Я влюбилась в четверг. Принцессы без ума

– Терпи, прЫнцесса! – гоготнула Танюха. – Большое, любое, оно всегда лучше, чем маленькое! Ай да Степан!

Речь шла о первом на московской земле Инночкином ухажере, коренном жителе столичного мегаполиса Степане Сытом. Его фамилия как нельзя больше соответствовала крупной комплекции этого бизнесмена средней руки. Он был действительно весьма упитан, предельно сыт и очень доволен жизнью.

Вкусные щи-борщи, приготовленные женой, ресторанные застолья с партнерами по бизнесу и романтические пикнички в Инночкиной съемной квартирке – все это не могло не способствовать укоренению чувства сытости и удовлетворения.

Однако надо отдать Степану Олеговичу должное. Однажды, после массажа его массивного лица тоненькими ловкими пальчиками нашего украинского ангелочка, этот сорокалетний мужчина по-настоящему влюбился и окружил приезжую девчушку своей необъятной заботой. То он покупал ей туфельки за 500 долларов, которые не подходили ни к одному из Инночкиных нарядов, потому что они и все, вместе взятые, не стоили столько. То не жалел денег, чтобы назвать ее именем самую далекую звезду. А недавно, желая сделать девушке приятное, он тайком выслал ее сыну, оставшемуся в Киеве с бабушкой, коллекцию новейших компьютерных игр.

Конечно, у Инночки и язык не повернулся сказать, что у мальчика нет компьютера! Да, собственно, какая разница, ведь Степушка так старался, и вообще – всегда-всегда! – при первом сигнале «СОС» Степан Олегович Сытый (прочитайте первые буквы его имени) мчался на помощь!

Действительно, редкое в наши дни качество. Истинный Королевич! Вот и полюбила Инночка своего Сосика искренне и всей душой: и за добрый нрав, и за щедрость, и за отношение нежное. И за то, что он ее полюбил, и за то, что жизнь красивую она с ним видеть стала… И от страха перед одиночеством в чужом городе тоже немножко, наверное. И от того, что любить ей больше в московских джунглях некого было… А что? И такое возможно. Ведь кто ж ее знает, любовь эту, что она есть такое? Откуда и по каким причинам, аки огонечек из спички, появляется? И из чего она состоит, сердешная? И какие в том рецепте ингредиенты правильные будут, а из каких чувств любви произрастать стыдно?

У одних любовь – это страсть животная, на сексе замешенная. У других – любовь пронзительная, как писк комара. Она из жалости к неблагополучию, недостаткам, изъянам рождается. У третьих это чувство появляется из жалости к самому себе, такому одинокому, или из страстного желания пригреть кого-то. Хоть кого-нибудь… иногда…

Кто-то любовь в себе трудно взращивает – не хочется, не можется, но раз положено всем, значит, и у меня будет. А многим очень важно чьим-то собственником стать. Чтоб «мое» и «цыц»! Так, один мой старинный друг по имени Мишка однажды изрек: «Кто-то говорит – любовь, а я утверждаю – жадность это! Жад-ность!» Разве не гениально?

А мой наимудрейший родитель, уж папочка любит подытожить, сказал бы скорее всего так: «Любовь – это неистребимое желание быть рядом с кем-то, кто вырабатывает в тебе возбуждающий фенилэтиламин и блокирующий логическое мышление дофамин. А взаимная любовь – это химическая реакция нервных клеток физических лиц, направленная на сближение друг с другом».

В общем, все в жизни от нервов. Не любишь – нервничаешь. Любишь – тоже нервничаешь. Вот и нервничала Инночка, потому что любила Степку и боялась его обидеть своей нелюбовью к его последнему подарку – огромной, размером со шкаф, кофеварке.

Устройство для единовременного ублажения целого полчища любителей ароматного напитка никак не хотело умещаться в пятиметровой хозяйской кухоньке хрущевской пятиэтажки и заставляло девочку нервничать. Вот она и просила нашего совета. Может, этой заморской машине просто не нравился район Текстильщики? Или агрегат европейского происхождения не устраивало близкое соседство с мясокомбинатом, автозаправочной станцией и заводом, по ночам источающим едкий запах чего-то очень вредного?..

Может, кофеварку и не устраивало место новой прописки, только Инночку в Сытом устраивало ВСЕ. Потому что выбор – это удел богатых. А нет выбора, и сомнений нет. И нравится все подряд, и ценить начинаешь даже малое в жизни, и нервы целее.

А что? Без выбора даже легче. Определил цель и… «полный вперед». Ни тебе капризничать, ни тебе к настроениям внутренним прислушиваться. Некогда. И сил нет, работать надо… Хочешь изменить обстоятельства – работай. Не можешь изменить обстоятельства – все равно работай, только над изменением своего отношения к этим обстоятельствам. Вот тебе и закон обретения счастья… Учись радоваться малому и найдешь больше поводов чувствовать себя счастливым…

И главное, действует этот закон железно.

«Оглянись вокруг, Наточка, – еще когда я была в подростковом возрасте, спешил объяснить мне папуля. – Приглядись, как завоевывают лучшие места под солнцем девчонки и мальчишки, выросшие в местах, где нет почти никаких возможностей. Они чаще и быстрее всех других, богатых и сытых или живущих в крупных городах, где даже при выборе зубной щетки голова кругом идет, совершают умопомрачительные карьерные взлеты и добиваются заоблачных целей… А все почему? – развивал он свою мысль, и она, как умное щупальце, проникала в мой мозг. – Нет у них другого выбора».

…Сквозь сонные рассуждения ко мне приблизился Анюткин голос:

– Да скажи ты Степану, что для тебя все эти звезды, туфельки, кофеварки – как для рыбы… крылья.

Анюта, похоже, занималась своими длинными ноготками. Я чувствовала разлившийся по комнате ядовитый запах. Конечно, сколько может пропадать купленный целых два дня назад новый ультрамодный лак бесподобного апельсинового цвета?

– Да извлеки ты… из своей кофеварки пользу, скатертью накрой – столик… будет!

Это уже была Танюха. Судя по длинным паузам между словами, она, наверное, не дождавшись настоящей чистки, уже сунула свое распаренное лицо свекольного цвета в зеркало и давит-давит-давит какой-нибудь особо угрожающий ее красоте прыщик во лбу или на кончике носа… Ага… Потянуло табачком. Ну как же без сигаретки, если разговор такой серьезный пошел!..

– Лучше б деньги тебе давал «СОС» твой! – вместе с ненавистным прыщом и клубами дыма одним залпом выдавила из себя «железная леди». А уж она-то знала, что говорила. За ее плечами тянулся почти тридцатилетний шлейф разнообразного опыта общения с противоположным полом и пятилетний богатый опыт капитанства на корабле под названием «Журнал «Остров женщин»». Такие, как Танька, еще из коляски с младенцами-мальчиками кокетничают, а потом до глубокой холостой старости на свидания похаживают.

– Да что ты! Как же можно деньги у любимого брать? Не могу я… Да и подарки-то принимать не умею. Стыдно… – Инночка испуганно защебетала, а ее пальчики, как барабанные палочки, принялись выбивать на моем подбородке взволнованную дробь.

– А… а… ааааа-ПЧХИ!

Словно художник, взмахнув в воздухе кисточкой от лака для ногтей, Анютка с чувством чихнула, все вздрогнули, а с Анюткиной мордашки на пол посыпались огуречные кружочки.

– Девчонки! Караул! Моя маска!.. Мой маникюр!.. – запричитала она, удерживая тыльной стороной одной руки последний кусочек волшебного овоща, чудом сохранившийся под левым глазом. Другая рука в это время описывала таинственные круги в воздухе, всячески избегая столкновения с окружающими предметами.

О, сколько великого женского смысла было в этих нелепых, на взгляд непосвященного, движениях! Сожаление от прерванного раньше срока процесса ликвидации на лице отпечатка возраста. И намерение любой ценой ускорить процесс высыхания лакированных поверхностей! И желание спасти свежевыкрашенные ногти от случайной порчи!!!

Худышка Иришка не выдержала и хихикнула, от чего по ее лицу, как во время землетрясения, пошли глубокие трещины, известь стала крошиться и отваливаться кусками, пришлось, спрятав лицо в полотенце, мчаться в ванную, на ходу возмущаясь: «А почему бы не позволять мужчинам делать подарки, если им вдруг захочется?..»

– Ну, ты скажешь, Ирина, – захочется! – возмутилась Танюха, кряхтя и охая поднимаясь с пола с остатками укатившейся огуречной свежести в руках. – Да это ж наказание сущее для мужиков – бабам подарки выдумывать! Представляете, каково – мучаешься, выбираешь, а потом этот выбор надо еще и оплатить из собственного кармана!

Она села за стол и принялась густо намазывать свои роскошные брови специальной краской цвета вороньего крыла, приговаривая:

– Где ж ты добровольцев-то на такое дело сыщешь?.. Их принуждать надо, ласковенько так. Незаметненько… Инночка, солнышко, ровно у меня, посмотри?

Вот огонь девка! Хочет, чтобы черный разлет ее бровей, придающей лицу оттенок легкой удивленности, был виден из космоса. «Это, – объясняла она нам неоднократно, – особый сигнал для всех проходящих мимо особей мужского пола: «Мол, может, есть на свете благородные рыцари? Я как раз подумала, что вы – последний. А я последняя дама, способная оценить вас по достоинству. Хо-хо!»»

Инна ритуально похлопала меня по отдохнувшим щечкам, что означало «вот и все на сегодня», и отправилась выправлять от души подведенные Танюхины бровки, пока краска не успела въесться намертво.

– А я очень люблю подарки делать…

– Ага, Иринка, любишь! А потом от праздника до получки хлеб с вареньем ешь и ответные подарки в лупу разглядываешь. Где-то тут у нас были знаки его внимания! – Изобразив некую ужасную смесь старушки Шапокляк и Шерлока Холмса, я встала с кровати и принялась театрально расхаживать по комнате, разглядывая сквозь воображаемую лупу разные мелочи, разбросанные повсюду. – Ах вы мои маленькие! Малю-ю-ю-сенькие значки его большо-о-о-ого внимания! Ничего… Не хватит лупы, мы вас под микроскопиком увеличим. И разглядим во всех деталях. Нельзя же такую красоту незамеченной оставить!

– Вот добрая! – Девчонки ошарашенно смотрели на меня.

Я выпрямилась и, перестав кривляться, горько добавила:

– Знаете, не нужны мне их подарки, я сама себе куплю все, что надо. Только тошно бывает выслушивать нравоучения по поводу того, как мы с них, бедных, что-то постоянно требуем да в траты неимоверные вводим, а они и не миллионеры совсем и с нами, такими транжирками, ими стать не сумеют, конечно… И почему в наше время люди так редко друг друга радуют: словом добрым, но добровольно, мелочью какой-нибудь, но почаще?..

– Ха! – Танюха, кажется, знала все. – Женщинам проявлять инициативу не положено, ты должна ждать, пока мужчина первый тебя заметит и радовать начнет. А мужчинам? Им некогда просто. Работы много. Не те времена, чтобы тратить время на мысли о том, как другого человека порадовать. Максимум, на что сил хватает, так это на знак внимания.

– Вы подумайте только: «ЗНАК внимания»! – хитро сощурилась Анютка. – Звучит как дорожный знак нового образца!

– В тупиках ставить надо!

– Ага, в жизненных…

Девчонки хихикали, а я не успокаивалась:

– Не знаки нужны, а само внимание: слова добрые, забота, желание порадовать, жизнь облегчить. Да я, если влюбляюсь в кого, весь мир ему готова отдать!

– Весь мир – еще ладно… А сумку в следующий раз не отдавай… даже если вор голубоглазый. Охо-хо! – веселились мои подружки.

– Нет, ну, девчонки, подождите. Когда не живешь с любимым под одной крышей, как понять его истинное к тебе отношение? – наступала я.

– По поступкам, – вытирая выступившие слезы, сказала Анюта.

– А где их взять, поступки эти, когда все по схеме: пришел – ушел – встретились – разбежались?

– Точно. Поэтому и разглядываем с особым пристрастием то, что после них остается.

– Простыни, что ли, смятые?

– Или тарелки немытые?

Анютку с Танюхой уже трудно было остановить.

– А ласковые слова на стол не поставишь!

– А обещания вечного счастья в рамочки не умещаются, громоздкие слишком!

– Дурочки!.. Я о хорошем, а вы…

– А я не тороплюсь, – вдруг произнесла Анютка совершенно серьезным тоном. – Я первые полгода к любому человеку приглядываюсь и выводов никаких не делаю. За это время даже самый ленивый и тот проявится в чем-то.

– И в чем же может проявиться современный мужчина? В ЗАГС, что ли, согласится пройтись? Это, что ли, поступок? – возмутилась Танюха, вздымая руки к небесам. – «Поступки» – громкое слово, их на войне совершают. А нас уже давно никто не завоевывает, вон по улицам и молоденького добра длинноногого, разряженного, на все готового сколько ходит. Чего на нас время тратить? Я вам так скажу – это уже не личные наши проблемы, это государственного масштаба безобразие! Слишком много войн у нас было, вот и мужчин слишком мало осталось.

– Даешь мир во всем мире! Ура! – закричали девчонки, а Танюха, довольная нашей восторженной поддержкой, продолжила развивать начатую тему:

– Нет, ну на работе они иногда поступки совершают. Если начальниками становятся или потому, что начальник приказал. А с нами мужчины от поступков отдыхают, женщины им для развлечения даны. Не нравится – из женщины женой становись. Будешь от его поступчиков в подушечку плакать. Так, Иришенька? Ты у нас с обеими сторонами медали знакома… Была для своего Игорька сначала невестой, потом женой, потом бывшей… А теперь вот в любовницы к нему попала…

– Что?!

Все уставились на Иришкины щеки, моментально вспыхнувшие свекольным цветом. Танюха быстро ретировалась и теперь продолжала как ни в чем не бывало разговор на прежнюю тему:

– Может, в принципе в любви поступки – вещь опасная. Поступишь, да и оступишься. А там и проблемы. А где проблемы, там любви – смерть…

На этих словах со дна моей раненой души почему-то стала всплывать старая обида. Вот она достигла поверхности, и я решила избавиться от нее навсегда, разделив с подругами. Заодно и повод отвлечь подруг от Иришкиной пунцовости нашелся.

– Представляете… Мишка Артамонов, дружок мой, без-пяти-минут-профессор, историк… Помните? Так вот, открываю как-то дверь. Он стоит, сияет весь, как орден от общества чистых тарелок… А впереди себя коробку держит, веревочкой перевязана. Бантик сверху. «Вот решил тебя порадовать, – говорит. – Это тебе. Торт. «Наполеон». Я его так давно не пробовал!»

– И правда порадовал! – хмыкнула Танюха, оторвавшись на секунду от зеркала. Она скользнула взглядом по Иришкиному лицу, видимо, переживала, что та до сих пор не могла прийти в себя.

Так и не понял никто – то ли Танька тайную правду какую случайно раскрыла, то ли пошутила неудачно.

Не принято в нашей женской компании докапываться до истины вопреки желанию ее обладательницы…

«Платон мне друг, но истина дороже» – хорошая поговорка, однако иногда мне больше нравится вот эта:

 
Большая дружба
выше мелких правд.
 

Я подошла к окну и, отодвинув краешек ажурной занавески, выглянула наружу. Долговязый соседский мальчишка и миленькая девчушка лет пятнадцати бегали по двору, кидаясь друг в друга первым по-настоящему зимним снегом. И вот уже, как бы случайно, они обнимались, прижимаясь разгоряченными щеками, и, словно очнувшись, торопливо отряхивали запорошенную одежду, чтобы вновь кидаться снегом и опять дотрагиваться друг до друга невзначай.

А вся улица замерла, и даже продрогшие старые тополиные скелеты, казалось, с удовольствием прислушивались к счастливому смеху двух влюбленных.

– Любовь, – тихо сказала я, и к окну, словно воробушки к кормушке, одна за другой слетелись мои «пташечки».

Вдруг случилось непредвиденное – девчушка упала на асфальт, и у нас в комнате был слышен ее крик боли и его крик ужаса. И мы, затаив дыхание и тесно прижавшись друг к другу, смотрели, как он совершал свой поступок. Не раздумывая снял пальто. И постелил его так, чтобы ей было удобно. Он колдовал над ее ранкой на коленке и гладил ее по волосам. И вытирал ее слезы. И ничего страшнее их беды не было в целом свете. А потом он поднял ее на руки и, не замечая тяжести, понес свою любимую, самую ценную на свете ношу, домой. Как можно скорее. Как можно бережнее. Как Принц свою Принцессу…

А на асфальте осталось лежать его пальто, но он даже не заметил этого. Только пушистые снежинки, одна за другой, словно не желая расстраивать нас, торопливо скрывали под белым покрывалом этот маленький знак его большого внимания к ней. И были эти снежинки такими свежими и чистыми, как самая первая любовь, бескорыстная и безоглядная, бесстрашная и безоговорочная. Искренняя. Чистая. Она, оказывается, по-прежнему бывает. Вот она. Мы стояли и смотрели на ее следы через тонкое оконное стекло.

Слава Богу. Значит, в мире ничего не изменилось за последний десяток лет, прошедший со времени наших первых больших чувств. Значит, это мы просто стали другими: излишне расчетливыми и скупыми на эмоции, подозрительными и недоверчивыми, а наши души, видно, незаметно скрючились от пережитых душевных травм, перенесенных разочарований и несбывшихся надежд… То-то нам теперь легко променять глубокие сердечные переживания на удобные поверхностные отношения, а ради скучного комфорта и спокойствия цвета болотной тины отказаться от рискованного и труднодостижимого, но такого желанного счастья…

Визжа тормозами, к дому подкатил знакомый Лешкин автомобиль.

– Не пущу! – тихо сказала я.

– Спокойно!.. По лестницам даже его машина не проедет, – отрезала Анютка, а серебристое железное чрево уже нетерпеливо изрыгнуло из себя моего Алексея.

– Кто это? Симпатичный какой! – воскликнул кто-то, и Танюха в ответ пробасила, а уж голосок у казачки был ого-го:

– Инна, это прЫнц. Правда, в отставке.

– Не прощу. – Я поджала губы, а Инночка ойкнула, зажимая рот. – Не тебя, дурочка! Его…

А Лешик стоял у машины, подозрительно покачиваясь. Руками он крепко обнимал огромную керамическую вазу, бесстрашно украшенную странноватым рисунком какого-то непризнанного гения. Внутри вазы, как одинокий носок в работающей стиральной машине, болтался худенький букет хризантем и все норовил выскочить при каждом неосторожном движении. Вот мой прЫнц поднял голову, поискал четвертый этаж, пару раз промахиваясь взглядом, и наконец, заметив нас в моем окне, принялся радостно приветствовать всех ручкой. Из кармана его хьюго-боссовской куртки выпрыгнул мобильник и упал в снег. Следом туда же нырнул букетик – вниз головой, и без того растрепанной.

– Вот видите, даже вещи от него сбегают… Не только я…

– Сбегать иногда полезно. Вчера сбежала, сегодня он весь во внимании и целиком твой. Может, простишь его? Смотри, ваза какая!

– Ириш, не нужны мне ни-ка-ки-е его подарки!!!

– Девушка, вы путаетесь в показаниях…

– Нет! Я как раз распуталась. У него жена, пусть ей и дарит. Я о подарках мечтала, когда тепла хотела, дел общих, планов совместных. Он все конфеты да выпивку по праздникам нес, а я хотела, чтоб… он хлеб с молоком по будням приносил.

– Э-э-э, да у нее горячка белая! – Танюха потрогала мой лоб. – Девочки, вы тут помощь первую окажите, а я пойду молодому человеку подняться помогу.

Лешка и правда сидел на заснеженном асфальте в том же самом месте, где пять минут назад оступилась девочка, и оставленное мальчишкой пальто опять оказалось кстати. Ваза была цела.

Неглаженому белью, второй месяц украшающему кресло в моей гостиной, страшно повезло. Девчонки, решив принять удар на себя, спрятали меня в той же комнате, плотно закрыли дверь, и я наконец стала приносить пользу. Уже битый час я остервенело возила утюгом туда-сюда, разглаживая всевозможные поверхности – гладкие и махровые, хлопковые и синтетические, – то ли прячась за растущими по углам стола ровными стопками одежды и постельных принадлежностей от нежелательных разборок, то ли борясь с желанием выйти на кухню и все испортить.

Нет. Мы должны остаться друзьями. Сейчас девчонки ему все объяснят, и он уйдет…

Кажется, я впервые поменялась с мужчиной местами: он навязывался и просил объяснений, а я уклонялась и противилась каким бы то ни было разборкам. Неужели я становлюсь черствой, если меня стали раздражать чужие переживания? А где же три великих женских «Ж»: женственность, жертвенность, жалость?

И, стараясь не слышать долетающих с кухни Лешкиных восклицаний, я только вздыхала… и думала… думала…

…Сколько раз за последний год наших романтических отношений я мечтала, чтобы Лешик вот так, внезапно объявившись на моем пороге, сказал бы: «Дружок! Я знаю, что часто причиняю тебе боль. И очень ценю, что ты все равно хочешь быть рядом… Я даю обещания, которые честно мечтаю выполнить, но у меня не очень получается. Я исчезаю надолго безо всякого объяснения, а ты, я знаю, изводишься и глотаешь успокоительные. У меня есть семья, а ты все время одна. Я хотел бы, чтобы все было по-другому, НО…»

Мысль натянулась и оборвалась, отозвавшись болью в висках. Что «но», я не знала. «Но» – не могу? «Но» – не хочу? Или «но» – так принято в наше время, что у настоящего мужчины обязательно должна быть любовница, а одинокой женщине трудно прожить без мужика, и если нет своего – довольствуйся половинкой чужого и не хнычь?

Не знаю. Я сама не знала, ЧТО бы хотела услышать. Откуда же тогда Лешику знать, что мне надо, и как найти для этой истории хотя бы дохленькое, но все же счастливое завершение? Ему ведь некогда анализировать происходящее, он и так разрывается между «заколачиванием денег», семьей и мной в придачу. И если работа и жена с детьми – необходимый «прожиточный минимум», то я – развлечение дополнительное. Игрушка. Тем более давнишняя, с большим историческим прошлым, корнями из самого детства, когда мы с ним сидели рядышком на верхнем суку огромного дуба, растущего посреди двора, и исподтишка кидались желудями в тех, кто качался на вкопанных неподалеку скрипучих качелях. Как нам досталось за это однажды от Аллы Савиновой, самой старшей из нашей дворовой компании, за эти проказы – и сейчас помнится!

Тренькнул телефон, отвлекая от грустных мыслей. Я поблагодарила Всевышнего за помощь и попыталась нажать правильную кнопочку.

– Алло?

– Алло! Не слышно… Ната-аш… Уже лучше. – Надо же! Это сквозь тысячи километров прорывалась та самая Алла Савинова – «Командир нашего двора», «Совесть детворы всей округи». Тогда она наводила на меня ужас, но много позже мы все-таки подружились с ней по-настоящему. Алла приехала как-то отдохнуть на теплый остров Кипр, где я тогда жила с мужем-банкиром, ей понравилось, и она не долго думая перетащила своего мужа Димку под лучи средиземноморского солнца.

Алла до сих пор жила на Кипре, не чувствуя в себе сил покинуть облюбованное место даже теперь, после трагической смерти своего супруга, взяв на себя обязанности генеральной управляющей созданной там Димкой Савиновым оффшорной финансовой компанией.

– Наташ, я не вовремя? – пробасила Алла своим прокуренным голосом.

– Нет, как раз наоборот. В самый раз. Я тут с Крапивиным расстаюсь, решилась наконец… В общем, собралась я воспользоваться своим правом и всех своих знакомых мужского пола, даже дальних, как Думу Президент, по домам распустить…

– Бедный Лешенька! Круто вы там в Москве живете! И… И много там у тебя таких, как Крапивин?

– Да нет, что ты! Один он, если в полном смысле. Ну, есть и другие знакомые, конечно, как у каждой женщины. Алла! Вокруг каждого человека, как вокруг солнца, люди, как планеты, на разном удалении крутятся. С одним человеком часто пересекаешься, другого – раз в год видишь…

– И ты, значит, решила больше ни с кем никогда ни за что! Так? Долой пиявки с нежной женской кожи! Ура! Да здравствует солнечная система, состоящая из одного солнца! – Алла глухо засмеялась в трубку. – Наконец-то и ты дозрела до одиночества!

– Да не дозрела я! – закричала я, изливая эмоции последних дней. – И никогда НЕ дозрею!

– Почему? Очень даже дозреваешь, судя по твоим заявлениям. Осталось развить «культ в масштабах собственной личности». Ну, в этом бери пример с меня! Не жизнь – а сказка! Утром спрашиваешь себя: «Чего изволите пожелать, госпожа Савинова?» И сама себе отвечаешь: «Сейчас подумаю, госпожа Савинова!» И никаких возражений. Идешь и даешь себе все, чего хочешь! Нет семьи, нет детей и нет обязанностей и обязательств. У тебя ведь сейчас сыном родители занимаются?

– Да. Я же работаю весь день, когда мне… Я за город к своим раз в неделю езжу.

– Правильно. Отработал – и на свободу: шагай куда глаза глядят! Долой тиранию над женским организмом!

– Аллюсик, милая, никто меня не тиранит. Я сама себя мучаю, терзаю… Все пытаюсь гармонию в своем мире найти. Как развелась, так все думаю: «В чем счастье? В чем смысл жизни?»

– Это ты много думала, вот и развелась! Если хотела семейного счастья, не надо было задумываться. Я тебя предупреждала: «Думай редко, но метко!»

– Савинова… Ты такая молодец, камень, глыба! Все у тебя по полочкам, вся жизнь по пунктикам. Неужели тебе не бывает грустно, одиноко?.. Особенно теперь, когда Димки нет? – спросила я.

– Скучно, грустно, одиноко – это все эмоции. А эмоции – мусор на дне души! – выпалила Алла, и стало слышно, как она чиркает зажигалкой, прикуривая сигаретку. – Я тут сижу на своем балконе, вдалеке море плещется, хорошо… Вот тебе и все эмоции… И других мне не надо.

– А как же любовь? – настаивала я.

– Я и без нее в ажуре. Надо только напарника по сидению на балконе найти, и все.

Алла была моей противоположностью, в ее сущности преобладала рациональность, рассудительность. Она решительно шла по жизни и даже любовь умудрялась использовать себе во благо. Дочь уборщицы из коммунальной квартиры в провинциальном рабочем поселке – она стала живым воплощением образцово-показательной барышни из феминистского рекламного буклета «Знай наших!».

– А я и с любовью, и без нее – «никакос»! – попыталась пошутить я.

– Ешь «Баунти», будешь «кокосом», вот я – вся в шоколаде и «Шанелью» пахну, как сама Коко! – сострила Алла.

Незаметно я догладила противный пододеяльник и взялась за удобные для утюга маленькие носовые платки. «Хорошо, что она позвонила, – подумала я, складывая квадратик платочка пополам. И еще раз. – Пока девчонки там на кухне с моим бывшим разбираются, мне полезно послушать «рецепты счастливой жизни от Аллы Савиновой», да и некрасивая гора неглаженого белья стремительно тает. Тоже польза».

Аллочкина жизнь действительно могла бы стать сюжетом для рекламного ролика образцово-показательной жизни современной деловой женщины.

Алла Савинова самостоятельно управляла финансовой компанией. Это раз. Современная женщина Алла Савинова перемещалась в пространстве исключительно на автомобиле «БМВ» седьмой модели и жила на огромной собственной вилле. И даже сам холм, на котором эта вилла красовалась, со всеми его колючками, редкими кустиками, семейством диких кроликов и мухами, летающими над ними, тоже находился в ее единоличном владении… Это два и сразу три. Модная женщина Алла Савинова даже в офисе имела гардеробную комнату, полную дизайнерских вещей, и переодевалась столько раз на день, сколько раз выходила из своего кабинета. Это четыре.

Ежемесячно она оплачивала множество счетов от дантиста, массажиста, теннисиста, аквалангиста, шахматиста, гитариста и других многочисленных профессионалов при полном отсутствии каких-либо счетов от терапевта, психоаналитика, частного детектива, юриста и других специалистов, занимающихся чужими проблемами. Это пять, и шесть, и семь, и восемь, и так далее, пока не устанете.

Чего же не было у Аллы Савиновой?.. Во-первых, проблем. Но это скорее плюс, чем минус. Во-вторых и в-третьих, у нее не было детей и уже год не было мужа. Это были огромные грустные минусы, конечно. Но Алла всегда считала, что на фоне минуса хорошо смотрятся плюсики, а два минуса вообще в плюсик превращаются, стоит их перемножить.

– А как же чувства?.. – настаивала я.

– Чувства… – Алла затянулась сигареткой и, словно строгая учительница, закрепила пройденный материал: – Чувства есть у всех, но это не значит, что все должны их друг другу показывать. Не давай волю эмоциям, и никто не узнает о твоих чувствах…

– Сильно сказано! Но как же жить без эмоций, без чувств, ведь они так украшают нашу жизнь! Без них пресно, невкусно… – наступала я, ужасаясь своей эмоциональной иррациональной жизни на фоне Аллочкиного спокойного благополучия. «Вот! Есть же на Земле человек, который знает, как жить, и живет так, как знает!» – думала я и снова приставала к ней с расспросами. – Аллочка-русалочка, а если проблемы, как их пережить?

– Не переживай – и переживешь! Проблемы в жизни – это всего лишь задачки, как по математике, помнишь? Есть условия, к которым надо подобрать нужную формулу, применить ее и затем просто не ошибиться в вычислениях. И будет, поверь мне, будет у тебя правильный ответ!

С кухни донесся раздраженный голос Лешика:

– Я! Да я, знаете, какой? – Он стучал себя в грудь так, что было слышно через стену. – Я гордый, хоть и люблю ее. Я богатый, хоть вы этого и не знаете. Я…

– А у меня только вопросы и ни одного ответа… – поскорее продолжила я, отойдя к окну, чтобы не слушать Лешкин бред и не переживать, как учила Алла. – Я жила с мужем вроде в сытости и довольстве, только разве это жизнь, когда тебя, как домашнее животное, кормят, поят, выгуливают иногда, а душевной близости нет, и к жизни отношение разное, и мечтаешь о противоположном… Это как в одном бассейне плавать, но все время в разных направлениях. Только друг другу в лицо волны пускаешь… Мне казалось – уйду, стану человеком, а потом уж вернусь к личному обустройству, найду себе мужчину-друга, буду ему помогать во всем, а он будет обо мне заботиться… А все не так просто. Чем старше становишься, тем сложнее друга найти.

– Ну, человеком ты стала, сомнений нет. – Алла громко выдула изо рта дым и помолчала. – Даже слишком умным. Для женщины ум что?

– Знаю. Непозволительная роскошь.

– Умница. Я поэтому и учиться в институт не пошла. Теоретические знания хороши, но они питают ум, ими сыт не будешь. А вот практический опыт насыщает конкретно. Ой, извини… Ко мне пришли. Рада была поговорить. Пока. Не пропадай.

– Пока, – сказала я и понуро застыла над наволочкой, снова зажимая в руке утюг. Живут же люди! И все-то им понятно – в чем смысл, как надо… вот бы и мне так… Может, съездить передовой опыт перенять?.. Хотя…

И так ясно, что жизнь – жесткая и бестолковая игра, смысл которой каждый определяет для себя сам. И, как в каждой игре, в жизни есть свои правила. Предполагается, что они одинаковы для всех участвующих, но это не так. Нет равных условий.

Да, изначально все мы приходим в этот мир одинаково маленькими, совершенно обнаженными и равно беззащитными. Но тут же жизнь начинает играть с нами, заворачивая каждого младенца в пеленки разного качества, купленные разными родителями в совершенно разных магазинах. «Вот вам. Вот ваша жизнь. Играйте, малыши! Играйте от души!»

И мы играем, как можем. Сначала увлеченно, в дешевые погремушки и обычные кубики, а с возрастом мы все дороже платим за свои игрушки, но все меньше удовольствия получаем от игры. Все труднее и труднее нам становится поддерживать азарт и состояние влюбленности в жизнь, которые имеют обыкновение выветриваться с годами. Чем дольше живем, тем скучнее играть, тем больше надо стараться, чтобы почувствовать адреналин в крови и ощутить прелесть жизни.