкой киллерской работки.

Я боялась, что придется надолго застрять на месте преступления, но примерно через полтора часа меня отпустили, пообещав вызвать еще. Я уже стояла у выхода, когда глубокий властный баритон вдруг перекрыл пространство с зовуще-вопросительной интонацией:

– Эй ты, ведьма?!

Вот зачем я откликнулась? Шла бы себе спокойно дальше, никакая я не ведьма, Ритой меня зовут. Но ведь нет, потянуло приколоться. Мало того, что я остановилась и обернулась, я еще и в тон ответила:

– Вы звали меня, Темный Лорд?

Вокруг стало очень тихо. Отозвавшись на прозвище, я подтвердила, что знала убитого слишком хорошо. Но почему черные глаза Лорда блеснули столь явным торжеством? Ему что, еще не сказали кто я? А если сказали, то неужели в его досье на Одоевского нет странички про меня? Было бы немного обидно.

– Ты ошиблась, ведьма. Я – Властелин Света.

Ой, меня забыли предупредить, что я попала в ролевое фэнтези-шоу. Кто-нибудь, подскажите мне, мы идем ловить чудиков с колечком? Или будем пытаться уничтожить мальчика со шрамом?

Выдав поразительный пассаж, Лорд уставился на меня, но не мне в глаза, а чуть ниже. С легким запозданием я поняла, что в этом сборище мужчин нашелся один, оценивший мой откровенный наряд. Лорд нагло пялился на мою грудь.

Повернувшись к замершей аудитории, я махнула рукой на Властелина Света и тоном строгой воспитательницы детского сада, объясняющей неразумным родителям ошибки в воспитании их чада, припечатала:

– Не давайте ему читать Толкиена.

В черных глазах вспыхнуло принятое решение – четвертовать. Я пожала плечами и наконец-то ушла.

11. Чужие тайны

Тяжелый день закончился тем, что еще два раза мне пришлось пересказывать лайт-версию событий Кириллу. Он сразу вцепился в меня как профессиональный журналист, поэтому на некоторых поворотах пришлось «подключать блондинку» и списывать собственную невнимательность на волнение и испуг. Увы, даже прямые жалобы на усталость не помогли мне отвязаться от его надоедливых: «А что стояло на окне?» и «Ты не заметила, где был его телефон?» Про окно я не могла ничего вспомнить, а выключенный телефон остался лежать на небольшом столике сразу у двери, но объяснять все это Кириллу у меня не было сил.

Когда он, наконец, заснул, я еще долго обдумывала свой дальнейший план действий. Увы, на Одоевского я возлагала большие надежды. И знала, как и чем на него надавить. Теперь одна из ниточек клубочка оборвалась и осталась где-то глубоко внутри. Совпадение ли, что Одоевского убили как раз тогда, когда я собиралась вытрясти из него все, что он знал о родителях и обо мне самой?

Может, перестать копать семейные тайны? Так я ведь даже не понимаю, есть ли они, эти тайны? Может, дело в чем-то другом? Осинка была знакома с Одоевским, и даже пару раз бывала у него в доме. Фотограф тоже был знаком с Одоевским, поскольку оба одновременно могли бывать в нашем доме. Может, он делал для моего бывшего какие-нибудь провокационные снимки? Осинки, например? Хотя сомневаюсь, что даже искусство Диониса способно создать из ню-фоток Осинки то, ради чего можно начать убивать направо-налево. Ну, разве только в обратном смысле… Чтобы больше ни у кого и мысли такой не возникало.

На следующий день, едва Кирилл отчалил в редакцию, я отправилась к Терабайку, веселому парнишке из Люберец. Он все пытался сделать деньги на интернет-кафе, посетителями которого неизменно оказывались мутные подростки, отчего все потуги хозяина кафе сделать заведение интеллектуальным и солидным быстро проваливались. Все его заведения напоминали зал советских игровых автоматов. Несколько раз кафе сгорало дотла, но Терабайк с упрямством носорога снова и снова восстанавливал свой «частный бизнес». Я могла бы, конечно, воспользоваться компьютером Кирилла, но не хотела оказаться в идиотском положении, если бы вдруг наткнулась на что-нибудь вредоносное. Подставлять лучшего друга Энского мне тем более не хотелось. Идти в незнакомое место могло оказаться рискованным. А Терабайк простил бы дорогой Мэл все, лишь бы она, как и прежде, пожелала ему счастья.

Единственный щекотливый момент заключался в том, что я не хотела, чтобы Терабайк засунул бы свой мясистый нос в мою информацию, но и это обошлось. Ему пришлось разнимать подравшихся подростков, не поладивших в виртуальном пространстве и перенесших выяснение отношений в реальную жизнь.

Пятитысячная купюра, свернутая трубочкой, была ключом к коллекции видео уважаемого Павла Васильевича. С нимфами, а также разными известными и богатыми личностями в главных ролях. Павел Васильевич уверял, что никогда ничего неснимает. Но некоторые записи свиданий использовались в качестве страховки на случай осложнений в отношениях с нимфами и их посетителями. Цифры номера купюры были паролем к серверу, реально расположенному где-то за океаном. И первое, что я сделала, кое-как разобравшись в жутком количестве разных опций управления, так это поменяла пароль.

Когда-то давно Одоевский гордился своей коллекцией, но затем упоминание о существовании видео стало табу. Павел Васильевич заявлял, что даже подозрение о том, что он может заниматься столь грязным делом, воспринимает как оскорбление.

Тем не менее, коллекция существовала и пополнялась. Причем давние съемки, что называется, в домашних условиях, не шли ни в какое сравнение с тем, что я увидела сейчас. Качественная картинка, хороший звук, кое-где даже отслеживание камерой отдельных моментов, крупные планы лиц, динамичный монтаж – кто-то отлично поработал и подзаработал на киношках для Павла Васильевича. Одоевский вроде не занимался шантажом, справедливо полагая, что башку быстро оторвут. Но, может, что-то изменилось, иначе зачем тратить столько сил на создание профессиональных фильмов?

С точки зрения шантажиста коллекция, наверное, стоила миллионы. Приятно, конечно, узнать, что потенциально являешься счастливой обладательницей этаких денег. Неприятно вдруг понять, что за полученную информацию и отравят, и горло перережут, и в придорожном лесочке тихо закопают…

На прощание я, как и прежде, предсказала Терабайку скорое изменение в жизни: в ней должна была появиться путеводная звезда, которую необходимо уважать и слушаться. Может и впрямь, найдется толковая женщина, в руках которой из увальня получится отличный муж и отец.

Купюру в пять тысяч я разменяла на рынке у станции, купив в приступе шопинг-азарта шелковый халатик до пят, усеянный рюшечками и бантиками. Буду изображать фею – дореволюционную барышню. И считать, что Одоевский сделал мне подарок.

Добравшись до своей норы в Крысино, я вдруг приняла революционное решение. Несколько лет я жила, что называется, на чемоданах. Причем, в роли чемоданов выступали картонные коробки с всевозможным хламом, который я смогла выторговать по мелочам у отца. К старым коробкам добавились новые. Кроме коробок появились большие клетчатые сумки. А выбросить что-либо казалось мне невозможным. Бедность вырабатывает привычку хранить все, что может пригодиться. В результате запасы растут, а жизненное пространство сокращается.

Так жить нельзя, надо что-то делать. Я наметила порядок действий и приступила к нудной работе по разбору завалов и запасов.

Первой пострадала цивилизация моли, уже начавшая постигать тайны строительства пирамид на жалких клочках меха, едва держащихся на съежившейся высохшей шкурке моей детской шубки. Возможно, маленьким белым бабочкам повезло продолжить свое развитие в ином месте, поскольку я не устроила им тотальный геноцид, а всего лишь изменила координаты их вселенной. То есть завернула шубку в пакет и вытащила на помойку.

Понадобилось еще три рейса к мусорке во дворе, чтобы избавиться от склада стаканчиков из-под йогурта, пластиковых бутылок, битых тарелок и поломанных кастрюль, нескольких мешков с ветхими вещами, которые я носила в детстве, нескольких стопок макулатуры, собрания старой обуви, связок деревяшек, коллекции растянутых резинок для волос и непригодных заколок. Вздохнув, я избавилась и от кучи пустых коробочек, которые потенциально могли сыграть роль хранилища для чего-либо ценного.

Шмоток у меня было не так уж много, но почти два часа я энергично разбирала старые кофточки и водолазки, юбки и джинсы, откладывая только то, что носила в данный момент. От остального следовало избавиться. Я сделала исключение только для одной вещи. Фирменного дизайнерского комплекта какого-то полоумного француза. Этот уродский желтый костюм я ненавидела. Но выбрасывать не хотела. Стоило моей пятой точке почесаться в ответ на мысли о поисках приключений, как сигнальный маркер в мозгах сразу выдавал сигнал отбоя, образно представляющий из себя как раз мой вид в этом желтом помешательстве.

Самое трудное ожидало меня в предпоследней коробке. Среди старых школьных дневников и тетрадок я откопала полиэтиленовый пакет с детскими фотографиями. Я знала, что они там есть, и хорошо помнила почти все снимки, но, тем не менее, никогда их не доставала. Зачем травить себе душу, когда этим с успехом занимается куча народа вокруг?

Теперь же, высыпав фотки прямо на пол, я была шокирована. Моя память о себе оказалась достаточно далекой от того, что запечатлели фотки. У совсем маленькой меня было ангельское личико с широкой безмятежной улыбкой. В школьном возрасте стало преобладать серьезное выражение лица, сразу выдающее тихоню и отличницу, погруженную в собственные думы. На последних по времени двух фотографиях – с выпускного вечера – я казалась тоненьким и бледным привидением, словно случайно оказавшимся среди веселой толпы разодетых парней и девушек. Неужели все было настолько плохо, неужели я все это уже забыла?

Потом одна карточка из раннего детства полностью завладела моим вниманием. Это был групповой снимок со дня рождения старшего брата Костика, и на нем впереди стоял сам Костик, я, Акела и еще двое парнишек. А вот сзади дружно обнимались отец, мама и еще один крупный мужчина с простым выражением лица. Мужчина был мне смутно знаком, но я была точно уверена, что в более позднем возрасте он уже не был гостем нашего дома, даже при жизни мамы. Я вглядывалась в его лицо, но никаких ассоциаций не возникало, никаких воспоминаний, ничего. И все же он должен был быть близок нашей семье, ведь здесь, на снимке, он так запросто обнимал маму за плечи, а отец обнимал его, вытянув поверх его руки свою…

Кто он? Родители с ним дружили? Почему перестали? Где он сейчас? Может, у этого человека есть ключик к семейным тайнам?..

После разборок все бумаги и документы уместились в сумке-планшете, шмотки заняли одну-единственную коробку, постельное белье и разные мелочи влезли в две клетчатые «мечты челнока». Часть пачки денег я спрятала под дверцей встроенного шкафа в прихожей. Держащаяся на двух гвоздях фанерка приоткрывала пространство между двумя сторонами двери и была самим провидением предназначена для хранения разных тайных вещей. А несколько денежек я оставила в шкатулке с нитками. Если уж воры залезут в мою нору, пусть порадуются.

С точки зрения китайцев мой дом теперь должен был наполниться жизненной энергией «ци», свободному течению которой до этого препятствовал мусор. Надеюсь, столь резкие и неожиданные изменения в этом течении не повлекут за собой разрушительных последствий. Ведь большое значение придается и сохранению баланса.

Уже в опустившейся на город темноте, оглядывая с радостным изумлением почти пустую комнату, я вдруг поняла, что не разобрала вещи, а, скорее, собрала их. Словно собиралась покинуть свою нору навсегда… Предвидение? Или подсознательно принятое решение?

Трясясь в старом автобусе, медленно перемещавшем меня к Кириллу, я размышляла о своих порывах. Зачем я украла личный архив Одоевского? Чтобы досадить стерве, числящейся его женой? Мадам всегда рвалась засунуть нос в его дела и наверняка будет исходить злобой от невозможности разыскать самые лакомые куски. Но неужели я настолько мелочна?

Или я хочу получить кучу бабла, потому что некоторые секреты Одоевского стоят больших денег? Что, правда, буду шантажировать почтенных отцов семейств связями с красивыми девушками?

Может, мне не терпится оказать помощь следствию и получить медаль за выкладывание всех неприглядных тайн Павла Васильевича?

Иногда я совершенно себя не понимаю.