Розы для Аннушки. Повесть о невозможном

– А знаешь, завтра я к тебе приду!

Едва раздевшись, я еще в прихожей начала откровенный рев. Чтобы родители не услышали, уткнулась плотно в носовой платок. Он всегда лежал у меня в кармане пальто, а сейчас вместе с платком выпала и какая-то бумажка. Женькин почерк… И когда успел незаметно подсунуть листок?

Я быстренько сказала маме, что голова разболелась, улеглась в постель и под одеялом с помощью фонарика начала разбирать мелкие строчки:

 
Хочешь, дам тебе имя?
Ты для меня – Тайна.
Я встретил тебя в мае,
И это совсем не странно…
Только ранней весною
Везде расцветают цветы,
Они и в стужу со мною:
Их оживляют мечты…
 

P.S. Мы познакомились осенью, на первой игре КВН, но все равно это было – в мае! Стихи – так себе, но ты поняла, почему в мае?»

Поняла, конечно же, поняла! И для меня в октябре начался чудесный май, только я не думала об этом, принимала все, как должное… «Теоретическая» влюбленность в Андрея не мешала мне радоваться реальной дружбе с Женькой, и мысль о том, что из-за Андрея встречи с другом могут прекратиться, даже не приходила в голову. Почему я не видела такой опасности – не знаю…

Это хорошо, что я догадалась соврать маме про головную боль, поэтому утром легко получила разрешение не ходить в школу. С успеваемостью у меня проблем не было, так что будь мамина воля, она бы и вообще приветствовала свободное посещение… Но школой руководила не мама, так что прогуливать нужно было с умом.

Одно дело, если требовалось просто выспаться и отдохнуть, и совсем другое – «светиться» в учебные часы на улицах. А я для того и осталась дома, чтобы как можно быстрее оказаться в самом центре города, а точнее – в нашем роскошном драматическом театре. Пришлось добираться до храма искусства «переулками и закоулками», где была наименьшая вероятность столкнуться с кем-то из учителей. И вот он – заветный служебный вход!

На вопрос вахтера, к кому это я утречком пожаловала, с гордостью ответила:

– Меня ждет Мария Ефимовна!

Никакой договоренности с моей родной тетей Машей, конечно, не было, но я по опыту знала, что вахтер не станет до нее дозваниваться, потому что к главному художнику театра поклонники за автографами не бегают, и что пускает до предела загруженная делами Мария Степанова к себе в кабинет только тех, кто ей действительно нужен… Или кому нужна она!

– Тетечка, милая, простите, что я без предупреждения, но я… я не знаю, что мне делать! В школу не смогла пойти, чтобы с Женей не встречаться, потому что не могу просто поздороваться с ним! Мне нужно ему сказать… что-то очень хорошее, только не знаю, что…

– Танча, перестать тараторить, – ответила мне тетина спина. Мария Ефимовна чудом удерживала в руках крошечный трон Снежной королевы, который срочно нужно было доделать, пока не высох клей в том месте макета декорации дворца, куда надлежало водрузить этот сверкающее чудо…

Я замолчала и стала ждать, пока тетя сможет на время отвлечься от макета и повернется ко мне. Разговаривать с теми, кто стоит у нее за спиной, художница не любила: «Люди должны видеть глаза друг друга».

– Правильно сделала, что прибежала сюда, – сказала, наконец, тетя. – Пойдем за мой чистый гостевой стол, чаю попьем. Я с семи утра вожусь с макетом, руки уже болят…

Чай был с травами и к нему – фирменные булочки из театрального буфета. На душе от этого стало немножечко легче, хотя порою слезы наворачивались на глаза. Мария Ефимовна о моих сердечных делах давно все знала, а главное – понимала меня: с ней разговаривать было проще, чем с мамой, к тому же тетины слова часто «подбрасывали дровишек в костер» – то есть давали пищу для неожиданных размышлений.

– И куда это вы все спешите? – строго спросила тетя. – И ты, и друг твой Женя… Хороший паренек, я помню, как вы с ним ко мне в мастерскую ворвались прямо после спектакля – и цветы принесли, словно примадонне! Его была идея, да? И вечерам вашим на катке я очень радовалась, поверь… Такие зимние каникулы – это ведь роскошный подарок. А ты чем его в ответ одарила? Не успела еще? Так думай!

Все у вас хорошо шло, только о любви не нужно было говорить. Я не имею в виду то, что вы не доросли еще до такого чувства: он – к тебе, а ты – к Андрею. Может, и доросли, только это НЕВАЖНО! Понимаешь?! Важно то, что сложилось хорошее общение, которое украшает жизнь вам троим, делает ее более насыщенной, яркой… Ну и берите это богатство, наслаждайтесь им! И не спешите ставить точки над i, жизнь потом сама об этом позаботится…

Ты ведь, девочка моя, замуж не собираешься? Ни за Андрея, ни за Женю… Ах, в институт собираешься? Вот и они – туда же. Для них серьезные отношения, требующие ясности «кто с кем», еще ох как долго будут вне повестки дня!

Так в чем же проблема? Тебе дороги оба парня, и совершенно не важно, что чувства к ним разной природы. С Андреем вы встречаетесь в общей компании, и, анализируя твои рассказы, я вижу, что изменений тут не предвидится. Да, да, да! Как бы тебе ни хотелось иного… Но зато из-за Андрея на ваших, как вы это называете, тусовках тебя греет особая романтика. Я думаю, что и его тоже…

А с Женей можно поговорить обо всем, как с хорошей подругой, в кино пойти, на каток, да куда угодно! И он будет с тобой гораздо честнее, чем любая подруга, и уж несравненно более верен дружбе! Потому что «роскоши» в такой дружбе больше.

Помнишь, надеюсь, слова Экзюпери о том, самая большая роскошь на свете – это роскошь человеческого общения? И не верь, если услышишь, что дружбы между мужчиной и женщиной не бывает. Еще как бывает! Вот возьми, почитай письмо, которое я получила недавно от сокурсницы по художественному училищу:

«Маша, я хочу спросить тебя о таком явлении, как «дружеская влюбленность»: интересно, я одна ему подвержена или нет? Когда встречаю в жизни единомышленника (хотя бы на краткий момент жизненного пути) – я искренне влюбляюсь в него. И если женщины нормально воспринимают это проявление чувств, то мужчины – не всегда… Почему-то у них возникают на мой счет далеко идущие планы… А ведь я влюбляюсь в них, как в красивый цветок, как в солнечный закат, как в прекрасного духовного спутника!

Я верю в чистую и искреннюю дружбу между мужчиной и женщиной».

Я отложила листок письма в сторону и несколько минут не могла собраться с мыслями. Значит, у меня к Женьке возникла такая вот «дружеская влюбленность? И люди говорят, что это вполне нормально: наслаждаться общением с другом, храня в душе и иное чувство. Так, что ли? Странно очень…

…От Марии Ефимовны я вернулась уже поздно вечером, но родители, узнав, что я провела день у маминой сестры, не стали упрекать ни тем, что школу прогуляла, ни придуманной головной болью… Они знали, что без особой причины тетя меня так долго ни за что бы у себя держать не стала…

А к Женьке на следующий день я подошла совершенно спокойно.

– Воскресные вечера у нас теперь свободны? И ты спрашивал, что я предлагаю? Так вот: предлагаю не я, а Мария Ефимовна. Она выписала контрамарку на посещение всех спектаклей до конца этого сезона. На два лица… Правда, сидеть придется в служебной ложе – это почти что на самой сцене, у боковой кулисы. Но бывают ведь свободные места и в партере, и на ярусах. Тетя Маша сказала, что дежурная по залу это всегда видит и очень вежливо почетную публику из служебной ложи туда провожает…

Я не знаю, насколько тебя привлекает театр, ты ведь кино любишь, но тетя предлагает после премьер оставаться на обсуждения, куда приглашается культурная элита города. А там чего только не бывает! Капустники, фуршеты, спонтанные диспуты… Мы можем, если большая доза театра тебе ни к чему, ходить только на премьеры и оставаться на капустники. Я думаю, что они похожи на наши КВН, только классом гораздо выше… Интересно же?

Женька ошарашено почесал лохматый затылок.

– А с чего это такая щедрость твоей суровой тети?

– Она вовсе не суровая, просто хронически уставшая… А щедрость? Тетя считает, что мои мечты о журфаке далеко не беспочвенны, ей нравится, как я пишу. А любому журналисту не помешает умение писать и театральные рецензии, только театр нужно знать очень хорошо и знакомство с его истинной жизнью начинать как можно раньше… В выпускном классе – в самый раз!

И знаешь, Жень… Спасибо тебе за стихи. Я из-за них даже в школе вчера не была – расчувствовалась…

– Из-за них?! – искренне изумился Женька. – Да это же…, да я еще лучше напишу! А тот листок нужно редактировать, считай, что получила черновик. И знаешь, если бы ты и сегодня в школе не появилась, я бы к тебе домой обязательно пришел! А вчера… тоже подумывал прийти, как обещал, но потом решил, что тебе нужно побыть одной.

Не хотел мешать и вообще… Пусть тебе нравится кто угодно, душе не запретишь… Но дружба, она встречается гораздо реже. Потерять легко, в одну минуту можно, а вернуть потом ни за что не получится… Это не цитата, я сам уже успел понять…

– Вот здорово! Я тоже это поняла… Мне тетя необычное письмо своей подруги показала, хочешь прочитать?

– Разве такое можно делать?

– Почему нет? Тетя нас на чай приглашает, а значит, позволит посмотреть все, что у нее есть в доме… С ней все-все обсуждать легко! Пойдем?

– Ну, не знаю… Дня через два годится? Да, кстати, я вчера новое стихотворение начал писать… Сам не понял, о чем. Нахлынуло вдруг что-то странное… Я могу сейчас прочесть только две строчки, дальше пока сумбур. Хочешь?

Конечно же, я хотела. И услышала то, отчего вдруг мурашки по телу побежали…

 
Уходят поезда
Неведомо, куда,
По тонким лентам
Самых длинных улиц…
 

Поезда по улицам? Но они же… не какие-нибудь пассажирские или скорые… Это мистические поезда, они уносят нас в неведомое нечто – другую реальность, другой мир. Их никто и никогда не видит, но все – чувствуют и всю жизнь их ожидают… пусть только ожидание это остается приглушенным, не вполне осознанным. Пусть яркие впечатления сегодняшнего дня будут для поездов Жени, как солнце, при котором и луна на небе есть, но она, пока не придет ее час, никому не видна…

Чай у тети Маши – это действительно Женьке нужно! И немедленно. А с поездами потом разберемся…

Контрамаркой, которую выписала тетя Маша, мы с Женей успели воспользоваться раза три. Потом не до театра мне стало…

В середине апреля отца положили в госпиталь – сначала, вроде бы, ненадолго, чтобы снять острую головную боль. Но рентген черепа показал, что помочь моему папе уже ничем нельзя: раковая опухоль, которую удали два года назад, выросла снова и теперь неоперабельная. Жить ему остается недолго…

Когда это случится, никто не знал, но боли усиливались, мама пропадала в госпитале до ночи, я одна готовила еду – себе и ей, и думать не могла ни о чем, кроме того, как поддержать маму. Она боролась отчаянно… Уже не за то, чтобы спасти своего любимого, но хотя бы немного продлить ему жизнь, облегчить его боль. Это продолжалось два месяца.

Похороны прошли, словно в тумане. На кладбище я стояла по колено в крапиве – в середине пышно разросшегося куста, но не чувствовала ожог. Только дома кто-то заметил, что ноги у меня в волдырях.

Я так боялась, что мама утрату не переживет! Но она любила не только отца, меня тоже. И держалась изо всех сил, потому что знала: начинается самый ответственный период моей жизни. Выпускные экзамены в школе я сдала хорошо, стресс от смерти отца почти не повлиял, так как пробелов в знаниях у меня не было, школьная программа усвоена прочно.

Но хватит ли этого запаса на вступительных в Москве? Где не будет знакомых учителей? Ведь собралась я не куда-нибудь. а в МГУ.

Отъезда ждала с тревогой и страхом. «Что день грядущий мне готовит»? Страшно становится каждый раз, когда изменяется привычная обстановка и нужно броситься в неизвестность, как в воду.

И вот – солнечное летнее утро. Электричка помчала нас с Милой сквозь зеленый кружевной коридор леса – навстречу неизвестному будущему. При дальних поездках обстановка вокзалов, вагонов – это буфер между прошлым и будущим, которое пока в тайне. Перемена в жизни наступает не сразу. А сейчас – головокружительный прыжок в близкую, но совсем иную реальность. Что будет со мной всего через три часа?

Глава вторая: Фиалка под снегом

Хорошо, что подавать документы в вуз мы собрались месте с Милой. Она за словом в карман не лезет. Если вдруг в дороге какой-то эксцесс, ну, например, приставать в электричке кто-то будет, Милка отошьет как делать нечего. Я так не умела. Да и не по себе мне было в то утро.

Легко мечтать о заманчивом будущем, испытывая очень важное для меня чувство защищенности. Но Милка рядом только на время дороги – ей надо в медицинский институт. И то хорошо! Может, успокоюсь в электричке, привыкну к мысли, что дом мой – позади.

Вот и Москва. Расстаться с Милкой мне было страшно. И я поддалась на уговоры поехать сначала с ней в мед, отдохнуть там немного, а потом уже одной – на Манежную площадь, где находился филфак МГУ. Напрасно я так сделала! Отдохнуть с Милой в кафешке не удалось, а крюк этот только силы отнял.

В помещение приемной комиссии я вошла такая, что, как говорится, впору «язык на плечо вешать», жара в Москве стояла градусов 30, а сумка тяжеловата для меня. Огляделась, нашла к какому столику надо, и даже застонала – ну и очередь! Последним в ней оказался светловолосый парень спортивного вида. Я встала сзади него, даже не уточнив, не занимал ли уже кто-то, но отошел. Сил на вопросы не было…

Паренек оглянулся и, видимо, понял это.

– Ты что такая запаренная?

– Как что? Устала по жаре тащиться…

– Сумку-то поставь, даже можешь на лавочку отнести – вон видишь, куда вещи кладут? Но у тебя сумка небольшая, у меня рюкзак больше.

– А я недалеко живу, в Калуге. Если вещей не хватит, всегда домой можно смотаться.

– Хорошо тебе! А я из Полтавы. Тебя как зовут-то?

– Таня…

– А я – Всеволод. Сева. Если хочешь, сходи в туалет и умойся. Легче станет. Я скажу, что ты за мной и за сумкой твоей посмотрю…

Я так и сделала: поплескала на себя холодной водой, ожила. Вернулась в очередь уже более бодрой и отважилась «поболтать» с новым знакомым. Когда мы с ним отдали документы и получили талоны в общежитие, он спросил уже как о чем-то само собой разумеющемся:

– Ну, поехали? Общежитие искать…

Я была рада, что нашелся попутчик. Дорогу до Мичуринского проспекта не знала, хотя в Москве бывала относительно часто, а спрашивать у прохожих не любила. Всеволод, видимо, тоже. Поэтому мы понадеялись на свою сообразительность, и отыскав трамвай нужного номера… поехали в другую сторону. Когда поняли это, огорчаться вроде бы причины не было – у нас началась увлекательная беседа!

Перешли дорогу и поехали теперь уже правильно, но, конечно, ехали дольше! А потом еще и пересадка была. Наконец, добрались. Нашли каждый свой корпус, а после встретились в столовой – дело к вечеру шло, а мы с утра не ели… Сева сказал, что поселили его сразу и удачно, комната и соседи понравились.

А мне вот не повезло! У меня только взяли талон и показали, где оставить вещи. Комнат свободных не оказалось, комендантша разворчалась, что я поздно приехала, гуляла не весть где! Но увидев мое расстроенное лицо, пообещала, что попозже что-нибудь найдется.

Не нашлось. К ночи в коридоре скопилось еще несколько неприкаянных абитуриенток, и нас всех отвели в спортзал, где стояли только стулья… Их нужно было брать каждой девице шесть штук и делать подобие постели: ставить по три стула лицом друг к другу, соединяя сиденья. На это шаткое сооружение клали матрасы, подушки и белье.

Я так и сделала и даже легла, начав мечтать о чем-то, но быстро вскочила! Постель разъехалась, хотя я и не была толстушкой. На пол чуть не шлепнулась… Что делать-то? Вон другие девицы как-то приспособились, сопят уже, я больше убей не лягу!!!

Вышла тихонько в коридор и обнаружила, что на подоконнике сидит черноволосая девушка и чуть не плачет…

– Ты что?

– Не могу я на этих стульях, а тут сидеть боюсь! Вдруг ругаться будут…

– Я тоже не могу. А давай ближе к туалету на подоконнике устроимся, а если дежурная вдруг не спит и спросит, скажем, что в туалете занято – ждем! Не пойдет же проверять?

Девушку звали Аля. Мы с ней стали подругами почти мгновенно! И разговорились так, что уже и рады были такому приключению со стульями. Потому что нам времени до утра не хватило, чтобы прочитать друг другу все любимые стихи, обменяться девичьими тайнами и перемыть косточки своим недавним учителям… Утром расставаться не хотелось. Поселят еще на разных этажах, далеко друг от друга? Не набегаешься… и у нас с Алей придумался хитрый план: сказать, что мы – двоюродные сестры, и в сумках есть вещи на двоих! Мамы так уложили.

Комендантша, услышав это, даже чем-то поперхнулась, удивившись такой наглости, но все же нашла места в одной комнате. Поскольку ночь мы не спали ни минуты, Аля свалилась, едва добралась до нормальной постели. А я только застелила ее, отнесла в санузел мыло и зубную пасту и остановилась в нерешительности… Спать? Но тогда я до вечера не встану. А вдруг Севка захочет узнать, как я устроилась? И ждет возле корпуса? Да нет, что за глупости? Он и забыл уже про меня.

Но коварный внутренний голосок начал приводить аргументы в пользу того, чтобы выйти…

– А может, он очень вежливый? Обязательный. Ты вчера пожаловалась, что никуда еще не поселили, неизвестно, как ночь проведешь. Ну, вот может же человек проверить, все ли в порядке? И не воображай!!! Ни к каким твоим несуществующим личным достоинствам это не относится.

Пусть не относится. Если честно, то увидеть Севу хотелось, потому что вчера рядом с ним вдруг прошел страх неизвестного будущего, появилось то чувство защищенности, без которого я бы и не избавилось от внутренней трясучки… Почему так, я не могла сказать, да и думать об этом не хотела…

Сева на самом деле сидел недалеко от корпуса, в тенистом уголке под деревьями. Поздоровался и сразу к делу.

– Вот смотри: я раздобыл расписание консультаций на неделю. Завтра первая. Поедешь?

Ну, конечно же, я ответила, что поеду. А он продолжал:

– Ты как будешь готовиться? В который раз повторять школьную программу нет смысла. Я выяснил, что в литературных музеях часто бывают интересные лекции, там можно получить дополнительны сведения по программе, да еще и узнать о новинках современной литературы.

– А это надо? Знать о новинках?

– А ты как думала? Вот ответим мы на вопросы билета, а нам начнут задавать дополнительные! По билетам все примерно одинаково отвечают, надо же экзаменатору представить себе кругозор абитуриента, его индивидуальные предпочтения, особенности…

Меня охватил страх. ТАК я не готовилась. Читала, конечно, книги вне программы, и достаточно много, но не всегда современные, и это было хаотично, без систематизации и обдумывания…

А Сева поинтересовался, кто из поэтов мне нравится? Я ответила, что последнее время «не вылезаю» из томика Евтушенко, читаю и перечитываю. Многое, в том числе «Песня Сольвейг», невольно выучила наизусть. И вот еще – моя тетя нашла для меня в «Литературке» большую, на полосу, подборку стихов Бориса Примерова – «Синевой разбуженное слово». Они тоже, как-то сами собой, легли в память. Сева поморщился.

– Ну, Примеров – это не то… Я тебе дам на время книжку Роберта Рождественского, изучи! Обрати на него особое внимание. Обязательно прочитай поэму «Письмо в Тридцатый век».

Во время разговора меня не покидал стыд – ну, почему же раньше я ни о чем таком не задумывалась? Ой, темная я какая, оказывается! Хотя и возможности не было… Пока школа не осталась позади, я очень доверяла учительнице литературы, она старалась подготовить нас и к вступительным экзаменам в вуз. А потом… в середине выпускных умер отец. И полтора месяца после похорон прошли, как в тумане…

Я коротко рассказала об этом Севке. Не хотелось, чтобы мои печальные обстоятельства выглядели как оправдание, но не сказать не могла… Он заметил, что я совсем приуныла, и утешил.

– Не горюй! Время еще есть. На подготовку, что даже удивительно, к каждому экзамену несколько дней дают, многое можно успеть. На лекции-то будем ходить?

– Ой, конечно! Предупреждай, где и когда.

– Давай так. Накануне лекции я буду сидеть тут, на лавочке. Подойди в любом случае: если вдруг не сможешь, то скажешь, и я поеду один. И заведи большой блокнот: записывать, я думаю, много придется…

Всеволод ушел, а я осталась сидеть. В голове был сумбур и почти что отчаяние… И тут появился Ванечка. Это ребята его так окликнули: «Ванечка». Стайка ребят пробегала мимо лавочки, и кто-то крикнул пареньку, который вдруг присел рядом:

– Эй, Ванечка! Давай к нам!

– Проходите мимо. У меня разговор.

Какой разговор? Со мной, что ли? Никого больше на лавочке нет… Я и вот этот худощавый юноша, остреньким лицом похожий на лисичку. Но такое сходство его не портит – все искупает открытый и доброжелательный взгляд. Только мне-то что? Знакомиться я с ним не собираюсь. А Ваня, будто услышав мои мысли, предложил:

– Познакомимся?

– Зачем?

– Ну, ты даешь! Зачем люди знакомятся? А мы – соседи, я видел, что ты из этого корпуса вышла.

– Ну и что? Я экзамены сдавать приехала, а не знакомиться.

– Одно другому не мешает, даже помогает! Это я тебе как будущий психолог скажу. Мне ведь не поступать надо, как тебе, а хвосты закрыть. Поэтому и приехал раньше сентября.

– Так иди, учебники штудируй, иначе так хвостатым и останешься.

– Ой-ой, девушка, а если подумать? Вот будешь ты корпеть над книгами с утра до ночи и что? Голова быстро откажет, выгорание наступит.

– Что? Какое выгорание?

– А это термин такой в психологии. Потом объясню. Человеку отдыхать надо, переключаться с одного вида деятельности на другой. Ну и на собственно отдых. Иначе – стоп. И, как ни бейся, ничего путного сделать уже не сможешь…

Вот ты встала утром – душ, зарядка, потом работаешь, потом отдых, обед, снова работа. Но не до ночи! Вечер – время особое. В кино сходить – со мной. Прогулка перед сном. Со мной!

– Ты, Ванечка, что?!! Перегрелся на солнце? Ходи гулять с кем хочешь, я тут не причём. До свидания!

Когда я вернулась в комнату, Аля уже проснулась, сидела на кровати и расчесывала свои длинные черные волосы – они у нее были до пояса. На меня посмотрела с удивление:

– Ты где была-то? Вид такой, будто экзамен уже сдавала!

– Алечка, расскажу, но только теперь я – спать. А то мне потом блокнот большой заводить надо, с выгоранием бороться и вообще… – я закрылась одеялом чуть ли не с головой и повернулась носом к стенке.

Начиналась новая жизнь…

– Послушай, а что не так со стихами Бориса Примерова? – после разговора с Севой эти его слова не выходили из головы, и я решила спросить.

– Не знаю, я им не интересовался, только мельком слышал. Это кто-то из начинающих, и если даже подает надежды, то поэт второстепенный, нам нет смысла его на экзамене упоминать.

– Жалко… Мне понравилось, да и тетя моя что попало не стала бы показывать. Она художник нашего драмтеатра – человек умный, творческий. И со мной всегда делится, подарила томик Евтушенко и эту вот публикацию в «Литературке» о Примерове недавно принесла – на целую полосу! Да, сборник «Синевой разбуженное слово» у него первый. Ну, так у всех бывает первое!

 
Ива в новенькой шубенке
Робко пробует ледок,
Словно в первый раз девчонка,
Привязавшая конёк.
 

Мне кажется, что вполне хороший образ.

– Читай, если нравится. Я не о том, кому что нравится, а об экзаменах – что в наших ответах преподаватель наверняка оценит.

– А к Юнне Мориц ты как относишься?

– Странный вопрос! Это же, в основном, детский поэт! Совершенно детский!

– Знаю. Но вот мне кажется, что иногда в произведениях для детей взрослые открывают для себя важные вещи! Это как у Сент-Экзюпери «Маленький принц». Дети видят в этой сказке свое, взрослые – свое! Тетя Маша подарила мне и эту книжку – с чудесными иллюстрациями. Я почти наизусть уже выучила – потому что часто читаю кому-то вслух! Любым новым знакомым так и хочется сделать такой подарок – прочитать. И говорят, что у меня лучше получается, чем у Марии Бабановой на пластинке.

Хочешь, и тебе прочитаю? Эта книга всегда со мной…

Севка промолчал. Ни да, ни нет! И мне показалось, что он как-то насупился, отстранился. Что-то не то я говорю? Поссориться не хотелось. Лучше бы и мне перейти к молчанию. Но иногда в меня какая-то вредность вселяется! Не потому, что хочется настоять на своем, а просто кажется, что могу представить дело в неожиданном свете! И разрядить обстановку.

– У меня есть пластинка Юнны Мориц – «Сто фантазий». Для пятилетней сестренки. Но уверена, что детские эти стишки больше радуют меня! Особенно два – «Малиновая кошка» и «Ёжик резиновый». Я их читаю почти с таким же удовольствием, как «Маленького принца». Ёжик – очаровательный! Просто блеск!

 
Небо лучистое, облако чистое,
На именины к щенку
Ёжик резиновый шел и насвистывал
Дырочкой в правом боку…
 
 
Здравствуйте, ёлки! На что вам иголки?
Разве мы волки вокруг?
Как вам не стыдно: ведь это обидно,
Когда ощетинится друг.
 

Не всё и не всегда должно быть серьезным! Мы живем не только для экзаменов. И «иголки» нам вовсе не нужны – правда же?

Севка еще немного помолчал, а потом засмеялся:

– Убедила! Но от «иголок» будем избавляться взаимно. Особенно, если кому-то кого-то повоспитывать захочется.

Я вздохнула с облегчением.

Жара уходить не хотела. Август уже, а солнце пекло, как в середине июля. Мы с Алей с трудом находили место и время для занятий – в комнате, кроме нас, жили еще второкурсницы Наташа и Алла, которые, как и Ваня, приехали раньше, чтобы пересдать запоротые экзамены. Но когда они готовились, непонятно – постоянно у них хохот, анекдоты.

По всем этим причинам подготовка к экзаменам напоминала бег с препятствиями: то от солнца, бьющего в окно, убегаем, то от шума. Мужской корпус стоял совсем близко к нашему, и если там кто-то ставил на подоконник магнитофон, то орал он как над ухом… Правда, не всякая музыка раздражала. Ритмичную я не выносила, а лирические песни могли даже помогать, если не слишком тревожили душу, пробуждая мечтательное настроение.

Алка наоборот. Ритм ее активизировал: она пританцовывала в такт, невольно прекратив болтовню, и занималась поэтому более продуктивно. А вот лирика раздражала, Алла пускалась в ехидный спор с песней.

 
«А у нас во дворе есть девочка одна…»
 

– Тань, прихлопни окно! Убила бы придурка, у которого такие записи! Люди к экзаменам готовятся, а ему девчонка нужна…

«Среди шумных подруг неприметна она…»

– Ну и дура, что неприметна! В магазинах косметики полно. Девки, кстати, а где моя помада? Таня, не видела?

– Аллочка, я помадами не интересуюсь.

– Так ведь и ты – дура. И парень, который тебя вчера ждал. Раз такую скромницу нашел…

– Алка, заткнись, – Аля, включившись в разговор, выражалась более энергично, чем я. – Мне песня нравится! Я бы и весь этот цикл послушала.

– Это что – «Я тебя подожду»? Ну, вообще… Ждать-то зачем? Мало ли что он сказал? Возьмет и не придет. В жизни все на ходу меняется. А ты так и просидишь, стареть начнешь, никому не нужной станешь… Нет уж. Жить нужно здесь и сейчас!!!

Алла и Наташа составляли одни лагерь в нашей комнате, мы с Алей – другой. Первые дни еще как-то пытались вступать с ними в спор, но быстро поняли – незачем. Надо молчать или уходить. Особенно тяжело нам пришлось в первые ночи, когда соседки, устроившись в постелях, начинали своеобразную «сказку на ночь» – наперебой рассказывали неприличные анекдоты. Когда увидели, что ни я, ни Аля не смеемся, и даже головы под подушку прячем, раззадорились еще сильнее. Веселила их наша «дремучесть».

Аля даже заказала разговор с мамой, и я, проводив ее в переговорный пункт, слышала, как подруга кричала в трубку:

– Мамочка, ну не могу я! Можно, заберу документы и уеду? Нет, просить другую комнату бесполезно – тут таких девах большинство, я уже поняла. Сейчас мы хотя бы с Таней вдвоем. Беруши или наушники? Хорошо, мы попробуем… И не обращать внимания? Ладно…

Когда «воспитательницы», пытающиеся наставить наивных провинциалок на путь истинный, поняли, что мы с Алей слушать их анекдоты все равно не будем, то поутихли. Без благодарной публики неинтересно, а сами они репертуар друг друга, видимо, давно знали.

А для дневного убежища мы неожиданно нашли небольшую комнатку на 1 этаже. Это была подсобка, где хранились метла и тряпки, Уборщицы после обеда уходили, а дверь в каморку не запирали – брать-то там что? Ну и разрешения мы осторожно спросили. Окно в комнатушке было большое, света много, стулья стояли, что еще надо? И вот там мы с Алей говорили обо всем, чего душа просит!

Песни от соседей туда тоже долетали. Однажды Алю удивило, что я мгновенно и полностью ушла в себя при первых же тактах песни «Темная ночь». Пел Марк Бернес.

«Темная ночь разделяет, любимая, нас,

и тревожная черная степь пролегла между нами…»

– Ты что? Словно застыла на месте…

– Услышала свою колыбельную. Помню ее столько же, сколько и себя… Мама пела. А сейчас даже не знаю, что со мной происходит… Эти слова меня словно родниковой водой умывают.

Аля, но если так бывает, если вера в дорогую подругу реально от пули хранит, а мама говорила, что это правда, то почему? Почему надо смеяться над теми, кто ждет? Почему жить «здесь и сейчас» – это лучше?

– Да плюнь ты! О таких, как Алка, не думай. Хотя я тоже не знаю, почему. Почему правда, которую люди выстрадали, вдруг устарела?

Когда мы приходили в каморку вечерами, то свет не включали, чтобы с улицы не видно было, то тут кто-то сидит. Зато зажигали маленькую свечу – ёлочную. И ставили ее низко – на крошечную табуретку. На стенах от этого появлялись фантастические тени, лица наши тонули в полумраке. Поэтому разговоры получались откровенные.

– У тебя кто-то есть? – спросила Аля.

– В смысле?

– Ну…

– А, понятно. В «том» смысле – нет. Но была школьная любовь. На троих. Я любила Андрея, а меня – Женька. Но потом я поняла, что Женька – хороший друг. И думаю, что таким и останется! А Андрюха… Не знаю. Теперь ведь все по-другому будет. Он во Фрязино, вряд ли сможет часто приезжать. Где я окажусь к концу месяца, неизвестно! А у тебя?

– А у меня – есть. Но мы с Сережей скоро поженимся. Я не огорчусь, если не поступлю. Узнала уже, что хорошее искусствоведение – и в Уральском университете есть. Буду работать в школе, приглашали уже, учиться заочно. Сережа говорит, что так даже лучше… Ну, а тот парень, с которым ты на факультет ездишь? С ним-то что?

– А что может быть? Я для него «боевой товарищ» – вместе штурмуем МГУ. У нас так с первого дня пошло. Не думаю, что он во мне вообще девушку видит! Но терять его почему-то не хочется… Может, с ним, как с Женькой получится? Но вряд ли…

Сейчас мне без него плохо было бы… Вот помнишь, ты к своим московским родственникам ездила? На целый день. А меня Наташка с Алкой пригласили погулять – вокруг много красивых мест, но мы туда не ходим. Одним страшно, глухие все уголки. А соседки наши уверили, что будут со своими парнями – большая компания.