Философия леса

Глава 8. Сад медленной души.

Лизи копошилась в саду у своей матери. Её руки то и дело погружались в пахучие заросли мяты, выщипывая недавно проклюнувшиеся сорняки. Летний тёплый ветер обдувал теплом её плечи и теребил ленту на соломенной шляпке. Занятие садом всегда успокаивало её, помогало освободить разум от ненужных мыслей, разложить все по полочкам. Ведь когда ее руки монотонно исполняли одну и ту же работу, мозг украдкой позволял увидеть все мысли, которые до этого пылились на полках. Как охотник, достающий одним за другим свои трофеи, память разворачивала перед Лизи все эмоции за прошедшую неделю.

Иногда и месяц.

“Ревность. Мгм. Это выкидываем. Я не буду ревновать. Нет. Ведь я ничего не даю. А когда ничего не дают не о чем и жалеть.

Злость, уже не колет. Мне нравится, как колода перемешивается, и я нахожу свои новые козыри.

Нежность, да я скучаю…”

Рядом копошилась ее мама земная женщина, из тех, кто печет булочки каждый день, знает сколько капель мяты надо добавлять в воду перед мытьем полов и какой чай пить при простуде.

Метаморфозы с ее мамой произошли кардинальные после смерти брата Лизи. Прежде она была карьеристкой, заполняющей дыру внутри своего сердца постоянной занятостью, неуверенность в себе – публичностью, а скуку от жизни – бесконечной работой.

Но после смерти Нила, что-то изменилось.

Она долгое время была в скорби такой глубины, что всё, что могла сделать для неё приезжающая каждый день Лизи, в молчании готовить еду и убирать дом, пока сама мама лежала, свернувшись калачиком в кровати, не произнеся ни слова. И лишь при прощании лицо матери освещало подобие улыбки и слова “Спасибо, что навестила” полушепотом слетали с ее губ.

Но одним теплым апрельским днем она всё же вышла из своего панциря.

Мама приехала к Лизи в гости с корзиной тюльпанов и черничным пирогом, объявив, что переезжает жить в пригородный коттеджный поселок недалеко от леса, и о том, что ей осточертела квартирная жизнь.

Лиза ни капли не переживала за маму, она видела – та наконец начала жить своей жизнью.

– Как ты думаешь, почему они уходят? – спросила она, машинально срывая три верхних листочка мяты и кладя их в корзинку

Мама озадаченно посмотрела на Лизи, прервав на секунду свое занятие. Её светлая соломенная шляпка с поднятыми полями была обвязана разноцветной атласной лентой тигровым принтом, а губы были накрашены малиновой помадой, ведь сегодня на чай должен был заглянуть пчёловод, живущий несколько домов вниз по улице – кто они?

– Ну, мужчины.

– А разве не бывает, что уходят женщины?

Лизи задумалась. Сколько раз она была именно тем камнем преткновения, который рубил то, что не поддается восстановлению?

– Ну ладно, а что насчет тех парней, которых не стоит любить? Которых ты любишь слишком сильно. Которые в поступках никогда не проявляли заботу? Которым подарки дарила только я?

– Подарки – язык любви не каждого.

– Разве?

– Да, я всегда относилась к ним спокойно, предпочитая любому кольцу – прибитый вовремя гвоздь.

– Но разве ты не можешь прибить гвоздь сама?

Мама улыбнулась, морщинки лисы сдобрили уголки ее глаз, карие глаза сияли как у нашкодившей старшеклассницы.

– А разве ты не можешь купить себе подарок сама?

Лизи улыбнулась.

– Да и к тому же – продолжила мама – некоторые женщины слишком страстно впадают в гиперопеку по отношению к тому, кому нужно время, чтобы проявиться. Я знаю, ты девушка очень страстная – и в этом твой плюс. Нет ничего хуже сухой педантичной женщины, оторванной от своей природы, на мой взгляд. Но ты к тому же и мудрая, представь, как раскроется мужчина, если ты ему дашь шанс и время, чтобы “проявиться”. Как это окрылит его, если он сделает выбор, а не ты выберешь его. Некоторым для этого нужно, правда много времени, взвесить все за и против, подобрать подарок, придумать нужные слова.

– Я бы очень хотела верить твоим словам, но знаешь, эти все теории “Влюби в себя за 30 дней” не очень работают со мной.

– В любом случае, милая, лучшим решением для тебя будет – дарить подарки себе. От этого ты никогда не проиграешь.

– Где же найти время для любви, если все любят только лишь себя?

– Самая великая любовь начинается с любви к самому себе, ты даже не представляешь, как мало людей умеют это делать, не пытаясь заткнуть дыру другим человеком, который может даже физически не подходить под ее размеры. И убедившись в этом, они лишь озлобляются еще больше, черствеют и закрываются.

– Такое было и с тобой?

– Да, но немного в другом смысле.

Лизи знала, что мама имела в виду Нила. Но поднимать тему брата она была еще не готова, не настолько августовское солнце согрело ее грудь, чтобы позволять всему ставшему комом внутри выливаться в разговор.

Но начало было положено.

– У меня был недавно такой мужчина. Он был идеален во всем для меня…

– … Кроме?

– Кроме того, что он не любит меня.

– Как ты это поняла?

– Он никогда не говорил.

– Почему “был”, а не “есть”?

– Он просто обрубил со мной все связи, ничего не объяснив. Ни слова.

– У всех свой почерк расставания. Кому-то проще так, и мы не можем его винить за это. Но тебе не стоит ни в коем случае искать причину этого в себе, в своей “недостаточности”. От себя могу сказать, что в принципе не понимаю, как можно оставить такую красотку как ты. Но на то я и твоя мама – сказала Мэгги с мягкой улыбкой – Хотя, возможно, когда дело касается расставания с тем, кто тебя любит – нет красивого способа сказать “прощай”.

Лизи вновь улыбнулась.

– Ты права, но вопросы все равно висят в моей голове, стукаясь друг об друга, как музыка ветра, каждый раз, когда я вспоминаю о нем. А я вспоминаю о нем каждый божий день. Я просто перемалываю произошедшее в ступке для специй в попытках отыскать то самое зерно истины. Знаешь, это очень бесчеловечно уходить без каких-либо прощальных слов. Всему должен быть подведен итог, чтобы было понимание, что произошло. Чтобы этот мир был хоть чуточку более логичным и безопасным местом.

Мэгги смотрела на дочь с искренним сочувствием, но в её взгляде также безмолвно блеснуло междометие невысказанного.

– В такие моменты я вспоминаю Сергея, то, как он поступил со мной по настоящему хорошо в ту нашу последнюю встречу, когда мы сидели в машине на парковке. Помнишь, я тогда еще купила красивое этническое платье с красными розами? В магазине недобросовестно сняли сигнальный значок, и мне пришлось дома разбивать его молотком, а потом и зашивать. Уже тогда я могла понять, чем закончится наше свидание. Это как будто был знак. И я пришла к нему сияющая. Мы не виделись должно быть неделю, и он позвал меня на свидание. Я крутилась вокруг себя со словами “Как тебе мое новое платье? Я его купила для встречи с тобой”. Но в его глазах уже не было огня. Мы сидели в машине, и начинался мелкий дождь. И когда он закончил свою прощальную молитву о том, что он не верит в мои чувства, что он не верит, что в ту полную луну я гуляла с подругой, что его сердце оборвалось в тот вечер, когда я пыталась порвать с ним, тогда то я и начала плакать синхронно с дождем.

– Все же он сделал свое дело?

– …

– Убрал налет твоей наивности.

– О, да. Но я бы обменяла свою опытность на то счастливое время влюбленности.

– Милая моя, уверена, что твоя чувственность немного преувеличивает масштаб потери. Когда один человек влюблен в другого – это не может остаться незамеченным – на сцену выходит химия, скрепляющая нить с обоих концов. Все-таки влюбленность это гарант того, что чудо случится. Просто чаще люди устают ждать.

Лизи поцеловала Мэгги в макушку и, подобрав корзину с листочками мяты, зашла в дом матери. В нем было минимум вещей и мебели, а из украшений были лишь стоявшие по углам комнат полевые букеты, собранные наобум и раскиданные на тумбочках, накрытых салфетками макраме.

Лизи прошла на кухню, обмыв листья мяты, кинула несколько листочков мяты в чайник. Остальные оставила сохнуть.

Ожидая закипания чайника, Лизи прошла в свою комнату. Здесь стояла лишь кровать, прикроватная тумбочка с лампой для чтения. С тепло-розовыми шторами у окна, и картиной, висящей на противоположной стороне от ее кровати, изображавшей лесную поляну в светлый июльский день с раскинутыми по ней кроликами. В левом нижнем углу картины виднелась макушка наблюдавшей за ними лисы.

Лизи засунула руку в дорожную сумку в поисках блокнота. И вырвав из него чистый лист начала писать:

Привет,

Я точно не осмелюсь отправить это письмо, так что могу писать здесь все свои мысли без страха быть отвергнутой… хотя я нахожу это бессмысленным, так что…

пока.

Лизи соскочила с кровати, услышав свист закипающего на плите чайника.

Глава 9. Манифест чувственности.

Мужчина среднего роста отворяет тяжелую дубовую дверь храма. Жевательные мышцы на его лице сжимаются в момент обхвата металлической дверной ручки, украшенной завитками древа жизни.

На правом запястье виднеется символ трилистника.

Он одет в обычные джинсы с кедами и серый пуловер. На груди около сердца выглядывали стрелки татуировки-компаса.

“Добрый день, покажите, пожалуйста, ваш читательский билет” – раздается эхо женского голоса справа от него, когда он входит в темноту, постепенно рассеявшуюся перед его привыкшими к полутьме входного холла глазам.

Мужчина достает маленькую картонку салатового цвета из заднего кармана джинсов.

Женщина записала его имя и фамилию, сделав отметки в своей тетради.

– Вы пришли за книгой или будете работать здесь? – спрашивает она, расплывшись в широкой двусмысленной улыбке.

– Скорее второе – отвечает он без эмоций в голосе. Очевидно, что мужчина куда-то торопится и у него нет времени флиртовать и платить женщине, начинающей распылять свои чары прямо здесь во входном холле, забыв о своей работе, той же монетой.

Он быстро забирает свой читательский билет и стремглав взбегает по лестнице вверх, украшенной погрузившимися всё в ту же полутьму колонами.

Распахивает очередную дверь, и, напустив на себя видимое состояние безразличия, заходит внутрь в светлый просторный зал, залитый светом и украшенный комнатными растениями, которые в своём многообразии создавали ощущение, что находишься в оранжереи.

Мужчина медленно подходит к дальнему книжному шкафу, успев окинуть взглядом все пространство и оценив обстановку.

В читальном зале в этот момент было немного людей. Один пожилой мужчина в очках, окруженный кипой книг и старательно конспектирующий что-то в тетрадь. Две студентки, которые начали машинально поправлять свои прически, увидев особь противоположного пола. Одна из них даже осмелилась кинуть мягкую улыбку в железную броню его безразличия. И женщина чуть старше 30 лет с длинными каштановыми волосами, стекающими волнами по ее плечам. Она казалась опустошенной, взгляд скользил по страницам лежащей перед ней толстой книги, похожей на энциклопедию. Когда мужчина зашел в зал, она так и продолжила нырять в строках книги, цепляясь за точки и запятые. Правая рука подпирала подбородок, оба запястья были перевязаны бинтами с рисунками бабочек.

Мужчина, постояв чуть дольше 10 секунд у книжной полки, взял томик поэзии, обтянутый вельветовой амарантовой обложкой. И медленно подошел к женщине. Максимально тихо отодвинул стул и сел напротив нее, несмотря на обилие свободных мест. Раскрыл свой томик стихов и начал читать, делая вид, что все, что было до этого – было абсолютной случайностью, а не его заранее продуманный план.

Взгляд женщины на секунду скользнул на внезапно появившегося компаньона и его книжку. И на долю секунды в ее взгляде зажегся огонь ярости, который тут же потух как спичка, брошенная в озеро безысходности.

Одни посетители сменились другими. Девочки студентки, поболтав несколько минут и словив на себе гневный взгляд библиотекаря, закинули свои рюкзаки за спину и ушли в поисках ларька с мороженным. Седовласый мужчина все также продолжал выписывать необходимые ему формулы. Появившийся недавно высокий парень лет 20 кивал носом в попытках не уснуть над книгой, но спустя несколько минут сдался и подошел к библиотекарю, чтобы оформить книгу в формуляре и взять домой.

В библиотеку зашла женщина с ребенком, влюбленная пара, и пожилая женщина, которая сдав толстый томик Аристотеля, уже стояла среди полок, выбирая новую стопку книг.

Перелистнув очередную страницу, мужчина начал шептать строки:

"Я вас любил: любовь еще, быть может,

В душе моей угасла не совсем;

Но пусть она вас больше не тревожит;

Я не хочу печалить вас ничем.

Я вас любил безмолвно, безнадежно,

То робостью, то ревностью томим;

Я вас любил так искренно, так нежно,

Как дай вам Бог любимой быть другим.

Александр Сергеевич Пушкин".

Женщина сидящая напротив вздернул бровями, казалось, что она была возмущена такой дерзостью мужчины, который осмелел впервые признаться ей в любви таким образом, будто расставляя ловушку двусмысленности происходящего, чтобы когда она попала в его капкан, у него была возможность сказать “Ты чего, это просто строки, которые мне понравились”.

Обычным наблюдателям могло бы показаться, что она осталась безразлична. Но мужчина видел, что ее энциклопедия была вот уже несколько минут открыта на странице со схематическим изображением каллы. Что говорило ему о том, что женщина ослабила бдительность и не может сосредоточиться из-за роя копошившихся в ее голове мыслей и эмоций.

Он продолжил читать:

"в моём сердце живёт синяя птица,

что хочет выпорхнуть из меня,

но я слишком крутой для неё,

я говорю ей – оставайся во мне,

я не буду показывать

тебя

никому.

В моём сердце живёт синяя птица,

что хочет выпорхнуть из меня,

но я её поливаю виски и дышу на неё

сигаретным дымом,

и ни бармены, ни шлюхи,

ни бакалейщики,

никто не знает,

что она

во мне".

– Не порть шедевры своим чтением, хоть ты и гений – кинула холодным голосом женщина, не отрывая взгляд от страниц книги, как будто обращаясь все к той же калле на ее страницах.

– Рад слышать твой голос. Я скучал по нему. Хоть это и не тот тон, который я ожидал услышать – с теплом в голосе сказал мужчина, влюбленно смотря на женщину взглядом одержавшего победу рыцаря.

Девушка продолжила молчать. Но видимо, осознав что-то, перевернула страницу книги. И начала переносить линии нового цветка в свой блокнот.

– Твой последний перформанс был великолепен, хоть я и удивлен, что в этот раз ты предпочла распятию на кресте бритву. Но мне очень понравился этот ход, в этом есть что-то от Маяковского.

Женщина стиснула челюсть, ей было все сложнее скрывать свою улыбку. Поняв это, мужчина аккуратно погладил пальцем бабочку на бинте её запястья.

– Все еще больно? – нежно спросил он и, убедившись, что она не отдернет руку вложил ее ладонь в свою.

– Немного – тихо сказала женщина ее голос прежде такой грозный и холодный таял, обнажая слабость.

– Можно я поцелую, чтобы не было больно.

Женщина кинула взгляд на мужчину, не дождавшегося ее ответа и уже целующего ее запястье. Она не могла произнести ни слова, лишь едва прикусила губу.

Обцеловав каждую бабочку на её запястьях, мужчина приподнял голову и взглянул ей в глаза. Наконец их взгляды встретились. Он смотрел с вопросом, она с ответом. Он бы хотел остаться в этом туннеле навсегда, но вдруг чистосердечная фраза, лишенная лоска слетела с его губ.

– У тебя удивительное лицо

Её теплый взгляд сменился маской холодности, лишенный каких-либо эмоций.

– Сколько раз ты это уже сказал сегодня другим женщинам? – она быстро убрала свои запястья с его ладоней и, кинув блокнот и пенал с тушью и перьевой ручкой в большую сумку, захлопнула энциклопедию и двинулась в сторону книжных полок.

Мужчина знал, что кидаться за ней следом в спешке не имеет смысла. Он прочитал еще несколько поэм, перед тем как закрыть книгу и двинуться к шкафу с изумрудами мировой поэзии. Аккуратно положив книгу на место, он тихой поступью рыси прошелся вдоль дальних полок, на которых стояли книги по ботаники, пока не увидел ее, стоявшую около окна.

Он подошел к ней со спины, и аккуратно откинув волосы с ее уха и шеи, полушепотом прошептал:

– Ни разу.

Дыхание женщины заметно участилось.

– А на этой неделе? – безэмоционально произнесла она.

– Ни одной.

– А в этом месяце? – с вызовом спросила женщина.

Мужчина промолчал.

– Вот, об этом я и говорила, – повышая голос начала говорить она, поворачиваясь к нему лицом и вскидывая волосы в упреке.

Он быстро закрыл ее рот рукой и прижал к книжной полке, которая еле заметно шелохнулась.

– Милая, у меня есть предложение получше, чем, выяснять сейчас отношения и считать моих любовниц, что были, пока ты держала меня на привязи своего игнорирования.

Женщина, смогла лишь гневно промычать что-то в ответ.

– Ты, я, среди полок библиотеки – ослабляя хватку и проводя пальцами по ее лицу, шеи и отодвигая декольте, чтобы посмотреть, что прячется за ним – ты когда-нибудь делала это в библиотеке?

– Да – еле слышно ответила она.

– Правда? – мужчина удивленно вскинул брови, оторвав взгляд от декольте.

– С одним кретином, который убегает от меня каждую убывающую луну – женщина взглянула на мужчину с вызовом. Ей не удалось скрыть своё искушение – уголок губ вспорхнул вверх.

– А какая же луна сейчас? – спросил мужчина, обнажив одну грудь и начиная обводить пальцем ореол ее соска,

– Полная и очень влажная – прошептала она ему на ухо.

Он, приподняв подол её юбки, а затем посмотрев на свою руку и на нее – определенно.

– Разве не за этим ты сюда пришел? – спросила она расстегивая ширинку его джинсов и проводя пальцами от основания его члена до головки пальцами. Она почувствовала, как самая чувственная часть его с благодарностью ответила, став тверже.

Его губы начали покрывать поцелуями ее шею, спускаясь медленно, но верно ниже. Когда его язык стал облизывать грудь, она с выдохом обхватила его затылок и прижала еще ближе к себе

– О…

– Тише.

Он аккуратно повернул ее лицом к книжным полкам, и, приподняв юбку, без усилия вошел внутрь. Женщина оперлась локтем на книжку полку, изящно выгнув спину и прикусив свое запястье, чтобы заглушить стон и не быть обнаруженными.

Губы мужчины продолжали покрывать ее шею поцелуями. А она, обхватив свои волосы подняла их выше, обнажая затылок – самую сладкую её эрогенную зону.

– Ты же знаешь, что красота каждого уникальна, но лишь твоё лицо я вижу каждый раз, когда возбужден или когда счастлив и хочу разделить это мгновение с тобой или когда мне очень плохо – прошептал он, вводя щетиной подбородка по ее затылку.

– Знаю, – коротко ответила она, поднимая одну его руку выше на грудь и опуская вторую на лобок.

Его средний палец начал рисовать истории “О” на клиторе, а пальцы другой руки – оттягивать и дразнить сосок. В это мгновение они не разделяли, где заканчивается тело одного и начинается тело другого. В это мгновение их стоны слились в единый звук манифеста их любви.

Не выходя из нее, он развернул ее к себе лицом, ее левая нога оплелась лозой вокруг его бедер.

– Ты… – произнесла она внимательно, глядя ему в глаза и задержав дыхание. Она не успела произнести и слова, как её рот заполнил его язык, заставляя ее в то же мгновение кончить. Она кончала в заглушенный стон, в их поцелуй, в его объятия, кончала, обволакивая собой головку его члена в еще более узкие тиски – … о Нил.

Вдалеке послышался стук каблуков. И хоть отдел ботаники, был самым дальним закутком библиотеки, куда наведывались редко, нежная любимая, кончающая в его руках, произвела на Нила слишком сильное впечатление. Если бы она только знала, как он соскучился по ее запаху – запаху весеннего ветра, брызгам волн об камни и капелькам Лаванды на ее ключицах.

– Сейчас – сказал он. И она без лишних движений опустилась на колени, подставляя ему свое лицо, открывая рот и ловя языком все, что осталось от их манифеста.

Капля спермы попала на ее ресницы. Не теряя и секунды Нил достал из кармана платок, и, опустившись на колени, промокнул им её лицо.

– Так вот для чего истинные джентльмены всегда носят с собой носовой платок – улыбнулась Мьюз.

Вместо ответа он обхватил руками её лицо и посмотрел в глаза долгим внимательным взглядом, который она в свою очередь растопила в бархате своего.

И здесь, стоя друг перед другом на коленях, они сплелись в поцелуе перемирия. Белые пустые макси валялись на полу поблизости.

Глава 10. Спящее таро.

В той ночи было столько правды. Мы были оголенные светодиоды в волнах любви. Он такой отчаянный в своем желании видеть меня. Влажный и прекрасный.

Его губы и руки.

Стоны, которые он пропевал лишь для меня, потому что знал, как сильно меня это заводит.

Не верю, что подобное можно испытать с кем-то еще.

Я боюсь, своей влюбленности, своей окрыленности им.

Это делает меня размазанной от точки я до точки он.

Это был один из тех вечеров, которые Лизи не любила больше всего.

В деревне, в которой жила ее мама из-за шквалистого ветра отключили свет.

Матери не было дома, она ушла на прогулку.

“Прогулки при лунном свете укрепляют намерение жить” – сказала она на прощание, подмигнув.

На заднем дворе стоял отличный генератор энергии, которого хватило бы, чтобы осветить дом и приготовить теплый ужин. Но Лизи противилась этой идее.

Звук работающего генератора очень сильно нервировал край ее сознания – не так, конечно, как звук капающего крана и орущего человека, но и его было достаточно, чтобы она чувствовала себя неуютно.

Вместо этого Лизи зажгла во всем доме свечи.

Кофейную в спальне, две на тумбочку, одну у изголовья, караван свечек-таблеток вдоль окна.

Она ходила по дому, наслаждаясь процессом, ставя свечи туда, где ей казалось было особенно пугающая темнота. Свет, пролитый на неважно что, будь то темный угол комнаты или души, всегда заставлял её чувствовать себя лучше.

Исполнив церемонию огненной жрицы, она рухнула на скрипящую кровать, устланную персиковыми покрывалом почитать книгу.

В этот раз с ней был томик Фромма – «Искусство любить».

Множество загнутых уголков страниц были знаком того, что книга была действительно хороша.

И хотя Лизи продолжала ее чтение, к середине книги она задумалась о том, что возможно важность любви в принципе уж слишком все идеализируют. Каждый однажды испытывал подобный скептицизм, масштаб которого обычно пропорционален чувству одиночества и покинутости.

Сейчас же Лизи пыталась понять, если в ней хоть капля любви. Фромм писал, что если ты любишь, то любишь все вокруг. Если ты любишь лишь одного человека, а другого нет – это не может быть настоящая любовь. Потому что настоящая любовь заставляет нас любить всех и вся.

Так значит, если я ревновала, это была не любовь? Так если я принимала оборонительную позицию в ожидании момента, когда он уйдет, это не любовь? Любила ли я когда-нибудь? Или Фромм просто балбес?

Ей было приятно верить в существование небольшого проведения в нашем мире. Тогда все вокруг становилось чуть более романтичным.

Её мозг насмехался над верой, но сердце продолжало искать знаки в картах таро и сверкой с небосклоном, чтобы понять, что ее ждет сегодня. Но все же, как дочка своих рациональных родителей, она заземляла себя мыслями о том, что даже в такие моменты проведения она может объяснить все логикой – ее подсознание выхватывает из образов нужные детали, чтобы ей казалось, что так оно и есть. А остальные, которые не имеют связи с настоящим, ее разум игнорирует.

Как трое слепых осматривающие одного слона.

Он любит меня, не важно, что он думает об этом – он любит меня. Его душа тянется ко мне. Он не сможет без меня, как и я без него. Слишком долго мы искал друг друга, чтобы уходить просто так.

Сидя на кровати и облизывая пенку маршмэллоу со своего горячего шоколада, она потянулась к прикроватному столику. Отодвинула ящик с небольшим усилием, дерево было старым и не давало открывать свои тайники легко.

На ощупь она нашла пальцами маленькую коробочку прямоугольной формы. Это были карты таро, которые она оставила в свой прошлый приезд.

Тепло разлилось по ее лицу, она очень лелеяла эту колоду, потому что она была ее единственным советчиком в моменты полного одиночества, когда даже луна кажется врагом, гневно глядящим с неба круглым глазом.

Иногда она вела с ними долгие разговоры, гневаясь, обвиняя и не принимая их ответы.

Но ее любимым моментом взаимодействия с таро было, когда Дин доставал карту для нее. В этом была особая степень интимности, ведь она будто показывала ему – мне нечего от тебя скрывать, читай мою карту.

Лизи часто вспоминала, как это было – шаг за шагом они становились ближе. Фраза за фразой. Она видела, что его душа все же тянулась к ней, вопреки всем его словам.

Сделав шаг в ее сторону, он делал два назад, а иногда начинал бежать на неё, чтобы схватить и унести на своих руках. То, что происходило потом всегда было безумием, настолько колоссальных масштабов, что затем ему всегда приходилось уходить надолго.

Дин был обычным человеком, который боялся близости. Все боятся. Если не боятся, значит наивны и неопытны, а наивностью можно восхищаться лишь на расстоянии, ведь когда имеешь с ней дело лично она как оскомина постоянно напоминает – здесь тебе придется очень постараться, чтобы хоть чему-то научиться.

Сперва Лизи пугало, что он уходит. Пока однажды она сама не почувствовала, что чувствует его слишком ярко внутри своей души, груди и прочих влажных органов. И тогда она дразнила Дина, зная, что лучший способ потерять его – отдаться полностью.

Как бы сильно Лизи его не хотела, она удерживала узды своих фантазий, потому что потерять его было страшнее, чем не удовлетворить желание.

Но всегда наступал момент, когда Дина становилось слишком много внутри нее, и единственный известный ей способ освободить это пространство для себя – было потратить впустую переполняющее её желание, провести вечер вместе, стирая все границы и барьеры.

Лизи знала, что после этого она потеряет его на долгое время и шла на этот шаг осмысленно.

Ей нужно было одиночество. Ведь в голове и чувствах был хаос, и как она не пыталась убежать от него, чтобы навести там порядок, Дин снова и снова делал новый шаг, заставляющий ее еще острее чувствовать его.

“Острее и острее. Еще острее. Невозможно чувствовать так остро.

Любовь моя, нет, не делай еще один шаг мне навстречу. Я не вынесу.

Боже как хорошо, я не знала, что могу любить так глубоко.

Но нет, пожалуйста, больше не надо. Мне надо что-то предпринять, чтобы ты ушел. Я боюсь твоей любви. Я боюсь тебя. Я боюсь себя такой.

Уж не лучше ли мне жить скучной жизнью, в которой есть хоть немного порядка?

Любовь моя, освободи меня. Но не уходи от меня.

Конечно, я хочу чувствовать тебя еще ближе, я хочу раствориться в тебе, но мое эго противиться, оно боится исчезнуть в дымке нас.

Что я перестану существовать. Что ты уничтожишь меня полностью, как ты любил это делать с другими до меня.

Не убивай меня. Ты же знаешь, что без меня больше не будет ничего. Ты же знаешь, что я тот самый смысл. Но ты тоже боишься. Однажды мы научимся любить. Однажды мы не уничтожим друг друга”.

Перед глазами Лизи всплыло письмо, которое она отправила перед тем, как поехать к матери. Она прекрасно знала, что проведет в лесу какое-то время, достаточное для того, чтобы не томиться в ожидании его ответа.

Опять-таки она убежала.

Карта таро все еще теплилась в ее ладони. Время спросить. Тянуть больше нельзя.

“Почему он убежал от меня в этот раз?”

Перед глазами мелькнула карта “Висельник”, на которой вместо того, чтобы висеть вниз головой, был мужчина, перевернутый головой вверх. Так что он, казалось, пытался взлететь, но эта нить не отпускала его.

Блондин. Он был безумно похож на него.

Лиза почувствовала нежный трепет внизу живота, вспомнив его мужское стальное лицо, сильные руки с широко грудью, щетину, волосы у самых сосков.

Он был настоящим проявлением мужчины. С низким прокуренным голосом.

Его стоны не переставали звучать в её голове.

Должно быть, это и есть привязанность, когда твоя женская половина требует только лишь его и его разновидность мужественности.

В мире множество мужчин, невероятных, потрясающих, но именно его стон звенит в ее ушах до сих пор, цвет именно его спермы казался ей самым белоснежным.

Не говоря уже о мысли, что она никогда и ни у кого не видела такого прекрасного члена.

“Так. Висельник. Перевернутое значение…”

* * *

Лизи не заметила, как ее чтение томика философа перетекло в негу сна.

Она находилась на улице, на обратной стороне дороги стояла толпа обычных рабочих завода, женщины, мужчины. У них был перекур. Они наслаждались теплыми деньками конца лета, запахом слегка опавшей листвы, и последними днями возможности ходить без груды теплой одежды.

Лизи смотрела на них, и по ее груди разливалось тепло. Такие простые и прекрасные в своем естестве люди, которые находили счастье в простой человечности, в простых мелочах, таких как теплое августовское солнце и встреча с друзьями на перерыве.

И вдруг она осознала.

Это был его город.

Лизи прошла вдоль улицы и увидела церковь.

Но внутри вызывающе обжигало сомнение. Почему его здесь нет?

Интересно, если я буду стоять здесь достаточно долго – он придет?

Почему на душе так пусто? Неужели я перепутала временную петлю, и он существует на другом астральном уровне.

Чувство безысходной грусти окатила каждый сантиметр её кожи.

Лизи прошла дальше и увидела огромное здание-холл с высокими потолками.

Все окна в нем были выбиты, здание было разрушено бомбежкой. Но что казалось очень странным Лизи, так это шикарные хрустальные люстры, поражающие своим размером, что так и висели под потолком нетронутые, на них не было и пылинки.

Внезапно картина полуразрушенного здания сменилась. Лизи стояла на заднем дворе дома. В доме было множество людей, весь первый этаж был наполнен ее друзьями, знакомыми, парнями, которые пытались ее соблазнить, женщинами, которые старались ее ублажить. Лишь второй этаж пустовал.

Она знала, что Дин был там.

И когда очередной ее знакомый схватил Лизи за руку, чтобы пролить в ее уши трель о ее великолепии, она выдернула ладонь из этих тисков, и оставив весь балаган, поднялась наверх, к нему.

Постучалась дверь. И он открыл.

Взял ее за руку и повел выше, и выше, и еще выше по спиральной лестнице, пока они не добрались до верхнего этажа и не вышли на площадку, чтобы увидеть этот весь мир с высоты птичьего полета.

“Я думала, что мне будет хорошо здесь с тобой, понимая суть, смотря на всех сверху вниз. Но теперь я поняла, что по-настоящему счастлива я была там, смотря на тебя снизу вверх, восхищаясь твоим великолепием. Тогда я была невинна. Теперь же я слишком искушена, и мне противна моя опытность. Я спускаюсь вниз, в поисках нового предателя”.