Моя любимая стерва

Я брела по улице и чувствовала себя бесконечно одинокой. Ноги сами собой вынесли меня к «губернаторскому» дому, и я буквально зарыдала, так мне стало жалко себя, а потом взяла такси и поехала к мужу в офис.

По дороге я смогла успокоиться, перестала вздыхать, а затем разозлилась на себя: следов безутешных рыданий в лице не наблюдалось, но и косметики практически не осталось, она вся была на платке. Приводить себя в порядок рядом с совершенно незнакомым мужчиной я сочла неуместным, а появляться в офисе мужа в таком плачевном виде – тем более. Поэтому на половине дороги я неожиданно передумала и отправилась домой, где выпила чаю, подкрасилась и только тогда поехала к мужу, но за это время мне в голову успело прийти столько разных мыслей, что я забыла, по какой такой нужде я к нему собиралась, и поэтому я, конечно, разозлилась.

В приемной сидела секретарша. Я подумала, что это место могло бы принадлежать мне, и с удовлетворением решила, что выглядела бы гораздо лучше этого бледного создания с неопределенного цвета волосами. Девушка хмуро посмотрела в направлении двери и тут же расцвела в улыбке.

– Здравствуйте, – пропела она, и я пропела в ответ:

– Добрый день.

– Максим Сергеевич один, проходите, пожалуйста.

– Спасибо, – скривилась я, можно подумать, если б муж был не один, я бы осталась сидеть в приемной.

Я вошла и кашлянула, а муж поднял голову от каких-то бумаг на столе.

– Привет, – сказала я и на всякий случай нахмурилась. Он поднялся, подошел, обнял меня за плечи и поцеловал, правда, вполне невинно, то есть по-братски. После чего усадил в кресло и сам пристроился рядом.

– Очень рад тебя видеть, – наконец изрек он.

– У меня почему-то кончились деньги, – вздохнула я. – Просто напасть какая-то. Только-только были в кошельке и раз… куда-то улетучились, я даже не знаю куда…

– Бог с ними, – сказал Максим. – Я рад, что ты пришла. Хочешь, куда-нибудь съездим? А можем просто погулять в парке. Сегодня хорошая погода. А потом прокатимся по магазинам.

– Я не хочу по магазинам, – запротестовала я, заподозрив мужа в намерении дать мне взятку.

– Хорошо, в магазины не поедем. Знаешь, я очень скучаю, – сказал он, а я вздохнула:

– Я тоже скучаю.

– По-моему, это глупо, – заметил Максим. – Я имею в виду скучать друг без друга, когда мы можем быть вместе.

– Ты… – нахмурилась я, но он меня перебил:

– Я знаю, что не понимал тебя. Я сожалею и приложу все старания… и мне больше в голову не придет сравнивать тебя… я имею в виду, говорить всякие глупости.

Я замерла, боясь, что он произнесет дурацкое слово и все испортит, но у Максима хватило ума вовремя прикусить язык, я перевела дух, и мы отправились в парк.

Муж был настоящей душкой, и я совсем уже решила к нему вернуться, но тут у него в кармане ожил сотовый, и я совершенно отчетливо услышала, как эта мегера из приемной назвала его Максимом. С какой стати, если для нее он Максим Сергеевич? Выяснению этого обстоятельства я и собиралась посвятить оставшееся время, а муж в очередной раз продемонстрировал все коварство своей натуры: во-первых, он нагло утверждал, что она сказала «Максим Сергеевич», а во-вторых, что у него важный разговор, именно им он и намерен заняться, а не выслушивать всякую чепуху.

Я смерила его ледяным взглядом и отправилась в сторону стоянки такси, муж бросился следом и хватал меня за руки, но делать это, одновременно разговаривая по телефону, было все-таки неудобно, и я смогла загрузиться в машину, вторично наградив его ледяным взглядом. Мне стало совершенно ясно: мы не подходим друг другу.

Размышляя об этом, я смотрела в окно и не заметила, как очутилась возле подъезда своего недавно приобретенного жилища. Расплатилась, вышла и в который раз с недоумением воззрилась на совершенно нелепое сооружение. Дом был старым, ветхим, облезлым, а еще здесь водились тараканы. Это было мне доподлинно известно, потому что три дня назад я ходила к соседям за молотком, когда у меня свалилась со стены Нефертити, и лично видела таракана, который расположился прямо над выключателем. С перепугу я забыла, зачем пришла, и попросила соли. Соль мне дали, но я сразу же выбросила ее в форточку, боясь, что в соли могут оказаться тараканьи яйца, или чем они там размножаются.

Надо сказать, что квартиру я не видела до самого своего заселения сюда. Квартирный вопрос решала Лилька и решила по своему разумению. Максим категорически возражал, что послужило веским аргументом «за», в результате мы победили, и я сюда въехала. Конечно, лучше бы мне этого не делать. Лилька хотела, чтобы у меня был стимул. Не знаю, что конкретно она имела в виду, у меня же, лишь только я переступила порог, было одно желание: сиюминутно скончаться. Однокомнатная «хрущевка», где кухня вовсе не была кухней, а прихожая прихожей. Я и одна там не смогла бы разместиться, а мои вещи – тем более. В квартире в рекордные сроки сделали ремонт, но выглядеть лучше она не стала. Ко всему прочему, находилось это чудо на пятом этаже, а так как было их всего пять, лифт отсутствовал.

Подумав об этом, я вздохнула и вошла в подъезд. Поднялась на один пролет, свирепо посмотрела на соседского кота, который не дал себя погладить, и на всякий случай заглянула в почтовый ящик. Газет я не выписывала, писем не ждала, но… В ящике лежал листок, вырванный из школьной тетради и сложенный вчетверо. Я машинально его развернула и прочитала: «Пожалуйста, в 19.00 подойди к кухонному окну». Я повертела записку в руках, скомкала, сунула в карман, потому что никогда не сорила в подъездах, и цыкнула на несчастного кота, точно он был во всем виноват. Потом стремительно поднялась на пятый этаж и вошла в квартиру, где меня, радостно виляя хвостом, встретил Ромео (Ромео – такса, ему четыре года, он ужасный трусишка и обжора, а еще он не любит гулять, что мне в нем очень симпатично, потому что я гулять тоже не люблю, особенно по утрам).

– Привет, – сказала я и поцеловала его в нос. На сегодняшний день он был единственным существом мужского пола, не вызывающим у меня отвращения.

Ромео в ответ лизнул меня и немного поскулил, продолжая вилять хвостом, это могло означать все, что угодно. Сегодня это означало, что он разбил греческую вазу и стянул скатерть с кухонного стола. За такие деяния пес заслуживал хорошей взбучки, но вместо этого я села на диван, похлопала ладонью рядом с собой, приглашая Ромео присоединиться, и решила ему пожаловаться:

– Ты не знаешь, а я знаю: на самом деле я – кактус. Самое бесполезное и нелепое создание на свете.

Ромео посмотрел на меня, моргнул, лизнул руку, а потом сунул нос в карман и извлек комочек бумаги.

– Видишь, что здесь написано? – начала я к нему приставать. – В семь часов подойти к кухонному окну. Как думаешь, что за идиот написал такое?

Ромео ничего не думал. Он спрыгнул с дивана и стал играть с бумажкой, не скажу, чтобы игра его очень увлекала, он по натуре довольно ленивый, но лапой ее шевелил и вроде бы к чему-то прислушивался, а я добавила:

– Наверное, это дети.

Почерк детским не был, хотя с уверенностью утверждать это я бы не стала, то есть, может, и детский, конечно, но похож на взрослый, скорее мужской, чем женский. Может, записка адресована прежней хозяйке квартиры? Или ее по ошибке бросили не в тот ящик? Совершенно идиотская записка. Хотя, возможно, это приглашение к свиданию? Кто-то приглашает даму своего сердца подойти к окну, а он сам ровно в семь появится под балконом с гитарой… Балкона у меня не было, это я знала доподлинно, к тому же для романтического свидания место было явно неподходящее. Дело в том, что окна моей квартиры выходили на тюрьму. Не знаю, что имела в виду Лилька, заселяя меня сюда: может, она всерьез верила, что подобное соседство сподвигнет меня на свершение трудовых подвигов, а может, решающую роль сыграла цена: за однокомнатную «хрущевку» в ветхом доме просили копейки. Я поднялась с дивана, прошла в кухню и замерла возле окна, опершись ладонями на широкий подоконник.

От тюремной стены дом отделяло метров двадцать. Метров двадцать зеленой травки без единого деревца. Стена высоченная, сложенная из кирпича, сверху колючка в несколько рядов. Тюрьма была старой и славилась на всю Россию. Из моего окна мало что разглядишь: верхние этажи здания, построенного еще при Екатерине Великой, с толстенными решетками на узких окнах, да крыша, покатая, из светлого железа, ослепительно сверкающая на солнце. Рядом с центральным зданием угадывались другие, поменьше, я видела разноцветные кусочки крыш, по вечерам там горели мощные фонари и лаяли собаки. Только псих решит исполнить мне серенаду в таком месте.

– Все-таки это странно, – сказала я и даже нахмурилась, а потом добавила: – Это чья-то глупая шутка.

Вернувшись в комнату, я взяла записку, разгладила ее руками и принялась изучать почерк. Почерк как почерк, ни о чем он мне не говорил и ни о ком не напоминал.

– Глупая шутка, – с облегчением вздохнула я и выбросила записку в мусорное ведро. Накормила Ромео и устроилась в кресле с книгой, Ромео забрался ко мне на колени, закрыл глазки и принялся сопеть, а я улыбаться. Комната показалась уютной, а вечер расчудесным.

Зазвонил телефон, я насторожилась, но трубку снимать не спешила. Это скорее всего Максим, так и оказалось: автоответчик был включен, и я услышала голос мужа.

– Я знаю, что ты дома, – заявил он. – Заеду часиков в девять. Привезу деньги. Я тебя люблю. Давай мириться, а?

Шестьдесят секунд кончились, и ему пришлось заткнуться, я показала телефону язык, пропела дурашливо: «Давай мириться, а?», подражая мужниной интонации, поцеловала Ромео и углубилась в чтение. Однако где-то через час стала поглядывать на часы. Сначала время от времени и как бы между прочим, но чем ближе стрелка перемещалась к отметке «7», тем настойчивее я за ней наблюдала.

– Глупость какая, – презрительно фыркнула я и даже попыталась читать вслух, но как только старинные часы отбили один удар из положенных семи, переложила Ромео на диван и выскользнула в кухню, осторожно подобралась к окну и выглянула.

На зеленой лужайке внизу никого не было. Я стояла, пялилась на свежую травку и стала злиться по-настоящему. Стою у какого-то дурацкого окна из-за какой-то дурацкой записки. Да надо мной просто посмеялись, никто и не думал появляться под окнами. Однако шутка довольно глупая. Что же имел в виду этот самый шутник? В конце концов он должен был проверить, удалась его шутка или нет, то есть появиться и посмотреть, торчу ли я возле окна или совершенно не обратила внимания на записку.

Я простояла не меньше десяти минут, таращилась то направо, то налево, но никакого подобия человека не заметила. Дом наш был последним в ряду, напротив него, как я уже сказала, располагалась тюрьма, а чуть дальше старое кладбище. Хоронить там перестали еще лет сорок назад, так как кладбище уже давно оказалось в черте города. Оно было обнесено невысокой кирпичной стеной, и если шутник, к примеру, на нее взобрался, то вполне мог различить в окне мой силуэт. Должно быть, хохочет от души. А если у него есть бинокль, то он прекрасно видит выражение моего лица. Надо полагать, выгляжу я сейчас очень глупо.

Я отпрянула от окна и опустила жалюзи. Потом юркнула в комнату и отыскала театральный бинокль, не бог весть что, но все-таки. Вооружившись биноклем, я попыталась рассмотреть кладбищенскую стену. Под таким углом это оказалось нелегким делом и потребовало времени. Самое обидное, что ничего я углядеть не смогла, ну ничегошеньки. Если не считать двух ворон. Они сидели, нахохлившись, и в мою сторону даже не смотрели.

– Мальчишки озорничают, – твердо заявила я и убрала бинокль.

Вот тут и позвонили в дверь. Я вдруг испугалась и в прихожую вышла на цыпочках, посмотрела в «глазок» и увидела мужа. А может, это он так шутит? С него станется. Ромео, заметив мою нерешительность, робко выглянул из комнаты, а потом залез под стол.

– Трус несчастный, – прошипела я и открыла дверь.

Муж сунул мне в руки букет и быстро вошел, пока я не передумала.

– Ты оставлял записку в почтовом ящике? – спросила я, глядя на него с подозрением.

– Я? Нет. А что за записка?

– А… Глупость, одним словом. Ужинать будешь?

– Буду, – обрадовался муж, как выяснилось, преждевременно. В доме не было даже хлеба. Я развела руками и вроде бы устыдилась. – Ерунда, – отмахнулся Максим. – Сгоняем в универсам и все купим.

Уже в машине я, понаблюдав за мужем несколько минут, спросила:

– Ты хотел приехать в девять, а приехал в начале восьмого. Почему?

– Я нарочно сказал, что заеду в девять, чтобы ты не успела сбежать.

– С какой стати мне сбегать из собственной квартиры?

– Ну… например, для того, чтобы со мной не встретиться.

– Мне нечего бояться и вообще…

– Переезжай в наш дом, – вздохнул супруг. – У тебя никуда не годная квартира. А твоя Лилька чокнутая, и не возражай. Только чокнутая могла выбрать такое место. На улице ни единого фонаря, на кладбище бомжи… Я беспокоюсь за Ромео, он ведь гуляет один…

– Ну и что? – нахмурилась я.

– Ничего. Боюсь, как бы его не сожрали.

– Кто? – выпучила я глаза.

– Бомжи. Говорю, их полно на кладбище.

– Они могут сожрать Ромео? – пролепетала я.

– Конечно. Он трус и за себя постоять не сможет. Давай хотя бы его переселим в наш дом. Ты будешь заходить и кормить его, а он будет бегать в саду, там совершенно безопасно.

– Не могу поверить, что такое возможно… – все еще тараща глаза, сказала я.

– Ну, моя дорогая… открой любую газету. Этот район крайне неблагополучный. Такой женщине, как ты, здесь совершенно не место.

– Ты думаешь? – Я нахмурилась и стала смотреть в окно. Может, стоит рассказать Максиму о записке? Нет, не стоит. Выходит, я из-за любого пустяка должна обращаться к мужу. С дуралеями, которые так непонятно шутят, я разберусь и сама.

Ужин прошел в теплой и дружеской атмосфере, чему немало способствовала моя задумчивость. Половину из того, что говорил Максим, я попросту не слышала, на вторую половину не обращала внимания, должно быть, поэтому мы так и не поругались. Муж всучил мне деньги на текущие расходы и отбыл с некоторым сожалением после неоднократных намеков, что в гостинице ему страшно одиноко, а в моей квартире, весьма неудачно расположенной, женщине опасно оставаться одной.

Проводив мужа, я устроилась в кресле и немного поразмышляла. Очень похоже, что это происки супруга. Он хочет, чтобы я к нему вернулась и… Что «и»? Вот если бы в записке содержалась угроза – тогда понятно, а там какая-то дурацкая просьба. Я вышла в кухню и немного постояла возле окна, не зажигая свет. Зеленая травка внизу была ярко освещена, да и в кухне было довольно светло из-за прожекторов на тюремной стене.

Я нахмурилась и категорически запретила себе думать о записке. Потом позвонила Лильке.

– Как ты думаешь, бомжи могут съесть Ромео? – спросила я.

– Какие бомжи? – обалдела Лилька.

– Те, что живут на кладбище.

– А что, Ромео пропал?

– Слава богу, нет, но когда он пропадет, будет поздно. Так могут или нет?

– С чего ты взяла, что они живут на кладбище?

– По-моему, это очень удобное место, – безо всякой уверенности заявила я.

– А по-моему, ты говоришь глупости. И не вздумай вернуться к мужу. Если ты уступишь, я перестану тебя уважать.

– О чем ты думала, черт возьми, когда засунула меня в эту дурацкую квартиру? – разозлилась я и бросила трубку. А потом отключила телефон, легла в постель и позволила несчастному Ромео лечь у меня в ногах. То, что животное в опасности, стало совершенно ясно.

Утром пес скулил и легонько покусывал меня за руку. Часы показывали восемь, и Ромео пора было идти на прогулку. Еще вчера это не доставляло хлопот, я распахивала входную дверь и отправлялась досыпать, открывать дверь подъезда было без надобности, в ней имелась дыра таких выдающихся размеров, что Ромео без труда оказывался на улице. Но сегодня, открыв глаза, я сразу же вспомнила про бомжей и опасность, нависшую над любимым существом, быстренько оделась, уговаривая пса не волноваться, подумала и прихватила газовый баллончик.

К моему удивлению, во дворе было довольно многолюдно: сразу три женщины развешивали белье, бабульки стояли возле подъезда с хозяйственными сумками, должно быть, собрались в магазин, а несколько мальчишек катались на скейте. Признаться, такая бурная жизнь меня удивила, ранее полудня мне не приходилось появляться на улице, и я слегка растерялась, а потом обрадовалась: вряд ли при таком обилии народа кому-нибудь придет в голову напасть на нас с собакой.

Я поздоровалась с соседками и не спеша пересекла двор, поглядывая на Ромео, тот нехотя плелся сзади, поражаясь переменам в привычном распорядке дня.

– Все-таки я не могу отпустить тебя одного, – сказала я, извиняясь, пес посмотрел на меня, вильнул хвостом, и мы пошли веселее. Ноги сами понесли меня к кладбищу, и вскоре мы оказались перед калиткой из металлических прутьев. Я толкнула ее, раздался жуткий скрежет, и мы вошли на кладбище. Ромео на всякий случай прятался за моими ногами. – Тут никого нет, – разозлилась я. – Нельзя же быть таким трусишкой.

Кладбище было небольшое, с заасфальтированными дорожками и чистенькими тропинками, в центре стояла церковь, возле которой на скамейке сидели три старушки и чинно беседовали. Обойдя все кладбище, я не смогла обнаружить ни одного бомжа.

– Надо же придумать такое, – покачала я головой, решив задать мужу хорошую трепку, и отправилась домой.

Поднимаясь к себе на пятый этаж, я задержалась возле почтового ящика. В ящике явно что-то было, клочок белой бумаги виднелся вполне отчетливо. Ключ был в сумке. Я стрелой поднялась в квартиру и через пару минут держала в руках сложенный тетрадный листок, для верности подколотый скрепкой. Посоветовав себе проявлять терпение и твердость, я вернулась в квартиру и только тогда развернула записку. На пол, плавно кружа, опустилась банкнота. Я подняла ее, повертела в руках и даже рассмотрела на свет. Сотня выглядела совершенно настоящей.

Я торопливо прочитала записку: «Спасибо (восклицательный знак). Сегодня в это же время».

– Черт знает что такое! – развела я руками. Шутка перестала быть просто чьей-то шуткой, а стала шуткой сторублевой. Мальчишек можно смело выбросить из головы. – Это Максим, – зло прошипела я и кинулась к телефону.

Максим уже был в офисе.

– Это ты, – заявила я.

– Конечно, – ответил он, а я перевела дух и уточнила:

– Твои шуточки?

– Что ты имеешь в виду? – переспросил муж и вроде бы даже испугался.

– Ты оставлял записку, говори честно, иначе… сам знаешь.

– Записку? – Нет, он не притворялся, уж я-то своего мужа хорошо знаю. – Что за записка? Ты вчера спрашивала про записку и сегодня. В чем дело? Тебе угрожают? Я сейчас приеду, дверь никому не открывай.

Я вздохнула и сказала:

– Ты соврал про бомжей. Сегодня утром я обследовала кладбище и никого не нашла.

– Сегодня утром? – не поверил Максим. – Хочешь сказать, что встала в семь утра?

– Хочу. И на кладбище вообще никто не живет. Только вороны.

– Ты в самом деле гуляла с Ромео?

– Конечно. Почему это тебя так удивляет? Я не хотела, чтобы моего друга сожрали, и пошла проверить. Ты меня обманул.

– Давай вернемся к запискам.

– Нет, к бомжам. Ты все это выдумал?

– Ничего подобного. Посмотри сегодняшние «Ведомости» и сама убедишься.

Второй раз за утро я покинула квартиру, чтобы купить газету. Ромео, который отправился вместе со мной, был поражен моим поведением, то и дело забегал вперед и поглядывал на меня вопрошающе.

Газету я купила и на первой же странице увидела заголовок «Зловещая находка». Плюхнулась на скамейку и, леденея душой, начала читать. Очень скоро мне стало ясно: Ромео грозит серьезная опасность. Бомжи на кладбище жили и действительно поедали несчастных животных. Возле старинного склепа были обнаружены останки более десяти собак разных пород, а жители окружающих кладбище кварталов уже давно жаловались на исчезновение своих питомцев.

– Боже мой! – пролепетала я, схватила Ромео и прижала его к груди. Он перепугался и начал скулить. Ромео обжора, а потому очень походит на колбасу с ножками, вид у него аппетитный и если бы он попался на глаза кому-нибудь из этих чудовищ с кладбища… Однако я сегодня утром никаких чудовищ не обнаружила. Опять же это не решает главной проблемы: кто мне пишет записки? Явно не бомжи, сотня для них сумасшедшие деньги, с чего бы им так шутить? Это не дети, и надо признать, не мой муж. Про опасность, грозящую Ромео, он не солгал, следовательно, ему можно доверять и в остальном.

В голову не пришло ничего заслуживающего внимания, и, держа на руках своего толстого друга, я зашагала домой.

Возле почтового ящика притормозила и, помедлив, проверила его еще раз. Он был пуст, что неудивительно. Постояв в замешательстве, я поднялась к себе и весь день размышляла, не обращая внимания на телефон. После обеда еще раз сходила на кладбище, нашла склеп, сверила с фотографией в газете и, убедившись, что он тот самый, принялась рыскать рядом. Ничего подозрительного не обнаружила, впрочем, это не удивило: останки животных, конечно, успели убрать. «А бомжи испугались и где-то спрятались», – решила я и немного успокоилась. Однако влезла на кладбищенскую стену и оттуда попыталась рассмотреть свое кухонное окно. Конечно, я его видела и даже без бинокля, но определить, что за человек стоит у окна (если бы он там, к примеру, стоял), было бы невозможно, между тем это самое удобное место, если переместиться чуть дальше, окно и вовсе не увидишь. Кто бы ни написал мне эти дурацкие записки, к кладбищу, точнее, к кладбищенской стене он отношения не имеет.

Неизвестно чему порадовавшись, я вернулась домой. Приготовила себе ужин, то и дело глядя на часы и изо всех сил стараясь не думать о записке.

Ровно в семь я была возле окна. На этот раз открыла створку и даже высунулась, надеясь, что таким образом смогу хоть что-нибудь да увидеть. Вблизи дома не было ни одного живого существа. Даже кот, посидев немного на углу, лениво поплелся в сторону кладбища, игнорируя зеленую лужайку.

Через десять минут я в большом гневе захлопнула окно, опустила жалюзи и вооружилась биноклем. Никого.

– Черт знает что такое! – выругалась я, швырнула бинокль на подоконник и ушла в комнату. Потом еще раз проверила сотенную купюру. Она была настоящая, сомнений нет, это не шутка: кому-то очень надо, чтобы я подошла к окну. Кому и зачем? За вчерашнее стояние возле окна мне сказали «спасибо» и даже прислали деньги. Сегодня я очень надеялась, что смогу разобраться с шутником, и вот, пожалуйста, ничего не произошло. Изводя себя все теми же мыслями, я отправилась на прогулку с Ромео, а вернувшись, непривычно рано легла спать.

Утром, как только меня разбудила собака, я бросилась вниз и заглянула в почтовый ящик. Ничего. «Ага», – сказала я себе, взяв Ромео под мышку. Гуляли мы дольше обычного, и пес на обратном пути даже задремал на моих руках, домой я не спешила, а войдя в подъезд, сразу же проверила ящик. Он был пуст.

– Что это такое, в самом деле? – разозлилась я. Весь день я размышляла, стоит ли подходить к окну, и периодически проверяла почтовый ящик. Никаких указаний.

Время стремительно приближалось к семи, а я так ничего и не решила, но, как только часы начали отбивать положенные семь ударов, бросилась в кухню и замерла возле окна. Ни души.

– Да что же это такое? – вторично возопила я с отчаянием и на этот раз стояла не меньше двадцати минут, надеясь, что неизвестный шутник себя проявит. Потом со злости хлопнула кухонной дверью, решив, что ноги моей там больше не будет.

Ночью я спала плохо, а утром вышла на прогулку, игнорируя почтовый ящик. Возвращаясь уже ближе к десяти, сразу же заметила, что в нем что-то есть, сердце стремительно скакнуло вниз, а я досадливо поморщилась, но поспешила открыть ящик. Сотня и записка: «Сегодня в 8.15. Ты очень красивая».

– Удивил, – скривилась я. Ясно, записку писал мужчина, женщине ни к чему делать мне комплименты. – Это шуточки Максима, – кивнула я, ни на секунду в это не поверив. Максим, конечно, иногда ведет себя довольно глупо, но он точно не псих, уж я-то знаю, а когда я спросила его о записках, он очень удивился и даже испугался. Нет, это не он, это какой-то другой сукин сын, которому нечем заняться…

Весь день прошел в размышлениях. На звонки я по-прежнему не отвечала, а когда Максим оставил сообщение, что после работы заедет, я, подхватив Ромео, спешно покинула жилище: «после работы» это вовсе не значило после работы, он мог появиться в любой момент, а встречаться с ним я сейчас не хотела.

Ближе к восьми я возвращалась домой и замерла на углу в крайней досаде: возле моего подъезда стоял очень хорошо мне знакомый «Мерседес», а в нем сидел муж. «Какое свинство!» – гневно подумала я и решила отчитать его как следует, но в последний момент свернула в соседний двор и устроилась там на скамейке.

– Уезжай немедленно, – шипела я, очень надеясь, что обладаю хоть небольшим даром телепатии. – Уезжай…

Как бы не так. Мой муж – человек совершенно невозможный, ему надоело сидеть в машине, он ее покинул и начал прогуливаться возле дома, проскочить незамеченной не удастся, а время поджимало… Я взглянула на часы и охнула: 8.25. Даже удивительно, как меня это раздосадовало. Я кинулась к своему подъезду, совершенно не обращая внимания на Максима.

– Аня! – крикнул он и даже пробежал несколько метров веселой рысью.

– Что ты здесь делаешь? – сдвинула я брови.

– Жду тебя, – удивился он. – Я звонил. Ты проверяла автоответчик?

– Нет. У меня еще не было времени.

– А чем ты занята? – удивился муж.

– Как будто у меня нет дел, – проворчала я, косясь на часы. Можно было не торопиться, хотя… – Ладно, пошли, – вздохнула я и зашагала к подъезду.

Утром записки не было. Я топнула ногой, а потом устроила нагоняй Ромео за то, что он ленив и еле двигается. Пса стало жалко, и я взяла его на руки.

День выдался какой-то нервный, читать не хотелось, а все предметы непостижимым образом валились из рук. Около шести я задумалась, стоит ли подходить к окну? Почему бы и нет? Что я, к собственному окну не могу подойти? Например, в семь, а потом и в восемь пятнадцать. Мое окно, хочу – подхожу, хочу – нет… Я подумала о почтовом ящике и решила еще раз его проверить. До сих пор записки приходили утром, но кто знает… Записка была вместе с неизменной сотней, но почерк другой. Это насторожило, и я прочитала записку несколько раз: «Что случилось? Сегодня в 8.15. Ладно?»

– Ладно, – кивнула я и поднялась к себе, Ромео стоял на пороге и взирал на меня с непониманием.

В восемь пятнадцать я была возле окна и пялилась в никуда не менее получаса, но так и не приблизилась к разгадке происходящего. Потом села за стол и начала писать письмо или ответную записку, это уж кому как нравится. «Кто вы? – старательно выводила я на дорогой бумаге розового цвета. – Что означает эта странная шутка? Перестаньте посылать мне деньги, я в них совершенно не нуждаюсь. Если вы не пожелаете объяснить мне, в чем дело, я перестану выполнять ваши непонятные просьбы». Перечитав записку несколько раз, я осталась довольна, подколола к ней деньги скрепкой и спустилась к своему почтовому ящику. Положила в него записку, а дверцу прикрыла не очень плотно.

– Он должен это заметить и поинтересоваться, – решила я и удалилась.

Он не поинтересовался, записка три дня пролежала в ящике никому не нужная. Даже деньги никто не свистнул… Шутник никак себя не проявил, моей записки взять не пожелал и своей не оставил.

Я разозлилась и два вечера подряд ходила в театр одна. Ромео в театр не возьмешь, а видеться с кем-нибудь мне не хотелось. Наконец утром четвертого дня пришла записка. Я открыла ящик, увидела свое послание, стиснула зубы и тут заметила тетрадный лист. Почерк прежний. «Извини. Были проблемы. Жду ровно в семь».

– Вот и жди, – отрезала я и подумала, а не сходить ли еще разик в театр, но ровно в семь стояла возле окна, впрочем, опять-таки безо всякого толку.

В половине восьмого я заварила чай покрепче и сказала, глядя на собаку, за неимением другого собеседника:

– Хорошо. Он не желает показаться, но эти записки каким-то образом попадают в мой ящик? Мы выследим этого типа…

Утром я разбудила Ромео, и мы вышли гулять. Пес зевал и смотрел на меня без одобрения. Кроме нас, в такую рань на прогулку отправился только соседский кот, хотя, возможно, он с нее возвращался. Я села на скамейку возле подъезда и раскрыла книгу, предложив Ромео побегать по двору. Бегать он не любил, поэтому забрался под лавку и уснул. Где-то через час стали появляться люди. Я продолжала увлеченно читать, а Ромео спать. Ближе к обеду он выбрался из-под лавки и принялся застенчиво скулить. За время сидения я познакомилась с тремя соседками и их животными, но ничего полезного для себя не узнала. Проверила почтовый ящик: пусто, что неудивительно, личности подозрительной наружности в подъезд не входили.

Наспех перекусив и накормив пса, я вернулась на скамейку, предварительно проверив ящик. Сидела я до десяти вечера, объяснив любопытным старушкам, что накрасила в квартире полы и спасаюсь от запаха.

На скамейке в окружении старушек меня и обнаружил Максим. Мы поднялись в квартиру.

– Что ты там делала? – не выдержал он.

– Где?

– На скамейке.

– Дышала свежим воздухом. После статьи в газете я не отпускаю Ромео одного, это просто чудо, что его до сих пор не съели.

Муж долго меня разглядывал и безуспешно пытался что-то понять, совершенно напрасно, между прочим, я и сама себя не понимала.

Три дня я просидела на скамейке. За это время услышала потрясающие комментарии к последним политическим событиям, но к разгадке тайны, так занимавшей меня, не приблизилась даже на полшажочка. Почтовый ящик был пуст, а я, как частный детектив, терпела полное поражение.

Утром четвертого дня я спала до восьми и перед выходом на прогулку ящик принципиально игнорировала, но через час заглянула в него и ахнула: листок в клетку, скрепочка и на этот раз две сотни. «Что случилось? – вновь вопрошал неизвестный. – Сегодня в восемь. Хорошо? Очень прошу».

– Нет, ты полюбуйся! – всплеснула я руками, обращаясь к любимому животному. – Как, по-твоему, эта дрянь сюда попала? – Ромео начал скулить, преданно глядя мне в глаза, тряхнул ушами и тяжело вздохнул. Я стала подниматься по лестнице, рассуждая вслух, а Ромео неловко запрыгивал на ступеньки и поглядывал на меня с сочувствием. – Должно быть, он за нами следил и видел, что мы дежурим у подъезда. А сегодня ночью прокрался и оставил записку. Ужасно хитрый тип, ты не находишь? Пожалуй, сидение на скамейке нам ничего не даст. Тут требуются меры посущественнее.