Глава 3.
В предоперационной палате города Заречного напротив окна на шатающемся старом коричневом стуле с ещё целой спинкой сидела Кира. Она укуталась в плед, принесённый Кириллом: в верхней одежде в палату не пускают, а тут довольно холодно. В помещении стояла неуютная атмосфера, но Киру это перестало волновать ещё вчера, она не спала уже два дня и не выходила из палаты. Только, когда приходили родители Вильяма, она виновато отходила к окну, но всё же оставалась в помещении. Сейчас она решилась поговорить с ним, но передумала и попросила Кирилла принести из её дома единственную не прочтённую его другом книгу.
Кира сидела на стуле и при дневном не обжигающем глаза свете читала:
– Гадюка была красивая: толстая, тугая до кончика хвоста оплетённая замысловатым узором.
Вильям тихонько приоткрыл глаза, делая всё неспешно, услышал знакомый голос, попытался определить, где он и, поняв, ещё немного полежал с закрытыми глазами, слушая книгу. Больной не захотел говорить и обращать на себя внимания.
– Она жила здесь всегда, сколько я себя помнила. И всегда я говорила ей одни и те же слова, – Кира подняла взгляд на Вильяма и, почувствовав изменения, отложила книг к нему на кровать.
– Женщины к слову захватывают зрением больший ракурс, – она лукаво улыбнулась и нависла над ним, наблюдая за его кирпичным лицом. Он по-прежнему не шевелил не яблоками глаз, не ушами, его губы ничуть не шелохнулись. Кира на секунду допустила что ошиблась, но куда там – она доверяла своим ощущениям, слушалась их. Девушка запустила руку в его чёрные волосы, нежно погладила, обвила лицо:
– Я видела, ты глаза открывал, – сказала она неуверенно.
На лицо натянулась улыбка, глаза медленно с неохотой открылись: жёлтые с янтарным оттенком, он молча потянул к ней руку. Они смотрели друг на друга предоставляя возможность оппоненту выговориться первым, но молчание слишком затянулось. Вильям держал Киру за руку и ничего не говорил, он не хотел говорить – хотел слышать, и от этого могло показаться, что от такого гиблого места, как эта больница можно было потерять дар речи. Но на дырчатые стены он вовсе не смотрел, если только не умел видеть сквозь чьи-то карие глаза.
– Ты прости, что сразу не сказала: мы, я с Кириллом не пара.
Вильям не отводил от неё взгляд.
– Мы сговорились. Да, вот так! – Кира начинала краснеть. – Чтобы тебе помочь. Помнишь социальный эксперимент, в который…
После слов, что Кира не пара с наглым рыжим парнем – улыбка Вильяма стала ещё шире. Он притянул её к себе и всё, что она бубнила, стало для него не важно, он обнял, прижал к себе её, так сильно, как смог; он гладил пушистые волосы, запускал в них руки и тёрся об них щекой как кот. Но Кира не смогла молчать, понимая, что обязана сказать всю правду – по-другому её совесть не отпустит.
– Мы вывели теорию, что вернуть память можно ещё одним способом – приблизить человека к той ситуации, в которой он её потерял.
Вдруг совсем неожиданно прозвучал вопрос.
– Так ты на меня не злилась?
Но вместо ответа она поцеловала его: зачем объяснять, то, что можно выразить действиями? Бесцеремонно в дверь вошёл Кирилл – озабоченный, хмурый, он держал в руках стопку фотографий и перебирал их. Когда он увидел, что друг очнулся, вся озадаченность и хмурость прошла и сменилась радостью, он подошёл к кровати, сел на корточки и начал показывать их другу.
– Это – наш штаб, – сказал он заинтересованно. На фото, довольно старом, порядком выцветшем красовалось полу выжженное грязно-жёлтое поле, а в середине треугольное дерево: его корни разрослись в длину, а поломанная крона стала навесом. Вильям не успевал говорить, что помнит, то или иное место, как Кирилл показывал новую фотографию. И общее фото на фоне его дома, и экскурсию в музей искусств с классом 7б, на которой ребятам явно не было интересно, и фото возле бара, и с соревнования по стрельбе из лука. В последнюю фотографию он вцепился и уставился на скопление мишеней и еле заметную фигуру себя в бело-синей форме и многозначительно произнёс: «А, помню, здесь я занял четвёртое место по району, только начинал заниматься. Сильно ещё расстроился, что не первое – меня Фомин Влад обогнал из соседнего класса». Кирилл не переставал удивляться и радоваться, но фотографии кончились, и в руках у него осталась лишь одна.
– А эту фотографию я сделал на память, чтобы помнить ради чего я на хирурга поступил, – сказал он с грустью и протянул с какой-то неуверенностью эту последнюю фотографию. Кровать завалили пёстрыми снимками, словно очистками от семечек. Кира смотрела их вместе с ребятами, попутно складывала на место в аккуратную стопку. Все затихли: на фотографии Вильям лежал в коме, окружённый аппаратами, искусственно поддерживающими жизнь, включая кислородную маску, а рядом сидел друг и держал его за руку.
– Родители попросили, чтобы я больше не появлялся в больнице.
Кирилл взял фотографию назад и вложил во внутренний карман пиджака.
– Я знаю, что козёл и бросил тебя, что не смог остановить Симона. Но кто же знал, что так получится.
–Бросил? – удивился его друг. – А что ты здесь делаешь? Кто всё это разыграл, этот спектакль? В театр тут же перехотелось! – Вильям привстал, он улыбался. – Ребята, я всё прощу, но только тому, кто это заслужил, – он протянул руку другу, крепко пожал и обнял его.
– Ты же всё вспомнил? – озадачился Кирилл.
– Кто его знает!? То, что хотел – вспомнил… – он посмотрел на одну из общих фотографий с отвращением и мерзостью и откинул её, – то, что хотел.
– И ничего большего?
Кира пододвинула стул ближе, усталая за два дня облокотилась на колени Вильяма, он погладил её по голове.
– Да почему же ничего! Много чего. Для начала себя вернул: чувствовал раньше, что из меня кусок выгрызли, да так и оставили, а сейчас всё зажило, и кусок этот нарастили и хотя от этого нелегко, стало лучше, намного. Лучше знать даже то, что тебя загнали в кому друзья, чем всю жизнь слушать это от других людей и не верить. Кира, она солнышко – не знаю, как, но она смогла мне помочь, не без твоей помощи, конечно.
– И куда дальше помнишь? – Кирилл за время разговора успел помельтешить по маленькой комнатке и стоял возле выхода, держа руку на дверной ручке советских времён.
– Истфак, как и задумывалось. История дружит со всеми науками, а науки дружат с историей, вот так, – он улыбнулся так, как улыбался до всей этой истории – искренни. – А где чёрный питон, куда он подевался после того дня?
– Ни питона, ни Симона и Дмитрия, оставь их в прошлом, Вильям. Ты, наконец, здесь и сейчас, цени это, мы все теперь – здесь и сейчас.
Эпилог.
Свобода прежде всего начинается изнутри – кто бы что не говорил, ты не свободен, пока ищешь себя и тянешься за прошлым, пытаясь выудить из него нужное, что потом может оказаться крайне неприятным. Но разве стоит сдаваться на полпути? Вот и я о том же – это так же зря как покупать совсем ненужную тебе вещь: она остаётся, а того что требовалось не будет, и это скажется потом – брешью или нехваткой. Да и свобода разная бывает, и заточение – многообразно. Страшнее, когда преград нет, и мы всё придумываем, чтобы только не заморачиваться и не трудиться. А признаться себе в трудности не у каждого духа хватит. Но и этого мало, поверьте! Мало признаться себе, с этим ещё делать что-то нужно. Мыслители всегда остаются позади деятелей; дела остаются, а мысли, насколько бы они не были гениальны, развеются, как туман после восхода, исчезнут за обладателем, если только он не увековечит их в книгах или научных трудах. А дела останутся. И мне осталось творить дела и понимать, что для тебя главное – к чему ты идёшь? Операция прошла успешно, теперь я вполне здоровый человек и бояться пока мне нечего. Я, правда, рассказал бы вам о том как она проходила, если мне не было так неприятно вспоминать, ведь и на этот раз я всё видел. Берегите себя, это важно – не хочу, чтобы вы оказались в таких вот ситуациях. Почаще раскрывайте глаза, думайте – это не постыдно, наоборот избавит вас от искусственного мира и людей, от этой фальши, которую лучше избегать, как мошенников, от самообмана, от него не так просто избавиться, но постараться всё же стоит. Всё удивлялись, почему я выбрал историю, а не спорт. Это, конечно хорошо, но душа к профессиональному спорту у меня не лежит, для удовольствия пострелять ещё можно, учиться новым техникам могу тоже только для себя. Другое дело история – вот к чему душа тянется, учить – это не самообман, а выбор.
Прошло полгода подготовки к институту, я подал документы и получил ответ. Мы с Кирой стояли около штаба и заворожённо смотрели в закат, я обнял её со спины и положил голову ей на плечо.
– Меня приняли, теперь на одного студента больше.
Она потрепала меня по волосам и спросила с ревностью:
– А Кириллу ты уже рассказал?
–Нет, пока только тебе. Он приедет завтра.
Баланс в жизни важен: потеряв – обретаешь, обретая – теряешь что-то взамен. Берегите своё воображение, как показала мне Кира – оно безгранично и может открыть ваши внутренние и даже внешние замки, а сила мысли так же полезна, как и опасна. Всё в нас самих – мы черпаем в себе и силы и знания и ответы, главное научиться правильно задавать вопросы. Друзьями зовутся многие, но лишь избранные ими становятся. Кира была моим поводырём долгое время, она помогала мне поначалу ради интереса, а потом, застряв в помощи, словно в интересной игре – переняла мою боль и обеспокоенность и уже не смогла бросить начатое. Мы часто боимся сблизиться с людьми и порою сами не понимаем, что те с кем нам суждено пройти некий, пускай короткий путь – уже ближе, чем кажутся, они настолько влились в твою жизнь, как будто смешались с ней по чьей-то задумке. Кира напомнила меня, да что там – в ней была моя частичка, что светила изнутри, выводила из тьмы запутанного сознания. В человеке что-то напоминает о себе, и вы уже ближе, чем другие, а через время расстояния между вами исчезнет. Она, как зеркало – смотришь в него и видишь себя, но не сразу, а постепенно. И я рад, что всё закончилось так, а не иначе, пускай пришлось пройти такой холодный и хрупкий путь над пропастью сознания и потерять дорогих и родных мне людей, которым я доверял – он стоил того чтобы обрести настоящих, верных друзей. Не рвитесь вы в жизнь – она любит трепет и сдержанность.
Я ещё крепче обнял Киру – со своим не хочется расставаться даже на миг. Когда вы найдёте его, то внезапно осознаете – это то, именно то, к чему тянулся, а соприкоснувшись, уже не сможешь отпустить. И время, даже небольшое, проведённое в разлуке – размножится на долгие-долгие часы и дни; вот настолько время относительно. А себя забыть, как выяснилось невозможно: память можно притупить, спрятать, создать сильный барьер в сознании, в подсознании, но есть такая сила в человеке, что накопленные знания, навыки, воспоминания – невозможно утратить. Невероятно, память вещь настолько непредсказуемая и интересная для обычного обывателя, что страшно подумать, а ведь Кира приоткрыла лишь частичку её возможностей… Например – запах: что с него взять? А он помог в практике с ней, она как-то сказала, что запах настолько же цепкий, как и зрительная память и слуховая – эти виды памяти закладывают в сознании некие картины с помощью ассоциаций. Запах книжных страниц привёл меня к антикварному магазину, возбудил во мне интерес к книгам, к истории. И я не только вспомнил, что хотел сам, но и помог ей шагнуть вперёд – Кира переводится на психолога, решение её было настолько спонтанным, но твёрдым, что радовался за неё я больше, чем она сама.
– Ты не беспокойся, я всегда знала, что ещё не нашла свой путь, ты просто направил меня, – она будто почувствовала что меня беспокоило, – Мне не нужно знать себя, за меня это сделаешь ты, а за тебя – я.
Зима 2014 г. – 21 октября 2017 г.
.