Не жизнь без тебя

Мальчишки подкарауливали девчонок на лестнице и в коридоре. Школьницы возбужденно галдели в туалете и боялись выйти. Я была слишком погружена в семейные дела, чтобы обращать внимание на прыщавых пацанов. Этой ночью я услышала мамин плач в ванной и вновь почувствовала себя виноватой. Одноклассники высыпали гурьбой из-под лестницы на первом этаже и окружили меня.

Прижатая к стене я запоминала лица тех, кто лез ко мне под юбку. Я так сосредоточилась, что почти не чувствовала липких пальцев, словно это было не мое тело и спокойно стояла. Позже, один из тех, кто меня не тронул, скажет, что мой взгляд пригвоздил его к месту. Он только и мог, что смотреть.

Мне нравилось возвращаться из школы по бульвару, но в тот день запах сирени казался мне гнилым, а свежие листочки излишне вульгарными. Мне хотелось спрятаться и зализать раны. Казалось, что любой прохожий знает о моем позоре. Я была почти уверена, что на синей школьной юбке есть пятна, а телесные колготки порваны и заляпаны грязью. Несколько раз по пути я останавливалась и проверяла. На колготках не было ни стрелки, ни зацепки, а юбка выглядела чистой и удивительно отглаженной, несмотря на комкающие ее клешни будущих мужиков. Грязной была я внутри. Отпечатки пальцев остались в душе. Я знала, что никогда не стану прежней.

Вдруг мне стало понятно, почему после переезда к Петровичу исчезли наши традиционные поцелуи. Мама боялась испачкать меня, а я, зная, что она спит с этим типом, брезговала подойти первой, боясь почувствовать от нее запах его туалетной воды, которой он обливался.

Больше всего в тот день моего позора, мне хотелось подойти к маме. Маленькие и большие мужчины сравняли наши года и смешали нас с грязью. Но дома никого не было. На журнальном столике валялась пачка сигарет, и я, вытянув длинную сигарету, отправилась на балкон. Сосед Миша, пялившийся на меня давно, нарисовался сразу. Я вытащила стул и удобно устроилась. Кашлянув пару раз, я вполне прилично начала пускать дым. Видя такое, сосед бросил парочку комментариев и предложил выпить пива на брудершафт. Я согласилась и уже через пару минут, передав мне две бутылки, он удивительно ловко прошелся по перилам. Пиво пошло еще лучше, чем первая сигарета и уже очень скоро мы заключили сделку. Я сняла лифчик и разрешила ему потрогать грудь, в обмен на то, что он поможет мне подкараулить обидчиков. Гладя мою грудь, сосед так возбудился, что я с трудом отделалась.

Мы подкараулили их в кустах. Мои небольшие порезы их нагленьких сморщенных органов нанесли больше морального, чем физического вреда. Но я никогда больше не видела их с девчонками и от души надеюсь, что их петушки надолго опустили гребни. Справедливости ради придется заметить, что сексуальный интерес моего соседа ко мне тоже угас. Когда мы возвращались домой после мести, он сказал, что никогда не видел у девчонок такого выражения лица, как у меня.

– Блин, ты же могла их зарезать. Они теперь на всю жизнь напуганы. Я ж не думал, что ты с ножом. А ты тащилась от этого. Ты… – Он покачал головой в такт тем словам, которые не решился произнести и озадаченно сплюнул сквозь зубы. – Я лучше это, пойду.

– Сигарету дай и проваливай, – потребовала я.

Он достал пачку и молча протянул мне. Я вытащила сигарету и с наслаждением затянулась.

Ворона отомстила.

Дома я достала нож и долго смотрела на него. В комнату, как всегда без стука, ввалился Петрович. Мысль, которая появилась у меня при его появлении, меня испугала. Он подошел ближе и взял нож у меня из рук.

– Странные у тебя игрушки. Зачем он тебе?

Я усмехнулась.

– Для самообороны.

– Ну ты, если кто тебя обижает, скажи. Я понимаю, – его сальный взгляд задержался у меня на груди. – Ты девушка красивая. А парням много чего хочется в их возрасте.

Я представила, как рассказываю Петровичу, что меня облапали. Вряд ли он будет разбираться. Скорее скажет, что я так себя вела и что у меня слишком короткая юбка. Я нахмурилась и равнодушно бросила:

– Сама разберусь.

Он хмыкнул.

– А ты не проста, Кристина. Когда вырастешь, возьму тебя в помощницы. Характер у тебя, что надо. Мужикам не всем так повезло.

Откуда он мог знать про мой характер? Психолог хренов. Когда я вырасту, убью его.

Неужели я произнесла свою мысль?

Да!

Пальцы быстро забегали по клавиатуре. События тех дней забыть невозможно, как и невозможно не знать, что если бы не кучка негодяев, обладающих властью, этих бед могло не произойти. И не было бы ни постыдного бегства из родного города, ни подвала, ни рынка, ни Петровича. Кристина знала, что мама пыталась, именно пыталась, заработать денег, чтобы уйти от него и начать жить самостоятельно. Вот и работала с температурой на холоде. Были хорошие дни для торговли. Праздники. В итоге потеряла здоровье.

А может это судьба?

Кристина читала: каждая душа перед рождением выбирает путь, который должна пройти, чтобы чему-то научиться. И те души, которые выбирают сложный путь, более правы, чем другие. Так что не завидуйте тем, у кого жизнь легкая. Они тратят время попусту. Может, оно все так и есть в высших материях, но ей-то, здесь и сейчас, очень тяжело. Хотя надо признать, что сейчас намного легче, чем тогда.

Глава 8

Мамина болезнь развивалась быстро. Если раньше мама легко поднималась на четвертый этаж – у Петровича мы жили в старинном доме без лифта – то теперь стала останавливаться на каждой площадке. Жаловалась на головокружение, несколько раз падала. Ела удивительно мало. Дома, при любой возможности, ложилась на диван. Петрович уговаривал ее пойти к врачу, но мама отмахивалась, ссылаясь, на последствия гриппа. В ее движениях появилась неуверенность, словно она выпила лишнего. Конечно, мама перестала участвовать в вечеринках Петровича и все чаще оставалась дома.

И вот однажды, когда утром она не смогла самостоятельно встать с постели, Петрович вызвал врача. После постановки диагноза наш так называемый благодетель впервые не вернулся домой на ночь. Мы поужинали вдвоем и устроились на диване перед телевизором. Я держала маму за руку, стараясь делать вид, что ничего не случилось. На экране показывали фильм, содержание которого я не могла уловить, поскольку в голове крутился один и тот же вопрос: что делать дальше? Мама, словно услышав его, тихо сказала:

– Боюсь, нам придется уехать. Ни один мужчина не станет жить с больной женщиной.

Сможет тот, кто любит. Папа бы смог. Я об этом сказала. Мама только покачала головой. Что, мол, она и в нем не уверена. Я как-то немного обиделась за отца, но не стала спорить, только положила голову на мамино плечо и прошептала, как она мне тогда, возле подвала: «Мы как-нибудь справимся». Теперь это ложилось на меня. Я чувствовала себя здоровой и сильной, но не меня никто не возьмет на работу. Две проблемы: мамина болезнь и мои дурацкие четырнадцать лет. Ну почему кукольнику не угодно было подождать хотя бы до восемнадцати?

Всю неделю Петрович нас избегал. Возвращался, когда мы уже спали, уходил, когда еще спали. Обстановка накалялась. И вот как-то, когда я, пытаясь отвлечься, читала, в замке повернулся ключ. Мама поехала сдавать очередные анализы и вернуться должна была нескоро. Я съежилась на диване, предчувствуя неизбежный разговор. Петрович разделся и прошел на кухню. Всю эту неделю готовила я. Под четким маминым руководством. На обед у нас был суп с фрикадельками и овощная запеканка. Я, несмотря на то, что выходить ужасно не хотелось, пересилила себя и решила подать Петровичу обед вместо мамы. Когда я вошла, он стоял у окна, переплетя пальцы за спиной. Я видела его коротко постриженные, обрамляющие лысину волосы и сутулую спину. Он обернулся. Увидев меня, нахмурился.

– Где мать?

– У врача.

– Похоже, она теперь все время будет ходить по врачам.

– Я могу разогреть вам обед, – быстро сказала я. – Есть суп с фрикадельками и запеканка.

Петрович пристально меня рассматривал. Я и раньше ловила его заинтересованные взгляды. Другие мужчины тоже глазели на меня. С моей большой грудью и округлыми формами я выглядела, как говорили, на все семнадцать. Сегодня на мне была футболка в обтяжку и легкие свободные брючки

– Ты опять готовила обед? – с нажимом спросил Петрович, не отрывая взгляда от моей груди.

– Мама не очень хорошо себя чувствовала.

– Понятно.

Петрович опустился на маленький кожаный диванчик, жестом показывая на табуретку напротив. Я поставила на плиту суп и села. Поднять глаз не решалась. Боялась, что он услышит, как колотится мое сердце. Сейчас он скажет, чтобы мы убирались. Сейчас он… но он молчал. В кухне раздавалось шипение газа, булькал суп, чирикала за окном птичка. Мне вдруг вспомнился наш подвал, и как тетя Галя убеждала маму переспать с этим ничтожеством. Я тогда заболела, не оставив маме выбора.

Мысль появилась в моей голове так быстро, что я даже не успела испугаться и как следует ее обдумать.

Моя очередь. Моя очередь спать с этим типом, потому что это единственный выход остаться в тепле и получать от него деньги. Мой взгляд упал на его пухлые короткие пальцы, уткнулся в перстень с бриллиантом. Бриллиант полыхнул голубым светом и погас. Иногда украшения еще больше подчеркивают уродство. Я представила, как его руки скользят по маминым покатым плечам, и мне стало тошно. Ему нужно было выбрать какую-нибудь толстуху с двойным подбородком, а не мою мамочку с ее неземной красотой.

– Кристина, я чувствую себя подлецом, но не могу больше молчать, – необычно тихо заговорил Петрович. – Я ведь не виноват в болезни твоей матери. Я делал для вас все, что нужно. Ведь у тебя же лучшая школа, хорошая одежда и еда? – Он заглянул мне в глаза. Я кивнула. – Но мы не женаты, и я не могу… – Петрович остановился. – Я буду честен, я не готов жить с больной женщиной. – На лбу у него выступили капли пота. Я по-прежнему молчала. – Есть ли у вас какие-нибудь родственники в Москве, которые могли бы о вас позаботиться?

– Нет, – коротко ответила я и подняла голову. Удивительно, но мой страх прошел. Сердце выровняло свои удары, а мне стало жарко от злости. Ты заботился? За все было уплачено. Животное с поросячьими глазками смотрело в стол, разглядывая лежащие на нем собственные руки. На плите закипел суп. Я поднялась и выключила его, а потом уперлась руками в стол, немного нависая над Петровичем. – Я предлагаю вам сделку. – Наверно, здесь сработал его инстинкт торговца и в его глазках, сменяя удивление, загорелся интерес. – Я буду спать с вами вместо мамы, если вы не выгоните нас на улицу.

– Ты?! – его взгляд опять уперся в мою грудь, нависающую на уровне его лица. – Должна ли я снять футболку для пущей убедительности? Тоненький голосок в мозгу запищал, что я гублю себя. – Нет, я не могу, – глухо отозвался Петрович. – Потом еще посадишь меня. За растление малолетних.

– Зачем мне это? – Я опустилась на стул и спокойно продолжила. – Кроме этого, я еще буду готовить и убирать в квартире. Моя единственная просьба, чтобы мама ни о чем не узнала. Вы скажете ей, что любите ее и пообещаете о ней заботиться. – Петрович все еще ощупывал меня глазами, пытаясь понять, стоит ли со мной связываться, когда я предложила поесть супчику.

Он хрипло попросил меня подойти. Я остановилась перед ним. Он положил руки мне на грудь и начал мять ее волосатыми толстыми пальцами.

– Сними футболку. Я хочу на них посмотреть.

– Только посмотреть, – удивительно спокойно объявила я. – Все остальное будет после того, как вы дадите обещание. – Он кивнул.

Момент, пока я снимала футболку и лифчик, показался мне очень долгим. Растянутым во времени. Я осознавала, что еще могу успеть убежать и вернуть все назад. Сказать, что пошутила. Но также остро я понимала, что не могу позволить нам снова оказаться беженками. Обнаженная до пояса, словно на приеме у врача, я встала перед ним. Искаженное от похоти лицо Петровича стало еще безобразнее, чем обычно. Он рывком расстегнул брюки и вытащил маленький толстый член.

– Возьми его в руку, – прохрипел он. – Я больше не могу.

Кухню, перебивая запах мясного бульона, заполнил запах пота. Как только мои пальцы коснулись его горячей и склизкой плоти, я чуть не умерла от накатившей волны отвращения. Петрович протяжно застонал. Кухню заполнил резкий, еще более тошнотворный запах. Оказывается, так пахнет сперма. Его член обмяк, лицо расслабилось. Мне показалось, что впервые этот считающий себя пупом земли человечек почувствовал себя неудобно. Я видела, что он смотрел на меня, но сосредоточилась на пятнышках капнувшей на синюю плитку спермы. Так и не застегивая штаны, он протиснулся мимо меня в ванную. Я растерла пятна тапком и стала надевать лифчик. Похоже, я все-таки волновалась, потому что никак не могла застегнуть крючки. А мне не хотелось, чтобы он увидел меня поспешно одевающейся, испуганно прячущей свою слишком большую для моего возраста грудь, которой я стеснялась. В ванной послышался шум воды, и я поняла, что Петрович принимает душ. Справившись с лифчиком, я натянула футболку и опустилась на стул. В голове теснились разные мысли, но одной из них была та, что я не смогу лечь с ним в постель. Скорее умру от отвращения. Но мама-то смогла. Ради меня. Значит, и я должна ради нее. Я опустила руки и села прямее. Потом встала и, открыв окно, высунулась. Морозный воздух обжег лицо, напоминая, что на улице слишком холодно, чтобы покинуть спасительное тепло и снова превратиться в беженок. Я все еще смотрела в окно, когда услышала его шаги. Петрович переоделся в банный халат. Я повернулась. Некоторое время мы молчали, глядя друг друга.

– Так мы можем остаться? – тихо, но внятно спросила я.

Он вздохнул.

– Ты, наверно, считаешь меня животным. Но ты очень сексуальна. Тебе не дашь твоих четырнадцати. У тебя еще э– э– э никого не было?

Я нетерпеливо кивнула, ожидая ответа на мой вопрос.

– Как же ты любишь мать, Кристина.

– Так же как и она меня, – парировала я.

Повисла пауза. Наконец, Петрович шумно выдохнул воздух.

– Вы можете остаться.

Я прижалась лбом к стеклу, когда он ушел к себе в комнату. Если бы у меня были силы, я пошла бы в душ. Но в то же время я отчетливо понимала, что мне не смыть следов его рук. Грязь навсегда прилипла к моему телу.

Глава 9

Кристина захлопнула ноутбук, сохранив предварительно файл. Она не думала, что вновь испытает то же самое тошнотворное чувство. Вышла на кухню и выпила воды. Посмотрела на часы. Половина пятого. Раз уж обещала научить Аленку плавать, пора собираться. Подумалось, что она тоже хотела бы ребенка от Витьки, если бы могла позволить себе иметь детей. Но ей нечего дать своему ребенку. Это будет всего лишь подобие любви. Любить по-настоящему она может только маму.

Кристина на цыпочках заглянула в спальню Иларии. Пахло лекарствами и болезнью, несмотря на открытое настежь окно. Мама спала. Кристина поцеловала ее в щеку и вышла, чувствуя подступающие слезы. Нет! Она не должна плакать, ей нужно быть сильной. Она после подумает о маминой болезни. После. Сейчас ее ждут Витька и Аленка.

В комнате Кристина натянула купальник и встала перед зеркалом, придирчиво рассматривая фигуру. Не заметив ничего лишнего, она довольно кивнула своему отражению. Новый купальник с кофейными зернами вместо надоевших цветочков выглядел необычно и подчеркивал загорелую кожу. Витька будет в восторге от меня. «А спать и жить пойдет к жене», – тут же заявил противный внутренний голосок. Ну как же милого угораздило так рано жениться? Насколько все было бы проще, если бы он был свободен.

Вдоволь наплескавшись в воде и преподав Аленке первый урок плавания брассом, Кристина села на полотенце, распустив волосы, чтобы подсушить их на солнце. Неугомонная Аленка отправилась играть в мяч, оставив их одних.

– А у тебя здорово получается с детьми, – хмуро заметил Витька, усаживаясь рядом. – Почему своих не заведешь?

Кристина улыбнулась.

– Это не моя игра.

– Какая игра?

– Игра в семью и воспитание себе подобных. Жизнь достаточно интересна и без этого.

Он серьезно посмотрел на нее.

– Ты странная, Крис. Все бабы, пардон, девушки, хотят замуж. Детей.

– Я не такая, как все.

– Да я уже это понял, – Витькины пальцы продвинулись по траве и обхватили ее запястье. Она тут же почувствовала, как стало теплее и спокойнее. Иногда ей бывало удивительно хорошо, когда они просто сидели рядом, касаясь плечами, и разговаривали. Вот только бы не пошла эта волна от него к ней, которая возвращаясь от нее, еще усиливалась, заставляла их обоих сходить с ума от страсти.

– Если я попрошу тебя кое с кем встретиться, ты сделаешь это ради меня? – спросила Кристина, чтобы отвлечься.

– Конечно. У тебя проблемы?

– Проблемы у меня начались лет с двенадцати и с тех пор не прекращаются. Не всем же дается такая тихая спокойная жизнь, как тебе.

– Не могу сказать, что доволен своей жизнью, – Кристина пожала плечами, и Витька, видимо, не желая продолжать тему, крепче сжал ее руку. – То, что произошло тогда на озере, – он сделал паузу, это ведь … не было случайностью, да?

Кристина молчала, борясь с искушением рассказать ему все. Но она не привыкла доверять людям. Разве что Корзине. Девушка выдернула пальцы из Витькиной теплой руки. Изобразила удивление.

– С чего ты взял?! Девушкам не стоит поздно возвращаться. Это совсем другое.

Он быстро оглянулся назад и обхватил Кристину за плечи.

– Ты все врешь! Я же чувствую, что ты боишься. Но у тебя слишком много гордости, чтобы в этом признаться и попросить помощи. Ты возомнила себя сильной и решила, что справишься одна.

Кристина уже чувствовала знакомое волнение: его горячее дыхание обжигало губы, манило искушением поцелуя. Да что он делает?! Того гляди Аленка увидит или еще кто-нибудь. Слегка коснувшись его губ, она отпрянула. Витька тяжело дышал.

– Не нужно ничего придумывать, Витенька. Еще не родился тот человек, который бы меня испугал.

– Просто знай, что я готов тебе помочь. Во всем.

Кристина протянула руку и потрепала его по кудрям, ощутив мягкость волос. Как малыша, который пообещал быть храбрым. Он тут же понял ее жест, перехватил руку, поднес к губам. Она скорее почувствовала, так тихо он произнес:

– Я хочу тебя.

Горячая волна нежности охватила Кристину с ног до головы. А она-то как его хочет. Но он не должен этого знать. Снесет крышу напрочь, она отдастся ему здесь же на траве и плевать на весь мир. Нельзя! У него дети и жена дурочка, которую почему-то жалко.

– Ты не имеешь права.

– Почему нет? Это никого не касается, кроме нас.

– Иди домой, Витька, а? Мне тоже пора. – Кристина отняла руку, собрала в хвост волосы. Повернулась к нему, чтобы попрощаться и потерялась в его зеленых глазах. Как в бездну упала. Сердце сжалось.

– Пап, пап! – услышали они голос Аленки. – А можно мы купаться пойдем с Катей? Кристина, ты пойдешь с нами?

Кристина скользнула взглядом по раскрасневшимся от беготни щечкам девочки. Воспользовавшись моментом, встала.

– Нет, мне уже пора. Папа с тобой пойдет.

Витька тоже поднялся.

– Ты уже уходишь?

– Да, мне нужно… – Она, так хорошо все выдумывающая, не знала, что сказать. Никуда ей не нужно. Ее мир был здесь, на этом озере, в зеленых Витькиных глазах и отчасти даже в его дочке, которая по совершенно непонятной причине тянулась к ней.

– К любовнику поедешь, да? – в Витькиных глазах была такая боль, что Кристина смутилась. Сейчас ей не хотелось его дразнить, но и оставаться рядом стало невыносимо.

– Мама не очень хорошо себя чувствует, побуду с ней.

Витька кивнул, обнял Аленку за плечи и направился к воде. Кристина подобрала полотенце и босиком пошла к дому, чувствуя себя измученной и опустошенной.

Илария, подоткнув за спину подушку, полулежала на кровати, слушая «Собачье сердце». Увидев дочь, нажала кнопку и остановила диск.

– Что-нибудь случилось?

– Нет, – Кристина помотала головой, присаживаясь на краешек кровати. Хотелось прижаться к маминому плечу и рассказать о своей безнадежной и неправильной любви и о том, как у нее нет сил отказывать Витьке в близости, которой она так же сильно желает. И, вообще, черт бы побрал этот темперамент, с которым она всю жизнь мучается. Ведь даже тогда, в самые постыдные моменты своей жизни, она испытывала оргазм и ненавидела себя за это. От воспоминаний накатила гадливость. Она словно наяву увидела толстые пальцы Петровича, стискивающие ее грудь.

Илария погладила Кристину по волосам.

– Ты купалась?

– Да, учила Аленку плавать.

Илария некоторое время молчала, подбирая слова. Ее мягкий голос стал еще мягче, когда она начала говорить.

– Это не совсем правильно, что ты так много времени проводишь с Витей. Даже если вы просто друзья. У него есть жена. Начнутся разговоры. Зачем тебе это?

Кристина пожала плечами.

– Ну, я же не виновата: когда бы я ни вышла на озеро, он все время там.

– Он влюблен в тебя, – Илария с материнской нежностью смотрела на дочь. – Ты ведь у меня красавица. Но будь осторожна. Не нужно разрушать чужую семью. Тебе не принесет это счастья.

Кристина почувствовала ком в горле. Сейчас она разрыдается. Мама не сказала ничего нового, о чем бы она сама не думала, но высказанные слова обладали большей болью, чем запрятанные в глубине. Ей не принесет это счастья. Да разве с тех самых пор, когда они сбежали из родного дома, она когда-нибудь была счастлива? Лишь только когда пишет и то не о себе. Кристина привыкла жить с болью, научилась воспринимать ее, как часть себя. Счастье не ее удел. Ее удел быть сильной. Она выпрямилась.

– Мамуль, я подумаю об этом. Ты хочешь чего-нибудь? Чаю или фруктов?

– Нет, детка. Давай попозже.

– Ладно. Пойду, поработаю, – девушка усмехнулась. – Если это можно назвать работой.

– Иди, конечно. Я верю, что ты станешь настоящей писательницей. Твой последний рассказ написан лучше, чем все то, что ты писала до сих пор.

– Тогда почему он не победил на конкурсе и его не напечатали в журнале?

– Время еще не пришло.

Кристина включила ноутбук и вышла на балкон, облокотившись на перила. Вечер был теплый, со сладковатым запахом сосен и зацветающего в саду жасмина. С озера доносились привычные крики купающихся. Витька, наверно, уже дома. Сидит за столом в компании жены и дочек и поедает вкусный ужин. Сердце обожгла то ли боль, то ли зависть. Не буду о нем думать! Стукнув кулачком по перилам, девушка вернулась в комнату. По уже установившемуся правилу, прежде чем приступить к написанию следующей главы, перечитала предыдущую и полностью погрузилась в прошлое.

На следующий день после происшедшего на кухне инцидента, маму положили в больницу на обследование. Петрович был так любезен, что предоставил автомобиль с шофером. Накануне они втроем сидели за столом, подобно настоящей семье, где он пообещал маме, что будет заботиться обо мне. Как только я представила эту заботу, меня затошнило. Не помню, как я выдержала ужин до конца. Помыв посуду, ушла к себе в комнату и, не зажигая света, легла на диван, свернувшись в клубочек. В голове билась одна единственная мысль. Завтра. Он сделает это завтра. Завтра я должна отдаться мужчине, которого презираю. Завтра я стану еще грязнее, чем была до сих пор. Мелькнула мысль о беременности. Я совершенно не представляла, как нужно предохраняться и, конечно, мне не у кого было спросить об этом. В конце концов, я отбросила эту мысль, решив, что все неприятности не должны свалиться на меня сразу.

В школу я в тот день не пошла, чтобы проводить маму в больницу. У подъезда ждал новенький Мерседес, шофер выскочил при нашем появлении и помог сесть. В машине пахло кожей, играла спокойная музыка. Мы всю дорогу держались за руки. У больницы попрощались, мама попросила меня быть умницей. Возвращаясь домой в той же машине, я думала о том, что все случится уже сегодня. Дома я снова улеглась на диван. После школы мне позвонила Корзина и предложила куда-нибудь пойти. Я отказалась, прекрасно понимая, что ее болтовня будет меня раздражать. Более того, я буду завидовать, что она спокойно вернется домой к родителям, а я должна буду отдаться Петровичу, чтобы мы с мамой остались в таком же тепле, как моя подруга. Не знаю, сколько раз мне пришлось напомнить себе, что, если мама смогла это сделать ради меня, значит, я тоже смогу. Только вот что мне потом делать с собой? Как жить с этим?

В тот вечер Петрович вернулся здорово выпивший. То ли он волновался, то ли напиваться вошло у него в привычку. Услышав звук открывающейся двери, я замерла на кухне, понимая, что уже не смогу проскользнуть к себе в комнату и сделать вид, что сплю. Сбросив ботинки, Петрович протопал на кухню. Мы неловко поздоровались. Он попросил налить ему воды, что я и сделала. Пока он пил, я смотрела в окно на белые сугробы, напоминая себе, как холодно на улице. Он спросил про маму и засопел. Его глаза прожигали меня насквозь. Наверно, мысленно он несколько раз раздел меня. Мне казалось, что я окаменела, ноги приросли к полу. В конце концов, он подошел ко мне. Волосатая рука обхватила грудь и начала ее тискать.

– Я схожу от тебя с ума. Надеюсь, ты не собираешься отказываться от своего обещания?

– Где бы вы хотели это сделать?

– Ты умная девочка. Иди в спальню, я сейчас приду.

В спальне еще пахло мамиными духами, и я с трудом подавила рыдание. Раздеваясь, чтобы занять ее место в кровати, чувствовала, как неровно бьется в груди сердце. Простыня показалась мне холодной, я дрожала от страха и жалости к себе. Уже не просто сегодня, уже сейчас. Шаги в коридоре. Он остановился перед кроватью. Толстый лысый владелец моего тела.

– Убери одеяло.

Я повиновалась. Некоторое время он смотрел на меня, потом быстро сбросил одежду. Против своей воли, я смотрела на его тело, задыхаясь от отвращения. Не может быть, чтобы он был моим первым. Я не смогу. Я умру. Он тяжело навалился на меня, кусая губы и дыша перегаром. Грубо раздвинул мне ноги и ткнулся членом. Не знаю, какое из чувств было сильнее: боль, стыд, отчаяние. На какой-то момент все заглушила боль. Я застонала, но он зажал мне рот поцелуем, продолжая двигаться и пыхтеть, заходя все глубже и глубже. Наконец, он издал стон и замер, упав на меня. Прижатая к кровати, я лежала под ним раздавленная физически и морально. Внутри все горело огнем. Он отодвинулся в сторону.

– А ты не обманула. И, правда, девочкой оказалась. Уже не помню, когда я так долбился, – он противно захохотал.

Я так долго мылась в ванной, что кожа распарилась и покраснела от горячей воды. Но вряд ли мне когда-либо суждено отмыться. Нам, женщинам-беженкам, тем, которые готовы отдать свою гордость за теплый угол и счастье близких, ходить по грязи босиком. Но я сделала это. Смогла. Хоть и грязная, но сильная. Теперь у мамы будут деньги на хорошее лечение и лекарства. Я завернулась в халат и вышла в коридор. Чтобы попасть к себе, нужно пройти мимо гостиной, откуда раздавался звук включенного телевизора. Петрович окликнул меня.

– Я купил таблетки. Здесь есть инструкция. Пока попьешь эти, потом проконсультируемся с врачом.

Я взяла упаковку и вышла, едва удерживаясь, чтобы не нагрубить. У себя в комнате забралась под одеяло. Там, куда входил его отвратительный орган, все болело. Но хуже всего было мое состояние. Мне не хотелось жить дальше. Я не знала, как пойду в школу. Казалось, что я сойду с ума от зависти к девчонкам, у которых нормальное детство. Я даже не могла себя пожалеть, до того казалась себе омерзительной.

Петрович оставил меня в покое на несколько дней. В наш второй раз он даже пытался быть со мной нежным. Мы были в спальне, где уже выветрился запах маминых духов. Я погасила свет. На этот раз он был трезв и даже начал гладить меня по груди. Не тискать, а именно гладить. В спальне висели очень темные шторы, и я не могла видеть его толстых пальцев. И тут произошло то, за что мне стыдно до сих пор. При всей моей ненависти, при всем моем отвращении к этому мужчине, мои соски затвердели. И он это заметил. Должна признаться, к четырнадцати годам, я уже умела испытывать оргазм. Более того, он был мне необходим, чтобы получить разрядку. Наверно, поэтому моя грудь так предательски подвела меня. До сих пор осталось загадкой, как можно ненавидеть и кончать. Но, видимо, это шутки того, кто нас создал. Тело и душа две отдельные несвязанные половины. Моя душа болела и стонала, а тело получало удовлетворение.

Кристина задумалась. Уходить в прошлое было тяжело, настоящее при всей его неустроенности и неопределенности казалось лучше. Наслаждение. Что это для нее? Конечно, Витька. Самое большое. С ним она научилась целоваться. Расслабилась. Оказывается, поцелуй гораздо более интимная вещь, чем сам секс. Это облизывание языков друг друга доставляет улетное наслаждение только с тем, кого ты по-настоящему хочешь. В те краткие моменты, когда она не вырывалась, он делал с ней что-то неземное нечеловеческое. Ни один из ее многочисленных любовников никогда не целовал ее так. Так как с ним не бывает. В ту ночь она ему так и сказала. Витька засмеялся, зарылся в ее волосы. Прохрипел, что у него тоже так ни с кем не было.

Кристина отодвинула ноутбук и вышла на балкон. Стемнело, качали игольчатыми шапками сосны, ветерок растрепал волосы, лаская и утешая. Хотелось плакать и перестать бороться. Стать слабенькой, как Витькина жена и надеяться на мужчину.

В комнату заглянула Илария.

– Детка, чаю попьем?

Кристина подошла к маме, обняла ее.

– Конечно, попьем. А может, покушаешь? Я куриный бульон сварила.

– Завтра, милая. Сегодня совсем не хочется. Только чаю горячего с лимоном. – Илария поправила шаль на плечах. – Что-то холодно. И тошнит.

Кристина нахмурилась. Она в топике, вечер душный, а маме холодно.

Мама часто мерзла, эти проклятые таблетки имели кучу побочных эффектов. Кристина отстранилась. Обе пошли на кухню. Илария села за стол. Кристина включила чайник, поставила на стол пирожные. Илария ласково посмотрела на дочь.

– Все хотела спросить и забываю. Как там Сергей поживает?

Кристина опустилась напротив, подперла кулачками лицо. А ведь она и забыла. Странно, как мало это ее трогает. Витька совсем задурил ей голову. Усмехнулась.

– У Сережки все хорошо. По-прежнему много работает. Днем на правительство, вечером на мафию. Настолько отошел от своего неудачного брака, что почти сделал мне предложение.

– И ты молчишь?

Кристина улыбнулась.

– До Нового года еще далеко. Вдруг передумает.

– Что-то не слышу энтузиазма в твоем голосе, дочка. Он же вроде тебе нравился. Что-то произошло?

– Ничего не произошло. У нас все хорошо. Сводил меня в ресторан, утром принес кофе в постель. Сказка, а не мужчина. – Илария внимательно наблюдала за дочерью.

– Твое охлаждение как-то связано с Витей?

– Никак, – Кристина поспешно схватила чайник и стала разливать кипяток по тонким фарфоровым чашечкам. Мама любила пить чай из красивых чашек. Говорила, что так вкуснее, чем из кружек.