Эркин глубоко вдохнул, задержал дыхание и медленно выдохнул. Ладно, всё это уже в прошлом. Отрезано. И думать об этом нечего. И не такую боль зажимал, заставлял себя забыть. Он повернулся набок, натянул одеяло на плечи и подсунул угол под щёку. Вот так, чтобы всякая дрянь прошлая в голову не лезла. Не проспать бы завтра, ждать его никто не будет. И будить специально – тоже. Все уже спят. Один он дурью мается, прошлое перебирает. Грег прав. Нет, Гри-ша. Живой о живом думать должен. А прошлое что мёртвое. О мёртвом думать – мертвяка накликать. Всё, хватит.
Но спал он плохо. То и дело просыпался, смотрел на часы. Да и остальные так же. И ещё шести не было, как в коридоре захлопали двери, хотя на чай и за пайком сказали приходить к семи.
Эркин в очередной раз посмотрел на часы и рывком вскочил с кровати.
– Сколько? – оторвал голову от подушки Фёдор.
– Без пяти, – Эркин торопливо накручивал портянки.
Кто-то уже включил свет. Проснулся и встал без обычных долгих потягиваний и ворчания Роман. Грег, не выкурив обычной утренней сигареты, уже брился. Вслепую и всухую – без зеркала и мыла – по-фронтовому, как когда-то объяснял ещё Косте. Эркин сорвал со спинки кровати полотенце и побежал в уборную.
– Ну вот, – хмыкнул Фёдор, ощупывая только что выбритые щёки, когда Эркин, на ходу растираясь полотенцем, вошёл в комнату. – Мир рушиться будет, а ты за умыванием и не заметишь.
– Ну, так мне же лучше, – рассмеялся Эркин, складывая полотенце.
Комендант сказал вчера, чтобы они бельё и одеяло сложили на тюфяке стопкой, чтоб сразу было видно… одеяло, две простыни, наволочка, полотенце. Ну, вот и всё. Вещи… сразу к Жене…
– Ты чего, в столовую с мешком пойдёшь? – спросил Грег, надевая шинель.
Эркин растерянно затоптался, но, видя, что все оставляют вещи, сунул мешок и ящик обратно.
Небо только начинало светлеть, когда отъезжающие уже собрались у столовой. Эркин сразу заметил своих и подошёл к ним.
Женя улыбалась ему навстречу, держа за руку румяную со сна и от холодной воды Алису. Алиса сразу, как всегда, вцепилась в его руку, но, против обыкновения, молча, без обычного радостного визга.
Открылась дверь столовой, и они потянулись внутрь, заранее доставая талоны, расстёгивая куртки и пальто.
Сегодня рядом с Митревной стояла Маша из канцелярии. Принимала талоны, тут же ловко разбрасывая их по картонным коробкам. Розовые – на завтрак, жёлтые – обеденные, голубые – ужинные, иногда мелькали зелёные – банные. А белых – сигаретных – совсем не было, все срочно вчера отоварили, а то, кто ж знает, как там в Центральном будет, а как раз позавчера на следующую неделю выдали. Удачно получилось. Отдав свои талоны Маше, Эркин принял от Митревны поднос. Стакан с чаем, булка с изюмом, полбуханки чёрного хлеба, два крутых яйца и отрезок – длиной с его ладонь – сухой твёрдой колбасы. У Жени, как всегда, двойной набор. Эркин быстро переставил всё со своего подноса на её и, сунув пустой поднос обратно, понёс их паёк к столу, где ждала Алиса.
В полупустой столовой негромкий, словно шелестящий гул голосов.
– Женя, тюк не трогай, – снова сказал Эркин. – Как комендант у меня койку примет, я приду.
– Хорошо, Эркин, – Женя складывала их паёк в сумку, с которой в Джексонвилле ходила за покупками. – Тебе не голодно будет? Возьми половину моей.
– Нет, Женя, я сыт, – Эркин улыбнулся. – Я же здесь уже сколько не работаю, а только ем и сплю.
– Две недели как раз сегодня, – улыбнулась и Женя. – Ты пятого приехал, а сегодня девятнадцатое. Ровно две недели.
– Да, – кивнул Эркин, допивая чай. – Тогда я сейчас…
– Сейчас сразу к себе иди, – решила Женя. – В прошлый раз комендант с вашего барака начал.
– Хорошо.
Они встали одновременно со всеми, пошли к выходу, но Женя вдруг повернула обратно, к стойке раздачи, и звонко весело сказала Митревне и остальным, уже готовящимся к основному завтраку.
– Спасибо вам за всё. До свидания.
– На здоровье, – обернулась к ней Митревна. – Счастья тебе и удачи. До свиданья.
– Спасибо… До свиданья… – поддержало Женю множество голосов.
На дворе Женя не дала Эркину провожать их.
– Иди-иди, мы тебя ждать будем.
Он кивнул и побежал к себе. Все уже были на месте. Сидели на кроватях и ждали коменданта. Проснулись и уже оделись и Алёшка с Ивом. И тоже сидели молча. Эркин вытащил из-под кровати ящик и мешок, поставил их возле тумбочки и сел на кровать. Грег крутил в пальцах незажжённую сигарету.
Сколько они так молча просидели, Эркин не понял, не почувствовал. Он словно вырубился, в отключку ушёл. И очнулся, только услышав голоса и шаги в коридоре.
Комендант снял с их кроватей бирки-номерки, кто-то из его помощников собрал бельё и одеяла.
– Счастливо, мужики, – бросил комендант, выходя.
Как только за ним закрылась дверь, Эркин вскочил на ноги бежать к своим, но, увидев глаза сидящего напротив Ива, понял: нельзя так просто уйти. Ив, поймав его взгляд, встал. Проход между койками узкий, и они сразу оказались вплотную друг к другу. И объятие вышло очень естественным.
– Счастливо тебе. Удачи тебе.
Ив старательно говорил по-русски. И Эркин ответил ему тоже по-русски:
– И тебе удачи… Ваня.
Встал и Алёшка. Эркин обнялся и с ним. Потом Фёдор, Грег и Роман стали прощаться с Ивом и Алёшкой, а Эркин взял мешок и ящик и побежал к своим.
Его уже ждали. Белья и бирок на кроватях не было, значит, комендант уже побывал. Женя в белой шали поверх пальто, Алиса в пальто и шапочке, не беретике, мрачно насупившийся Толян, взволнованная и почему-то с влажными глазами Ада… С Адой тоже обнимались и целовались… Толян обниматься отказался, обменявшись с Эркином крепким – насколько хватило его силёнок – рукопожатием. Алису он в упор не хотел замечать, но она всё-таки изловчилась и ткнулась губами в его щёку. Толян гордо вытащил из кармана носовой платок, вернее, нечто, изображающее таковой, и, ворча насчёт слюнявых лизуний, вытер щёку. Но Алиса не обиделась. Ей было не до того. Женя помогла ей надеть рюкзачок с игрушками. Эркин приладил на плечо большой мешок, отдав свой – он поменьше – Жене, взвалил на спину тюк и взял ящик. Женя повесила на плечо свою сумочку, на спину маленький мешок, в правой руке узел и сумка с пайком и самым необходимым в дороге, в левой Алиса.
– Ну, счастливо оставаться.
– Счастливо доехать.
– Да уж…
В коридоре уже шаги, хлопают двери, пожелания, прощания…
Толпа у ворот получилась немалая. Вещи все держали на себе и в руках: земля от дождей сырая…
– Ну да, не положишь, промокнет всё…
– Хорошо, хоть дождь кончился, а то бы…
– Автобус-то скоро?
– Может в барак пока вернуться?
– Нет уж, чего взад-вперёд бегать…
– Ну, счастливо устроиться…
– Может, и встретимся когда…
Шум моторов, гудок, широко распахнулись ворота и в лагерь вползли два высоких и длинных автобуса.
– Ну и хорошо, – вздохнула Женя. – Это туристские, у них багажное отделение есть.
Возникший как из-под земли комендант и приехавшие…
– А это кто?
– От Комитета.
– Какого?
– А тебе не всё равно?
Но те сами представились, что они – сопровождающие от Комитета защиты жертв Империи. Совместными усилиями быстро навели порядок. Все узлы и мешки в багажное отделение. С собой паёк, документы, деньги, ну, и самое уж необходимое. Не толкаться. Всем места хватит. Семьями и заходим. Вот и всё.
Вот и всё. Они в автобусе. Алиса у окна, Женя рядом, он через проход, а рядом у окна Фёдор. Вот и всё. Машут руками остающиеся. Алиса машет Толяну. Эркин встретился взглядом с мальчиком и улыбнулся ему. А вон и Ив с Призом, и Алёшка рядом. Эркин и им помахал. Увидели? Да, машут в ответ. Комендант взял под козырёк. Мелко задрожал под ногами пол, и сразу подумалось о ящике с инструментами: не опрокинулся бы. Да нет, вроде он его надёжно зажал. Автобусы развернулись, словно показав на прощание лагерь, и медленно выплыли за ворота. Вот и всё. Вот и всё…
Женя деловито сняла и повесила на крючок у окна пальто, оставив шаль на плечах, раздела не отрывающуюся от окна Алису.
– Эркин, сними куртку.
– А, да… – очнулся он.
Фёдор уже снял и повесил куртку, свой мешок он взял с собой и теперь ловко закинул его на узкую решётчатую полку над окном.
– Давай, Мороз, – Фёдор уже успокоился и стал прежним, – располагайся.
Так Эркин ещё не ездил. Высокие спинки кресел откидывались назад при нажатии кнопки на подлокотнике, и получалось что-то вроде… нет, не кровать, конечно, но можно полулежать. На спинке переднего кресла два кармана. Для всякой мелочёвки.
По всему автобусу щёлкали кнопки кресел и резинки на карманах, откидывались и снова поднимались спинки. Люди обживали новый мир.
– К окну хочешь? – предложил Фёдор.
Эркин неопределённо пожал плечами.
– Мне всё равно как-то.
Фёдор внимательно посмотрел на него и кивнул.
– Не психуй, всё нормально будет.
Эркин попытался улыбнуться, посмотрел на объяснявшую что-то Алисе Женю и улыбнулся уже уверенней.
– То-то, – хмыкнул Фёдор. – А я посплю, пожалуй.
Он опустил спинку, поёрзал затылком и плечами по матерчатому белому чехлу и закрыл глаза. Эркин снова повернулся к Жене, встретился с ней глазами. Женя улыбнулась ему.
– Ты бы тоже поспал, Эркин, а?
Он молча покачал головой. Алиса смотрела в окно на пробегающие мимо голые с оборванной зимними ветрами листвой деревья, бурые то ли поля, то ли луга, а Эркин и Женя молча – говорить через проход оказалось неудобно – сидели и смотрели друг на друга. Женя в тёплом тёмно-синем платье с белыми пуговичками, воротничком и манжетами. Женя была очень рада, что сохранила это платье, ещё со времён чуть ли не колледжа. Для лагеря вариант со сменными воротничком и манжетами оказался очень удобным. А о том, что оно делает её похожей на школьницу, она не думала. А Эркин и не подозревал этого, он только смотрел и радовался, что ей хорошо и удобно. Женя потянулась к нему через проход, поправила воротничок тёмной креповой рубашки, которую он надел в дорогу.
– Всё будет хорошо, Эркин.
Он молча прижал ладонью её руку к себе и тут же отпустил, и улыбнулся той, памятной ей с их первой ночи в Паласе, «настоящей» улыбкой.
Гул в автобусе постепенно затихал. Наигравшись с кнопками и карманами, многие последовали примеру Фёдора. Только дети смотрели в окна, взрослым же было всё равно, где их везут.
Графство Эйр
У развилки Тим мягко затормозил, прижав машину к обочине, и посмотрел на сидевшего рядом Савельича.
– Здесь, сэр?
– Здесь, – ответил по-русски Савельич и поглядел на часы. – Минут десять подождём, а то и меньше, – и по-английски: – Всё понял?
– Да, сэр, – кивнул Тим и медленно, тщательно подбирая слова, сказал по-русски: – Надо ждать десять минут.
– Молодец, – улыбнулся Савельич. – Давай, выйдем покурим, пока малец спит.
Но сладко спавший на заднем сидении Дим проснулся, как только Тим вышел из машины.
– Пап, я с тобой.
– Пусть побегает, – кивнул Савельич. – Дождя нет.
Они стояли возле машины и курили, следя за исследующим кусты у обочины мальчиком. Савельич рассеянно, а Тим очень внимательно.
– В Центральном не тушуйся, – Савельич говорил по-английски, чтобы Тим всё понимал. – С документами у тебя полный порядок.
– Да, спасибо вам, сэр.
– Не за что, – хмыкнул Савельич. – Голова, руки на месте – не пропадёшь. Об оружии не жалеешь?
Тим пожал плечами.
– Как вам сказать, сэр. Носить я его уже давно с собой не носил. Только нож. А нож я оставил.
– Оба?
– Второй в пакете, сэр.
– Это выкидной?
– Нет, выкидной на мне.
– Ну, правильно. Так пакетом и сдашь в Центральном. А по разрешению на выезде получишь.
– Простите, сэр, – Тим испытующе поглядел на собеседника – А мне там понадобится оружие?
– Столько нет, конечно. А так-то… Не в рай к ангелам, к живым людям едешь. Вот и весь мой ответ.
Тим кивнул.
– Спасибо, сэр.
– Не за что, – повторил Савельич. – Ты – хороший парень, Тим. А хорошему человеку помочь – святое дело. Понимаешь?
– Да, сэр. Я должен вам и другим…
– Вот этот долг делом и отдашь. Одни тебе, ты другим, те третьим… – Савельич усмехнулся. – Такая вот цепочка.
– Цепочка? Цепь? – переспросил Тим. – Но… – и не закончил фразу, прислушиваясь. Улыбнулся: – Моторы, сэр.
– Едут, – кивнул Савельич и по-русски: – Зови мальца.
– Дим! – позвал Тим, к русскому варианту имени сына он так и не привык, хотя слышал его неоднократно.
– Ага, пап, – стряхивая с ветвей воду, Дим выдрался из куста и подбежал к ним. – Я здесь. Я во чего нашёл. Камушек.
Тим взял у него пёстрый осколок гранита, осмотрел, кивнул и вернул Диму.
– Спрячь, раз нужен. И руки вытри.
Дим сунул камень в карман и вытащил носовой платок, вытер им руки и запихал обратно. Савельич пыхнул сигаретой.
– И большое у тебя богатство, Димка?
– Большое – не маленькое, дядя Савельич, – расплылся в улыбке Дим и очень серьёзно пояснил: – В хозяйстве не знаешь, что пригодится. Лучше запас, чем нехватка.
Тим невольно рассмеялся не столько его словам – Дим говорил по-русски – а тону, бросил и тщательно растоптал окурок. Достал из багажника солдатский, туго набитый вещевой мешок и аккуратно увязанные в тючок одеяла.
Два автобуса, натужно рыча моторами, вползали на ближний пригорок. Савельич шагнул на середину дороги и требовательным жестом поднял правую руку. Тим вскинул на плечо мешок, достал с заднего сиденья такой же, но поменьше и отдал его Диму, взял тючок и встал рядом с Савельичем, держа Дима за руку. Пискнув тормозами, передний автобус остановился почти вплотную, и сидевший рядом с шофёром седой мужчина в полувоенном костюме вышел к ним, перелистнул блокнот.
– Чернов Тимофей Дмитриевич?
– Да, сэр, – кивнул Тим. – Это я, сэр.
– И Чернов Дмитрий Тимофеевич.
– А это я! – звонко сказал Дим.
Мужчина улыбнулся, отмечая что-то в своём блокноте.
– Проходите. Как раз два места есть.
– Спасибо, сэр.
Тим подсадил Дима и уже взялся за поручень, когда его окликнул Савельич.
– Тим, держи.
Тим и опомниться не успел, как Савельич сунул ему в руку полевую на длинном ремне сумку, обнял, крепко шлёпнул по спине и подтолкнул обратно к автобусу.
– Счастливо, парень.
– Но… – Тим дёрнулся к нему, – но, сэр… Савельич…
Но Савельич уже садился в машину, а Тима торопили:
– Скорее, из графика выйдем.
Тим растерянно влез в автобус и уже на ходу, цепляясь за высокие спинки кресел, пробрался по проходу к Диму, обживающему место у окна. Стараясь не смотреть на сидящих вокруг белых, Тим положил оба мешка и тючок на багажную полку, помог Диму снять и повесить пальтишко. После секундной заминки-раздумья снял и повесил свою куртку. И наконец сел рядом с прилипшим к стеклу Димом. И осторожно из-под ресниц рискнул оглядеться.
Спинки у кресел такие высокие, что особо не разглазеешься. Через проход два молодых парня, вернее, даже мальчишки, смотрят, конечно, но без злобы или презрения, просто из любопытства. Это ничего. Тим заставил себя сидеть спокойно, не напрягаясь. Медленно, сдерживая появившуюся вдруг дрожь в пальцах, он расстегнул стягивающий полевую сумку ремешок. И едва не ахнул в голос. Большая в трёхцветной фольге плитка шоколада. А ещё что? Книги? Правила дорожного движения, справочник и англо-русский двойной разговорник. А правила и справочник на двух языках. Он же сможет по ним учиться! Учить язык! А это что? Тоненькая книжка, страниц на десять, не больше. Яркие цветные картинки, большие буквы и короткие слова. Детская книжка. Для Дима.
Тим бережно уложил обратно книжки и плитку, застегнул ремешок и положил сумку в широкий большой карман на спинке переднего сиденья. Удивительно, но она поместилась. Читать сейчас он всё равно не сможет.
– Пап, это зачем?
– Это?
Дим нашёл кнопку, опускающую спинку, но не мог с ней справиться. Тим помог ему.
– Поспи, сынок.
– Ну-у, – надул губы Дим и тут же хитро улыбнулся. – А ты?
– И я посплю.
– Тогда ладно, – согласился Дим.
Кресло такое большое, что, разувшись, Дим смог залезть на сиденье с ногами и улечься достаточно свободно. Тим уложил его поудобнее и откинул свою спинку. Тесновато, конечно, и ног не вытянешь, но ему приходилось спать и в худших условиях. Поймал лукавый из прижмуренной щёлки взгляд Дима, улыбнулся и закрыл глаза. И по ублаготворённому сопению рядом понял, что Дим заснул. Ну и хорошо. Можно расслабиться и ни о чём пока не беспокоиться.
Что ж, для него сделали всё возможное. И даже невозможное. Это – разрешение на оружие…
…Световой круг лежит на столе. И в этом круге металлический блеск деталей. И его руки, собирающие после чистки пистолет.
– Любишь оружие, Тим?
Он вздрагивает, роняя ударник. Старый Серж? Что теперь с ним будет? От мгновенно захлестнувшего его страха он теряется и молчит, пока Старый Серж в два шага пересекает комнату, садится к столу и закуривает.
– Вы… сэр, я не хотел… – беспомощно лепечет он. – Это я так…
– Что так? – Старый Серж насмешливо смотрит на него. – Давай, работай. Я подожду.
Он послушно склоняет голову и снова берётся за работу.
– Так как, Тим?
– Что, сэр? – он собирает вычищенный пистолет, привычно щёлкает предохранителем и бережно кладёт на стол.
– А не зарядил почему? Патронов нет? – в голосе Старого Сержа лёгкая насмешка.
– Патроны есть, – он невольно усмехается и вдруг неожиданно для себя говорит: – И бронебойные, и экспансивные, и разрывные. Любые. Для любого дела, сэр.
Старый Серж задумчиво кивает.
– И сколько у тебя таких игрушек?
– Таких две, сэр.
Старый Серж словно не слышит его вызывающего тона.
– Малец не доберётся до них?
Он мотает головой и уже другим тоном отвечает:
– Дим ничего не берёт без спроса, сэр.
Старый Серж недоверчиво хмыкает.
– На это не рассчитывай. Мальчишка он… мальчишка и есть. А ещё у тебя что?
Ему становится всё равно, и он равнодушно отвечает:
– Ещё ножи, кастет, две гранаты.
– Гранаты сдать надо, они в личное оружие не входят, понятно? – он кивает. – А с остальным… – Старый Серж встаёт и идёт к двери. – На себе не таскай пока…
…Тим приподнял веки, посмотрел на спящего рядом Дима и снова закрыл глаза. Гранаты, «особенные» патроны, пистолет с глушителем и запасной глушитель он сдал. Как сказал Старый Серж: «от греха». Наручники сам давно выкинул. Отмычка… ну, это не оружие, лежит спокойно в инструментах. И осталось у него… пистолет с простой обоймой и нож-кинжал. В запечатанном пакете. Пакетом сдаст на въезде, пакетом получит на выезде. По разрешению. Разрешение в документах, вместе с новенькими правами и дипломом автомеханика. Там же его удостоверение и метрика Дима. А перчатки, пояс, ботинки… это же не оружие, а так… подручные средства. И об этом можно не думать. Хорошо бы, чтобы ему это и не понадобилось. Люди, конечно, не ангелы, но… у Дима теперь есть три смены белья, полные смены: рубашка, трусы и носки. А ещё джинсы, тёплый свитер, пальто, хорошие крепкие ботинки, шапка. И у него самого… белья много, трое трусов, две рубашки – тонкая и плотная. И это не считая того, что на нём. Да ещё свитер и две пары носков. А ещё простыни, наволочки, полотенца, одеяла… Две недели назад ничего этого не было. Что у него, что у Дима только то, что на теле. Выстирал и сиди голым, жди, пока высохнет. А так летом ещё ничего, а в холода? За две недели купил больше, чем за год. И ели хорошо. И ни ему, ни Диму слова плохого никто не сказал. Не ангелы… нет, если в России вполовину так будет, то он выживет. И вырастит Дима. Ему одно нужно: чтобы его не трогали. Оставили его и Дима в покое.
– Эй, мужик!
Чья-то рука тронула его за плечо. Тим сразу напрягся, открыл глаза.
– Что?
Веснушчатый мальчишка, перегибаясь через проход, протягивает ему флягу.
– Глотнуть хочешь?
Тим нерешительно кивнул и повторил:
– Что это?
– Вода. Чай бы лучше, да поздно чухнулись.
Парнишка говорил по-русски и быстро, но Тим в общем его понял. И что сказано, и что его проверяют. На знание русского. И смелость. И… да всё сразу. Ну, ладно. Он тоже уже… обтесался. Свободе год скоро. Тим взял флягу, глотнул, обтёр горлышко пальцами и вернул.
– Спасибо.
– Слушай, – глаза у мальчишки по-кошачьи блестели. – Пацан твой?
– Да. Сын.
– Понятно.
– А ты чего? – вступил второй, сидящий у окна. – Ты чего, не в лагере был?
– Ну, на дороге тебя чего подобрали? – первый локтем отодвинул наваливавшегося на него второго.
Хотя их двое и говорят наперебой, но спрашивают об одном. И Тим отвечал сразу обоим.
– Я работал… в автохозяйстве. Русском. Туда заезжать – крюк большой.
– Ага, ага, – закивали мальчишки. – У нас, значит. Шофёрил, значит?
– Автомеханик, – улыбнулся Тим. – Но могу и шофёром.
– Хорошая работа, – уважительно сказали они в один голос.
Сидевший перед мальчишками рыжеватый мужчина развернулся к ним. Тим заметил шрам на подбородке, встретился с твёрдым немигающим взглядом зеленоватых глаз. «Стрелок, – сразу определил Тим, – прицельно смотрит».
– Затарахтели, будто что понимают, – сказал мужчина по-английски, улыбнулся Тиму и перешёл на русский: – Я Грег, Григорий Тормозов. А тебя как?
– Тим. Тимофей Чернов.
– И правильно, – кивнул мужчина, обмениваясь с Тимом рукопожатием через проход.
– А я Сашка, – влез угощавший Тима водой.
Мальчишку, сидевшего у окна, звали Шуркой.
Обернулась и женщина, сидевшая перед Тимом, внимательно посмотрела на него – Тим сразу по привычке отвёл глаза – и отвернулась, не стала вмешиваться в разговор.
Тим обстоятельно, изредка помогая себе английскими словами, рассказывал, что работал на повременной, платили по неделям, с зимы ещё, а на Хэллоуин обошлось, хозяйство-то военное. Дим повернулся во сне, съезжая с кресла, и Тим прервал разговор, укладывая сына заново.
– Пап, ты здесь? – не просыпаясь, спросил по-русски Дим.
– Здесь, спи, – привычно ответил Тим.
– Сколько мальцу? – тихо спросил Грег.
Тим невольно смутился. Сам он об этом ни разу за всё время не подумал, Дим своего года рождения не помнил или вовсе не знал, номера на руке у малыша не было, и возраст Дима для метрики определил врач.
– Шесть, – ответил Тим, вспомнив слова врача.
Грег кивнул. На языке вертелся вопрос о матери мальчика, она-то где? Но даже Сашка с Шуркой понимали, что спрашивать об этом не стоит. Раз они вдвоём, раз мужик так умело, привычно умело управляется с мальцом, и зовёт во сне малец его, а не мать, значит, лучше не спрашивать.
Мерное покачивание всё-таки усыпило Эркина. Да и привык он спать в дороге. Сам не заметил, как закрыл глаза и заснул. Сонная тишина прочно установилась в автобусе. Если кто и разговаривал, то в полголоса.
Женя смотрела на спокойное, даже будто строгое лицо Эркина. Конечно, пусть поспит. Он так изнервничался за эти дни. Это у неё, в общем-то, минуты свободной не было, а у него… две недели, а вместе почти не были, всё время на людях, он всегда в напряжении, это кого другого его улыбка обманет, а она-то чувствует, господи, как хорошо, что всё уже кончилось, что они вместе, им дали визу, иначе бы их в списки не внесли, а там… там всё будет хорошо.
Она повторяла эти слова: «Всё будет хорошо», – как заклинание. Алиса не отрывалась от окна, хотя, что она могла высмотреть в бурой мокрой равнине с голыми, как обглоданными, деревьями, непонятно. Убедившись, что с Алисой всё в порядке, Женя снова повернулась к Эркину.
Спит. Странно, но… но она его никогда не видела спящим. При дневном свете. И вообще. Он всегда просыпался, стоило ей шевельнуться, даже просто посмотреть на него, а сейчас… и тут она заметила, что он… подсматривает за ней, а губы его дрогнули в еле намеченной улыбке.
Женя улыбнулась. Эркин сразу ответил ей улыбкой и уже открыто повернулся к ней.
– Я разбудила тебя?
– Ничего. А ты почему не спишь?
Женя пожала плечами.
– Не хочется, – успокаивающим жестом поправила Эркину воротник рубашки. – Всё будет хорошо, Эркин.
Он кивнул, коснувшись подбородком её руки.
– А ты поспи, – она погладила его по плечу и убрала руку. – Я не буду тебя больше тревожить.
Эркин улыбнулся и ответил по-английски:
– Слушаюсь, мэм.
И демонстративно закрыл глаза, даже всхрапнул. Женя тихо засмеялась, и под этот смех он снова заснул.
Разбудила его, как и всех, внезапная остановка. Эркин открыл глаза и рывком сел, не поднимая спинки.
– Опять кого берём? – спросил, не открывая глаз, Фёдор.
С мягким хлопком открылась дверь.
– Четверо, проходите, – сказал сопровождающий.
Три женщины непонятного возраста в тёмно-синих куртках – форма угнанных на работы отличалась от рабской одежды только цветом – и платках с узлами в руках пробирались по проходу к свободным местам, оглядываясь удивлённо и чуть испуганно.
– Ещё одно место, – крикнул наружу сопровождающий.
Женщины наконец уселись и теперь, как и все, напряжённо смотрели на дверь, ждали.
Сопровождающий вышел наружу, с кем-то – задним было не видно – поговорил и, вернувшись, сказал шофёру по-английски:
– Закрывайте, – и по-русски громко, чтобы все слышали. – Сейчас едем на пункт отдыха. По графику будем там через час, – и опять шофёру по-английски: – Поехали.
Автобусы разворачивались, выезжая из маленького лагеря. Эркин прислушался к загудевшему сзади разговору. Женщин расспрашивали: кто они, да откуда, да что за лагерь, – и, услышав, что везде одинаково, спросил Фёдора:
– Пункт отдыха. Это что?
– Увидим, – Фёдор зевнул и сел. – Первых, кого подбирали, к нам сели?
– Нет, – Эркин поднял спинку. Если через час остановка будет, то разлёживаться не стоит. – В первый.
– Не разглядел, кого?
– Мужик с пацанёнком, – ответили сидевшие впереди.
– Ага, – Фёдор зевнул и потёр лицо ладонями. – Пожрать, что ли? Ты как на это смотришь?
Эркин пожал плечами и посмотрел на Женю.
Та закивала и полезла в карман на спинке, куда, как и все, сложила их паёк, достала хлеб и колбасу, протянула Эркину.
– И мне сделай.
– Хорошо, – Эркин достал из кармана и открыл нож. – Сэндвич или… бутерброд?
– Алисе сэндвич, а то разроняет, а мне бутерброд, – решила Женя.
– Не, и мне бутерброд! – заявила Алиса.
Эта же мысль, как видно, пришла в голову многим. По всему автобусу шуршала бумага.
Эркин передал Жене два бутерброда и сделал себе. Да, а запить…?
– Женя, – он виновато посмотрел на неё. – Я воду забыл взять.
– Ничего страшного, – Женя быстро поглядела на него и улыбнулась. – Конфеты у тебя далеко?
– Ковбойские? В куртке.
– Вот и отлично. Даже лучше, чем вода.
Женя говорила весело и в ответ на недоверчивый взгляд Эркина стала объяснять, что пить прямо из горлышка на ходу неудобно, Алиса вся обольётся, и не нальёшь толком, да и не во что, стаканчики она все заложила, и вообще в дороге лучше пить поменьше, останавливать автобус из-за них не будут… Эркин жевал бутерброд и мрачно кивал. Женя, конечно, утешает его, но он-то знает, что виноват. Фёдор насмешливо поглядывал на него искоса, но молчал. Взять воду в дорогу и он забыл. Доев, Эркин дотянулся через голову Фёдора до своей куртки, висящей на крючке, и достал из кармана конфеты. Алисе, Жене, себе…
– Хочешь? – предложил он Фёдору.
– Пацанке оставь, – отмахнулся тот. – На пункте вода должна быть. Потерплю.
Воды в их автобусе никто не взял. Послышалось хныканье детей, недовольные голоса взрослых.
– Да, – громко отвечал сопровождающий на чьи-то тихие вопросы. – На пункте отдыха и вода, и туалет… Да, киоск… Соки, газированная вода… За деньги, конечно… Горячее? Вряд ли…
Алиса, гоняя во рту ковбойскую конфету, смотрела в окно, которое её занимало больше разговоров взрослых.
Когда соседи по автобусу зашелестели бумагой, разворачивая пакеты с едой, Тим опустил спинку своего кресла и закрыл глаза. У него еды с собой не было. Чёрт, не подумал. С чего он решил, что в дороге они будут недолго, непонятно, но ни еды, ни питья не взял. Если Дим проснётся и попросит… Да, шоколад же, спасибо Старому Сержу. Так что для Дима есть, а сам он перебьётся. Через час пункт отдыха, там он и покормит Дима и, правильно, киоск, так что прикупит чего-нибудь съестного.
Его опять тронули за плечо.
– Держи.
Тим открыл глаза и увидел толстый ломоть чёрного хлеба и кружок колбасы на нём. Он невольно сглотнул слюну и вежливо ответил:
– Спасибо, но я сыт.
– Ты кому другому поври, – рассмеялся Грег. – Ешь. И мальцу дай. Вон он уже проснулся.
Тим посмотрел на Дима. Да, проснулся, ещё лежит, но глаза открыты. И Тим сдался.
– Возьми, Дим, – разрешил он.
Дим сел и взял бутерброд, улыбнулся.
– Большое спасибо.
Тоненький голосок Дима вызвал у Грега улыбку.
– На здоровье, малыш.
Тим тоже взял бутерброд и, как ни сдерживал себя, невольно впился в него зубами.
– Правильно, – засмеялся с набитым ртом Сашка. – Дают – бери.
– А бьют – беги, – закончил за него Шурка. – Ну, кому воды?
– Давай, – протянул руку назад Грег и взял флягу, глотнул. – Держи, Тим.
Тим передал флягу Диму и подержал, помогая напиться, потом глотнул сам и отдал флягу Сашке. И пока Сашка и Шурка спорили из-за последнего глотка, он достал из сумки шоколад. Угощали его – угостит и он.
Грег от шоколада было отказался, сказал, что не любит сладкого, но, увидев лицо Тима, взял кусочек поменьше, а Сашка с Шуркой отказываться не стали. Дим засунул свой кусок за щеку и повернулся к окну. Тим завернул и убрал остаток – большая какая плитка, не видел раньше таких – в сумку.
– Пап, ты обёртку мне потом отдашь? – повернулся вдруг к нему Дим.
– Отдам, конечно, – улыбнулся Тим.
– Ты не выброси её только, ладно? Как те фантики.
Три дня назад Дим, бегая по двору, поскользнулся, упал в лужу и намочил хранившуюся в кармане пальто свою коллекцию фантиков. Ну, и разложил её для сушки под кроватью. А Тим, подметая, выгреб их и выкинул. И все правы, и фантиков нет. Обидно.
– Не выброшу, – серьёзно ответил Тим.
Он тоже переживал пропажу коллекции. Но додуматься до того, что валяющиеся под кроватью бумажки и есть те самые «фантики», о которых Дим ему гордо рассказывал каждый вечер, он не смог. Ну, ничего. Разворачивал и заворачивал плитку он аккуратно, обёртку нигде не порвал. На пункте отдыха доедят, и у Дима будет ещё одна большая радость: блестящая обёртка. Тим не знал, но догадывался о её ценности для Дима. Карманы у Дима вечно набиты камушками, шайбами, болтиками, гвоздей, правда, больше не таскает. После того, как подобранный Димом большой трёхдюймовый гвоздь разорвал ему карман, прорвал штаны, да ещё и оцарапал, отцу пришлось после смены не спать, а всю ночь зашивать его штаны и пальто, и царапину на ноге в медкабинете заливали жутко едким йодом, Дим от сбора гвоздей решительно отказался.
Автобусы плавно замедляли ход, разворачиваясь на асфальтовой площадке рядом с шоссе.
– Отдых на час, – объявил сопровождающий, вставая.
Все вставали, натягивали куртки и пальто, спешили к выходу. Вот и кресла удобные, и в тепле, а размяться… милое дело.
Женя быстро одевала Алису.
– Сейчас-сейчас, застегнись, вот так, ну, молодец.
В проходе возникла нетерпеливая толкотня из-за чьих-то мальчишек: перепутали куртки и теперь менялись прямо на ходу. Наконец тугой многоголосый ком вывалился из дверей наружу, и в автобусе сразу стало просторнее. Алиса, слыша детский гомон, нетерпеливо рвалась туда из рук Жени.