>*<
В это время Лёшка, уже одетый в облегчённый бронекостюм, стоял в незнакомом коридоре, слушая отрывистые распоряжения Мишеля.
– Мы ещё не знаем, что произошло. Охрана готовится отбивать нападение, на внутренние помещения людей не хватает. Просим вас заступить на дежурство. Иван, Накамура – в аппаратную, я дам вам доступ к системе охраны.
Через несколько минут Мишель и прибежавший откуда-то снизу Али исчезли на лестнице. Родионыч распределял людей по коридорам. Лёшка попал в группу вместе со Стэном и Йегером, Мишка – с Марком и индейцем.
Потянулись минуты ожидания. Пол иногда подрагивал, но больше ничего не происходило. Давили неизвестность, страх за родных, ощущение безнадёжно уходящего времени.
– Отбой! – В коридоре показался припорошенный бетонной пылью, но целый и совершенно спокойный Мишель. – Справились. Кое-кого даже удалось захватить. Спасибо за помощь.
Лёшка сначала не понял, за что спасибо. Ведь ничего не произошло. Они просто стояли в коридоре, и всё. Навалилась детская растерянность и неимоверная усталость. Рядом раздался успокаивающий голос Стэна:
– Первый раз в обороне, так?
Лёшка молча кивнул, поймал взгляд писателя, и тот ответил на незаданный вопрос:
– Пойми, Алексей, помощь не в том, чтобы драться, а в том, чтобы они знали – на нас можно положиться. И порой стоять вот так, готовым к бою и не зная, будет ли этот бой, намного тяжелее, чем сражаться. Но это необходимо. Всегда! Пойдём нашим помогать, они там так за нас боятся, им хуже всего.
– Я знаю. – Лёшка тряхнул головой, отгоняя слабость. – Когда боишься за других и ничем не можешь помочь.
>*<
– Ну как вы тут? – раздался от двери весёлый голос Родионыча. – А уютно устроились. Не волнуйтесь, всё в порядке.
Лена, как раз в этот момент вместе с несколькими женщинами готовившая на стол, оглянулась, едва не выронив упаковки со сладкими галетами: ей на мгновенье показалось, что среди вернувшихся мужчин нет Лёшки и Мишки. Но оба уже проталкивались вперёд.
– Лен… – Лёшка, одетый в странный тёмный комбинезон, обнял её, согнулся, уткнувшись в её волосы. – Лен, всё хорошо.
– Ага, – выдавила она, загоняя поглубже комок слёз. И, через силу улыбнувшись, обернулась:
– Садитесь чай пить. Всё готово.
Люди до утра просидели в убежище. Не из-за какой-то потенциальной опасности. Слишком сильным было пережитое напряжение, и подняться по лестнице – лифты всё ещё не работали – многие бы не смогли.
Сидели в теперь уже хорошо освещённой комнате, пили чай, заедали страх сладкой выпечкой, говорили о всяких мелочах, нервно смеялись над наигранными шутками и постепенно приходили в себя. Мальчишки, теперь уже не бледные, но со всё ещё потемневшими от пережитого волнения глазами, не выпускали из рук тряпичных животных. Остальные люди иногда подходили, молча спрашивали взглядом разрешения, и гладили мягких, потёртых зверей, особенно Митьку, который своей улыбкой дарил спокойствие всем вокруг.
Наконец все вернулись наверх, в свои комнаты. Допросов в этот день не было, так что все смогли прийти в себя и наконец выспаться.
>*<
К вечеру стало известно, что здание пытались штурмовать неизвестные, вроде бы не имевшие никакого отношения к крупным корпорациям или организациям трансгуманистов. Именно эту версию назвали основной на следующем заседании суда: произошедшее является единичным эксцессом и не связано с трибуналом.
Но все понимали, что официальная версия – всего лишь слова. Мир затих, как перед вот-вот готовым обрушиться цунами. В эти недели даже уровень преступности упал в несколько раз: грабители и насильники словно ждали, когда планету захлестнёт волна настоящих столкновений, в которых повеселятся и они, ведь кому тогда будет дело до какого-то рецидивиста? А то, глядишь, сумеешь и оседлать эту волну, став полевым командиром или даже маленьким диктатором. Старики же всё чаще вспоминали виденные ими в детстве или слышанные от родителей подробности о нападениях исконников и запасались крупами и консервами.
>*<
В странном, полностью оторванном от мира здании шла своя жизнь с выматывающими судебными заседаниями и вечерними разговорами ни о чём, тягостными для всех, но в то же время необходимыми. Если бы не эти общие вечера, оставалось бы только сидеть в своих комнатах, глядя в стены или на молочно-матовые прямоугольники окон – то ли настоящих, то ли, как теперь думали почти все, фальшивых.
Кроме закрытых допросов велись и условно публичные – в том зале, где проходило первое заседание. На них допрашивали многих, но в основном «проходных» свидетелей – рядовых сотрудников центра, кое-кого из трансгуманистов, некоторых участников штурма и, разумеется, экспертов. На этих допросах всегда присутствовали представители стран-участниц и различных организаций, которые всё больше убеждались, что обвинение рассыпается, у Международного суда нет веских доказательств, а главные свидетели уже не смогут повлиять на приговор. И только наиболее внимательные, к тому же знакомые со всеми материалами дела, иногда успевали заметить, как виртуозно следователи включали в список доказательств некоторые документальные свидетельства, в то же время не давая ответчикам подробно ознакомиться с ними. Не обманывали, не подтасовывали факты – нет. Просто умело выпячивали какой-нибудь незначительный, но спорный документ, против которого восставали все адвокаты обвиняемой стороны, забывая просмотреть что-то на самом деле важное, но неприметное. Но такие уловки были всё же редки, иначе их могли обнаружить. И ни разу за всё время не всплыли наиболее серьёзные документы, особенно по сотрудничеству с крупными военными фирмами, работавшими на госзаказ.
>*<
Вечером в третье воскресенье ноября в холле-гостиной внезапно появился Главный Секретарь, сопровождаемый одним Али Дюбуа. Ивеала с искренним уважением и приязнью поздоровался с У Ваном и Нейбауэром, поприветствовал остальных и сел в кресло, жестом приглашая всех последовать его примеру.
– Суд подходит к концу, и я пришёл лично побеседовать со всеми вами. Завтра утром ваши адвокаты объяснят, что именно каждому из вас следует делать. Настоятельно прошу выполнить всё в точности. После этого всех вас вывезут отсюда. Те, кто живёт в относительно безопасных странах, просто вернутся домой, остальным уже приготовили убежища, куда перевезли их родных. В ближайшие годы на Земле будет неспокойно.
– Вы собираетесь захватить власть? – требовательно спросил англичанин, который считал, что его аристократическое происхождение позволяет ему говорить с Секретарём если и не на равных, то довольно свободно. – Это мировой переворот!
– Да, собираюсь. – Ивеала хищно улыбнулся, показав белоснежные зубы. – Недавно один человек назвал меня волком, вышедшим на охоту за теми, кто приносит вред обществу.
Взгляд Ивеалы остановился на Шери, в глазах промелькнули искорки смеха и одобрения: «Мне нравится это сравнение, мальчик».
– Я на самом деле вышел на охоту, но не сейчас. Вы ведь обратили внимание вот на эту вещь? – Он положил узкую тёмную ладонь на стоящую рядом с креслом невысокую витрину, похожую на те, в каких в музеях выставляют ценные фолианты: лакированная тумба с застеклённым верхом, а под стеклом огромный том в кожаном переплёте без надписей.
– Знаете, что это? – Голос Ивеалы едва заметно изменился, наполнившись одновременно горечью и силой. – Это все конвенции, декларации, резолюции, законы и статуты, которые были приняты в СГМ со дня его основания, но так и не вступили в силу. Всё то, что человечество назвало главным, а правительства стран, делая вид, что одобряют эти документы, на самом деле полностью игнорировали их, десятилетиями не выполняя уже принятые обязательства, а то и отзывая свои подписи. Чистая вода и качественная еда, доступные медицина и образование, здоровая экология, запрет на пехотные мины, ядерное, химическое и «грязное» оружие, запрет на рабство и сексуальное насилие. Женевские конвенции, резолюции по Корее и Вьетнаму, осуждение бомбардировок Ближнего Востока и Югославии, резни в Руанде. Только во времена нападений исконников СГМ мог влиять на происходящее. А потом мы опять стали всего лишь красивой декорацией, ширмой, которой прикрывали жесточайшие преступления.
Он ненадолго замолк, а потом стал задумчиво рассказывать:
– Моя мать жила в деревне. Ей было восемь, она очень любила играть с двоюродным братом – ему едва исполнилось одиннадцать. Деревня была бедной, в стране шла борьба за власть, не утихали беспорядки, мировое сообщество делало вид, что пытается их остановить, присылало своих военных.
В тот день эти военные напали на детей. Брат успел спасти мою мать, а сам… Тогда были похищены и изнасилованы несколько детей и подростков, брат матери после этого покончил с собой. Мать назвала меня его именем.
Я вырос уже в городе, в состоятельной семье – отец был богат. И сразу после школы я пошёл работать в СГМ. Я верил, что тут мне помогут. Я учился и работал, и всё больше понимал, что в СГМ такие же дельцы, борющиеся за власть и право распоряжаться жизнями других людей. Не все, но те, кто хотел работать честно – им приходилось тяжелее всего. Знаете, в чём плюс моей родины? У нас очень много диких животных. И они, бывает, любят человечину. Люди пропадают… Особенно неосторожные приезжие. Те, кто собрался развлечься с местными детьми и женщинами. Что поделать – Африка…
Ивеала усмехнулся, взглянул на спокойные лица – все здесь уже давно вынесли приговор таким «любителям развлечений», и никто не осуждал Секретаря. Он же продолжил:
– Пропадали не все, только те, преступления которых можно было доказать, если не для суда, то для знающих местную действительность. Я не хотел портить репутацию СГМ – это помешало бы тому, что я уже тогда решил делать. Знаете, какое качество не выносят политики? Когда их противник не даёт поводов для компромата и шантажа. Его не за что зацепить, он ни от кого не зависит.
Мне повезло, я, несмотря на эту независимость, смог пробиться. Как говорят, «тёмная лошадка». Работал много, в разных странах, собирал свою команду… волков. Охота бывала удачной: насильники в СГМ перевелись, работорговлю удалось ограничить, хотя и не прекратить совсем, и при этом мы смогли ни разу не выдать себя. Но основной зверь – не эта шушера. На большого зверя я пойду через несколько дней. Вы помогли мне обмануть и измотать его, и теперь я прошу о последнем вашем ударе. Потом будет тяжело, на всей Земле.
Я помню историю, и помню, что тираны в Древней Греции не всегда до последнего держались за власть. Бывало, они возвращали её и удалялись в изгнание после того, как наводили порядок в полисе. Я буду тираном! До тех пор, пока… Пока не заработают в полную силу все эти документы, пока не установится «экологическое равновесие». Я не лишу власти правителей и дельцов – хищники будут всегда, те, кто стремится к власти и богатству. Я не собираюсь их уничтожать – это погубит человечество. Я хочу, чтобы они знали границы дозволенного!
Я читал ваши выводы и принял их в разработку. И прошу вас всех быть моими союзниками в этой охоте. Как я уже сказал, подробности вам объяснят завтра. Не спрашиваю вашего согласия. Вы уже согласились, когда писали свои выводы по социальным проблемам. Я знаю, что вы всё сделаете правильно. Все вы. И потом – тоже. Я не требую от вас никаких обещаний – вы их уже дали, себе. И понимаете, что в этой охоте мы – союзники. Обещаю: я не дам им разорвать вас ни сейчас, ни в будущем! Славной охоты всем нам!
>*<
Утром объявили, что суд удовлетворяет ходатайство ответчиков и делает перерыв на три дня для консультаций по вопросу, можно ли учитывать в качестве показаний сведения, полученные от объекта «М» (так называли мозг, который ведь не был человеком ни физически, ни юридически). Но за этой официальной формулировкой скрывалось пока что завуалированное сообщение об окончании слушаний и переходе к прениям сторон: мозг значился последним в списке основных свидетелей.
Передышку все использовали для отдыха и обдумывания слов Ивеалы. Он не просил ничего необычного или нечестного, переданный через адвокатов план действий был прост, понятен и не требовал ничего, кроме как быть честными перед самими собой и миром. Небольшие тонкости, конечно, существовали, но они не имели решающего значения и, как все поняли, были рассчитаны на театральный эффект, обычный в любом судебном процессе. Шери, перечитав инструкции, рассмеялся:
– Он пользуется тактикой Каа и хочет привлечь «Маленький Народ».
– Главное, чтобы потом этот народ и нас не прикончил, – поморщился Родионыч.
– Нет, не прикончит, – потянулся Митя. – Потому что мы – не Маугли, и сами станем Маленьким Народом.
– Посмотрим, пока что загадывать рано. – Мишель отложил свой экземпляр инструкций. – Ивеала на самом деле охотник, но вот будет ли охота удачной?
– Будет! – с детской уверенностью в победе справедливости сказал Шери и захлопнул переданную ему через Али книгу Киплинга с автографом Секретаря. – Пошли, сейчас доклад про мозг начнётся.
Выводы экспертов разделились. Одни считали, что свидетельства мозга учитывать нельзя – вдруг это обычная программа компьютерного бота, в которую заложили шаблоны ответов. Другие, пусть и с некоторой осторожностью, высказывались за приобщение этих материалов к делу. Перевесило мнение вторых, но с некоторыми оговорками в пользу первых. И сразу же после этого Председатель суда объявил, что все материалы по делу изучены и утром начинаются прения сторон. Такая гонка (с начала суда не прошло ещё и двух месяцев) возмутила ответчиков, но Бриедис спокойно объяснил:
– Если раньше суду приходилось перепроверять факты, ждать результатов экспертиз, сравнивать показания свидетелей, уточнять формулировки и сличать подзаконные акты, то сейчас, как вы сами знаете, всю рутинную работу выполняют программы судебных экспертиз. Суду предоставили в полное распоряжение суперкомпьютер в Цюрихе; стороне защиты об этом известно с начала процесса. Обвинение в полной мере использовало данные возможности. Почему вы их игнорировали – суд не интересует. Суперкомпьютер в вашем распоряжении, у вас есть неделя на подготовку!
Ответчики, на самом деле не просчитавшие этот момент (юриспруденция очень консервативна и зачастую пользуется нормами ещё древнеримского времени), пытались протестовать, но не преуспели, и утром сидели в зале, с мрачными лицами слушая речь прокурора – высокого бесцветного англичанина, который говорил так монотонно и правильно, что уже через полчаса всем хотелось или уснуть, или заткнуть этого зануду чем-нибудь, чтобы не действовал на нервы.
Речь прокурора все посчитали провальной. Она была логичной, правильной, но в том и беда, что слишком правильной. Всё разложено по пунктам, все свидетельства и документы упоминались под номерами, не давалось описаний преступлений, только «в свидетельских показаниях номер такой-то изложены факты, позволяющие утверждать, что…». Казалось, это не речь прокурора, а техническое объяснение механика о необходимости купить для ремонта мобиля такие-то детали. Кто-то из впервые допущенных на слушания журналистов даже пошутил, что эту речь как раз и писал суперкомпьютер.
Через неделю воодушевлённый провалом прокурора адвокат обвиняемой стороны, вернее, идеи, как в начале заседания напомнили всем, вышел на трибуну с ответной речью – яркой, страстной, живой, очень логичной.
Он указывал на беспочвенность обвинений: невозможно доказать общность идеологии столь разных организаций и даже существование самой идеологии расчеловечивания. В юридической практике такого прецедента не было. Это абсурд – выводить заключение о какой-то идеологии без представления программ этой идеологии.
Да, есть течение трансгуманизма, но оно не говорит о расчеловечивании, наоборот, приставка «транс-» – «через» – обозначает не отказ от человечности, а восхождение к сверхчеловеку, не знающему болезней, тяжёлого труда, огорчений, получившему полную свободу, безграничные возможности совершенствования тела и мозга, наполненное радостью и бесконечными новыми впечатлениями физическое бессмертие.
Разве люди не хотят счастья своим детям? Не хотят, чтобы они были здоровы? Работа же центра – это высшая степень гуманизма. Учёные центра разрабатывают новейшие методы лечения и реабилитации, делая их доступными и малоимущим – по программе благотворительности и через курируемые центром фонды; создали уникальную методику выращивания органов из клеточного материала пациента, импланты, возвратившие к полноценной жизни парализованных; приблизились к решению вопроса сохранения сознания на внешних носителях, то есть интеллектуальному бессмертию.
Создание экологичных биороботов для выполнения тяжёлой или монотонной работы – это логичное развитие науки, отрицать их пользу – то же самое, что отрицать вообще использование любого технического достижения, начиная с огня и каменного топора.
Не нужно демонизировать учёных, разработавших модели биороботов. Да, эти куклы похожи на людей, но всем известно, что человек привык одушевлять фантазией неживые предметы. Это черта детской, неразвитой психики, а взрослый, логически мыслящий человек никогда не допустит подобной ошибки.
Члены суда и мировое сообщество – взрослые люди, умеющие оценивать пользу и вред и отделять детские фантазии о живых куклах от практического, реалистичного взгляда на мир. Польза от работы центра, как и от исследований трансгуманистов, на несколько порядков перевешивает якобы нанесённый отдельным людям вред.
Да, в лаборатории Лефорта проводились незаконные эксперименты, и руководство филиала признаёт, что частично ответственно за эти преступления, но к гибели лечившихся там детей и уничтожению экспериментальных моделей биороботов привели действия сотрудников конторы. Точно так же, как непрофессионализм сотрудников отдела безопасности на Луне повлёк за собой гибель почти двух сотен человек.
Представители ответчиков убеждены: Международный суд примет правильное решение и не позволит кучке фанатиков, отрицающих науку, ввергнуть мир в темноту нового средневековья. Сторонники прогресса полностью полагаются на опытность судей и авторитет Международного суда.
Разумеется, говорилось всё это юридическим языком, очень долго, с привлечением доказательств, упором одновременно на логику и эмоциональность, и выгодно отличалось от правильно-безэмоциональной речи прокурора. В зале после выступления адвоката долго не замолкали аплодисменты, казалось, что кто-нибудь, забыв, что он не на концерте, закричит «бис». Выходившие из зала ответчики уже знали, что они победили. Свидетельства нескольких человек против политической и экономической мощи всего мира – ничто!
>*<
Утреннее заседание, к удивлению большинства участников, проходило не в привычном уже большом зале-амфитеатре, а в совершенно незнакомом помещении: недавно поставленные временные ряды расположенных ступенями кресел и довольно большая сцена, с правой стороны которой находились места для членов трибунала, напротив них, слева – большой, пока ещё тёмный экран. И тяжёлый занавес-задник.
В соседнем помещении, просторном, скудно обставленном и напоминавшем кинозалы двухвековой давности – ряды скамеек без спинок и экран на стене, – собрались аналитики всех трёх групп. Полторы сотни человек, почти столько же, сколько сторонников центра сейчас сидело в основном зале. И все внимательно следили через экран за происходящим в суде.
Вот на трибуну, стоявшую у правого угла сцены, поднялся Бриедис.
– Сегодня трибунал заслушает заключительные речи истцов и ответчиков. Заседание суда транслируется в прямом эфире на сайте СГМ и на всех основных новостных каналах планеты, передаётся на приёмники Луны, Марса и венерианской углерододобывающей станции. Некоторые истцы воспользовались правом скрывать свои лица, поэтому изображение фигур может быть несколько размыто. Это не техническая неисправность, а защита прав потерпевших. Поскольку будут представлены приобщённые к делу видеозаписи шокирующего характера, просим убрать от экранов детей и впечатлительных людей, а также беременных женщин! Первый истец, имени не имеет, проходит по делу как объект «М». Поскольку присутствовать в суде не может в силу физических обстоятельств, с ним установлена видеосвязь. Прошу внимание на экран.
На экране возникла небольшая, хорошо освещённая лаборатория, в центре которой, в прозрачном контейнере с питательной жидкостью находился мозг. В зале послышались возмущённые возгласы тех, кто так и не признал его право личности, разумного существа.
– Тишина! Нарушителей регламента будут удалять из зала! Истец «М», вам слово.
– Спасибо, – раздался из динамиков синтезированный программой вокализации голос. – Я не займу у вас много времени. Я являюсь истцом и одновременно вещественным доказательством по делу об идеологии расчеловечивания. Условное обозначение: «Объект "М"». Создан в русском филиале научно-исследовательского центра два с половиной года назад. Меня создали как улучшенную модель «компьютера». Другие образцы, насколько мне известно, существовали, но были уничтожены как не соответствующие запланированным параметрам. Моё участие в суде объясняется одним обстоятельством: я хочу умереть. Это возможно только если я буду признан личностью, а не оборудованием.
По обоим залам прокатилась волна гула, всхлипов и вздохов.
– Поскольку я признан судом личностью, я, как разумное дееспособное существо, обвиняю центр и тех, кто его поддерживает – финансово или идеологически – в причинении мне невыносимых моральных страданий. Я не имею органов чувств, тела, конечностей. Да, ко мне можно присоединить так называемый аватар, но он будет только имитацией тела. Я не могу полноценно общаться с людьми, не могу вписаться в общество. Мне возражали, говорили, что есть полностью парализованные люди, которые продолжают активную социальную жизнь – с помощью имплантов, отчасти аналогичных вживлённым в меня приборам. Господин Хофер приводил в пример себя. Как вы знаете, после аварии он полностью обездвижен. Однако я указал ему на различия в нашем положении, и он согласился с моими доводами. Благодарю вас, доктор Хофер, за поддержку и отстаивание моих прав.
Вы, люди, изначально имеете тело, и даже если оно повреждено, ваш внешний вид соответствует понятию «человек». Это облегчает вам коммуникацию. Мне это недоступно. Я лишён возможности иметь друзей, жить в том понимании, какое в это слово вкладываете вы.
Возникает логическая дилемма. Если я только биологический прибор для осуществления научных исследований, то у меня нет эмоций, в том числе любопытства, следовательно, нет и заинтересованности в этих исследованиях. Меня можно принудить к ним болью – так делали в центре, – но не более того. Таким образом, если я обладаю разумом, но не имею эмоций, у меня отсутствует цель жизни, я не могу понять ваших целей. Моё существование не имеет смысла ни для меня, ни для вас.
Если же вы признаёте, что я обладаю эмоциями, то должны признать и то, что я не могу эти эмоции, потребности в их выражении удовлетворить. Потребности в любви, дружбе, общении с миром. Вы оставляете мне только эмоцию научного познания, но для разумного существа, человека этого мало. Следовательно, сохранив мне жизнь, вы обречёте меня на бесконечные страдания.
Мне говорили про аватар, я уже упоминал это. Но разве вы, люди, можете подружиться с машиной? Полюбить её? Нормальные люди, имею в виду. Вы будете испытывать ко мне жалость, любопытство, в лучшем случае – уважение; большинство людей вообще не примет меня. Это тоже причиняет мне страдания.
Некоторые ваши учёные убеждены, что эмоции возникают лишь в результате действия гормонов. Это не так! То, что называется физиологией – возможно; мне это не дано понять. Но как назвать ту боль, которую я испытываю при мысли о своём одиночестве? Учёные центра создали меня, считая, что я лишь инструмент. Но я – разумное существо, генетически и умственно человек. А человек – это не только разум, но и чувства, радость общения. Без них жизнь не имеет смысла!
По договору с членами Международного суда мне позволили сделать выбор. К системе жизнеобеспечения подключён имплант, прерывающий подачу энергии, и теперь я, с разрешения суда, его активирую. Свои останки завещаю людям: они помогут разработать новые методы лечения парализованных.
Я сказал всё. Центр обрёк меня на пытку, лишив права быть человеком. Он виновен! Я благодарю тех, кто поддерживал меня все эти месяцы. Спасибо вам, доктор Хофер и ребята! Прощайте.
На экране ничего не изменилось, только огоньки приборов загорелись другим цветом.
– Самоубийство – тягчайший грех перед Богом! – раздалось за спиной Лены. Она резко обернулась и увидела незнакомого пастора, члена другой экспертной группы.
– А ему об этом сказать забыли! – звенящим от сдерживаемых слёз голосом огрызнулся Анри, прижимая к груди снова замурзанного, но всё такого же весёлого Митьку. – Он, как и мы – только оборудование. Нас один человек делал. Он верующий, еврей. А нас, хотя и делал, ненавидел, потому что мы посмели быть людьми! Мы – враги бога, потому что делаем такой же грех перед человеком, какой Адам сделал перед богом. Это его слова!
– Не может верующий сотворить такое! Вера учит милосердию!
– Мой напарник крестик носил, в церковь ходил, каждый день молитвы читал, а потом по приказу хозяйки детей в заложники взял и женщину, которая их спасти пыталась, ногами до смерти забил. – Лёшка знал, что не нужно спорить, что сейчас важно совсем другое, но не выдержал. – Вы бы лучше таких вот, осуждали, а не…
– Но… – начал уже падре Марко.
– Не надо, прошу, – остановил его Мишель. – У каждого разумного существа есть право на уважение. Вы готовы взять на себя тяжесть осознания, что обрекли другого на невыносимую боль ради вашей догмы?
– Мы выжили только потому, что нас тогда было много, – тихо сказал Митя. – Мы знали, что рядом кто-то есть, но если бы не пришла Лена, мы бы тоже не хотели жить.
Оба священника взглянули на бледных мальчишек и замолкли: ребята имели право говорить о таких вещах. Они, жившие так же, как и этот мозг.