>*<
То ли люди уже понемногу втянулись в рабочий ритм, то ли подействовала довольно оживлённая беседа за русским столом, но в этот раз в столовой не было той тяжёлой атмосферы, которая так угнетала в первые дни.
– Вы позволите посидеть с вами? – подсел к русскому столу индеец. – Я слышал, вы, Шери, говорили о своих собаках? А вы, Виктор, вчера рассказывали о рыбалке. А на охоту вы ходили? Охотничьи собаки у вас были?
– Раньше охотился, на птицу, – подтвердил Виктор. – А вот собаки не было. Как-то не получалось завести. Когда на десятом этаже живёшь, большую собаку держать – только мучить. А после переезда уже и не охотился. Да и времени на собаку у нас не оставалось, хотя все хотели.
– А теперь держите? Сразу нескольких?
Мальчишки стали наперебой рассказывать, как они спасали щенков от страшного человека из леса, и какие щенки стали большие и умные. Индеец с искренним интересом слушал рассказ, иногда бросая понимающие взгляды на Виктора и Мишку. Потом улыбнулся ребятам:
– Вы очень смелые люди. И надёжные. Вашим собакам повезло, что у них такие друзья.
– А у вас есть собаки? – с любопытством спросил Шери.
– Есть, Фрам. Хороший пёс. Мы с ним часто бываем в лесу и на реке, иногда охотимся.
– Расскажите! – насели на него мальчишки.
– С удовольствием. Я и подошёл к вам похвастаться им. Он у меня уже пожилой, воспитанный. А когда был молодым, много весёлого творил. Воду любит. Ещё щенком был, пошли гулять. Он глупый, хотел по воде пойти – не видел реки до этого. А там глубоко от самого берега. Он полностью под воду ушёл. Я испугался, что утонет – вода в уши попадёт, и всё. А он вынырнул, и на берег ни в какую. С тех пор в каждую лужу лезет, прямо амфибия.
Индеец сдержанно и одновременно очень искренне рассмеялся.
– А потом мы с ним на реку поехали. Ему ещё года не было. Я отвернулся – а Фрама нет. Я и в лесу искал, и вдоль берега несколько километров прошёл – нет нигде. И искать уже времени не осталось – я на полдня с работы отпросился. На следующий день поехал искать. Снова и по лесу ходил, и по реке. Выхожу на поляну, а там рыбаки, уже несколько дней как живут, лосося ловят. Я к ним: «Собаку не видели? Большой, лайка русская, молодой совсем». Они смеются: «Пришёл вчера, рыбу выпрашивал, и сам, как лосось, в реке плавал. И сейчас где-то рядом. А где он?»
Я оглядываюсь – видно, только что здесь был. Смотрю, на краю поляны несколько брёвен, а из-за них глаза сверкают и уши торчат. Спрятался Фрам, а сам ещё глупый, не понимает, что по ушам его любой найдёт. Как я его оттуда выманивал! Рыбаки даже подумали сначала, что я его бил, и потому он убежал. Потом поняли, что к чему, смеяться стали: «Человек собаке служит. Кто тут хозяин?» Лосося дали. Я его на рыбу и выманил.
– Долго его ругали? – встревоженно взглянул на собеседника Митя.
– Нет. За уши оттрепал, и всё. Дурной он был, молодой.
– А ещё что расскажите? – попросил Митя. – Если вам не трудно.
– Собакой хвастаться приятно, – снова сдержанно улыбнулся индеец. – Хитрый он. Смелый, меня защищал, было, и от медведя.
– Настоящего? – У Шери разгорелись глаза.
– Настоящего, но маленького. Подросток к дороге вышел, а Фрам на него кинулся. Я еле успел его за ошейник поймать. Медведь с испугу в лес, а Фрам долго успокоиться не мог.
Индеец посмотрел на восторженные лица мальчишек и немного скептические – Виктора и Родионыча. Смотрел спокойно, не отводя взгляд и показывая, что не врёт, как, бывает, привирают охотники.
– Барибал был? – спросил Виктор.
– Да, барибал.
– Верю. У нас так бурые к людям выходят, подачку просят. Давно запретили и устраивать помойки рядом с рабочими посёлками, и подкармливать медвежат, а всё равно кто-то да и прикормит пестуна, – вздохнул Виктор, неосознанно подстраиваясь под манеру речи собеседника. – Потом для всех беда, если медведь к людям привыкнет. Ваш Фрам хороший пёс.
– Хитрый только, – непонятно усмехнулся индеец. – По зиме я в лесу люблю на лыжах ходить. На ваших, русских, широких. У меня в предках русские были, ещё до того, как вы нам Аляску продали. Я и русский потому учить стал, и собаку русскую завёл. И лыжи ваши охотничьи выписал. Хорошо по снегу ходить. И в лесу зимой хорошо. Целый день ходить можно. Но когда обратно в хижину возвращаешься, тяжело. Лыжи словно свинцовые. Иду, еле ноги передвигаю. И думаю, как там Фрам? Совсем, наверное, устал: то впереди бежал, а теперь за спиной плетётся. Оглядываюсь, а он…
Индеец сделал паузу, подготавливая слушателей, и закончил:
– Он не идёт. Он всеми лапами на лыжи встал и едет. А я и себя, и его везу!
Мальчишки звонко рассмеялись, взрослые просто заулыбались, представив хитрого усталого пса.
– Вы о свинцовых лыжах говорили, – улыбнулся собеседнику Виктор. – А я другое вспомнил. Я только работать на заводе начинал, учеником ещё. Сборочные линии программируемые, да и триды уже появились. Но была и мастерская со старинными ручными станками – на них редкие детали делали, по спецзаказу. Мы там любили работать, если время было. И бригада подобралась весёлая, парни любили подшутить. И вот один из наших коробку пластиковую под свинец покрасил. Несёт, согнулся весь от «тяжести». И на нашу программистку прямиком. Да так с надрывом: «Уйди, уроню сейчас!» Программистка девчонка мелкая, метр с кепкой. Но как увидела, что он свинцовую чушку на неё ронять собрался, так с места на шкаф запрыгнула, двухметровый. Жаль, видеокамер рядом не было. Как мы её потом снимали! Она, оказывается, ещё и высоты боялась.
Рассказ Виктора слушали все. Учёные, политики и священники знали многое. Но вот такие рабочие байки, да и вообще общение с простым инженером было для них редкостью, возможно, даже большей, чем встреча с медведем.
>*<
Когда утром все расселись за столом, У Ван кивнул представителю США, который со вчерашнего дня ожидал разрешения высказаться.
– Вчера мы обсуждали вопросы киборгизации големов, и вы доказывали, что это невозможно. Но есть ещё один путь! – эмоционально заговорил американец. – Почему все вы держитесь за представление, что мозг будет обладать человеческой личностью? Он – уже другое существо, не связанное с телом, никогда его не знавшее. Вы же сами говорили, что мозг пластичен. Значит, он приспособится к иному существованию, поймёт сигналы имплантов. Зато человек, вернее, постчеловек тогда обретёт недоступные до сих пор возможности: замену тела, пользование аватарами, огромную силу и скорость. Да и нормально контролировать технику сможет. Вспомните жалобы господина Капустина на планшет.
В зале раздались смешки – все уже знали об «этой скотине», да и сами часто страдали от чувствительной к внешнему воздействию «умной» техники.
– И окажется катастрофически зависимым от заводов, источников электроэнергии, ремонтных мастерских, да и уязвимым для постороннего влияния! – раздражённо возразила Катя. – Вы можете сказать: сколько в поместье роботов – слуг или охранников?
– Э-э… – Американец замялся. – Я, кажется, ни одного не видел.
– Верно! – хмуро улыбнулся ему сидевший рядом с Катей Мишель. – Ни одного робота, ни одного дрона, ни одной автономной камеры, не контролируемой человеком! Знаете, почему?
– Не любите прогресс? – усмехнулся американец.
– Нет, не поэтому. Для взлома всей автоматической системы охраны нужен, в идеале, один специалист, а для подкупа одного человека – несколько профессионалов. В центре знали об этой уязвимости, поэтому во всех филиалах была именно живая охрана, хотя они и пользовались дронами и программами управления ловушками. И присутствующие здесь могут вам рассказать, в чём разница, когда ты противостоишь даже самой совершенной технике, или человеку. И большинство големов созданы без вживления имплантов в мозг: заказчики хотели безграничной верности, которую невозможно вызвать ни одним имплантом, а вот превратить голема с имплантами в «управляемую мину» может даже очень посредственный хакер. Импланты сделают киборга не сверхсуществом, а потенциальной марионеткой, чьи действия даже не зависят от его желания.
– Вопрос не только в потенциальной зависимости киборга от постороннего воздействия, – заговорил У Ван. – Благодарю коллег за работу и вынужден просить разрешения взять слово на правах обычного докладчика. Господин Дюбуа, на время передаю вам свои полномочия руководителя заседания. Вы позволите?
Мишель молча кивнул.
– Спасибо. Я занимался вопросами искусственного интеллекта. Выводы моей научной группы применимы и к обсуждаемой нами проблеме. Сейчас мы рассматриваем, по сути, создание сильного искусственного интеллекта, то есть личности в широком смысле слова. Такая личность не равна программе: она осознаёт мир, взаимодействует с ним по определённым нормам – не только объективным, логическим, но субъективным, эмоциональным.
– Эмоции совершенно не обязательны для разумного существа, – влез американец. – Есть множество примеров, когда люди не обладали эмоциями и при этом являлись развитыми личностями.
– Позвольте продолжить! Создавая искусственную личность, мы неизбежно опираемся на наше собственное представление о ней.
– Мы создаём их, как Бог нас – по собственному образу и подобию, – вставил отец Иоасаф.
– Скорее это мы создаём богов по своему образу, – едко парировал Мишка.
– Сейчас не время для религиозных споров, но ваши замечания правильны, и ваше, Михаил, полностью объясняет всё происходящее. – У Ван едва заметно наклонил голову, вроде бы выражая уважение к психологу, но в то же время намекая, чтобы тот не провоцировал ненужный спор. – Это «закон кенгуру», как шутят некоторые.
– Вы о том, что «кенгуру» значит «не знаю»? – усмехнулся американец.
– Нет, не об этой байке, а о хорошо известном факте: ни один учёный до открытия Австралии не мог представить себе сумчатых животных. Господин Капустин?
– Да, я подготовил справку. – Стэн дружески улыбнулся китайцу. – Так получается, что все созданные нашей фантазией существа – химеры, собранные из «запчастей» уже известных существ.
– И что из этого? – не сдавался американец. Не из-за плохого характера. Кажется, он на самом деле хотел выявить все зацепки, всё, о чём можно забыть в спокойной беседе, и выбрал себе роль эдакого «адвоката дьявола».
– Мы не можем создать не-человеческую личность. Мы можем или повторить себя, или лишить её каких-то качеств, но не наделить новыми.
У Ван кивком поблагодарил Стэна и вывел список эмоций:
– Основной аргумент сторонников создания безэмоциональной личности: эмоции мешают развитию интеллекта. Изучение роли эмоций идёт уже давно, но обыватели результатов не знают. А они таковы. Все эмоции выработаны нами в процессе эволюции и являются не «ошибкой природы», а мощнейшим средством коммуникации и выживания вида в целом, напрямую связанным с развитием интеллекта. Разум и чувства находятся в жёсткой сцепке, и, создавая новую личность, мы вынуждены это учитывать. Если мы лишим такую личность человеческих свойств, заставив при этом выполнять наши задания, она с ними просто не справится – у неё будут иные критерии деятельности. Но это теория. Сейчас мы говорим о живом мозге, который будет развиваться по известным нам законам. И будет не в состоянии удовлетворить потребности, присущие интеллектуально и эмоционально развитому человеку. Это практический вопрос: такая личность станет, пусть даже неосознанно, противиться нам. Если же она не будет иметь присущих нам эмоций, у неё не будет стимула соблюдать наши нормы. Не считать же таким стимулом страх за свою жизнь? Тогда мы вернёмся к первоначальной проблеме нового рабства и уподобимся сотрудникам центра.
– Это, как вы сами сказали, этический вопрос, – заметил кто-то из экспертов, – а мы пока рассматриваем практические стороны проблемы.
– Верно. – У Ван с лёгкой усмешкой пролистнул список на экране. – Прошу обратить внимание: мы рассмотрели все практические стороны создания големов. Или у вас есть какие-то вопросы? Господин Дюбуа, вы согласны продолжить руководство заседанием?
– Вряд ли я смогу в полной мере выполнить вашу работу, – улыбнулся Мишель, и всем стало понятно, что эта двойная рокировка была только игрой, которая позволила У Вану высказать свои соображения, не будучи стеснённым официальным положением.
– Вы хотите подвести итог? – поинтересовался англичанин. – Но мы не рассмотрели огромное число вопросов. Никто не вспомнил о самом простом случае – увеличении мускульной силы големов без изменения физиологии. Насколько мне известно, наш мускульный КПД в несколько раз меньше, чем у шимпанзе. Мы за тысячелетия цивилизованной жизни потеряли врождённые способности, и их нужно вернуть. Знаю, что подобные опыты уже давно проводятся военными и, кажется, с определённым успехом.
– Вы повторяете общее заблуждение, – негромко, с едва уловимым испанским акцентом, сказала невысокая, худенькая и почти седая женщина. – Наша кажущаяся слабость – наша реальная сила.
– Как так, сеньора Кано́? – вырвалось у немца.
– Природа ничего не даёт даром, и здесь уже говорили, что ночное зрение помешало бы развитию мозга. Так же и с мускульной силой. Есть жёсткая закономерность: чем больше физическая сила животного, тем меньше развит головной мозг. У самых крупных из известных нам сухопутных динозавров головной мозг был меньше, чем у современной кошки. У млекопитающих изначально объём мозга пропорционально больше. У приматов – тем более.
– Не забивайте нам голову палеонтологией! – вспылил англичанин. – Говорите по делу.
– Я так и говорю. Мозг у человека – основной потребитель энергии. Чем больше и сильнее мышцы, тем больше для них требуется пищи, и тем меньше её получает мозг. Во всех мифах, легендах, современных фильмах это уже стало штампом: большой и сильный практически всегда не очень умён.
– Вы считаете, что хлипкие «головастики» из побасенок об инопланетянах лучше? – недовольно поинтересовался англичанин.
– Нет. Но опыты военных направлены на решение только одной задачи – создать сильного солдата. Про интеллект там ни слова не говорится. Солдат, уж простите, рассматривается командованием только как послушная и сильная «машина для убийства». В центре создали и такую «модель» голема – две линии «муравьёв».
– А «лепонты»? – вырвалось у кого-то.
– Присутствующий здесь Алексей Лефорт – не «силач», а гармонично развитый, абсолютно здоровый человек, – негромко и зло ответил Мишка.
– Но можно изменить пищеварительную систему и… – начал было Штейнер.
– Я повторяю: природа ничего не даёт даром! Создать одновременно максимально сильного, быстрого, умного и выносливого человека нельзя, нужно выбирать что-то среднее. И мы с вами и есть это среднее! Создайте доступную для всех медицину, образование, возможность приложить свои силы, уважайте каждого человека – и получите то, о чём мечтаете!
– Благодарю вас! – с нажимом произнёс У Ван, давая понять, что спор затягивается и уходит от основной темы. – Что мы могли упустить?
– Да вроде бы всё, – неожиданно сказал Шери, и все удивлённо обернулись к нему. – Можно мне подвести итог?
– Прошу вас, коллега, – без тени иронии ответил китаец. Шери внимательно посмотрел на присутствующих и заговорил очень ровным, бесстрастным тоном:
– Спасибо. Выгоды при создании големов перечёркиваются затратами на их создание и обучение, неизбежными психическими и умственными заболеваниями у значительного числа големов. Также человечество окажется полностью зависимым от технологий, что во много раз уменьшит выживаемость вида. Создание киборгов не выгодно, потому что они фактически не смогут выполнять те функции, для которых их хотели использовать. Функционирование отдельно существующего мозга возможно, но опять же зависит от высоких технологий и приведёт к неизбежным психическим срывам заключённой в «консервной банке» личности. В этом случае нормой, видимо, будет частичное сумасшествие, а не адекватная личность. Перенесение информации в мозг имеет непреодолимые ограничения. Перенесение личности из одного мозга в другой – невозможно в принципе. Следовательно, – очень ровно закончил Шери, – создание любого вида големов может окупиться исключительно при использовании их в качестве рабов для выполнения узкого спектра задач, с уничтожением по мере выработки ресурса.
– Ничего себе! – тихо присвистнул кто-то, поражённый равнодушным отстранённым тоном мальчишки. – Вас совершенно не волнует судьба других големов?
– Волнует! – Шери покатал ладошкой по столу свой стилос, потом поднял взгляд на спрашивающего. – Очень волнует! Но сейчас мы говорим не об этом, а о материальной пользе от големов как от… нового ресурса. Его использование будет выгодно при условии, скажем так, полноценной эксплуатации и полной утилизации отработанного оборудования. Цена озвучена, и не мне решать, согласны ли вы на неё.
Звонкий мальчишечий голос так контрастировал с произносимыми им словами, что всех пробрало морозом. Цена – так нельзя говорить о человеке, а они обсуждают именно это: какую экономическую выгоду принесёт жизнь ещё не созданных людей?
– Спасибо вам, Шери, – очень мягко сказал У Ван. – Вы полностью подвели итог двух дней работы. На сегодня, как мне кажется, обсуждение стоит считать оконченным. Насколько понимаю, заинтересованные в изучении следующих пунктов нашего списка хотят продолжить разговор после ужина?
– Да! – Катя намеренно громко хлопнула крышкой блокнота. – Очень прошу присоединиться к нашей группе супругов Лефортов, Михаила Агеева и мальчиков. Господин У, прошу вас назначить заседание на завтра на два часа дня.
– Шери! – Тётя Аня кинулась к мальчишке, едва все начали вставать со своих мест. – Шери, родной, успокойся, всё хорошо.
– Я не волнуюсь. – Он, как и его братья, был бледен, но внешне почти равнодушен. – Это на самом деле цена нашего существования.
– Нет! – Лена, чуть покусывая губу, чтобы не заплакать, обняла его. – Нет!
– Решаем не мы, – тихо сказал Анри. – Решают люди.
Митя молча перебрался в своё кресло и даже не отреагировал на попытку Мишки расшевелить его, попросив:
– Прости, но мне нужно подумать, это всё очень сложно. Катя! Вы не дадите мне вот эту статистику? – Он подъехал к чешке и показал ей записи в своём блокноте. Женщина молча кивнула, соглашаясь.
– Аня, всё хорошо! – Виктор безуспешно пытался успокоить готовую расплакаться жену. – Ребята себя в обиду никому не дадут.
– Тётя Аня, пожалуйста, не надо сейчас сидеть с нами, – твёрдо попросил Шери. – И тебе, дядя Витя, этого не надо, и завтра утром тоже. Мишка с Лёшкой и Лена за нами присмотрят.
– Хорошо. – Женщина заставила себя улыбнуться и запихала в корзинку-кота толстый белый крючок. – Как раз успею довязать покрывало на кресло. Пошли в столовую, а то все уже там, одни мы тут застряли.
!>*<
В столовой стоял негромкий гул голосов, иногда заглушаемый короткими взрывами смеха. К русскому столу «на огонёк» подсели сразу несколько человек, благо, что места хватало. Разговор шёл обо всяких мелочах, постепенно переходя к школьным и студенческим байкам – собственным, своих детей или знакомых.
– С ребятами никогда не угадаешь, чего ждать, – вздыхал Стэн. – Так ладно, когда их двое-трое. А у меня в клубе три десятка. Не знаю, как учителя в школе выдерживают, а мои обормоты так чудят, что хочется за ремень взяться. Перед отъездом пришлось одного в травмпункт тащить. Хорошо, родители у него поняли, что к чему. А шутнику отец уши надрал, и детский психолог его даже поддержала.
– За что? – Шери быстро переглянулся с братьями и озвучил общий вопрос. Все трое слишком хорошо помнили, что такое боль и беспомощность.
– Так они придумали пластиковым шариком друг в друга кидать. Маленьким, пустым. Вроде яичной скорлупы. Обычно все успевают отмахнуться, а кто не успел – должен мелкое поручение выполнить, чаще всего мастерскую после работы прибирать.
– Это нечестно, – перебила его тётя Аня. – Лучше дежурства по очереди.
– Так дежурства есть, а проигравший помогает дежурному, – объяснил Стэн и продолжил рассказ:
– Один из этих обормотов решил пошутить и накачал шарик водой. Улучил момент, когда я из мастерской вышел, ну и кинул. Второй не думал, что шарик тяжёлый, рукой махнул, как привык, а толку? Так шарик ему в лоб так засветил, что шишка как у единорога. Прихожу, а там уже драка. Так что пришлось их разнимать и в травмпункт волочь, а потом с родителями объясняться. Потом ещё и мирить обоих, уже всем нам. Они ж после драки оба с синяками. Так самое смешное, что мне потом отец шутника сказал, что мальчишка от деда, ещё на Земле об этой шутке услышал. И сам отец так в детстве баловался. Преемственность поколений!
– А если бы в глаз попал! – ахнула тётя Аня.
– Так о том и говорю, – вздохнул Стэн – И как с ними учителя справляются?
– У нас – никак, – с едва заметной грустью сказала Лена. – У меня как-то даже милиционера вызывали – две девчонки подрались, уже в выпускном классе.
– Девчонки? – не поверил Шери, видевший ровесниц только на экране и считавший их чем-то не из реального мира.
– Да. Парня не поделили. А учителя у нас в такое обычно не вмешивались. И с уроками тоже не напрягались. К нам в старших классах новая учительница пришла, после вуза. Такое говорила, что вспомнить стыдно.
– Неприличное? – Митя, ласкаясь и желая утешить сестру, боднул её головой.
– Нет, глупое. И этого почти никто не замечал. Она как-то сказала на уроке, что Монголия – это город в Китае.
Вокруг раздались смешки, только англичанин пожал плечами:
– Что тут странного? Монголия – небольшая страна, не удивительно, что её не знают.
Все представили размеры Монголии и Англии и постарались сохранить лица спокойно-доброжелательными. А вот Родионыч не выдержал:
– Вы уверены? Может, это Англия маленькая?
– Великобритания много столетий является одной из ведущих стран мира, – обиделся англичанин.
– Ну да… – Родионыч улыбнулся. – Хотите две истории? Как раз об Англии. Когда после военной службы я в контору пришёл, пошёл второе высшее получать. Заочно. Люди в группе разные, в основном уже за сорок. Второе высшее не просто так получают. Это я так думал.
– И? – заинтересовался Лёшка, уже давно думавший, как это – учиться в вузе?
– Была у нас одна женщина, постарше меня – ей хорошо за сорок было. Работала как раз в школе, учителем английского в младших классах. Ну и пришла на зачёт. Хороший зачёт, по географии. Не с тестами на компьютере, а с нормальными контурными картами – преподаватель свой предмет любил. Мне-то с картами работать привычно, я сразу всё сдал. А ей задание было – найти на контурной карте мира Великобританию.
– Разве это сложно? – не понял англичанин.
– Для кого как. Она минут десять сидела, пока кто-то не выдержал и не заорал: «Англию покажи, Англию!» Тогда кое-как справилась.
– Ну если она не привыкла с картами работать, – заступилась за коллегу тётя Аня.
– И с детьми тоже, как выяснилось, – усмехнулся Родионыч. – Я как вышел с зачёта, слышу, женщины о работе говорят, ну и она тоже. Мне интересно стало. Оказалось, она ваша коллега, Анна, воспитателем в детском саду работала. Не сложилось там что-то, уволилась. Увидела, что в начальную школу учитель английского требуется. Ну и подала документы. Педагогический стаж большой, её и взяли, не посмотрев, что она язык не только никогда не преподавала, но и не изучала.
– Как же она детей учила? – поразилась тётя Аня. – Воспитатель – это одно, предметник в школе – совсем другое.
– Вместе с учениками: что сама понимала, тому и учила. Потом мой знакомый рассказывал. У него ребёнок как раз к ней попал. Приходит домой, его спрашивают, какие слова в школе учили. А он и выдаёт: «сентяблис». Мой знакомый неделю пытался это слово найти, все словари перерыл. А это «sit a please» было, которое по её мнению значило «садитесь, пожалуйста», и, как вы понимаете, к настоящему английскому не имело никакого отношения. Вот и выходит, что не об одной Монголии люди не знают.
Англичанин побледнел, понимая не только то, что смех вокруг не над ним, а над необразованностью вообще, но и то, что сам был слишком высокомерным к другим странам.
– Вы простите, Иван Родионович, но можно добавить? – вступила в разговор Катя. – Вот вам и пример качества всеобщего обязательного образования. Думаете, после такой учёбы талантливый ребёнок может конкурировать с обычным, но учившимся в элитной школе?
– Катя, мы же договаривались, – упрекнул её Мишель.
– Простите. – Она, извиняясь, улыбнулась и встала. – Да и ужин уже закончился. Пора начинать работу. Жду вас в библиотеке.