– Мы друзья, – холодно ответила она, легонько пожав плечами.
– Друзья?
– Друзья, – спокойно повторила она.
– И, что же, простите, может связывать интеллигентную, можно сказать утонченную женщину и этого, извините, отморозка, который славится своими выходками, граничащими с уголовно-наказуемыми действиями. Вы же только, что сами произнесли фразу, относительно Северцева и Данионитаса – слишком разные люди. На мой взгляд, вы тоже не, сказать, что производите впечатление родственных душ.
Ольга насмешливо посмотрела на него.
– Ну, в жизни всякое бывает. Так уж вышло, что мы подружились.
– А как Вы объясните это? – Прохоров как фокусник извлек из кармана пиджака распечатку с фото и статьей о благотворительном вечере.
Она взглянула равнодушно, губы тронула легкая улыбка.
– А, что именно, Вы хотите, что бы я объяснила?
А и правда, что? Прохоров почувствовал злость и почти непреодолимое желание наорать, на нее, встряхнуть за плечи. Больше всего его злило то, что она права. Дурацкая фотография и впрямь ничего не доказывает. Они же не сняты неглиже, сжимающими друг друга в страстных объятиях. Хотя и в этом случае, в наше время, многие, точно также пожали бы плечами и сказали: «Мы друзья».
– Ольга Сергеевна, убиты три человека. Если, Ваш друг, – сказал Прохоров, сделав ударение на последнем слове, – причастен к этому, я узнаю. Рано или поздно. Но может погибнуть еще кто-то. Если вы, что-то знаете, Вы должны рассказать. Вы же не хотите нести ответственность за чью-то жизнь?
– Я уже несу ответственность, как минимум, за четыре жизни, – сказала она. – Которые, сама же и произвела на свет. И я не понимаю, что Вы от меня хотите.
– Хочу, что бы Вы честно рассказали про Северцева, все, что вы знаете. Про его деятельность, про то чем он сейчас занимается. Может быть он, что-то говорил Вам. Может, приезжал. Когда Вы видели его в последний раз?
– Три года и четыре месяца тому назад, – холодно глядя следователю в глаза ответила она.
– Вы общаетесь?
– Последний раз мы разговаривали по телефону два года назад. И тогда он ни словом не упомянул, что собирается кого-то убить по прежнему месту жительства, – в ее голосе слышалась издевка. – Могу подтвердить под присягой.
– Почему Вы больше не общаетесь? Между Вами произошла ссора?
Она посмотрела на него взглядом, каким обычно смотрят на полных кретинов.
– Мы вообще не настолько близки, как вам это представляется. И нет, мы не ссорились.
Она немного помолчала, а потом, видимо, желая выплеснуть обиду и раздражение, презрительно добавила:
– Вы всегда верите каждому слову, появляющемуся в интернете или в желтой прессе? Вы, вообще-то, не производите впечатления полного идиота. Если у Вас все, то извините, мне завтра рано вставать.
Прохоров поднялся. На душе было гадко.
– Последний вопрос. Вы говорите, что Ваши отношения не достаточно близкие. Допустим. Но Северцев подарил Вам дом, который стоит целое состояние. Как Вы это объясните?
Она пожала плечами. Все так же спокойно и невозмутимо.
– Никак. Такой он человек, Игорь Северцев.
– Странное объяснение. Не находите?
– Нет.
Прохоров пошел к выходу. Она не двинулась с места, как будто не желала приближаться к нему.
Глава 7
История с домом и впрямь вышла странная. Из разряда, не то чтобы фантастических, но тех, что вызывают сомнение, недоверие, и самые разнообразные подозрения, заставляя искать какой-то «скрытый мотив», подоплеку, без которых слишком трудно принять подобное, просто как факт. «Да, ладно! Быть такого не может! Что-то тут не так, это уж точно! Нет, нет, это неспроста. На самом-то деле там наверняка…» Что именно «там наверняка», можно предполагать до бесконечности, насколько хватит собственной испорченности и позволит полет фантазии, а «там», в общем-то, может ничего и не быть. Правда лежащая на поверхности, и «выставленная на всеобщее обозрение», воспринимается как ложь, как попытка скрыть истину, если она не соответствует общепринятым стандартам, если отличается от привычного представления о жизни. Легче поверить в существование какой-то тайной интриги, аферы, преступного сговора, чем в то, что в жизни, на самом деле, случается абсолютно все.
* * *
К тридцати четырем годам, Ольга Сергеевна Андреева, дважды побывала замужем и дважды была разведена. В результате этих жизненных коллизий она обзавелась ни много, ни мало четырьмя детьми. По два ребенка от каждого брака. Близнецы Инна и Антон – от первого, и двое сыновей Сережа и Ярослав – от второго.
Всем известно, что девочки любят плохишей. Нагловатые, незакомплексованные, говорливые молодые люди, с харизматичной улыбкой, горящими глазами и исходящей от них силой и привлекательностью «истинного самца» притягивают к себе юных, а порой и не только юных представительниц женского пола, как магнит. Женское сердце начинает трепетать и сладостно замирать под опаляющим взглядом такого брутального представителя сильного пола. Робкие, застенчивые, умненькие, но до невозможности скучные воздыхатели, мигом отходят на второй план и так и теряются, где-то там, навеки. Оля Скорикова, окончившая школу и поступившая в строгановскую академию, встретив, одного из таких нахальных, веселых, умеющих красиво и складно говорить молодых людей потеряла голову, и, сказав: «Прости! Прощай!» бывшему приятелю, очень ненавязчиво и нерешительно ухаживающему за ней еще со школы, понеслась, подобно мотыльку, навстречу всепоглощающему пламени страсти.
Жизнь яркая, праздничная, дарящая каждый день все новые и новые впечатления, захлестнула Олю, подхватила и увлекла безвозвратно. Родители схватились за голову, но ничего не поделаешь. Своего ума не вложишь. Одна надежда, может, все же их девочке и повезет. Бывает же…
Олин избранник, будущий гений в области живописи, носил юную прелестную возлюбленную на руках. Читал стихи, рисовал ее портреты, страстно признавался в чувствах, давал клятвы и обещания. Лелечка, моя богиня и моя муза – так и никак иначе называл он ее. Богемная жизнь. Каждый вечер компании. Шумные, многолюдные. Все молодые, талантливые, веселые. Дни текли радостно и незаметно. «Я так счастлива!» – глядя в горящие любовью и страстью глаза, лежащего напротив нее мужа, говорила Оля каждую ночь, перед тем как заснуть. «Я тоже!» – шептал он, покрывая поцелуями ее лицо.
Перемены произошли после рождения близнецов. Будущий гений сиял – теперь у них с Лелечкой есть мальчик и девочка. Они стали еще счастливее. Но как оказалось, маленькие дети и привычный, богемный образ жизни не очень хорошо сочетались между собой. Усталая, замученная Оля, фурией врывалась в комнату, где сидел счастливый отец и очередная компания. Гости, конечно, старались не шуметь, давали обещание «быть потише», но, через несколько минут, после ухода разгневанной мамаши, данное обещание, как-то само собой забывалось, и спустя некоторое время все повторялось вновь. Оля стала раздражительной, нервной. Срывалась на мужа. Часто плакала по ночам. Когда близнецам исполнилось три месяца, гости окончательно были изгнаны из дома. Молодежь непритязательна, всегда найдет уголок, где можно пристроиться и весело провести время. Гости ушли. Вместе с шумными компаниями, практически, пропал из дома и молодой папаша. На все упреки жены, на требование помощи и внимания к ней и детям, он с виноватым видом говорил, что уходит, исключительно, чтобы не мешаться, не путаться под ногами. «Ну, и мне же нужно, все-таки, с людьми общаться, поддерживать контакт, это же важно для будущей работы, пойми. – Он обнимал жену и, радостно улыбаясь, говорил: – Лелечка, вот увидишь, сейчас просто трудный момент, но ребята подрастут, и все наладится. Снова заживем, как раньше, даже еще лучше. Весело. Будем много времени проводить вместе». Оле хотелось верить. Хотелось снова зажить весело, как раньше. Как обещал муж. Проводить много времени вместе. И самое главное, хотелось вновь почувствовать себя счастливой.
Время шло. Дети потихоньку подрастали, но обещанный любящим супругом момент возвращения к тому «как было раньше», все никак не наступал. Оля больше не была ни богиней, ни музой. Разве можно быть музой, вдохновлять и окрылять, когда не всегда хватает времени причесаться или переодеть испачканную детским пюре одежду?
Но время идет. Дети растут. Близнецам исполнилось по три года. Оля отдала их в сад. Уже год, как она вернулась к учебе, теперь уже на заочном. Муж являлся домой все реже. Отношения были натянутыми. Оля нашла работу в художественной мастерской. Дом, работа, учеба сад. Голова шла кругом. К счастью, чем дальше, тем дети становились хоть немного, но все же более самостоятельными. Молодость, врожденная жизнерадостность, помогли многострадальной мамаше не рехнуться от навалившихся забот, не превратиться в истеричную, злобную мегеру. Наконец, Оля, смогла хоть как-то выкраивать время, что бы следить за собой. Иногда удавалось даже развлечься, сходить в гости, в кино, оставив близнецов на попечение свекрови. Без пяти минут гений, заметив, как вновь начала расцветать жена, начал чуть чаще появляться дома. Проводить какое-то время с семьей. Той пылкой любви, что была вначале, Оля уже не испытывала, ощущая в глубине души обиду и горечь предательства со стороны мужа. Но чувство привязанности, близости осталось. Все наладится, решила она. Пыл, страсть, это была молодость. Беззаботная юность. Теперь, у них другие, более взрослые отношения. Но и так вполне хорошо. Оля, даже вновь начала чувствовать себя почти счастливой.
Незадолго до пятилетия близнецов, отпросившись с работы, Оля отправилась по магазинам за подарками для своих чад. Увешанная пакетами, она, прежде чем идти в сад, забежала домой, что бы спрятать купленные сокровища подальше от вездесущих ребятишек. Муж был дома и не один. Длинноногая юная муза испуганно прижималась, к пытающемуся, высвободиться из ее объятий неверному супругу. Эта суетливая борьба двух обнаженных тел с вытаращенными глазами на испуганных лицах, вызвала у Оли припадок истерического смеха. Отсмеявшись, она велела музе убираться, а молящему о прощении, бормочущему невразумительные оправдания мужу, объявила, что уходит от него.
Второй брак, случившийся через два года, после того как первый потерпел крах, был совсем другим. Новый Олин избранник был полной противоположностью, так, кстати, и не состоявшемуся гению. Не склонный к адюльтеру, семейный и домашний, весь и во всем положительный, второй супруг окружил Олю и ее детей нежной заботой и вниманием. Был на седьмом небе после рождения сына. Оля тоже наслаждалась счастливой семейной жизнью. Уютной и спокойной, наполненной теплом и любовью. Единственное, что немного омрачало эту идиллию, так это достаточно длительные периоды «безработного» сидения дома безупречного супруга. То фирма закроется, то с начальством отношения не сложились, то платят не соответствующе мало относительно проделываемой работе. Оля старалась изо всех сил, изворачивалась, как могла, что бы прокормить и обеспечить самым необходимым свою многочисленную семью, в казавшиеся нескончаемо долгими месяцы, когда муж был, в очередной раз, занят поиском новой работы. Но, если денег нет, то хоть на изнанку вывернись, а продукты в холодильнике не появятся, и новые ботинки, школьная форма или спортивный костюм для физкультуры, необходимый, кому-то из детей тоже. Возможно, Оля была излишне придирчива и требовательна, но ей все чаще стало казаться, что муж не так уж и напрягается в поисках заработка. Сидит себе, улыбается. Знает, что когда настанет время обеда, жена поставит перед каждым тарелку супа. Потом будет второе, а там и третье. А значит не все так плохо. А, что работы нет, так разве это его вина? «Все наладится. Не переживай», – нежно улыбаясь говорил муж, всякий раз, когда Оля пыталась «серьезно поговорить».
Когда Оля поняла, что вновь беременна, она категорически не хотела рожать. Она только отдала младшего Сережу в садик и вышла на работу. Только, чуть-чуть вздохнула – хоть какие-то деньги появились. Но муж, как всегда, нежно глядя в глаза, клятвенно заверил ее, что он все сделает. Будут деньги. Все будет хорошо. Вероятно, беременные женщины немного глупеют. Потому, что Ольга, можно сказать стреляный воробей, слышавшая в своей жизни множество обещаний, поверила словам мужа и решилась родить четвертого ребенка.
Как-то они прожили еще три года. Когда маленькому Ярику было месяцев восемь и семья, как обычно, сидела без денег, а многодетная мамаша была готова то ли сделать что-нибудь с собой, то ли прибить, в очередной раз сидящего дома мужа, она окончательно поняла, что от ее чувства остался один пшик. Да еще появилось не проходящее ощущение раздражения и вследствие этого, недовольство собой. «Лодка любви разбилась о быт». Дело было даже не в отсутствии денег и трудностей связанных с этим. Крест на семейной жизни поставили безответственность и наплевательское отношение – очередное предательство, со стороны мужчины, которому она доверяла.
Наконец и Ярик достиг детсадовского возраста. Оля выдвинула ультиматум. Или муж устраивается, хоть грузчиком, или все, привет. Пакует вещи и гуд бай. Через два месяца она собрала вещи мужа и предложила «покинуть помещение». Перестав, наконец, улыбаться, отставленный муж давал обещания, уговаривал, убеждал, что он все понял, осознал, сделал выводы. И теперь уж точно, все наладится. Точно-преточно. Но жизнь все же взяла свое, сделала Олю невосприимчивой к словам. Теперь она верила только поступкам. Мужские страдания и клятвы больше не трогали ее. Зачерствела бывшая муза.
* * *
Судьба особа непредсказуемая, своевольная. Любит поиграть человеческими жизнями. А порой случается у этой капризной дамы шаловливое настроение, и она так завернет да закрутит, что даже и предположить невозможно, что она припасла, там, за следующим поворотом жизненного пути.
Вероятно, пребывая в самом, что ни на есть игривом настроении, она и решила одним жарким солнечным летним днем столкнуть на проселочной дороге, ведущей от поселка, занимаемого исключительно особняками «новых русских», двух настолько разных, представителей человечества, насколько вообще можно себе это представить.
Игорь Афанасьевич Северцев выехал за массивные кованные ворота одного из особняков, и выразив недовольство фразой «Е… твою мать!», по поводу светящего в глаза солнца, направил свой Aston Martin в сторону Москвы.
Впереди, по дороге шла девчушка. Стройная, небольшого росточка. Забранные на затылке в конский хвост, черные волосы мотались туда-сюда. Одета девчушка была в джинсовый комбинезончик, белую маечку и высокие кожаные кеды. Через плечо перекинут ремень, явно тяжелой сумки. Вдобавок, в руке еще и здоровенная плоская папка.
Северцев ухмыльнулся. То, что девчонка топала пешком, нагруженная своим барахлом, позабавило его. До шоссе-то, где хоть машину можно поймать, не меньше пяти км. Натопается со своей сумищей, да с этой плоской хреновиной. Подъехав к уныло бредущей под палящими лучами солнца фигурке, Северцев высунулся в окно.
– Куда путь держим? Садись, подвезу!
Бизнесмен был в хорошем настроении. Вчера, во время «вечернего» покера, он выиграл у Кири, хозяина особняка, который он только, что покинул, шестьдесят штук. Плевать, конечно, на бабки. Сумма-то плевая, раз в кабаке посидеть. Но приятен был сам факт! Киря разозлился не на шутку. Не умеет проигрывать. Северцев улыбнулся, вспомнив надутое лицо и обиженное сопение двухметрового и почти двухсоткилограммового Кири.
Девчушка повернулась, и улыбка медленно сползла с лица Северцева. Никакая это была не девчушка, а тетка, причем, явно лет за тридцать. Да, невезуха. Нет, не то, что бы Северцев строил какие-то планы на девчонку. Не его типаж. Он любит блондинок с ногами от ушей и с бюстом, минимум четвертый номер. Таких, моделек, что бы все мужики вокруг сворачивали шеи, слюни пускали и завидовали. Но он думал, что представительница молодежи скрасит дорогу до Москвы своим щебетом. Они, эти молоденькие, зеленые – забавные. Такую чушь, порой несут, оборжаться можно. А эта разговорами, о чем его развлекать будет? Как борщ варить или как выводить мозоли? Непруха. Северцев, считал, что женщины, вообще существа довольно бесполезные и бессмысленные, и созданы исключительно для того чтобы ублажать представителей сильного пола, ну еще детей рожать. Куда ж без продолжения рода? Вымрет человечество, если не будет плодиться и размножаться. Но после тридцати, когда женщина уже утратила былую свежесть и привлекательность, она, вообще, становится абсолютно бесполезна. Для чего она нужна? Кто на нее позарится, когда вокруг полно молодых, красивых. Короче, в таком возрасте уже пора дома сидеть, детьми заниматься и мужем, если таковой в наличии. И на улицу, лишний раз не вылезать.
Преодолев желание нажать на газ и уехать, бросив престарелую женскую особь вместе с ее поклажей посреди дороги, Северцев, не желая быть совсем уж сволочью, чего, старость тоже нужно уважать, повторил свое предложение.
Тетка, прыгнуть в шикарную тачку не спешила. Хлопала глазками, кстати ничего. Глаза были красивые. И с подозрением смотрела на машину и на ее владельца. Северцев снова развеселился.
– Да не боись! Чего встала? До Москвы довезу, сам туда, по делам еду.
В конце концов, видимо решив, что перспектива тащиться по солнцепеку с вещами не особо привлекательная, престарелая обладательница красивых глаз, все же уселась на пассажирское сидение и верный конь Северцева, взревев мощным мотором, понесся по дороге.
– Откуда такая топаешь? Чего пешком? – поинтересовался Северцев. Если бы не здоровенная папка, он бы предположил, что кто-то из хозяев взбрыкнул и уволил домработницу, из вредности отправив ее из своих владений пешком.
– От заказчика, – буркнула пассажирка.
– А чего пешком? – не отставал Северцев. Не зря же он посадил ее в машину. Пусть теперь развлекает его, в силу своих, явно скромных возможностей.
– Так получилось, – снова буркнула, не склонная к общению, бесполезная представительница человечества.
Северцев, даже подумал, а не высадить ли ее на х… Он со всей душой, а она кочевряжится, зараза, бубнит под нос, как бабка. Но решил плюнуть, пусть едет. Уж сделал доброе дело, так чего теперь. Может, зачтется когда, там наверху.
Он достал мобильный и, в течение десяти минут «решал» дела с нужными людьми. Ничего секретного, так мелочевка всякая. Тетка продолжала сидеть молча, уткнувшись взглядом в собственные коленки. Северцеву стало снова скучно. Он включил музыку. Закурил. Тетка, покосившись на него, тоже достала пачку. Надо же, мороженая рыба курит, даже удивился бизнесмен.
– Так чего у тебя приключилось-то? Нам ехать еще полчаса, минимум, если пробок не будет. Давай, поделись горем. Чего молчать-то?
Видно попутчице и впрямь захотелось излить душу. Чего там, больше никогда не увидятся, почему не рассказать. Тем более и секрета никакого нет.
– Хозяин одного из домов заказал настенную роспись. Месяц делала эскизы. То одно не так, то другое. Сам не знает, что хочет. Сегодня одно, завтра другое. В общем, в конце концов, одобрил несколько эскизов. Неделю ездила к нему. Сегодня приехала закончить, там осталось совсем немного, а он заявил, что подумал и решил, что дорого. И вообще не очень доволен, и жене не очень нравится. В общем, готов заплатить половину, больше не может, – попутчица глубоко затянулась сигаретой. Северцев понял, что она сильно расстроена, от того и хмурая такая. Ну, так понятно. Мужик ее кинул. Не по закону, дела делает. Чего за х… такая? Договор есть договор. Козлиная рожа, выжига.
– Я ему объясняю, что мы договорились, и он сам был согласен с ценой, и ему все нравилось, все устраивало. Напомнила, что до этого я месяц на эскизы потратила.
Она вздохнула. Северцев, заинтересовавшись, и даже заволновавшись, что же там еще удумал беспредельщик-жмотяра, с нетерпением спросил:
– А он че?
– А он заявил, что это не его проблема, что я нарисовать не могу ничего нормально, и ничего не понимаю. Хороший художник уже давно бы все сделал и еще и за треть цены. А я деньги ни за что хочу получить. Ну, я развернулась и ушла. Сказала, что ничего доделывать не буду.
– Во урод! – до глубины души возмутился Северцев. – Не, ну бывают упыри! – он с сочувствием посмотрел на залившуюся румянцем, от вновь нахлынувших эмоций, попутчицу. – Хочешь, вот прямо сейчас вернемся, и я ему его язык на коленку намотаю и узлом завяжу. Хочешь? И он тебе в два раза больше заплатит, чем обещал. И еще прощения будет просить, падла, за свой базар и за свое паскудное поведение. Давай, поехали! – решительно сказал он, уже оглядываясь, нет ли за ним машин и готовясь развернуться. Глаза у него горели недобрым, пугающим огнем. – Учить надо таких уродов!
Пассажирка смотрела на воинственного водителя круглыми глазами. Ведь правда сейчас развернется. Прямо чуть ли не пар из ушей валит.
– Не нужно, пожалуйста! – почти умоляюще сказала она. – Я уж все равно ничего ему делать не хочу. Такую работу нельзя без души делать и без желания. Пусть подавится своими деньгами.
Северцев с любопытством покосился на нее. Надо же, а тетка-то интересная. Поинтереснее, какой-нибудь безмозглой малолетки будет. Нормально, что он ее взял. Ничего баба.
– Ну, а ты чего ж такая дура-то?! – строго и скорее утвердительно, чем вопросительно сказал он. – В наше время нельзя клювом-то щелкать. Все прощелкаешь. Нужно ж вперед задаток брать, а еще лучше договор заключать. – Он покрутил головой. – Хотя, конечно, договор тоже не стопроцентная гарантия. Потом судиться триста лет, а денег на адвоката больше угрохаешь.
Некоторое время ехали молча. Каждый обдумывал, что-то свое. Наконец, Северцев нарушил молчание:
– А ты, значит, художница? Чего рисуешь? Какие-нибудь пейзажи, натюрморты? Может портреты? Можешь мой портрет, к примеру, нарисовать? Я заплачу, не думай. Я такой х… не занимаюсь, как этот ублюдок, твой наниматель. Я, если, слово дал, так держу. Тебя-то точно не нагрею, не переживай, – снисходительно посмотрев на пассажирку, ухмыльнулся он.
Заметив, что спутница улыбается, Северцев сам расплылся в улыбке.
– Небось, думаешь, вот привязался, болтает, несет чего-то. Заговорил совсем. Не, я серьезно. Может, правда тебе портрет закажу. Козлина же тебя кинул, наверняка бабки нужны?
Она покачала головой.
– Я, вообще, портреты не пишу.
– Ну, вот. Эксклюзив будет. Или не умеешь?
Она пожала плечами.
– Почему не умею? Умею. Просто не мое.
– А чего твое? – покосился на нее Северцев, считавший, что любой художник рисует все подряд. Какая разница, чего мазюкать-то. Что вазу с фруктами, что чью-то физиономию, один хрен. Умеешь рисовать, так и рисуй.
– Приедем, я покажу свои работы. В папке есть фотографии и эскизы. – Она кивнула на заднее сидение, на котором лежали ее вещи.
– А я еще думаю, на х… такая папка здоровая, – радостно ухмыльнулся Северцев. Он припарковал машину у края дороги. Чего ждать, когда можно сейчас посмотреть, чего там ваяет его спутница.
– Не, ну а чего? Мне нравится. Я, хоть в живописи и не особо разбираюсь. Не мое! – он легонько пихнул пассажирку локтем и заржал. – Но красиво. Да и необычно. Не как во всех этих третьяковках и где там еще. Не, давай, рисуй. Называй цену. Только давай, что б портрет тоже был такой, не как всегда художники рисуют, скучно, как на фотографии. Такой, чтобы не похож был на другие, что б все смотрели и удивлялись.
Художница пожала плечами. Как скажете. Желание клиента – закон.
Северцеву вообще-то было наплевать, как рисует обманутая изворотливой гнидой пассажирка, он в живописи никогда не понимал, да и не любил особо. И портрет-то он решил заказать, просто, в качестве акта благотворительности, что называется. Тетка ему понравилась, обули ее нагло, чего не помочь? Так денег дать – она не возьмет. Не из тех, сразу видно. Бедная, но гордая. В общем-то, Северцев это в людях уважал. Не дело на подачки жить. Но, посмотрев фотографии картин и несколько рисунков, которые она называла эскизами, Северцев и впрямь захотел, чтобы у него была подобная картина. Что-то в ее рисунках его зацепило. Сам не мог понять, что именно, а вот, поди ж ты, понравилось.
Она с сомнением смотрела на него. Вроде не шутит. Назвала цену. Выше той, что назначала обычно. Не обеднеет. Видно, что денег не считает, да и цена-то, на самом деле, все равно более чем скромная. Услышав озвученную горе-художницей цифру, Северцев с туповатым видом уставился на нее. Ну и дура!
– Как же ты живешь-то, малахольная? – почти нежно сказал он. – Ты вот знаешь, как надо? Сейчас я тебе расскажу, может, поумнеешь, научишься чему-нибудь. Нужно морду сделать кирпичом и уверенно, твердо так, глядя в глаза говорить: «Исключительно из личной симпатии – сто тысяч. Но за то, что ты меня подвез, чисто из уважения, скину тебе десятку». Поняла?!
Попутчица засмеялась, и смех у нее оказался звонкий, заразительный. Северцев тоже загоготал.
– Ничего, я тебя научу жизни! Такие сделки будешь заключать! – смеясь, погрозил он пальцем, уже не кажущейся ему такой уж престарелой и бесполезной попутчице.
От души насмеявшись, хозяин машины посмотрел на маленькую женщину, не умеющую вести дела в бесчестном и жестоком мире и уже без тени улыбки сказал:
– В этой жизни нельзя стоять и ждать милости. Нужно подходить и брать, то, что нужно, самому. – Темные глаза сверкнули холодным стальным блеском. Лицо его в этот миг было пугающе жестким, беспощадным. – А если не дают взять, то хватай за горло и забирать силой.
* * *
Вырулив из узенького проезда перед панельным домом, Северцев поехал в сторону центра. Несмотря на робкие протесты, он довез свою случайную попутчицу до подъезда. Не трудно, делов-то. Небольшой крюк, отнял всего-то лишние пятнадцать минут! Может, у него сегодня такой настрой на добрые дела. Бывает, иногда.
Выбравшись из лабиринта дворов на широкую дорогу, Северцев взял телефон и набрал номер.
– Здорово! Че случилось?! – удивленно поинтересовался Киря, от которого, Северцев уехал меньше двух часов назад.
– Дело есть. Ты там в своем поселке всех знаешь?
Киря хмыкнул.
– Ну, так. Более-менее. Не корешимся, конечно, но соседи все же. Здороваемся.
– Не знаешь, кто у Вас там такой почитатель искусства, который любит людей на бабки кидать?
Киря заржал.
– Это, наверное, Фомин. Через дом от меня живет. Известный выжига. Он всех своих работников без оплаты выпирает. Сделают работу, и он им пинка под зад. Сука еще та. Беспределщик. Ладно, нагреть у кого бабки есть… А че, ты, вдруг, им заинтересовался? – в голосе Кири слышалось неподдельное любопытство.
– В этот раз твой сосед промашку сделал, не того человека кинул.
– А кого?! Кого-то серьезного обул?
– Слышь, Киря, просьба есть небольшая.
– Не вопрос. Чего надо?
– Можешь побеседовать с этим любителем за чужой счет прокатиться?
– Не, ну я готов, если нужно, не вопрос. Только, сам понимаешь, хоть и м…к, но сосед. Не хотелось бы прямо совсем уж отношения портить. Но, если надо, так не вопрос. Можно и наехать, – торопливо заверил Киря, опасаясь, как бы приятель не заподозрил его в малодушии и боязни испортить отношения с соседями. Он, что? Он, пожалуйста. Если надо, он и соседей и кого угодно к ногтю прижмет и в бараний рог свернет. Если человек поступает не по понятиям, так не важно, сосед не сосед.
– Да, ты с ним поговори вежливо, интеллигентно. Без применения карательных мер. Думаю, что он и так поймет, – ухмыльнулся Северцев. – Такие гондоны, обычно, понятливые бывают. Объясни ему культурно, что он не прав. Мол, нехорошо так с людьми. Люди они работают, стараются. Короче, сам сообразишь, чего я тебя учу.
– Не вопрос, – ответил Киря излюбленной фразой.
– И пусть деньги художнице заплатит. И не откладывая, а то потом забудет, дела, заботы, ну сам знаешь, как бывает. Ну и, естественно, пусть извинится, все, как положено. Лады? Он поймет о ком речь, – добавил Северцев.
– Он чего, художницу какую-то на бабки кинул? Во дает! – почти восхищенно сказал Киря. – Обычно, работяг, каких-нибудь, белорусов или таджиков. Они ходят, потом, воют, на весь поселок его клянут на все лады. А толку-то? – хохотнул Киря. Но, тут же, посерьезнев, поспешно сказал: – Лады, сделаю, поговорю. И он все сделает, никуда не денется! – жизнерадостно заржал Киря. Он уже, забыл, что пять минут назад, опасался портить отношения с близким соседом. Ретивая его натура, уже, во всю, рвалась в бой. А то скукота страшная. Тишь, гладь. А тут, развлечение. Не серьезные разборки, конечно, по мелочи. Но Киря живо представил, как затрясется перепуганный жирный сосед. Умора!
* * *
На следующий день, Ольга, с удивлением обнаружила, что на ее карту поступили деньги. Перевод от некоего Фомина Д. С. В пришедшем, вместе с оповещением о поступлении денег смс-сообщении, Д. С. Фомин благодарил за прекрасную работу. Уверял, что очень, ну прямо очень-очень всем доволен, и все ему ужасно-преужасно нравится. И просил Ольгу Сергеевну, прямо так, по имени отчеству, извинить его, за случившееся накануне недоразумение. Недопонимание вышло. Ошибочка. Сумма, переведенная раскаявшимся и так внезапно перевоспитавшимся нанимателем, была ровно в два раза больше оговоренной вначале. Преодолев шок, от столь неожиданной развязки неприятной истории, Ольга вспомнила о владельце крутой машины, который вчера подвозил ее. То, что он самым непосредственным образом причастен к чудесному превращению мерзавца Фомина Д. С. в милого, вежливого и совестливого человека, она не сомневалась. Оставалось только надеяться, что столь внезапное обретение порядочности и совестливости не произошло за счет столь же внезапной утраты здоровья, в той или иной степени.
Ольга, с удовольствием никогда в жизни больше не встречалась бы с типом, подвозившим ее вчера. Ну его. От таких, лучше держаться подальше. От него за версту веет уголовщиной. Но они, вроде как, договорились. Она пообещала нарисовать портрет. Может, он ему сто лет не нужен, но она привыкла держать свое слово, даже, если, дала его типу с явными криминальными наклонностями. Ну, и, в конце концов, она была ему благодарна. И подвез, и деньги помог получить, причем с процентами.
Неделю спустя, Ольга набрала номер телефона, указанный на визитке, врученной ей, перед расставанием, владельцем дорогой машины и обладателем удивительных способностей в области перевоспитания людей.
– Да, – рыкнул из трубки голос Карабаса-Барабаса.
– Игорь Афанасьевич, здравствуйте, – пропищала Ольга, устрашившись грозного рычания, – это Ольга, Вы меня неделю назад на машине подвозили. Я закончила портрет…