Хаозар

IV. Страж

1

Павел всю жизнь провёл в грандиозном подземном святилище древних, строго по расписанию выходя на телепатическое дежурство, и был этим очень доволен. Происходившее на поверхности земли его ничуть не занимало, и вампиров, живших среди людей, он искренне считал мутантами, повредившимися умом. Павел происходил из семьи потомственных стражей Пульса, его родители даже носили неземные имена, хотя не были изначальными. Правда, сам он освоить альде так и не сподобился: громоздкий, отмирающий язык, большинству понятий из которого не было в окружающей реальности ровно никаких соответствий, – все эти многоэтажные метафоры казались чьей-то пафосной, но совершенно бесполезной выдумкой. Так же бездумно он относился и к исполнению своих «духовных обязанностей»: требовалось в соответствии с графиком, составленным исходя из расположения светил, или по особому сигналу Пульса появляться в одном из наблюдательных пунктов – лабораторий, уставленных сундуками с кристаллами, – и принимать картины, поступающие с поверхности, – в основном крайне неприглядные и порой категорически не поддающиеся дешифровке эпизоды, по-видимому, из жизни одичавших сородичей. Впрочем, вникать в бушующие страсти не требовалось, наоборот, работа считалась эффективной до тех пор, пока удавалось сохранять позицию наблюдателя, но всё равно из-за нагрузки на психику у стражей развивалась высокая профессиональная утомляемость, так что телепаты всё чаще покидали подземный храм, чтобы начать обычную жизнь, с одним условием: скрывать от непосвящённых правду о своём прошлом и о местонахождении Пульса. Некоторые кэлюме, оставив службу, отправлялись путешествовать; другие занимались научными изысканиями, пытаясь разгадать тайны древних. Что касается действующих телепатов, многие жили как в полудрёме, регулярно наведываясь внутрь Пульса, чтобы выловить в волнах альрома какую-нибудь экзотическую грёзу: официально эта процедура предназначалась для реабилитации после дежурства, но фактически «изменение сознания» обрело популярность и превратилось в едва ли не смысл существования подземного храма. Кэлюме, волею судеб, традиции и родословной оказавшиеся в привилегированном положении хранителей альрома, не отказывали себе в удовольствии окунуться в мир фантасмагорических видений, кипевших внутри цветка. Стражи объясняли причудливый эффект наличия у Пульса «как бы сознания» понятиями изначальных о декоративной отделке техники, а сам Пульс считали чем-то вроде особо прочного топливного бака.

Павел принципиально держался в стороне от любых загадок и разгадок. Ни во что не вмешиваться и вообще как можно меньше делать, а в свободное время отдыхать внутри Пульса – вот был его жизненный принцип. В мире грёз он чувствовал себя в безопасности. Поговаривали, что в альрома попадаются и мрачные картины, однако Павел на собственном опыте убедился: настоящий кошмар – это внешний мир с мелочными заботами и глупыми амбициями, а непорочно чистая духовная реальность – единственный надёжный приют для утончённой, разборчивой души. Вот и сейчас он, с чувством выполненного долга сдав смену, втянулся в лепестки альрома и задремал.

3

…и чёрный лес гудел от молний, но это была не гроза. Я слышал мысли стражей, возводивших защитный экран вокруг Пульса. После того, как цветок уйдёт под землю, его невозможно станет ни найти, ни уничтожить, однако сейчас до успеха, похоже, было далеко. Зато, как кровавая стена, приближались «вампиры» Аллат, их беснующиеся души вспыхивали то там, то сям, норовя прорвать оцепление, – по счастью, Пульс успевал вовремя подавать сигналы опасности, и мы блокировали пробуждённых, они плохо видели нас и стреляли больше наугад.

В какой-то момент я заметил её силуэт между деревьев. Она вроде бы и шла на нас, а вроде бы и стояла на месте, – трудно было судить, она напоминала смерч. Насчёт ситуации, если кто-то из нас заметит её, существовали чёткие инструкции. Мы долго колебались, долго искали другие пути, но было принято решение её убить, потому что она сама уже убила многих из нас, и было ясно, что она не остановится. Я обернулся к своему напарнику – для удобства мы работали всегда по двое, кто-то фокусировал внимание на физических действиях, а кто-то контролировал альрома. Он тоже заметил её и застыл в нерешительности, неловко держа арбалет – такими штуками пользовались против нас смертные, а мы раньше даже представить не могли ничего подобного.

– Стреляй! – крикнул я.

Он поднял оружие с выражением ужаса на лице, а потом опустил.

– Не могу, – с отвращением проговорил он.

В этот момент она взглянула на меня своими винно-красными глазами, и меня словно окатило огнём, в котором была эта её обычная гамма – легкомыслие, и угроза, и призыв, и власть. Я понял, что из-за перепалки отвлёкся, и теперь мне казалось, что она движется на меня, словно бежит по воздуху… Не давая себе времени передумать, я выхватил из рук напарника арбалет и выстрелил, не глядя, и серебряная стрела поразила её прямо в сердце. Я сам буквально всем телом почувствовал, как остриё со свистом пронзило тугую человеческую плоть, как закипели вокруг багряные тучи. Заставляя себя ни о чём не думать, я бросился вперёд и успел увидеть алебастровую фигуру в упругих волнах распущенных тёмных кудрей, тяжёлые покатые плечи – по человеческим меркам её тело было, наверное, роскошным. Она стояла, вцепившись окровавленными руками в конец вонзившейся ей под грудь стрелы, на её змеившихся губах пенилась кровь, и на лице не было ничего, кроме насмешки над нелепой судьбой и бешенства, как будто она вообще не чувствовала боли и жалела только, что по чисто техническим причинам придётся остановиться. Снова волна жутких переживаний этой души захлестнула меня, жадность до земных страстей, многие из которых мне были даже не понятны, я столкнул её в траву, в последнем разумном порыве сорвал с её пояса мягкую шёлковую шаль и закрыл её лицо, чтобы она на меня больше не смотрела, с силой отвернул её голову, вдавив в землю, выхватил нож и – по милости божьей, это удалось сделать одним ударом – отсёк ей голову.

Только после этого до меня дошёл весь ужас произошедшего, всё злодеяние, хотя мы вроде и сделали то, что хотели. Я никогда и не думал, что именно мне суждено стать убийцей, тем более что за мной предполагались обязанности телепата, когда мы обсуждали всё это. А теперь, стало быть, ничего уже не вернёшь. Я с запозданием понял, что багряные волны отхлынули куда-то, утекли, превращаясь в серебряные. Неужели нельзя было никак без этого обойтись? Не брать на себя убийство? А что, если такое не прощается? Вообще никогда? Может, лучше было самим умереть?.. Может, мы сделали это из трусости? Я сделал.

Я теперь уже не удивился бы, если мои собственные сородичи отвернулись от меня. Всё-таки одно дело – обсуждать, и другое – правда убить. Я сам чувствовал себя изгоем. Мне вспомнилась эта дурацкая поездка на корабле, как всё начиналось. Кто бы мог подумать, что всё закончится таким кошмаром?.. Я толком и не знал Аллат, но сейчас вдруг как наяву услышал её беспечный звонкий смех – единственное, что хорошо запомнил. Когда принимали решение повернуть к Земле, меня даже рядом не было, я даже не смотрел, куда мы летим. Заметил только, когда корабль начал падать.

Я бросил нож и сам без сил лёг в траву. Поляну уже обступили робкие силуэты других вампиров. Они с испугом смотрели на куски её тела, словно до них только сейчас, без неё, дошло, что им тоже придётся отвечать за всё, что они натворили, и то, что она внушала им как игру, на самом деле не было таковой. Некоторые из них уже беспокоились о том, как будут возвращаться, и почти все думали одно и то же: «Сорвахр с ума сойдёт».

Мне впервые в жизни захотелось плакать, хотя я не знал, как это делается, и часто удивлялся, глядя на плачущих людей. Мы ведь не были такими. Как мы могли так низко пасть?.. Неужели для этого достаточно было неудачно приземлиться на незнакомой планете? И как незаметно всё произошло!

Кольцо фигур уплотнялось, кто-то подошёл ко мне и неуверенно обнял, глядя на труп.

«Ничего, – услышал я безжизненную, словно оглушённую мысль. – Может быть, теперь будет лучше».

В этот момент я почувствовал движение альрома. Пульс опускался под землю. Эксперимент с возведением защитной капсулы завершился. Мы могли возвращаться на базу.

3

Тело «Рады» после недолгих дебатов передали нам. В отсутствие своей неуправляемой вдохновительницы наши бывшие противники заметно присмирели.

– Мы боимся это везти, – призналась от лица коллектива какая-то женщина, подразумевая труп.

– Сорвахр сойдёт с ума, когда узнает, – безнадёжно озвучил кто-то из мужчин.

– А он и так уже знает, – неопределённым тоном отозвалась какая-то из женщин. – Рада говорила мне… что он предупреждал её… что так случится.

Все снова растерянно уставились на труп.

– Что – «так»? – недоверчиво уточнил кто-то из наших. – Что она погибнет?..

– Ну… Рада так поняла… что вроде да.

Все испуганно покосились друг на друга и на труп. А вдруг она следит за нами откуда-то с небес и отомстит? Или восстанет из мёртвых в виде какого-нибудь монстра? Я поспешно наклонился, завернул тело в плащ, который ради такого случая одолжил кто-то из наших бывших врагов, – никто из стражей не нуждался в человеческой одежде, – и прибрал к рукам, стараясь ни о чём не думать. Уж лучше растворить это на солнце. Дома, на Бетельгейзе, не было никакой смерти, мы даже не задумывались об этих проблемах, но кто знает, во что здесь превращается душа после такой уродливой агонии оболочки?..

Но когда мы на следующее утро сжигали тело Рады в солнечных лучах, я вдруг подумал, что она, возможно, здесь самая счастливая. Она и те, кто погиб ещё раньше. А больше всех повезло тем, кто испарился на солнце с самого начала. Нас, оставшихся, окружала тьма. Я понял, что нормальной жизни уже никогда не будет.

Да, мы укрыли Пульс, но что с того? Дальше-то что?.. С тех пор мне часто снился один и тот же сон. Я видел женщину, которая мчалась верхом на коне через тёмное поле. Её раздувающееся платье отливало багряным светом, а сумеречное небо за спиной окрашивал блеск зари. Я долго не мог разобрать значение этих снов, пока не понял, что всадница – это Аллат. И она явилась не затем, чтобы отомстить мне, вовсе нет. Она просто говорила: солнце, хоть и чужой, но тоже свет. Лучше сгореть, чем истлеть. И я как-то раз, в бесшабашном настроении, зачем-то аккуратно оседлал коня, обмотал руки покрепче поводьями, словно боялся свалиться, стегнул животное как следует по шее и выехал на полной скорости на солнце. И не так уж оказалось и страшно. Огненный ветер хлестнул меня в грудь и вынул душу. А тело, кажется, развалилось и сгорело, и было, правда, больно, но недолго.

1

Павел проснулся и долго не мог понять, кто он (это было странное ощущение, но он чувствовал себя как бы тем существом из сна, и словно бы сон продолжался). Потом он наконец сообразил, что сидит, как всегда, в подземелье. После причудливого кошмара у него остался привкус гари во рту, словно он действительно сгорел на солнце, хотя в реальности он солнца ни разу даже не видел. Было у него какое-то предубеждение против выхода на поверхность в опасное время. Зачем рисковать?.. Он чувствовал приближение ночи с точностью до секунды. Вот через час-другой после того, как угас последний луч, можно спокойно подняться, запастись люмэ и вернуться назад, в родное убежище. На глубину около ста километров под землёй солнце вряд ли проникнет даже в случае сильного землетрясения. Да и условия тут гораздо комфортнее. Техника, испокон веков доступная стражам Пульса, не шла ни в какое сравнение с «цивилизацией» на поверхности. Павел не особо интересовался людвой. Какое могло быть дело нормальному кэлюме до их жалких лачуг (в его представлении дворцы смертных не слишком отличались от трущоб, всё было сделано словно из мишуры) и бессмысленной суеты, которую они почему-то называли «общением» (хотя она почти полностью состояла из мыслей о том, с кем бы переспать и у кого бы украсть денег), когда здесь, рядом с Пульсом, любую страждущую душу ждали величественные своды овеянных легендами храмов, прохладные просторы блистательных пещер и неограниченное количество альрома, в чьих ослепительных потоках водилось столько заманчивых видений?..

Интересно, куда пропали изначальные, от которых остались эти многочисленные подземные города циклопических размеров, возведённые с варварской роскошью и геометрической строгостью?.. Считалось, что первые кэлюме были – выражаясь языком человеческих суеверий – богами… В принципе, немаловажный вопрос, но при мысли об изначальных Павел почему-то всегда впадал в неясное раздражение, словно ему не хотелось что-то вспоминать. Хотя жалеть ему было не о чем, он отлично помнил каждый день своей жизни, которая прошла размеренно и однообразно, чем он весьма гордился. Павел придерживался убеждения, что если ни во что не вмешиваться, проживёшь идеально. Жить надо так, как будто тебя вообще нет. Павел знал, что родители в своё время ещё копались в каких-то архивах, и даже сам честно пытался заглянуть в историю каких-то экспериментов со светимостью Пульса, но у него сразу же разболелась голова, как у человека, который перегрелся на солнце. Павел искренне считал, что Пульс – это машина для поддержания жизнедеятельности кэлюме, оставшаяся с древних времён, такая же необъяснимая, как и сами изначальные. Что там было в ней улучшать, он не понимал, она и так функционировала нормально.

Правда, в эту ночь… Странно, ему действительно и раньше снилась всадница в тёмно-красном платье, и он ещё понять не мог, откуда такой настойчивый образ, а теперь она ему привиделась как бы внутри другого сна, и там это тоже был чей-то повторяющийся сон… При воспоминании о самосожжении на солнце Павла передёрнуло. Впрочем, кошмар привиделся ему в первый и, вероятно, в последний раз. Он понадеялся, что дальше пойдут более приятные сны, глотнул воды – люмэ что-то не хотелось, да не так уж он и любил человеческую кровь, хотя никуда от неё было не деться, – и вернулся в альрома.

3

Я вдруг проснулся на дне какого-то, как мне показалось, океана. Сквозь толщу голубых волн виднелись странные перевёрнутые города, а за спиной у меня была холодная чёрная глубина. И мне хотелось уйти, раствориться в ней, но я плыл и плыл, пока не увидел солнце и не вспомнил, что я почему-то попал в верхние слои атмосферы той планеты. И вот я как будто чего-то жду, но спускаться не хочется, а уйти нельзя.

Так я плыл и плыл, пока не услышал где-то в отдалении голос, который повторял: «Креон. Креон…» – и я долго не обращал на это внимания, пока не сообразил, что ведь это моё имя и, стало быть, зовут меня.

«Чего?» – квакнул я, неожиданно для себя, довольно сварливо, хотя обычно стараюсь быть вежливым.

«Ничего, – передразнил голос. – Долго ты собираешься здесь висеть?»

«А что? – я слегка поёрзал в атмосфере. – Места вроде хватает».

«Да кому оно нужно, твоё место? – пренебрежительно отозвался голос и перешёл на деловой тон. – Давай-ка спускайся».

«Зачем?» – тоскливо возразил я. Мои худшие опасения подтвердились. Вот и ещё кто-то, кроме меня, считает, что я должен спуститься.

«Есть идея, как отремонтировать Пульс», – строго заметил голос. Я что-то такое припомнил и безнадёжно махнул мыслью.

«Уже всё перепробовали. Не полетит».

«Если бы ты разул глаза, – резонно возразил голос, – то заметил бы, что он изменился. Так что, не хочу тебя расстраивать, но с самоубийством ты поторопился. Впрочем, остальные держались не лучше. Сорвахр оказался сильнее вас всех. Он, по крайней мере, несёт свой крест в полной памяти».

От этих загадочных, на первый взгляд, заявлений передо мной сами собой потекли непрошеные картины, от которых мысли вставали дыбом. Я вспомнил, как мы упали на эту планету, как потом сражались за Пульс… как я убил Раду и потом покончил с собой. А Сорвахр, значит, всё ещё там?.. О, господи, я думал, это закончилось… Сколько можно переживать один и тот же кошмар?!

«Ты кто?!» – спросил я насколько мог свирепо, хотя опасался, что вот сейчас мне и предъявят долгожданный счёт, по которому я не буду знать, чем заплатить.

«Я – новая душа, пришедшая с нашей истинной родины специально, чтобы помочь. Наша небесная мать знает, что случилось. Вас не оставят. Я соберу души, которые потерялись здесь, и мы вернёмся».

«А если не получится?» – подозрительно спросил я.

«Получится. Я же сказала, вас не оставят. Здесь уже много новых душ. И будут прибывать ещё. Если понадобится, мы поднимем всю эту планету до уровня нашей звезды, а потом опустим обратно. Но пока таких кардинальных мер не требуется, – мне показалось, что голос улыбнулся. – Мы просто должны поддержать Пульс. Мы поднимемся в своём сознании над всем, что пришлось совершить на этой земле. Кэлюме и альрома связаны. Когда светимость расы восстановится, Пульс освободится».

Я сомневался. Всё это красиво звучало, но… не лучше ли вообще ничего не делать?..

«Ты не можешь простить себе убийство Аллат, – грустно сказал голос. – Я понимаю. Но ты можешь отдать долг. Я – её дочь».

Я так и замер с разинутыми мыслями. Мне смутно припомнилось какое-то причудливое существо, не то кэлюме, не то человек, которое нередко оставляли поиграть возле Пульса безалаберные родители. Мы не обращали на девочку особенного внимания, да и родители, по-моему, тоже.

«Так это ты – та самая зверушка, что родилась у Сорвахра и Аллат?» – вне себя от удивления ляпнул я.

«Сам ты зверушка, – фыркнул голос. – А я – первая рождённая кэлюме на земле. Поэтому я сильнее вас, изначальных. У меня иммунитет, а вы давно на куски развалились. И если я вас не соберу – рассыплетесь в пыль», – многозначительно добавила она.

Тут я заметил, что воздух передо мной стал как бы сгущаться, переливаясь серебром. Из сверкающего марева проступили тонкие руки, вьющиеся волосы, потом и весь хрупкий силуэт… – да, по здравому размышлению, Жанну трудно было назвать зверушкой, её огромный, почти непрозрачный ореол напомнил мне океан серебра в недрах Бетельгейзе… Внезапно яркие глаза полыхнули на меня, как звёздные лучи, и меня как будто что-то сдёрнуло на землю.

1

Павел проснулся и долго не мог понять, кто он. Это было странное ощущение, но он чувствовал себя как бы тем существом из сна, а потом понял, что так оно и есть. Он смутно припомнил свою земную жизнь в качестве стража, а потом и предыдущую, когда был изначальным… Боже, как давно это было!.. А потом он, выходит, сам перестал верить в собственное существование!

Из темноты перед ним выступил серебристый силуэт. Теперь он лучше разглядел Жанну. Высокая стройная девица с пепельными кудрями чуть ли не до пола и чопорно поджатыми бледными губами деловито подбоченилась.

– Короче, – глуховатым бесцветным голосом сообщила она. – Хватит распускать нюни.

1

– Территория святилища строго охраняется от чужаков! – встревожено бубнил Павел, опасливо провожая бесцеремонную гостью окольными путями в необитаемую часть подземных пещер, окружающих Пульс. – Сюда не допускают непосвящённых!

– Сам ты непосвящённый, – усмехнулась Жанна, вольготно плывя вслед за ним по воздуху, как волны серебряного света. – Мы с Чалэ договорились о встрече.

В принципе, сил Павла, даже если не считать новых, не вполне освоенных энергий, пробудившихся в результате злополучного откровения – он всё ещё с трудом увязывал своё привычное мышление со шквальными видениями откуда-то из верхних слоёв атмосферы – хватало на то, чтобы замаскировать несанкционированные перемещения непонятно кого по святилищу, но Жанна, по его мнению, могла бы помочь, или по крайней мере держаться менее беспечно; складывалось впечатление, что ситуация её забавляла.

– Как ты вообще сюда попала?

– Секрет фирмы, – усмехнулась Жанна из-под потолка. – Ты так не сможешь.

Павел тяжело вздохнул. Жанна оживилась – место показалось ей подходящим – и по таком случаю даже осела на пол.

– Ты хочешь сказать, что знаешь о Пульсе нечто… что Пульс – не совсем то, что мы о нём думаем?..

– Разберёмся, – деловито кивнула Жанна, осматривая пещеру.

– Что ты собираешься делать?

– Я буду говорить с Пульсом, – глубоко посаженные глаза цвета тёмного серебра скользнули по его лицу. – А ты будешь делать то, что я скажу. В частности, сейчас ты проследишь, чтобы мне никто не мешал, – в складках скромного дорожного платья обнаружился роскошный многозарядный пистолет. Жанна вручила его Павлу рассеянным жестом человека, мысленно уже переключившегося с текущих мелочей на предстоящую серьёзную работу, и поплыла по воздуху в глубь каменного лабиринта.

– И долго ты собираешься там сидеть? – крикнул ей вдогонку Павел.

– Сколько потребуется, – буднично отозвался голос, и Павел даже удивился, как ему самому не пришёл в голову такой простой ответ.

1.

Жанна почувствовала Пульс ещё издалека, и почти не обращала внимания на бубнёж своего занудного проводника. Мысленно она уже листала огромные пласты энергий и памяти, приближавшиеся к ней, как длинная вереница сверкающих жизней, как распускающиеся лепестки мистического цветка.

0.

Потом она оказалась в комнате, которую окружал лес. В камине горел огонь, на полу лежал пушистый коврик, старинное глубокое кресло стояло возле низкого узорчатого столика, на котором ждала бутылка красного вина и до половины полный бокал, но Жанна чувствовала, как под полом скребутся узловатые ветви. Эта комната существовала отдельно, без дома, прямо среди деревьев, и её качало, как на волнах; лес шумел, какие-то особенно настойчивые ветви полезли в окно, разбили стекло, и осколки с хрустом посыпались на пол. Жанна не стала даже подходить к столику, вместо этого она распахнула дверь, и комната сразу исчезла.

0

Её потянуло куда-то вперёд и вверх, Жанна плыла среди деревьев и чувствовала, что её руки превращаются в ветви. Она зазмеилась чёрным плющом вокруг какой-то затерянной в лесу мраморной статуи, потом зашелестела по корням деревьев мхом и низкими кустами диких ягод, а потом вросла в землю.

Жанна стала пускать корни, она превратилась в стебель и начала давать побеги, и почувствовала бег сока, и созревание семян, и цветок… И в какой-то момент она ощутила всю планету, в которой прошлое, настоящее и будущее, и смешение народов и эпох, и распад цивилизаций, и созревание новых, и леса, и океаны, и рост и кипение идей было ни чем иным, как превращением вещества.

6

«Привет, Жанна».

«Чалэ?»

«Да. Как добралась?»

«А я добралась?»

«Естественно».

«Хм… Нормально».

Пульс помялся, потом вздохнул. Жанна слегка удивилась.

«Какие новости?»

«Ты мне скажи».

«Какого лешего ты спрятался в подземелье? Что вообще происходит?»

Пульс снова вздохнул.

«Ты в принципе кто?» – насела Жанна.

«Наверное… надо начать с начала», – осторожно предположил Пульс.

«Ну уж начни откуда-нибудь, – буркнула Жанна. – А то меня там ещё этот остолоп ждёт. Ну, из тех, которые тебя охраняют».

Пульс вздохнул.

«Не волнуйся. Я придержу стражей».

«Так кто ты всё-таки такой?»

И Пульс начал длинное, запутанное объяснение. Он – цветок альрома, проводник света. Для него весь космос – всё равно что земля, в которой он растёт, ему доступны любые уровни реальности, какие только могут быть. Но вот беда – действовать он совершенно не способен, только воспринимать и записывать информацию. Он – хранитель памяти, но для того, чтобы собрать данные, пережить опыт, он вынужден обращаться к другим существам – тем, кто способен ограничивать своё сознание, фрагментироваться, воплощаться, выступать на разных уровнях реальности в разных своих проявлениях…

«Понятно?» – уточнил Пульс.

«Пока не очень», – честно призналась Жанна.

Короче, ему захотелось пожить на планете Земля, посмотреть, как там и что. Для этого он обратился к расе кэлюме, звёздным жителям, которые часто использовали альрома для космических путешествий. Он договорился с Высшими Я своего будущего экипажа – Сущими, что они на нём полетят. План состоял в том, что изначальные частично смешаются с местным населением, попривыкнут к земным реалиям, а потом Пульс поможет им восстановить целостное, чистое сознание, и они все вместе благополучно отбудут восвояси.

Однако опыт оказался травмирующим, и теперь вырисовывается вероятность, что все участники эксперимента, кроме самого Пульса – тут Пульс ещё раз душераздирающе вздохнул – погибнут на этой планете.

«То есть Сущие, разумеется, останутся в целости и сохранности, – поспешно прибавил он. – Они наблюдают за ходом эксперимента так же, как и я. Но их души, созданные специально под этот полёт…» – тут Пульс окончательно пригорюнился и умолк.

«Отлично, а я кто – душа или Сущее, как ты там сказал?» – внесла провокационный вопрос Жанна, усиленно шевеля мозгами. Пульс слегка оживился.

«Ты – душа, которая практически полностью восстановила связь со своим Высшим Я, – обрадовал он её. – Ты способна выходить на уровень коллективного сознания расы, а через него – на планетарный и космический уровень. Ты даже говорила с самой Бетельгейзе», – уважительно добавил он.

«Да?» – Жанна наморщила лоб.

«Небесная мать», – напомнил Пульс.

«Ты слышал?..» – удивилась Жанна.

«Конечно. Я же говорю: я всё записываю. Для меня нет ничего недоступного. Твой прорыв уникален. Мы гордимся тобой».

«Кто это мы?»

«Ну, остальные участники экспедиции».

«Погоди-ка… Разве на нашем языке эта звезда тоже называется „Бетельгейзе“?..»

«Космический путеводитель – единый для всех, – снисходительно отвлёкся на постороннюю тему Пульс. – Иначе география увязла бы в местных диалектах. Поверь, слово „Земля“ тоже не земляне придумали…»

«Но планета назвалась Реей», – вспомнила Жанна.

«Правильно, – терпеливо пояснил Пульс. – У каждого Высшего Я есть своё, личное имя. Познакомиться с планетой или звездой – великая честь. А путеводитель – стандартный».

«О’кей, вернёмся к основной теме, – запуталась Жанна. – Мы говорили о других участниках… А как у них с прорывами?»

Пульс снова вздохнул.

«Глухо, – признался он. – В настоящий момент мы валим эксперимент вчистую… Почти все души ушли в перерождение и так раздробились, что стали хуже местных… По счастью, коллективное сознание человечества пока поддерживает это противостояние „людей“ и „вампиров“… Ты говорила с Эрнауэре…»

«Какой-то неорганический маньяк, – при воспоминании о кровожадном камне Жанна вздрогнула, – даже не думала, что такие бывают…»

«Он состоит из магмы, Жанна, – примирительно пояснил Пульс. – В его родном мире практически невозможно умереть – ни естественно, ни насильственно. Травма, особенно смертельная, считается там пикантным удовольствием. Если кому-то удаётся причинить себе или другому вред – такой удаче завидуют».

«О, боже, – Жанна закатила глаза, – нам бы его проблемы».

«Поверь, он то же самое думает о нас, – рассмеялся Пульс. – Короче говоря, он всячески приветствует конфликты, войны и, по возможности, смерть, сопряжённую с нанесением разнообразных травм. Но вот для кэлюме это совершенно неподходящий опыт… Сознание расы распадается с такой катастрофической скоростью, что, боюсь, через некоторое время потерявшиеся души даже не смогут удержаться на Земле: их разнесёт по всей Солнечной системе, и как потом собирать – непонятно. Впрочем, мы пока пытаемся этого избежать. Но как восстановить в душах память об их истинной природе, как снова поднять их к звёздам?..»

«Постой, но ведь для того, чтобы подняться к звёздам, мы должны починить тебя», – возразила Жанна.

«Видишь ли, тут вот какая штука… – Пульс немного замялся. – Я – лично я, альрома Чалэ – могу улететь с этой планеты в любой момент. Не развоплотиться – это и так понятно – а именно улететь, по воздуху. Авария была инсценирована мной по договору с Высшими Я экипажа, Сущими, которые сами приняли решение исследовать планету в таком вот экстремальном режиме. Понимаешь, на каком-то определённом уровне это – игра. Которая на некотором другом уровне игрой быть перестаёт…» – Пульс примолк, встревоженный молчанием Жанны.

«То есть ты что, хочешь сказать, что никакой аварии не было? – с усилием включилась в обсуждение новостей Жанна. – И мы, все мы, можем улететь отсюда в любой момент?»

Пульс виновато вздохнул.

«В том-то и дело, что нет. Я же сказал: я – могу. В данный момент ты – тоже можешь. В самые первые века, во времена изначальных, улететь могли все, но я сделал вид, что это невозможно. Они должны были раствориться среди людей, это было условие игры, понимаешь? Ожидалось, конечно, что их сознание нарушится, но я на то здесь и присутствую, на то и веду запись. Мы – то есть я и Сущие – планировали, что некоторое время спустя я вмешаюсь и начну давать информацию, пробуждать воспоминания, в общем – возвращать к свету. И все мы, с новыми силами, со знаниями об этом необычном, недоступном ранее мире покинем эту планету».

«Но?» – подсказала Жанна голосом, который помимо её воли получился недовольным.

«В принципе, похожий вариант и сейчас возможен, – мягко ушёл от прямого ответа Пульс. – То есть сейчас, глядя на тебя, я начинаю думать, что он возможен, – признался он, – потому что ты делаешь именно то, чем, по плану, должны были заниматься изначальные… Никто не ожидал, что связь с Высшим Я нарушится вплоть до полной потери памяти, до расщепления душ, до смерти и перерождений. Но в какой-то момент просто лавина какая-то пошла, души посыпались, как карточные домики, и буквально в несколько десятилетий, вскоре после смерти твоей матери, связь с истинной реальностью оборвалась практически у всех, причём очень грубо. Ты видела Креона, вот яркий пример: эта душа покончила с собой, после чего впала в прострацию на века. Сущему с трудом удалось вернуть в земной мир лишь небольшую часть души, ту самую, что сейчас караулит мой физический корпус, а основная часть зависла на орбите в полном бездействии. Остальные – не лучше. Большинство перерождаются, но… ты сама их видела».

«А мой отец? – вдруг вспомнила Жанна. – Он – последний изначальный. Значит, он может улететь с тобой?»

«Может, – поколебавшись, сдержанно признал Пульс. – Но его отбытие станет приговором для всех остальных».

«Почему?» – изумилась Жанна.

«Сорвахр – последний, кто несёт в себе полный, изначальный геном расы кэлюме на Земле. Из-за этого его сознание работает с ужасными искажениями, но для распадающихся душ, для Сущих, для меня, именно Сорвахр – лучший и, возможно, единственный шанс, что ход эксперимента ещё удастся исправить. Угаснет эта, последняя память – и, скорее всего, начнётся необратимое переваривание расы земным миром, растворение кэлюме среди людей – вплоть до полного слияния. Ты знаешь по себе, насколько быстро идёт мутация. Посмотри, как выглядишь ты, рождённая от изначальных, и как выглядят остальные – внешне их уже не отличить от людей, ну, правда, они чуток посимпатичнее. Ты ещё помнишь времена, когда в Чейте было полно техники, – где она сейчас? Ты сама порой пишешь при свечах гусиным пером! Срок жизни кэлюме сокращается, сознание деградирует, каждое новое поколение ближе к людям, чем предыдущее. В таких условиях Сорвахр несёт на себе колоссальную нагрузку. То, что для других кэлюме уже стало «нормально», для него по-прежнему ужасно, ты не можешь представить себе, насколько, ведь он-то помнит совсем другую жизнь. Странно, что так получилось… Понимаешь, когда составляли план – я имею в виду Сущих – предполагалось, что он вообще ничего не будет делать, Сорвахра брали как наблюдателя. Его имя на альде означает «око будущего мира», он был провидцем на Бетельгейзе. Никто не рассчитывал, что придётся забивать скрипкой гвозди… Но, как теперь уже – задним числом – приходится констатировать, видимо, именно его сильная связь с духовным миром Ауры и стала причиной, по которой он – единственный, кто ещё помнит о своей истинной природе.