>*<
Несколько дней прошло в муторной подготовке официального доклада для СГМ. Как и говорил когда-то Родионыч, победа в одном бою не означает победы в войне, а тут даже о бое говорить было рано, только о тактических задачах, которые позволили бы осудить работу центра.
Зато по вечерам в столовой не смолкали весёлые разговоры.
– Полетели они патрулировать, – рассказывал о своих подчинённых представитель ЮАР, который как оказалось, одно время курировал охрану национальных парков и заповедников. – Летят вдоль реки, жарко, скучно. Не знаю, кому из них в голову мысль пришла, они так и не признались. Купаться захотелось! Они геликоптер почти на воду опустили, чтобы он завис, а сами разделись – и с поплавка в воду попрыгали, все. Геликоптер вес потерял, автоматика подумала, что так и надо, и машина поднялась. Всего на два метра над водой.
– Это немного, – заметил Лёшка.
– А они в воде! И дно в двух метрах под ними! – весело и раздражённо объяснил негр. – До берега плыть далеко, и там что делать? На этих дураках одни плавки, а геликоптер ловить надо…
– Прошу простить, но дело очень серьёзное, – вошёл в столовую озабоченный У Ван. – Со мной связались из СГМ, пока частным образом, завтра придёт официальное распоряжение. Наша работа приостановлена…
– Что?! – вырвалось сразу у нескольких человек. – Почему?
– Пройдёмте в кабинет, лучше всё обсудить там. Всем вместе.
Когда все, встревоженные и ожидающие любых неприятностей, собрались в конференц-зале. У Ван тихо и спокойно, но с очень хорошо ощущавшейся внутренней силой, начал рассказывать последние новости.
– Вы все знаете, кто был среди заказчиков центра. И вопрос не только в частных договорах, но и в сотрудничестве с военными компаниями разных стран.
– Особенно моей, – поморщился американец. – Мы – главные спонсоры СГМ, а, как говорят русские, кто девушку обедает…
– Здесь замешаны правительства многих стран, да и некоторые руководители конторы. – У Ван говорил очень жёстко. – Но сейчас в основном пытаются действовать частные лица и хозяева финансовых империй – у них реальной власти больше, чем у формального руководства государств. За последний месяц давление усилилось в разы, произошло несколько нападений на свидетелей и даже следователей. К счастью, никто не погиб.
– И теперь мы должны отступить? Сдаться? – возмутились все. – Когда столько сделано, когда уже освобождены големы, остановлена работа центра?
– Нет, не сдаться! – У Ван оглядел всех. – Сейчас, как в первый день нашей работы, честно оцените свои силы и, если понимаете, что вы или ваши близкие слишком уязвимы, или есть иные причины выйти из группы – прошу удалиться. Вас никто не осудит, потому что положение очень серьёзное. Разумеется, подписка о неразглашении остаётся в силе – она в нашем положении защищает всех. На раздумья полчаса.
– Остаюсь, – откинулся в кресле падре Марко. – Я одинок, так что бояться могу лишь за себя, а моя жизнь в руках Господа. В моих же руках жизни многих человек. Если даже Господь простит, я сам себя не прощу.
– Остаюсь… Остаюсь… – зазвучало в зале и эхом отозвалось из угла, где по привычке расположились Виктор и тётя Аня.
– Спасибо! – поблагодарил всех У Ван. – Господа Агеевы, в сложившейся ситуации вы становитесь полноправными участниками группы, прошу занять места за столом.
Китаец подождал, пока они пересядут, и стал объяснять:
– СГМ и Международный суд юридически не подчиняются никому, хотя, как тут уже говорилось, в реальности слишком часто поддерживают наиболее сильные и богатые государства в ущерб остальным. Но если часть нашего руководства подвержена чужому влиянию, обо всех сотрудниках этого сказать нельзя, да и недавно избранный Генеральный Секретарь, господин Жан Ивеала, человек очень самостоятельный. Не скажу ничего неожиданного: он честолюбив и стремится противопоставить власть СГМ влиянию отдельных правительств. Поэтому Союз, как и Международный суд, очень заинтересованы в том, чтобы остановить действия центра и подобных ему организаций, причём сделать это показательно, нанеся удар и по своим политическим противникам. В то же время необходимо учитывать влияние правительств крупнейших стран, стремящихся продолжать подобные эксперименты, а также политиков и владельцев корпораций, желающих избежать обвинений в бесчеловечности.
– Это всё политические игры, – презрительно поморщился индеец.
– И мы оказались в самом их центре! – отрезал У Ван. – Вы должны знать расклад сил. Мы находимся в уникальном положении: наши действия могут повлиять не только на научные исследования, но и на мировую судебную практику. Официально суд над хозяевами центра как частными лицами отложен, создаётся видимость того, что всё готовы спустить на тормозах.
– Этого нельзя допустить! – возмутился Стэн.
– Перед нами выбор: обвинить несколько человек или саму идею! – У Ван встал, подчёркивая значение своих слов. – Я позволил себе заранее довести до своего руководства некоторые выводы из нашего доклада, и на их основе нам предложено осудить не отдельных людей, а всю деятельность по созданию искусственных людей или разума, а также подготовить к публикации все договоры как с частными лицами, так и с организациями, в том числе государственными.
– Это невозможно! – поразился Зеев Эйтан. – В истории не было подобных прецедентов, и…
– Были! – перебил его господин Йегер. – Вспомните Нюрнбергский процесс полтора века назад. Тогда осудили не отдельных людей, а идеологию нацизма. Смогли они – сможем и мы, цена отказа слишком большая. Господин У Ван, нам предстоит участвовать в подобном процессе?
– Да. Но наше положение сложнее: нам на работу дано всего четыре месяца. Завтра сюда приедут самые опытные и неподкупные, но малоизвестные в политических кругах юристы, приглашённые Международным судом в качестве независимых экспертов. Также нам предоставят все материалы по центру и аналогичным лабораториям.
– Аналогичным? – вырвалось у Мишки.
– Да. – Ответил не китаец, а Стэн. – Вы подняли не просто волну, а цунами, и теперь нам нужно совладать со всем этим. Простите, господин У, что перебил вас.
– Ничего, сейчас у нас неформальная беседа. Господин Дюбуа, вы можете разместить здесь ещё пятнадцать-двадцать человек?
– Да, но остальным придётся потесниться. – Мишель, казалось, обрадовался таким изменениям.
Когда все уже расходились по своим комнатам, Мишель попросил Родионыча и Мишку с Лёшкой зайти к нему. Увидев, что он говорит с парнями, тётя Аня подошла и очень растерянно спросила:
– Господин Дюбуа, я понимаю, насколько важно всё это, и… разве моё мнение что-нибудь значит? Здесь собрались лучшие умы, а я…
– Значит! – негромко и неожиданно властно ответил услышавший её вопрос У Ван. – Потому что лучшие умы и лучшие люди – не одно и то же. Считайте себя присяжными, а оформление решений «птичьим языком» юриспруденции оставьте другим.
– Не волнуйся, мам, – обнял её Мишка. – Нам нужно судить по совести, а это в законах не оформлено, господин У прав. Иди спать.
Мишель дожидался парней и Родионыча в своей комнате, на удивление крохотной и скудно обставленной для жилища не то что богатого аристократа и владельца усадьбы (все уже знали, что это поместье предоставлено Римскому клубу самим Мишелем), а даже обычного безработного. Единственным признаком статуса хозяина был современный пульт у большого экрана, на который транслировались данные с камер и другой охранной аппаратуры.
– Садитесь на кровать. – Хозяин немного смущённо улыбнулся. – Не представляю, как размещать ещё и юристов, и так уже всё занято. Придётся по трое в комнате всех селить. Иван Родионович, я хотел проконсультироваться у вас, завтра уже не получится. Сегодня мне из Франции звонил кузен Али, он знает, что вы здесь, и просил, чтобы вы дали рекомендацию вот этому человеку, желающему усыновить голема.
Родионыч, взглянув на анкету, улыбнулся, а Лёшка, не выдержав, рассмеялся:
– Пашка всё же настоял на своём? Молодец!
– Одно «но». – Мишка был сдержаннее. – Он хороший человек, но обычный прасовец, и я не знаю, насколько грамотно сможет общаться с таким ребёнком.
– С этим всё решаемо. – Мишель был рад словам Родионыча. – Первые месяцы они проведут в санатории под наблюдением специалистов, да и потом психологи за ними присмотрят. Значит, хороший человек?
– Да! – Все трое ответили одновременно.
>*<
Юристы приехали к вечеру следующего дня. Было их пятнадцать человек – спокойных, собранных и на первый взгляд совершенно ледяных людей. После ужина они созвали всех в ставший теперь тесноватым конференц-зал. У Ван представил приехавших и дал слово руководителю, господину Нейбауэру.
– Добрый вечер. – Худой седой австриец наклонил голову в формальном приветствии. – Мы ознакомились с результатами вашей работы и считаем, что она должна быть положена в основу нашей дальнейшей деятельности. Я имею в виду ту её часть, которая касается определения големов как полноправных людей. Эти выводы следует совмещать с нормами Римского стату́та, который, хотя и принят почти век назад, до сих пор ни разу в полной мере не применялся.
Лицо юриста на мгновенье изменилось, и всем стало понятно, что это самое неприменение статута он считает жесточайшим личным оскорблением и сделает всё, чтобы использовать статьи документа по максимуму. Австриец же продолжал:
– В нашем распоряжении очень мало времени, кроме того вы, являясь специалистами в своих областях, не знаете юридических особенностей. Поэтому мы с коллегами предлагаем следующий метод работы: совместное изучение предоставленных материалов, далее специалисты обосновывают своё мнение по касающимся их отраслей науки вопросам, представители религий и присутствующие здесь опекуны малолетних аналитиков высказываются о моральной стороне изученного, а мы формулируем общие выводы. Хочу сделать два предупреждения. Первое: предоставленные материалы могут негативно повлиять на психическое состояние, поэтому вы должны хорошо оценивать свои силы. Второе: из-за ограниченного времени мы вынуждены рассматривать только наиболее серьёзные из документально подтверждённых преступлений. Все согласны? Тогда, если господин У Ван не против, предлагаю начать работу завтра в девять утра. Первый эпизод – деятельность русского филиала центра. Свидетелей прошу быть готовыми давать комментарии к рассматриваемым материалам. На этом всё.
>*<
Следующие дни аналитическая группа изучала собранные Львом Борисовичем документы, слушала рассказы Лены, Лёшки и мальчишек и смотрела сделанные при штурме и в первые дни после него видеозаписи, определяя, под какие из статей и параграфов Римского статута подпадает деятельность филиала. Иногда работу приходилось прерывать – у людей не выдерживали нервы, особенно у пожилого падре Марко. А вот тётя Аня, обычно готовая расплакаться из-за любой мелочи, теперь была холодно-отстранённой, только иногда после заседания украдкой доставала сердечный аэрозоль, да ещё старалась почаще обнимать мальчишек, Лену, а то и обоих парней. Виктор, мрачный и как-то сразу похудевший, перестал подшучивать над сыном, поглядывая на него и Лёшку не то чтобы с пиететом, но с заметным уважением. Мальчишки оставались спокойны и оживились только раз, на кадрах штурма – им это было просто интересно, как любому, наверное, пацану в мире. Но увидев свою лабораторию и самих себя, а главное – братьев, – они резко побледнели и больше в этот день не улыбались, лишь сжимали в кулаках оставшиеся от братьев крохотные игрушки. Лена же, глядя на падающих под пулями бойцов конторы, думала, скольким людям обязаны жизнью и она, и мальчишки, да и вообще все големы, и даже та развязная медсестра.
– С русским филиалом всё, – объявил Нейбауэр. – Господин Дюбуа, теперь ваша очередь.
– Русский филиал являлся только экспериментальной площадкой, – негромко заговорил Мишель. – В нём велась разработка методов создания големов, хотя уже намечалась специализация на «компьютерах». Также там, как официально, так и тайно разрабатывали тренажёры-аватары, ну и, в рамках «обкатки» големов-«компьютеров», принимали тайные заказы на научные исследования по космической программе. Это объясняется условиями в стране. В России никогда не было такого большого внимания к плотским утехам, по крайней мере, это не могло стать основой для бизнеса; обычные роботы вполне удовлетворяли большинство заказчиков. Французский филиал, работавший на всю Западную и Центральную Европу, имел иную специализацию и намного бо́льшие мощности, к тому же был доступнее для потенциальных заказчиков. В нём упор делался на создание уже существующих «моделей» – некоторого числа слуг-«муравьёв» и, в намного бо́льших масштабах, «секс-кукол» в нескольких вариантах, в основном взрослых, но также и несколько десятков подростков, и даже почти младенцев. В отличие от русских, эти «куклы» преимущественно с сохранённой личностью – заказчики центра хотели получить максимум удовольствия. Не обольщайтесь, среди особых заказчиков были и русские.
Мишель ненадолго замолчал, делая вид, что пьёт воду, но руки у него заметно дрожали.
– Также в французском филиале велись эксперименты по созданию големов с химерной, собранной из геномов нескольких доноров, ДНК и с не имеющими прототипа телами. Это направление стало развиваться именно у нас и относительно недавно. В документах Лефорта о нём есть лишь смутные упоминания. Его записи оказались ценны в другом: они давали привязку к местности – рядом с известным горнолыжным курортом во Французских Альпах, на границе с Швейцарией. Комплекс пансионата для сотрудников центра был построен на месте бункера двадцатого века, о котором не помнили даже местные жители, и маскировал расположенные в нём лаборатории.
На экранах возник открыточный пейзаж: просторные трёхэтажные здания, поднимающиеся по склону заросшей лесом горы, перед ними извилистый серпантин дороги и живописное ущелье с посвёркивающей где-то внизу бурной рекой.
– Как видите, место не вызывало подозрений, – кивнул на экран Мишель. – Официально научный центр и связанный с ним завод по производству медтехники находились в Эпинале. Не вызывали подозрений и часто посещавшие пансионат известные люди: рядом популярный курорт, там всегда много состоятельных отдыхающих. В реальности многие гости являлись посредниками или заказчиками и вывозили на своих вертолётах готовых големов, а то и развлекались с ними на месте.
– Такое расположение создаёт трудности для штурма. – Родионыч профессиональным взглядом оценивал мирный вид.
– Вы правы. Но, как и всюду, там имелись и свои плюсы. Во-первых, никто и никогда не обращает внимания на вертолёты – их там, наверное, больше, чем мобилей на шоссе. Во-вторых, мы подняли старые документы и смогли найти подробные планы бункеров. Аналитики выяснили, что центр не давал серьёзных заказов строительным фирмам, следовательно, перепланировку помещений не проводили. Ещё одним плюсом стало то, что наши хакеры нашли уязвимости в системе защиты этого филиала, и во время штурма нам не пришлось вскрывать двери – их заблокировали в открытом состоянии. Но в остальном всё оказалось сложнее.
Красивая картинка сменилась ночной темнотой, бьющими с зависших над зданиями вертолётов лучами прожекторов, мельканием тёмных фигур, по ушам ударил приглушённый в записи, но всё равно оглушающий грохот автоматных очередей.
– У охраны было устаревшее, но очень хорошее огнестрельное оружие, которое, по-видимому, хранилось в своё время в тайниках бункера, – комментировал Мишель. – Боеприпасы к нему уже современные, продажа их частным организациям запрещена, но, как известно, любой запрет можно обойти.
Лёшка, не замечая, как напряглись мышцы и что мозг автоматически переводит когда-то записанные в него слова французского языка, смотрел на экран, инстинктивно слегка отклоняясь от возможных ударов и выстрелов. Снова пришло испытанное во время штурма чувство «только здесь и сейчас». Рывок от вертолёта к углу белого здания, выбитая дверь, испуганный вскрик не ожидавшей ночных гостей пожилой женщины, хлёсткий приказ знакомого голоса: «На пол!», бег по коридору, железная дверь, такая же, как в «его» филиале, плавные движения взрывника, отступление за угол, мягкий хлопок взрыва и… пулемётная очередь вдоль коридора.
– Все целы? Давайте робота!
По узкому коридору, сдирая щепу с дубовых панелей, прополз большой бронированный «краб», держа перед собой тяжёлые щиты и отвлекая на себя управляемый автономной программой пулемёт. Из-под ног броневика скользнул «детка» – «крабик»-минёр – шустро подкатился под пулемёт и подорвался, перебив питавшие его компьютер провода.
– Вперёд! Вперёд!
Теперь первым полз робот-броневик, прикрывая собой людей и транслируя на щитки их противогазов происходящее в сером бетонном коридоре. Распахнутая дверь, выстрелы из автоматов, резкое, едва уловимое глазом движение манипулятора «краба», крик боли и глухой удар. Лестничная клетка, узкая и крутая, и чёрная дыра лифтовой шахты.
– Робот не пройдёт! Щиты!
Люди молниеносно снимают с робота массивные листы бронещитов, но к лестнице не спешат, пускают маленького «крабика». Всё чисто, только наспех поставленная растяжка.
– Ждут внизу, человек двадцать, двери в бункер закрыты, – докладывает оператор робота. – Позиция у них хорошая, оружие – автоматы и пистолеты. Пулемётов нет.
– Кем закрыт бункер? – бросает знакомый голос.
– Нашими, чтоб те не глупили.
– Идеальная мышеловка. Газ!
– Не поможет, у них противогазы.
– Тогда прорываемся. Вперёд!
Бег по узкой бесконечной лестнице, чьё-то, неосознанно брошенное матом сожаление, что нельзя использовать светошумовые гранаты – в такой тесноте они могут и убить, и тогда операция окажется бессмысленной. Низкое, довольно просторное – квадратов сорок – помещение, яростная схватка, в основном рукопашная: в комнате стрельба опасна для самих стрелков, к тому же у штурмующих на самом деле хорошие щиты. А вот пистолеты идут в ход, пули в них мягкие, не рикошетят.
– У нас обмундирование хуже было, – раздался рядом еле слышный, да и то лишь Лёшке, вздох Родионыча.
Тела на полу – кто-то словил ампулы парализатора, а кто-то и пули. Тяжёлая старинная бункерная дверь, потрескивающая перебитая проводка нового пульта управления.
– Дверь заблокировало, дистанционно не открыть.
– Где Жан? Работай!
Кто-то возится с раскуроченным выстрелами пультом, долго, очень долго. Остальные пока перевязывают раненых и упаковывают в ручные и ножные «браслеты» бесчувственных охранников.
– Готово! Наши до обрыва связи успели пустить в вентиляцию сонный газ, слабый, но надо спешить, пока никто не помер.
Коридоры, просторные и крохотные помещения, редкие тела потерявших сознание учёных на полу, потом мрачные спальни големов: ряды одинаковых кроватей, на них одинаковые люди – отдельно дети, отдельно взрослые.
– Первая группа – смо́трите за врачами. Вторая и третья – охрана големов. Четвёртая и пятая – ищем и охраняем лаборатории. Остальные – следите за этими сволочами, вдруг очухаются. Вперёд!
Снова коридоры, поддающиеся обычному штурмовому тарану двери, просторное помещение.
– Господи! – тихо выдохнула никарагуанка. Мишель с совершенно бесстрастным лицом (и не поверить, что это он на экране то отдаёт приказы, то бессознательно матерится в такт бегу, то наотмашь бьёт начавшего приходить в себя охранника) негромко и слишком ровно объяснил:
– Здесь как раз и была генетическая лаборатория, а это их экспериментальные образцы.
В мутноватой жидкости родильных камер и шаровидных и непривычно прозрачных искусственных маток плавали живые, но немыслимо изуродованные эмбрионы, младенцы, даже дети лет двух-трёх.
– Результаты их исследований, – продолжал комментировать Мишель. – Десять камер у дальней стены – окончательный вариант.
Изображение приблизилось, на экране появились тонкие, сказочно красивые фигуры подростков – ещё полусинтетические девочки и мальчики.
– В отличие от большинства големов они созданы из химерной ДНК и напечатаны с помощью тридов на основе виртуально рассчитанного генома. Им тогда было всего полтора месяца. Учёные замедлили процесс развития, дети должны появиться через месяц. Психически и физически нормальные, не стерильны, первые полностью искусственные люди. Остальные… Нежизнеспособны вне камер, большинство не имеет развитого головного мозга: учёные исследовали только формирование тел из химерной ДНК. Но были и с полноценным мозгом. Всего в лаборатории, не считая тех десяти, двадцать три ребёнка. Ещё около полусотни тел, в том числе с полноценным мозгом, мы обнаружили в морге лаборатории. – Мишель снова взял стакан с водой и, немного успокоившись, закончил: – Все обнаруженные в этом филиале документы прилагаются.
– Спасибо вам, – с особым выражением произнёс У Ван. – Объявляю перерыв на час. Мишель, я сам распоряжусь о кофе.
Отчёты учёных этого филиала рассказали ещё об одной стороне исследований. Если в русском отделении центра проводились эксперименты по лечению неврологических заболеваний – на големах-образцах, – то во французском изучались генетические уродства: создавались эмбрионы и младенцы с интересующими учёных мутациями и потом лечились разными способами.
– Зачем? – Голос женщины-генетика дрожал. – Зачем? Для этого давно используют компьютерные модели.
– Модель – не реальный, лежащий в холодильнике образец, – с холодной ненавистью ответил индеец и чуть изменившимся тоном, видимо, цитируя кого-то, произнёс: – Модели никогда не будут давать того опыта, который даст опыт над реальными образцами. Не стоит быть гуманным чересчур радикально. Они не живые люди, у них только биологические процессы сходны.
– Стремление сначала сделать, а потом уже думать, как быть с жертвами, кажется, характерно для многих учёных, – тихо сказал Виктор. – Научное любопытство ценнее всего. И ведь эти… сволочи на самом деле разработали уникальные методы лечения! И одновременно – генетическое оружие.
– Вы правы, всё зависит только от того, как использовать знания, – тяжело вздохнул американец.