Выжившие. Что будет с нашим миром?

Цифры, тем не менее, впечатляют. Можно полагать, что около 600 миллионов людей, по крайней мере в принципе, склонны существовать в «голубом» или «розовом» ареале. Для такой страны, как, например, США, это будет составлять 27—28 миллионов граждан. Причем помимо корпоративной «биологической» солидарности «новый гендер» обладает еще и повышенной пассионарностью. Он уже сейчас играет весьма заметную роль в политической и общественной жизни многих западных стран, а в дальнейшем степень его влияния будет только усиливаться. Это видно хотя бы по тому факту, что Хиллари Клинтон, первая из супруг президентов Соединенных Штатов, приняла участие в параде геев в Нью-Йорке. А когда самая известная лесбийская пара Америки разорвала отношения, уже собственно президент США позвонил им обеим и выразил свое сочувствие (9). Политики западных стран, как, впрочем, и некоторые политические деятели в России, уже начинают осознавать, кто составляет значительную часть активного электората.

Причем дело, вероятно, не ограничится только влиянием. Культура «цветных гендеров», основанная на однополой любви и «технологическом» продолжении рода, будет достаточно сильно отличаться от «натуральной», традиционной культуры. Это будет способствовать постепенному их разделению и созданию социальных институтов и механизмов, поддерживающих иной биологический статус. Процесс может зайти весьма далеко. Фактически речь идет о возникновении новых цивилизаций – о выделении в современном сознании принципиально иной ментальности, о построении обществ, реализующих иной тип биологических отношений.

Формальная схема здесь давно отработана. Сначала представители новых «цветных культур» обретут наравне с общественным и полное юридическое признание. Собственно, эти процессы уже идут: практически во всех западных странах гомосексуальные отношения, «розовые» или «голубые», больше не считаются преступлением. Более того, там официально разрешены гомосексуальные браки. Первый шаг в этом направлении в 1989 г. сделала Дания. Ее примеру последовали Норвегия (1993), Швеция (1994), Исландия (1996), Нидерланды (1998), Финляндия (2001). Сходный закон в 2001 г. приняла Германия, а во Франции и Бельгии пришли к компромиссному «гражданскому пакту» – договору особого рода, который могут заключить между собой двое взрослых людей для регулирования их совместной жизни (9). Таким образом «человек гендерный» получает защиту закона. Далее, скорее всего, возникнут «цветные коммуны», то есть дома, кварталы, районы, возможно, целые города, населенные полностью или в подавляющем большинстве представителями «новых цивилизаций». Эта тенденция также уже хорошо прослеживается. В мегаполисах США и Европы такие коммуны существуют вполне открыто. Следующий шаг – культурная автономия, затем – автономия политическая и как конечный этап – реальная государственная независимость. «Цветные гендеры» оторвутся от породившей их «натуральной культуры» и пойдут собственным цивилизационным путем.

Не следует думать, что это слишком экзотический сценарий развития. Конечно, маргинальные гендеры составляют сейчас по отношению к натуралам явное меньшинство. Трудно поверить, что они могут бросить вызов всему человечеству. Однако стоит напомнить об одном странном свойстве истории: она имеет обыкновение осуществляться именно через маргиналов. Первые млекопитающие, появившиеся на Земле, несомненно были уродами среди динозавров. Вряд ли какой-либо здравомыслящий наблюдатель, если бы он в то время существовал, мог бы предвидеть за ними сколько-нибудь перспективное будущее. И где теперь динозавры? А невзрачные поначалу млекопитающие являются ныне, благодаря человеку, господствующим на Земле видом. Маргиналами были первые либералы в Соединенных Штатах, полагавшие, вопреки общему мнению, что права человека выше прав государства. Из этой «бредовой» идеи выросла могущественнейшая империя нашего времени. Очевидными маргиналами были христиане в Римской империи, большевики в России, демократы в СССР в период «развитого социализма». Фашисты, чуть было не создавшие мир расового неравенства, начинали свое движение всего с кучкой сторонников. Это даже нельзя отнести к неким парадоксам истории. Просто новое в миг своего зарождения всегда выглядит смешным и нелепым. Более того, в этом есть какая-то железная логика: если что-то в данный момент кажется вздорным и абсолютно неосуществимым, значит, можно не сомневаться – оно будет жить дальше. Можно не сомневаться: за этим явлением – будущее, за ним – сила, остановить которую будет не так-то просто.

Сейчас маргинальные гендеры растворены в традиционной культуре. Они почти незаметны, присутствие их в социальном пространстве практически не ощутимо.

Однако времена изменились.

Уже ничто не препятствует «тайным народам» подняться из катакомб на поверхность.

Элои – морлоки

Гендерное расслоение человека можно назвать «расслоением по горизонтали»: «цветные культуры», «розовые» и «голубые», могут при благоприятных условиях существовать наравне с культурой традиционной, могут взаимодействовать с ней и, вероятно, даже чем-то обогащать. Взгляд со стороны, взгляд на себя из параметров иных мировоззренческих смыслов всегда полезен. К тому же возникающая множественность полов увеличивает генетическое разнообразие человечества, а это, в свою очередь, усиливает его эволюционный потенциал: чем больше исходная гетерогенность, тем выше уровень последующей гармонизации. То есть разделение гендеров можно в определенной мере считать явлением прогрессивным.

Однако в настоящее время набирает силу и другой важный процесс, который можно было бы обозначить как «расслоение по вертикали». Иначе – когнитивное расслоение.

Дело в том, что современное образование, как, впрочем, и современное воспитание, становится достаточно дорогим. Непрерывно растет стоимость развивающих игрушек и игр, детских книг, учебных пособий, воспитательных тренингов, прививающих «опережающие» социальные навыки, растет стоимость спортинвентаря, секций, кружков, дополнительных курсов, не говоря уже о зарубежных поездках и межкультурных обменах. В результате только высшие имущественные группы, только семьи, обладающие высоким и очень высоким доходом, могут предоставить своим детям соответствующую подготовку.

Разумеется, государство как гарант социального равенства пытается противостоять этой тенденции – с одной стороны, вводя обязательную для всех систему среднего образования, обеспечивающую необходимый минимум знаний, а с другой – создавая специальные фонды, школы, секции для развития одаренных детей. Такие «образовательные каналы», сшивающие социальные «верхи» и «низы», существуют во многих странах. Следует, однако, иметь в виду, что оба этих механизма начинают работать лишь с детьми школьного возраста, то есть в значительной степени уже сформированными. При этом наиболее важные первые годы жизни ребенка полностью отдаются на откуп родителям.

Постепенно складывается ситуация, при которой дети из хорошо обеспеченных современных семей будут иметь практически безусловное социальное преимущество: при любом тестировании, каковое оценивает прежде всего подготовленность, они покажут более высокие результаты, нежели контрольная («средняя») группа. Это, в свою очередь, означает, что такие дети почти полностью свернут на себя все государственные программы по элитному образованию и воспитанию.

Первичное расслоение общества, сословное или материальное, превращается таким образом во вторичное, то есть в расслоение интеллектуальных потенциалов.

Для государства это означает резкое сокращение социальной базы, поскольку «низы», отторгнутые от «лотереи», будут относиться к власти индифферентно, и одновременно – сокращение вертикальной мобильности, способности изменяться, которая обеспечивает устойчивость к внешним воздействиям. Для общества это означает переход от одногорбой к двугорбой кривой распределения интеллекта.

Иными словами, от современного распределения, имеющего единый максимум при ста единицах IQ (принятый в западной социологии коэффициент умственного развития), мы неуклонно смещаемся к совершенно иному распределению, обладающему уже двумя достаточно далеко разведенными максимумами. Первый, чрезвычайно обширный, будет соответствовать интеллекту порядка 60 единиц (с современной точки зрения – на уровне инфантилизма), а второй, чрезвычайно узкий, – IQ порядка 140 (уровень одаренности с признаками таланта). Очевидно, что с развитием данной тенденции «когнитивное расслоение» только усилится: первый максимум устремится влево – к значениям, характерным для медицинского идиотизма, что мы уже наблюдаем, в то время как второй, вероятно, все более уплотняясь, уйдет в область гениальности или даже дальше (10).

Конечно, «когнитивное расслоение» возникло не в наши дни. Дети привилегированных классов получали «опережающие образование» уже в течение многих столетий. В Средневековье наследники феодальной знати начинали осваивать навыки административного управления, а также навыки боя, владение копьем и мечом уже с самого раннего возраста. Не приходится удивляться, что конный рыцарь мог в одиночку разогнать толпу, состоящую из нескольких десятков вооруженных смердов. В Новое время, потребовавшее новых навыков, возникли системы закрытых школ, колледжей, престижных университетов, выпускники которых занимали потом командные должности в государстве. Демократия это явление ослабила, но полностью не устранила. Механизм «рекрутирования из низов», созданный ею, позволял лишь периодически вливать в элиты «свежую кровь». Однако преодолеть само «когнитивное расслоение» он был не способен. Видимо, эта проблема относится к числу тупиковых – тех проблем, которые удовлетворительного решения вообще не имеют.

Однако в нашу эпоху она приобрела неожиданное звучание.

Образование в популяции homo sapiens развитых социальных структур не просто замедлило (остановило) антропогенез, то есть видообразование человека. Дальнейшее их развитие, в частности появление высоких универсалий, связанных с христианством, привело к осознанию ценности человеческой жизни вообще. Если в древнегреческой Спарте слабых или больных детей попросту убивали, если в Римской империи во времена расцвета античной культуры нежелательного ребенка можно было бросить в холмах за городом – такой поступок никому не казался чудовищным, то в христианской цивилизации с ее базисным принципом «не убий», в либерально-демократическом государстве, выросшем именно из базисных принципов христианства, и больные, и слабые, и увечные получили шансы на выживание.

Правда, по-настоящему этот фактор начал работать только в двадцатом веке, когда, во-первых, были ликвидированы массовые эпидемии, уносившие миллионы людей (прежде всего – генетически слабых, с пониженным жизненным тонусом), а во-вторых, медицина достигла такого уровня эффективности, который позволял сохранять жизнь особям даже с явными наследственными аномалиями. Действие естественного отбора было таким образом резко ослаблено, и в генофонде человечества стал накапливаться груз летальных мутаций.

Напомним, что «грузом мутаций» принято называть всю совокупность вредных генетических изменений, имеющихся у человека. В подавляющем большинстве «летальными», то есть приводящими к смерти, они, разумеется, не являются и также в подавляющем большинстве находятся в рецессивной, то есть «непроявленной», форме. Ранее человек, накопивший критическую массу подобных мутаций, попросту умирал, и дефектный материал изымался из генетического оборота. Теперь же благодаря усилиям медицины такой человек полноценно живет, более того, создавая семью, передает этот «груз» следующим поколениям. А они неизбежно наслаивают на него собственные аномалии. За последние сто лет данный «груз» вырос настолько, что уже сказывается на генотипе всего человечества.

Свою лепту сюда внесла и война. С появления в XIX веке массовых армий, формируемых не по найму, а путем принудительного рекрутирования, начал работать мощный механизм «антиотбора»: в армию призывались и в результате военных действий гибли в первую очередь те, кто по своим физическим, а следовательно, и генетическим качествам принадлежал к верхней границе нормы. Глобальные европейские войны эту границу неуклонно снижали. Известно, например, что после блистательных побед императора Наполеона средний рост французов уменьшился на два сантиметра. Такова была плата нации за империю. Можно, кстати, с достаточной уверенностью предположить, что успех идей фашизма в Германии, равно как и успех идей большевизма в России, не в последнюю очередь был вызван именно этими обстоятельствами. Обе нации понесли колоссальные потери в течение Первой мировой войны, и общественное сознание сместилось в сторону психопатических аномалий. Оно стало неустойчивым, невротическим, склонным к заражению самыми бредовыми комплексами.

О том же свидетельствуют и вспышки нынешних эпидемий. СПИД, лихорадка Эбола, атипичная пневмония, птичий грипп и некоторые другие болезни, время от времени выползающие из экзотических уголков мира, на языке биологии говорят об одном: генофонд человечества нестабилен, распада его можно ожидать уже в ближайшие годы. Пока средствами медицины эти эпидемии удается в какой-то мере держать под контролем, но не исключена возможность некой «сверхбыстрой» инфекции, которую уже нельзя будет остановить. Именно таким путем регулируется численность популяций в животном мире, и природа, скорее всего, пытается сейчас включить уже известный ей механизм.

Отсюда вытекает необходимость чистки глобального генофонда, удаления из него тех мутаций, которые представляют угрозу для всего человечества. В принципе эта проблема решаема. Характерно, что правительства некоторых европейских держав, Англии и Франции например, несмотря на накал страстей вокруг новых биологических технологий, уже узаконили исследования в этой области. Слишком заманчивые перспективы здесь открываются. Однако, как и в случае с образованием, решение данной проблемы будет доступно отнюдь не всем. Очистка средствами генной инженерии родительского генотипа, «терапевтическое клонирование» – выращивание «запчастей» человеческого организма, «персональная медицина» – то есть производство лекарств, учитывающих не общие, а индивидуальные особенности человека, еще очень долго будут обладать фантастической стоимостью. Воспользоваться ими сможет лишь тот класс людей, который принадлежит к мировой элите. А это в свою очередь означает, что «когнитивное расслоение» будет закреплено не только социально, но и биологически, в предельном случае разделив все человечество на две самостоятельные расы: расу «генетически богатую», представляющую собой сообщество «управляющих миром», и расу «генетически бедную», обеспечивающую в основном добычу сырья и промышленное производство.

Метафорически это состояние было описано Гербертом Уэллсом в романе «Машина времени»: человечество будущего там оказывается разделенным на ангелоподобных элоев, благоденствующих во дворцах, и дегенеративных морлоков, обитающих на подземных заводах.

В действительности ситуация может быть даже хуже: современные «морлоки» с их интеллектом кретина будут неспособны на какой-либо внятный протест. Равным образом они постепенно потеряют умение выполнять хоть сколько-нибудь квалифицированную работу, и потому их способность к индустриальному производству вызывает сомнения.

Что же касается современных «элоев», то их будет, по-видимому, слишком мало, чтобы обеспечивать нормальное функционирование цивилизации. К тому же устремления «корпорации сверхлюдей», обладающих интеллектом порядка 200 единиц IQ, почти наверняка будут лежать вне сферы материального производства.

Здесь возможны два варианта развития. В одном случае происходит первичное упрощение – системная катастрофа с быстрой гибелью сначала культуры «элоев», а затем и «морлоков». В дальнейшем следует ожидать постепенного восстановления однопикового распределения IQ.

Во втором варианте, на наш взгляд, более вероятном, «элои» могут создать группу поддерживающих технологий, которые остановят деградацию культуры «морлоков» на сколько-нибудь приемлемом уровне. По крайней мере таком, который бы обеспечивал устойчивость и развитие цивилизации. Двухпиковое распределение интеллекта здесь, разумеется, будет сохранено, причем разрыв между пиками со временем начнет увеличиваться – однако уже не за счет деградации культуры «морлоков», которая будет надежно законсервирована, а за счет ускоренного развития культуры «элоев». «Морлоки» же превратятся в обычных людей, живущих обычной жизнью, практически не соприкасающейся с чуждой им «сверхкультурой».

Не следует считать данный прогноз чистой воды схоластикой. Транснациональные элиты в том или ином виде существовали во многих эпохах. Уже в Древнем мире образовалась тенденция к заключению браков в слое племенной знати, вождей и правителей – эти родственные отношения и определяли в значительной мере принципы тогдашней геополитики. Аналогичное явление наблюдалось в Средневековье, когда Европой фактически управляла родственная между собой англо-франко-скандинаво-немецкая наследственная элита. Конфликты внутри такой элиты были в основном конфликтами внутри единой «семьи» и, как правило, не выражали интересы более низких сословий. Характерен пример северского князя Игоря, который потерял в битве дружину, но спасся сам, поскольку являлся родственником своего противника, половецкого вождя Кончака.

А для более поздних времен можно привести следующий показательный факт: мальчик, родившийся от прусского офицера и еврейки на английском корабле, подплывающем к Лиссабону, стал российским министром иностранных дел (11). Имеется в виду граф Нессельроде, занимавший этот пост в течение сорока лет.

«Князьями» современного мира являются владельцы и менеджеры крупных транснациональных корпораций, ведущие финансисты, регулирующие потоки мировых денежных средств, интеллектуалы, занимающиеся геополитическим стратегированием, некоторые политики, сверхбогатые представители творческих, в основном «кинематографических» и «эстрадных», профессий. Постепенно смыкаясь между собой, они образуют господствующую мировую элиту – очень узкую прослойку людей, реально влияющих на масштабные экономические и политические процессы.

Корпоративные, в том числе биологические, интересы такой элиты будут, несомненно, выше национальных или государственных интересов среды, из которой она первоначально вышла.

Об этом же пишут и западные культурологи. «Первый еретический принцип правительства Третьей волны – принцип власти меньшинств. Он предполагает, что правление большинства, ключевой легитимизирующий принцип эры Второй волны, все больше устаревает. В расчет принимается не большинство, а (квалифицированное. – А.С.) меньшинство. И наши политические системы должны все больше отражать этот факт» (12).

Напомним, что под Третьей волной автор, в данном случае Э. Тоффлер, подразумевает информационное общество, а под Второй – общество индустриальное.

Диагностировать начинающееся расслоение можно по таким социальным параметрам, как доходы и потребление. Разрыв здесь весьма показателен. «Еще 40 лет назад заработки менеджеров (в Германии. – А.С.) были примерно в 30 раз выше среднего заработка граждан, сегодня они превышают его в 240 раз» (13). То же самое можно сказать и о других странах, тем более о России, где данный разрыв еще более акцентирован. Вспомним о многомиллионных доходах «звезд» Голливуда, «звезд» эстрады, «звезд» спорта. Причем если раньше протестантская этика, на основе которой возникло «общество потребления», требовала даже от самых богатых и влиятельных граждан личной скромности и умеренности в быту, декларируя, по крайней мере теоретически, мирской аскетизм, то теперь этот сдерживающий оператор практически не работает. Телевидение непрерывно демонстрирует нам роскошные виллы на побережье, средневековые замки или целые острова, принадлежащие новой элите, океанские яхты, личные самолеты, ювелирные украшения стоимостью в несколько годовых доходов среднего человека. Незаметно, вопреки всем принципам социального равенства, утвердилось в нашей жизни такое явление, как ВИП-обслуживание: особые залы в аэропортах, куда допускаются только избранные, особые авиарейсы, особые номера в гостиницах. То, что раньше являлось привилегией правительственных чиновников, которую еще можно было каким-то образом оправдать, ныне стало обычным ассортиментом нового класса, «другим», недоступным среднему гражданину образом жизни. Это уже никого не удивляет. Сверхдорогое, «элитное» потребление выставляется напоказ и тем самым легитимизируется как социальная данность. Из того же разряда и намерение концерна «Газпром» возвести себе высотный офис в Санкт-Петербурге. При этом деформация архитектурного облика города, построенного на горизонталях, никого не волнует. Важно утвердить свое собственное, «неземное» величие. Так фараоны в Древнем Египте возводили чудовищные пирамиды, чтобы наглядным образом обозначить свою божественную, надмирную сущность. Правда, тогда о правах человека еще никто не задумывался.

Складывается довольно стройная схема «постиндустриального рабства», имеющая универсальный (интернациональный) характер (14). На верхнем этаже иерархии располагаются «небожители», подлинные «элои», люди, которым «дозволено все». Образование/воспитание носит здесь штучный характер: няни, гувернеры, частные учебные заведения, частные учителя. Используются самые передовые образовательные стратегии. На второй ступени находятся зримая элита общества, «придворная знать», поддерживающая весь мировой кастовый механизм: политики, топ-менеджеры, банкиры, деятели науки, искусства. Образование здесь уже относительно. Речь, скорее, идет о чрезвычайно высоком, «элитном» профессиональном уровне. Впрочем, уже в силу своего положения эта каста обладает знаниями, недоступными более низким социальным слоям. Следующий этаж – специалисты узкого профиля: инженеры, клерки среднего уровня, мелкие менеджеры, программисты. Особенность этого уровня заключается в том, что его представители остаются, по сути, необразованными людьми. Знаниями за пределами своей специальности они, как правило, не обладают. Это уже не собственно образование, а лишь обучение определенным навыкам. И, наконец, цокольный этаж иерархии образуют носители самой низкой квалификации: участники индустриального производства и сферы обслуживания. О каком-либо образовании здесь уже говорит не приходится. Представители этой касты должны уметь лишь немного читать, немного считать и выполнять простейшие операции: нажимать кнопки, складывать кирпичи, оформлять некоторые документы. Все их культурные / образовательные запросы удовлетворяет рыночный механизм, поставляющий примитивные эстрадные «зрелища».

Собственно, это классическая структура общества, существовавшая и в эпоху рабовладения, и в эпоху феодализма. И если, вопреки иллюзиям равенства и свободы, еще недавно сиявшим в концепциях социализма и либерализма, она снова, с удручающим постоянством воспроизводится в начале когнитивной эпохи, значит, истоки ее – в природе самого человека, в природе мира, в глубинной сущности мироздания, рождающей раз за разом одни и те же социальные отражения.

Главный вопрос, который ныне стоит на повестке дня:удастся ли современным «элоям» и дальше владычествовать над «морлоками»? Сумеет ли «раса господ» накинуть на мир крепкую генетическую узду, стянув ее навсегда, или впереди нас ждут гигантские социальные катаклизмы, превосходящие по масштабам все то, что знал беспокойный ХХ век? Возникнет ли идеальный «новый порядок» или миллиарды «морлоков», воспламененные какой-нибудь очередной доктриной всеобщего равенства, пойдут на штурм поспешно возводимых сейчас твердынь Эдема?

Где та сила, которая была бы способна их удержать?

Приход больших обезьян

В конце ХХ века в массовой культуре западных стран возникла мода на ниндзя. Так называли воинов-шпионов средневековой Японии, которые, согласно легендам, обладали уникальным комплексом навыков. Ниндзя могли передвигаться стремительно и бесшумно, так что обычный человек не успевал за ними следить, владели приемами боя, позволявшими им побеждать многочисленных, хорошо вооруженных врагов, могли проникнуть в любой дом, в любую крепость, в любое охраняемое помещение. Укрыться от них было нельзя. «Ужас, летящий на крыльях ночи» поражал каждого, кто становился у него на пути. Конечно, сказания о легендарных, непобедимых воинах существовали у многих народов. Однако именно ниндзя, получающие свои способности не от волшебников или богов, а от земных, вполне доступных учителей, стали героями западного кинематографа.

Искусство не случайно характеризуют как «опережающую реальность». Средствами художественного прозрения ему иногда удается заметить то, чего еще не видит никто: онтологическую новизну, заслоненную повседневностью. Так Пикассо, обратившись к кубизму, начал деконструкцию мира задолго до философии постмодерна, «текучие образы» Сальвадора Дали опередили изменчивость и неопределенность современных социальных пейзажей, а Энди Уорхолл, конструируя свои спекулятивные инсталляции, вероятно, даже не подозревал о существовании термина «симулякр».

Фокусирование общественного сознания на воинах-ниндзя, главной чертой которых является комплекс «сверхчеловеческих» навыков, вероятно, свидетельствует о том, что время подобных существ наступило.

Тому есть объективные подтверждения. Вспомним высказанный ранее тезис об определенной самостоятельности техносферы. Большинство инноваций, возникающих в логике технического развития, должны быть гуманизированы, то есть приспособлены к человеку, иначе их будет трудно использовать. С другой стороны, у подобной гуманизации есть известные ограничения: технику нельзя сделать абсолютно «биологичной», ее нельзя упрощать без предела, не остановив сам прогресс, и потому необходим встречный процесс – технологизация человека, приспособление его к техническим новшествам, которые по мере цивилизационного продвижения становятся все менее и менее «естественными».

Судя по всему, этот второй ресурс, то есть способность адаптации человека к развивающейся техносфере, уже исчерпан. Современная техника достигла такой степени сложности и быстродействия, которая превосходит физиологические возможности стандартного представителя вида homo sapiens. Выше мы уже приводили впечатляющие примеры техногенных сбоев и катастроф, вызванных ошибками человека, и потому сейчас сошлемся лишь на мнение специалиста, считающего, что 80% инцидентов такого рода объясняются человеческим фактором (15). Причем никакое наращивание мер безопасности к улучшению ситуации не приводит. Во всяком случае затраты на них не сопоставимы с получаемыми результатами. Первые стремятся к бесконечности, вторые – к нулю. Динамика катастроф все равно нарастает. Безудержно увеличиваются их масштабность и частота.

То есть техносфера постепенно выходит из-под контроля. Дальнейшее рассогласование «человеческих» и «машинных» реакций грозит катастрофами уже планетарных масштабов. А это, в свою очередь, ставит вопрос о технологизации современного носителя разума, о синхронизации его биологических качеств с динамикой инноваций.

Естественным, эволюционным путем этого не происходит. Значит, потребуется искусственное, целенаправленное преобразование человека. Модернизация его теми биологическими технологиями, которые уже появляются.

Собственно, ничего нового мы тут не высказываем. Вся техносфера уже с момента своего зарождения представляла собой гипертрофию (и улучшение) многих человеческих качеств. Меч и копье являлись технологическим «продолжением» рук, нож и топор выполняли те функции, для которых недоставало силы ногтей, повозка, а затем механический транспорт ускоряли передвижение, письменность расширяла коллективную память до объемов целых тысячелетий. ХХ век если как-то и отличался от конфигураций предшествующих достижений, то только тем, что теперь надстраивались более сложные биологические процессы: появились аппараты искусственного дыхания, искусственного кровообращения, искусственная почка, биомеханическое протезирование конечностей. Причем здесь прослеживается выразительная тенденция: сближение и внедрение технопериферии непосредственно в человеческий организм. Это демонстрируют нынешние электростимуляторы сердца, вшиваемые в грудную клетку, искусственные клапаны, вены, артерии, сделанные из полимерных материалов, искусственные суставы, искусственные «заплаты» в гортани или кишечнике. Данная тенденция хорошо иллюстрируется эволюцией такого всем нам знакомого оптического приспособления, как очки, которые сначала представляли собой шлифованные драгоценные (полудрагоценные) камни, подносимые к глазу, далее превратились в «монокль» с держателями разного рода, затем стали парными, надеваемыми на переносицу, недавно редуцировались до линз, которые можно вставлять под веки, и, наконец, сейчас вытесняются рутинной хирургической операцией по подтягиванию роговицы. И, возможно, потомки будут с изумлением взирать на фотографии нашего времени, сочувствуя людям, вынужденным, чтобы видеть, носить на лице вычурное, тяжелое, неудобное оптическое устройство.

То же самое, вероятно, произойдет и с нынешней техникой. Операции по вживлению простейших чипов, позволяющих человеку непосредственно управлять компьютерами, начали производиться уже несколько лет назад. Первые результаты выглядят весьма перспективно: временной интервал между принятием решения и его техническим исполнением значительно уменьшается. Это, в свою очередь, увеличивает совместимость человека и техносферы, и потому «наступление машин», о котором когда-то писал Кевин Уорвик, будет продолжено (16). Теперь дело, как и в случае с клонированием человека, заключается только в удешевлении и повышении надежности этих биопластических операций.

Нет сомнений, что необходимый результат будет достигнут.

А катализатором такого процесса, как обычно, послужит война.

Мы уже говорили, что, несмотря на все гуманитарные нормы, выработанные человечеством, несмотря на все международные законы и установления, с какой-то роковой неизбежностью начинает сейчас разворачиваться громадный цивилизационный конфликт между Югом и Западом: между Миром ислама, добивающимся реального равноправия, и Атлантической цивилизацией в лице Соединенных Штатов Америки, пытающихся сохранить колониальное статус-кво. Со стороны Юга здесь используются глобальные террористические стратегии, опирающиеся на фанатизм и традиционно низкую в культуре ислама ценность человеческой жизни. Запад ведет войну классического «европейского типа», основанную почти исключительно на технологическом превосходстве.