– Лет четырнадцать-пятнадцать… А к шестнадцати годам, к моменту выписки из детского дома, я твердо стояла на ногах и довольно уверенно передвигалась. Правильно, куда бы кого ни посылали, я участвовала везде! Я и в клуб ходила, и на кухне дежурила, и, как ранее уже говорила, грибы в лесу собирала. Кстати, о дежурстве! С поварами у меня были плохие отношения. А я их разоблачала! Ловила на воровстве, когда они продукты выносили… Нашу еду, от нас оторванную! Если учесть, что мы никогда сытыми не были… Те же грибы, нами собранные, нам не доставались! Иногда готовили грибной суп, так называемый… в котором, вместо грибов, плавала их труха с червями. Тут я уже не постеснялась и подняла среди ребят самый настоящий бунт, первый в своей жизни. Но это ничего не изменило, и тогда я поняла, что рыба гниет с головы, и стала присматриваться, точнее, присматривать за тогдашним директором. Я же никогда не останавливалась на полпути! И мы в конце концов все-таки добились его увольнения! А как добились?! Случай помог! На ремонт детского дома выделялись не только денежные средства, но и строительный материал. Благо его в округе хватало. Тайга же – все из дерева. Как-то раз мы с ребятами гуляли – сами по себе, подальше от остальных – и увидели проезжающую телегу, доверху груженную лесом. А я же везде свой нос совала! Ну, мы решили проследить за ней. И тут выясняется, что в глубине чащи наш директор строит себе дачу! Причем не абы какую, а в два этажа! Из нашего стройматериала, который должен был пойти нам на ремонт! Ну, простите, это уже ни в какие ворота! И Люся – та, что после кори неподвижной была, я говорила, – предложила нам сообща написать об этом в газету, даже картинки приложить. Она среди нас была самая старшая и самая мудрая, скажем так. А фотоаппарата у нас же не было, мы все зарисовывали. Она надиктовала мне текст, а я взяла на себя художественное оформление. Изобразила и сам строящийся дом, и телегу с досками, и тачку с камнем – все в красках. И отправили. А через месяц комиссия с Москвы нагрянула… Скандал раздувать не стали, по-тихому уволили. Поваров только, жаль, с собой не прихватил. Правда, они после такого чуть присмирели на некоторое время.

– Еще бы!

– Прислали нам другого директора. Молодого, всего лет тридцать пять-сорок. Красивый мужик был и с добрым сердцем. Тот наоборот все для нас делал! Мы нарадоваться не могли! Наконец-то мы начали жить в мало-мальски нормальных условиях! Он сразу же пошил всем детям школьную форму. Девочкам полностью гардероб обновил: платья; халаты; пальто на зиму с меховыми воротниками, пусть и искусственными; демисезонные пальто; шапочки; чулочки… Обувь на заказ. Даже постельное белье заменил. До этого мы спали на ветхих, миллион раз заштопанных простынях и застиранных до полупрозрачной сеточки наволочках! Следом сделал ремонт в помещениях, пересмотрел меню, досуг. Он с детьми общался легко и непринужденно. Он часто сам по вечерам приходил к нам в комнаты, чтобы узнать, как прошел наш день, у кого какие жалобы. Я до сих пор его вспоминаю! Благороднейший человек! Но, к сожалению, он пробыл недолго. Примерно через полгода, или даже меньше, его сняли с должности… Неугоден был начальству! Знаешь почему? Для нас же старался! Поступили с ним, конечно… Некрасиво, мягко говоря. Помню, сидим мы с детворой в актовом зале – кино какое-то показывали. И директор там же с нами. Тут на середине фильма заходит в зал милиционер и молча выводит его под руку. Как преступника, Таня! Разве что без наручников. Естественно, мы с воплями и со слезами на глазах кинулись следом. Да, отбивать своего собирались! Не поверишь, я на костылях бегом за ними бежала! Я никогда так не бегала. А милиционер ни слова не произнес, вообще нас проигнорировал. Директор на ходу поворачивается к нам и спокойно так говорит: «Дети, прошу вас, вернитесь на свои места! Женечка, все будет хорошо!». Мы и обомлели. Мы его очень любили и очень уважали, поэтому не могли ослушаться. Мы прилипли к окнам. Они садятся в повозку и уезжают. Больше мы этого директора не видели. Вот так вот! И быстро, практически через месяц, все стало «на свои места» – лафа закончилась. Назначили третьего директора, который от первого ничем не отличался. Такой же хам и вор. При нем я уже и выписывалась.

– Оказывается, в советские годы тоже такое было? Я думала, это стало нормой только в девяностые!

– А как же! Нет, Танечка, еще в те года все это процветало! Просто скрывалось от народа тщательней! Я прошла через это, я видела все изнутри, меня не обманешь! А ведь наш детский дом считался богатым! Мало того что его государство хорошо финансировало, так у нас еще было свое подсобное хозяйство! Свиньи, коровы, куры – все свое! Даже теплицы имелись! А мы на завтрак ели только черный, зачастую черствый, хлеб с малюсеньким квадратиком масла, который на том хлебе и под лупой не рассмотришь. И все! Кормили отвратительно. Мы не видели ни молока, ни сметаны, ни яиц, ни сала, хотя сами их производили. Нашим хозяйством не то что детский дом, деревню прокормить можно было. Что, к слову, успешно и делалось. Что не было украдено, то прекрасно продавалось жителям ближайших поселков. Я лично наблюдала, как грузились и увозились свиньи и куры, бидоны молока, мешки овощей. Все знают, что костникам-туберкулезникам требуется особое питание, усиленное. Но мы его не получали. Помню, я дежурила на кухне перед каким-то праздником. В том цехе, где делались полуфабрикаты. В нашем рационе мясо присутствовало в основном в виде котлет. Точнее, должно было присутствовать! Котлеты, которые нам предназначались, вернее назвать хлебными, нежели мясными. Зато для себя повара готовили чистейшие, у них был свой отдельный огромный противень. А кондитерский цех? Я же и туда заглянула! На праздники полагались пирожные… То же самое! Ну а что я? Очередной бунт! Всем ребятам рассказала. Мы тогда изрядно пошумели. И что ты думаешь? Нам раз в год, к дате Октябрьской революции, с Москвы в качестве презента присылались посылками яблоки. Мороженые, конечно, но мы и этому искренне радовались, ведь мы их только раз в год и видели. И наш директор решил устроить для нас показательный урок, чтобы как-то задобрить и, видимо, отвести от себя подозрения. Он заставил всех поваров стать перед нами на колени и просить прощения. А сам кричал: «У кого вы воруете? Да таких, как вы, в семнадцатом году..! Вы позорите рабочий класс!».

Я едва заметно улыбнулась.

– Да, я такая, мне палец в рот не клади! – как бы отвечая на мою загадочную улыбку, вдогонку добавила Евгения. – Когда я уезжала из детского дома, на крыльцо провожать вышла наш главный бухгалтер. Она увидела меня с оклунками и говорит: «Неужели, Ладыжец, ты нас покидаешь! Слава тебе господи!». И перекрестилась!

Мы засмеялись почти одновременно. От нашего громкого и звонкого смеха зафонил лежащий рядом диктофон. Какой же все-таки необычайной силы человек находился передо мной! Я подобных не встречала… И разве это могло не восхищать?! Периодически мысленно нас сравнивая и примеряя на себя ее жизненный путь, насколько это позволяло мое воображение, я вывела для себя новую идиому: понятие «люди с ограниченными возможностями» далеко не всегда может быть применимо только к людям с физическими недостатками.

– Любопытных никогда не любили, – заговорила женщина, успокоившись.– Они угроза! А я была очень любопытной! Но справедливой! Я уже тогда соображала, что можно и что нельзя! Я понимала, что вряд ли смогу повлиять на систему, переломить ее, но сидеть в сторонке и отмалчиваться? Это значит – потакать ей! А если она тебе не нравится, зачем же ты потакаешь? Я никому покоя не давала! В один прекрасный день к нам приехала правительственная комиссия с проверкой. Я к ним. Прямиком в контору. Да, я им пожаловалась! На то, что никакие деньги не выдают на руки. На каком основании? На то, что наш завуч вскрывает личные письма и вычеркивает все, что захочет. Мне мать раз умудрилась прислать сто рублей и написала об этом в письме. Так эта строчка до дыр была зачеркнута! Я узнала, что там было написано, от медсестры! Единственная нормальная медсестра, Любовь Ивановна, – воспитанница, кстати, этого же детдома, – была женой этого завуча. Я ему сказала, что он не имеет права это делать, так он ее избил! Тут же, на работе! Скотина какая! (Прим. автора – цензура, замена более экспрессивного ругательства.) Ну, я тогда не материлась, конечно… Это сейчас я могу, когда у меня заканчиваются культурные слова… И вот, значит, готовясь к отъезду, я собрала все свои вещи, которые нам выдали при неугодном директоре, нагладила их, аккуратно сложила в тумбочку. На школьной форме я даже воротнички перешила, вышивку сделала, манжеты. Я же думала, что одежду мне отдадут! А возвращаюсь с прогулки – тумбочка пустая. Я так и села на кровать… И в чем же я поеду? На ноги вообще ничего не было, кроме тапочек… Благо было тепло – июнь месяц, а к нам недавно новая девочка поступила. И она мне отдала свое штапельное платьице с короткими рукавами, тоже чуть ли не единственное… и трусики… Мне же даже трусы не оставили! Из конторы принесли резиновые боты… на босу ногу! Летом! Ладно! «А где же мои деньги?» – интересуюсь. «Мы тебе билет купили и эти ботинки!» – слышу в ответ. Ты представляешь?

– Дороговато что-то…

– И я о том же! За два с лишним года… Хотела бы я на них посмотреть в этих ботах… Вот в таком виде я приехала к отцу.

– И как он на это отреагировал?

– Никак! Его дома не оказалось. Он на тот момент находился в командировке. Он работал инженером на стройке. Сметы подбивал… Выпивал, правда… А мачеха меня на вокзале не встретила. Точнее, я еще не знала, что она вообще есть! Мне отец не писал, что женился и у них уже родился совместный ребенок… Когда я позвонила в двери и мне открыла женщина с маленьким мальчиком на руках, это стало для меня сюрпризом. Если бы он поставил меня в известность, я бы, наверное, и не поехала к нему. И она мне как начала прямо с порога: «Да твой отец такой-сякой, да он пьет…». Помнишь, я тебе показывала фотографию моих теток, отцовых сестер?

– Помню.

– Вот их сосватала его младшая сестра, как раз та, которой нет на фото. Они подружками были. Мачеха была замужем до моего отца, но муж ее считался после войны пропавшим без вести. У нее было своих трое детей и у отца числилось тогда трое. Эльвира позже погибла. И моя тетка, когда их сводила, сказала ей: «Пусть дети Степана тебя не смущают. Они с вами жить не будут. Разве что только Женя может приехать. Но ты не переживай! Такие долго не живут! Лет до восемнадцати!».

– Так и сказала? С ума сойти можно! – от изумления мои глаза округлились.

– Да, мне же мачеха сама это и рассказала! А я приехала в шестнадцать! Ну я, конечно, не растерялась и говорю: «Вы через два года хоронить меня собираетесь? Не выйдет! Старое дерево скрипит, да долго стоит! Я еще вас переживу!». Ну как видишь… А их лет тридцать как нет…

– И догадалась же… Это же кем надо быть, чтобы такое ляпнуть! У меня просто нет слов!

– Да что там я? Когда тетя Фаня у нас гостила, мачеха при ней плакалась, мол, ей обещали, что я к восемнадцати годам умру, а мне уже девятнадцатый пошел! И я все еще бодрая!

Я лишь развела руками.

– А Фаина такой женщиной была… Знаешь, кремень! С характером! И тоже с обостренным чувством справедливости. Этим я в нее, наверное. Когда я попала в детский дом, а отец это проигнорировал, она с ним почти пять лет не общалась! Хотя они любили друг друга… Я как ссыльная была… Такого же типа детский дом был и в Крыму. Зачем меня отсюда надо было вывозить в Сибирь? Ссылка, иначе не назовешь! …В общем, тетка так возмутилась ее заявлением, что чуть до драки не дошло! Так это еще не все! Мачеха была отвратительной хозяйкой. Грязь развела такую, что за мухами света белого не видно! Страшно зевнуть – обязательно в рот залетят. Я из-за этого дизентерией опять переболела. Как в детстве… И она меня не лечила, не нянчилась! Мне соседи лекарства приносили! А чтобы все отмыть, надо было несколько суток драить все не останавливаясь. Я раз пыталась хоть как-то навести порядок, чтобы самой не было противно там находиться, так она, вместо благодарности, скандал учинила, что я шарю по ее вещам. Она найти после меня ничего не может, якобы я специально это делаю! Да, а сама мачеха постоянно от меня все прятала! Ни разу конфету не дала… Для детей своих берегла… Все запиралось на ключ в их комнате! Как от воровки какой-то… Мне ничего не покупалось! Вот я с чем приехала, то мое и было. Ну, еще отец перелицевал ее старое пальто, которое я и носила… Он тоже шил неплохо… Но, когда мы уезжали, мне тетка купила новое, а то заставила бросить там. Она считала унизительным брать подачки от таких людей. Тетя Фаня была жесткой в этом плане.

– И правильно! – бросила я наспех, не задумываясь.

Я снова взглянула на часы. Вместо десяти минут на исходе тридцать. Да и диалог зашел в тупик. Я решила, что это подходящий момент воспользоваться очередной паузой, чтобы все-таки завершить нашу беседу. Не то чтобы я на самом деле куда-то опаздывала, я просто уже не могла продолжать. Эмоциональная нагрузка более не позволяла мне оставаться участником рассказа Евгении. Я стала терять нить между событиями и действующими лицами, в результате чего в голове пошла сумятица. Нужно было передохнуть, все упорядочить, осмыслить.

– Тетя Женя, вы меня извините, мне пора идти, – быстро проговорила я, опередив женщину, едва она открыла рот, чтобы что-то сказать. – Я вам позвоню.

– Передавай маме привет!

Как только я закрыла за собой дверь, я почувствовала облегчение. Не потому, что я наконец-то сбежала, как можно было бы предположить. За тот короткий марафон, всего в пару минут, пока я неслась домой точно на пожар, я ощутила, что на душе стало светлее и спокойнее, чем было еще до моего визита к Евгении Степановне. За спиной вырастали крылья. А в голове, как будто подытоживание, возникла мысль… И я задумалась… Почему мы, люди, зачастую личные проблемы и неурядицы раздуваем до масштабов Вселенной? Если мы все варимся в одном котле, так почему же для каждого из нас вода в нем горячее, чем для других? Потому, что жизненные трудности требуют от нас много усилий и времени для их преодоления? Потому, что нам просто лень их преодолевать? Да, именно лень! Ведь куда проще изо дня в день плыть по течению, чем биться до крови. Нам дискомфортно, и мы быстро сдаемся. Мы ищем оправдания собственным страхам, завидуя тем, к кому, по нашему мнению, судьба более благосклонна. И мы не вникаем, почему она к ним благосклонна. А зачем? А даже если и так… Для этих случаев у нас уже давно припасено несколько отговорок, не правда ли? И мы действительно им верим! И я не исключение! Что бы можно было посоветовать человеку, приди он с точно таким же жизненным раскладом на руках, какой имею я сама? Вариантов масса, но «как-нибудь само собой пройдет» среди них явно не будет. Так почему же я применяю его к себе?

Я не просто восхищалась стойкостью и силой духа Евгении Степановны, я им завидовала!

Звуковая дорожка 2

– Знаешь, а ведь я и у тети Фани не прижилась, – начала Евгения, когда через несколько дней я вновь пришла к ней с диктофоном.

– Вы говорили… Из-за матери, да?

– Нет, на этот раз она тут ни при чем. Я бы не повелась на нее, если бы мне было хорошо у Фаины. Просто я такой человек… Вот другая бы на моем месте вечно бы ныла, капризничала, сложив лапки кверху, – скачите вокруг меня, жалейте. А я нет! Я не хотела просто сидеть, как балласт, и ничего не делать. Терпеть не могла, когда меня жалеют и относятся ко мне как к неполноценной! Я ни с кем и ни с чем не считалась! Тетка была требовательная – все по правилам, по науке. А я не люблю, когда на меня давят. Я нетерпимая! Или когда в чем-то упрекают… Я сразу становлюсь на дыбы! Ругаться с ней я не могла. Я же жила в ее доме, и она вроде как мне ничем не обязана… Она работала швеей на дому: у нее инвалидность была после операции на желудок. И мы двадцать четыре часа в сутки вынуждены были мозолить друг другу глаза. В общем, я ей все время не угождала. Ну а последней каплей в нашем разладе стала история с алоэ, которое тетя Фаня для себя выращивала. Она его употребляла в пищу, лечилась им. А получилось вот как. В этом же доме на пятом этаже жила еще одна моя тетка – тетя Тоня. Отношения у них с Фаиной почему-то были натянутые, они постоянно скандалили. Но меня это не касалось, мне было все равно. И вот, значит, Антонина где-то в очереди в магазине какой-то знакомой, которой зачем-то понадобился алоэ, без спроса дала адрес своей сестры. А тетя Фаня тогда отвозила заказ, ее дома не было. Эта женщина приходит и говорит мне: «Мне ваша тетушка сказала, что у вас можно взять алоэ». Я не уточняла, что за тетушка, я и не подумала об этом! Откуда я должна была знать, кто и что кому говорит? «Да берите!» – отвечаю. И она выбрала и забрала самое большое и пышное растение. Когда тетя Фаня пришла, я ей рассказала… Чего мне скрывать? Она разозлилась, начала кричать: «Почему ты распоряжаешься моими вещами? Ты не могла ее задержать?». Как она себе это представляла, ума не приложу. После этого жизнь там стала вообще невыносима. Как я ни старалась найти с ней общий язык, она только придиралась ко всему. Я и на кухне ей помогала, и до блеска натирала мастикой ее паркетный пол, и выкраивала ей детали одежды. Все было плохо! То медленно, то быстро, то неаккуратно. Я очень обижалась на нее.

– А у Фаины свои дети были?

– Нет, она не могла их иметь. Но у нее был приемный сын. Как приемный? Была у нее подруга еще с юности. Долго и тяжело болела. Умерла от туберкулеза совсем молодой, когда ее ребенку всего годика три было. Перед смертью она взяла с тетки обещание, что та не бросит на произвол судьбы ее мужа с маленьким дитем на руках, будет помогать воспитывать. И, когда ее не стало, тетя Фаня переехала к ним. У нее не было никаких шашней с вдовцом, они были просто хорошими друзьями, много лет живущими под одной крышей. Вот так сын подруги и стал приемным ребенком. Он знал, что Фаина не его биологическая мать. Но отношения у них были очень теплые. Мальчик вырос, уехал учиться в институт, и тетка вернулась к себе домой. Когда я у нее жила, он приезжал к ней пару раз. Он для нее свет в оконце, она в нем души не чаяла. Его комната в ее квартире – а у нее двухкомнатная была – являлась неприкосновенной даже для меня. Боже упаси мне там пыль смахнуть! Я жила с ней в гостиной. Вторая месяцами пустовала, и я туда вообще не заходила. Кстати, тот злосчастный алоэ стоял на подоконнике именно в той комнате. Конечно, поначалу меня это задевало. Да, я племянница, но родная! Но ты знаешь, когда я заметила, что и он искренне ее любит, я успокоилась по этому поводу. Он за нее горой. Правда, и меня подмять из-за тетки порывался… Мы с ним тоже цеплялись не на шутку…

– И сколько вы у нее пробыли?

– Года полтора. Поэтому я сильно и не противилась, когда резко понадобилась матери, хотя понимала, что меняю шило на мыло. Что мать, что ее второй муж – мой отчим – добродетелью не отличались. Более того, отчим оказался даже похлеще матери. Такой пакостный. Никогда не скромничал в своих выражениях, а тут… У меня на Колыме случилась любовь! Первая и, пожалуй, единственная… Они же сначала в Новосибирске жили, а потом отчим назначение получил на Колыму… И чтобы он упустил такую возможность и не позлорадствовал?! Однажды, как сейчас помню, материна детвора во дворе гуляла, а я обед разогревала на буржуйке. Тогда электроплиты еще не было. На Крайнем Севере условия всегда были суровые, но в конце пятидесятых годов это был полнейший мрак. Ни канализации, ни водопровода… Буржуйка и для отопления, и для готовки, и для купания… Туалет на улице. Один задрипанный продуктовый магазинчик на все поселение с морожеными овощами по бешеным ценам и каменным хлебом, из мяса только оленина. Да, оленина вкусная! До сих пор слюнки текут! А все остальное – никакое. Теперь там красивые каменные города, цивилизация, а в те годы – небольшие кучки деревянных шалашей и палатки. Так вот, стою я разогреваю обед. Вся в себе, в своих мечтах. Мать куда-то пошла, мы с ее мужем вдвоем. Он, видимо, заметил, что я витаю где-то в облаках, и как засмеется во все горло… Мол, что я о себе возомнила, я же девушка только наполовину, как со мной любовью заниматься… И подобных примеров я множество могу привести. Я, разумеется, не молчала. Я не из робкого десятка! Но, когда мы вернулись в Новосибирск и из меня в прямом смысле сделали Золушку, доведя до операционной, я его люто возненавидела. В конечном счете я уехала и подалась к сестре в Комсомольск-на-Амуре.