Шипек подтолкнул Бербериса в дальний угол к накрытым столам. Несколько друзей виконта заняли круговую оборонительную позицию, грозным видом отбивая желание у присутствующих подойти и подкрепиться именно из этих блюд.

Виконт взял яблоко, ловко пожонглировал им, прежде чем откусить. Возможно, он считал, что кульбиты добавят фрукту сладости.

– Тот же сорт, – сделал неожиданный вывод виконт, – вы приносили в лазарет. Помните? Грипп в позапрошлом году унёс жизни нескольких учеников. Достаточно было случайно чихнуть, чтобы окружающие шарахнулись в стороны. А вы передавали больным гостинцы и записки. Ещё тогда я поразился человеку, не страшащемуся смертельной болезни, но опасающемуся, что кто-то заметит потёртость на его туфлях.

Да, Берберис выполнял поручения одноклассников, озабоченных состоянием своих заболевших приятелей, однако не предполагал, что его поступок может быть воспринят кем-то как проявление бесстрашия.

Какая теперь разница? Герцогиня прилюдно обвинила графа в жульничестве. Она была сильно расстроена – не совсем те чувства, которые Берберис намеревался пробудить в девичьем сердце: азарт борьбы и пламя страсти.

Нежный шорох платья вторгся в его раздумья. Череша бесстрашно миновала кордон, состоящий из друзей виконта и любопытства окружающих, ради возможности поговорить с Берберисом.

– Вы сегодня прелестны, госпожа, – Шипек совершил навстречу девушке поклон, изящество которого можно было ставить на пьедестал галантности, после чего отошёл на пару метров.

– Леди, – приветствие графа отдавало холодной вежливостью.

Череша тяжело вздохнула, её платье натянулось на полной груди:

– Я это заслужила. Моё вчерашнее поведение не имеет оправдания. Но, граф, сегодня вы пересекли черту! Что за коварство принуждать девушку к поцелую?!

Она ревновала. Берберис почувствовал досаду – очередная мишура считала себя вправе укорять его. Хотя если присмотреться (а Берберис доселе особо не приглядывался к дочери торговца) на лице Череши не было ни грамма косметики: кожа отливала здоровым блеском, а ресницы – природной чернотой; её платье шуршало новизной. Череша была искренняя в чувствах и словах, следовательно, тоже являлась настоящей, однако оставалась безразлична графу. Выходило, что его теория о причинах помешательства на герцогине ошибочна, и Берберис опечалился ещё сильнее.

– Но я здесь не ради ссоры, – не ведая об истинной причине уныния графа, Череша скрасила свои губы миролюбивой улыбкой. – Моё намерение, как и прежде – достучаться до вашего благоразумия. Я честно пыталась смотреть на герцогиню сквозь розовые стёкла: титул, небесная безмятежность облика. Однако стоит провести с Боровинкой всего один час в классе и иллюзия безвозвратно рушится. Она до сих пор считает по пальцам и только до двадцати! Её титул – единственная причина снисхождения со стороны учителей. Боровинку не спрашивают на уроках не оттого что опасаются навлечь на себя недовольство, просто в голове у герцогини полюбившиеся вам небесные просторы. Там пусто! Герцогиня даже имя своё не может написать без ошибок. В её тетради сплошные завитушки и сердечки.

– Что вы сейчас сказали? Сердечки?

От досады Череша прикусила губу:

– Всё гораздо хуже, чем я предполагала: вы не влюблены, вы одержимы!

Боровинка рисует в тетради сердечки – особенность присущая влюблённой девушке. А что если она вынуждена скрывать свои чувства, например, из-за природной скромности или очевидной бедности предмета её страсти? Возможно, герцогиня терзается, поскольку не может позволить свободно общаться с избранником, не выдав при этом своих чувств. Оттого молчит во время танца и впадает в крайнее смятение лишь из-за одной близости с ним.

– Да послушайте же! – в отчаянии Череша дёрнула Бербериса за рукав.

Граф инстинктивно перехватил её пальцы и тут же разжал кулак – девичья кожа была слишком нежной и беззащитной для грубости, но обстоятельства требовали поставить точку хотя бы на словах:

– Признайтесь, Череша, что отчаянно ревнуете, оттого и ненавидите герцогиню.

– Вовсе нет! Ненавидеть Боровинку также бессмысленно, как злиться на ветер за то, что он дует! Моё сердце болит об ином: беда в том, что вы считаете себя большой рыбой в маленьком пруду и всеми силами стремитесь перебраться в иной – соизмеримый вашему тщеславию водоём. Но дело в том, что ваш пруд – тот самый, и рыба такая, какая есть. Достаточно осмотреться, чтобы увидеть вокруг любовь и поддержку.

– Сударыня, – Берберис церемонно поклонился, – я благодарен за вашу заботу и больше не смею задерживать.

Каким-то немыслимым усилием Череше удалось сдержать поток слёз за густотой ресниц.

– Я продолжу молиться за вас, граф. Если бог Благоразумия существует, то он обязательно услышит мои молитвы.

Глава 12

– Клянусь всеми драгоценностями, которые сохранил мой род, я ещё не встречал девушки храбрее! – последнее, что сказал Шипек после ухода Череши.

Наступила и пора графа возвращаться восвояси. Виконт вызвался сопроводить его до комнаты.

Берберис должен был быть пристыжен скандалом и подавлен неудачей, однако неосторожные слова о рисунках Боровинки вновь вселили в него надежду. Страсть не может пылать в пустоте – там ей просто нечего сжигать. Наверняка за видимой холодностью герцогини скрывается чувственный душевный мир.

Всю дорогу граф пребывал в раздумьях более глубоких, чем окружающая школу темнота. Его кошелёк был пуст, зато голова наполнена построением нового отчаянного плана. Сегодняшнее происшествие, хоть и с натяжкой, можно было считать победой. Герцогиня взволнована, её размеренная жизнь нарушена одной минутой. Нужно уверить Боровинку, что нарушитель всецело предан ей, и тогда нежный поцелуй из обязательного долга станет искренним желанием.

Из-за очередного поворота показались тёмные фигуры. Винить в том следовало скудное освещение, истраченное в большинстве своём на подсветку дороги к административному зданию, но один из незнакомцев незаметно вытащил перчатку и с силой швырнул её в лицо графу. Берберис толком не почувствовал удара и больше растерялся чем оскорбился.

Шипек с готовностью шагнул вперёд:

– Это вызов! Извольте представиться господа.

– Извольте освободить дорогу, виконт.

– Я являюсь другом и секундантом графа, и спрашиваю в последний раз: назовитесь или проваливайте как трусливые крысы!

– Много позволяете себе, виконт!

– Если сравнение с крысой чересчур оскорбило вас, то я сию секунду готов удовлетворить вашу претензию! – Шипек отсалютовал от виска и, хотя его рука была пуста, однако сомнений для окружающих не осталось: сказанное – слово чести.

– Не растрачивайтесь напрасно, друг мой, – Берберис, наконец, пришёл в себя и поднял перчатку со снега – весом с хлопок, она показалась графу тяжелее гири. – Я отказываюсь выходить на бой с безымянным негодяем.

Самая крупная фигура покинула тень, чтобы предстать во всём великолепии габаритов:

– Маркиз Же́лод, к вашим услугам.

– Где желаете биться, маркиз?

– Прямо здесь.

Берберис снова растерялся: он привык к стенам тренажёрного зала и яркому освещению, а сейчас вокруг лишь сугробы слабо поблёскивают в лунном свете.

– Устроим перестрелку снежками? – язвительно поинтересовался Шипек, всеми силами перетягивая битву на себя.

Маркиз молча кинул графу рапиру, тот схватил оружие на лету. Кованый клинок отливал смертельным блеском.

Берберис несколько раз рассёк воздух: боевое оружие издавало иной – отличимый от учебного звук, что тоже вызывало дискомфорт.

– Доступ в оружейную нам предоставил один уступчивый стражник, – снизошёл до пояснений маркиз. Судя по исходящему от компании запаху, стражник также расщедрился и на содержимое винного погреба. – Сегодня вы поплатитесь за наглость, граф. Вашему поступку нет прощения.

– Довольно пустой болтовни! Отныне слово за сталью! – подвёл черту виконт и помог Берберису снять камзол.

От тела валил пар, но мороза граф так и не почувствовал. Сердце в его груди стучало гулко, но ровно; теперь окружающая темнота даже немного радовала – соперник не увидит, как пылают его щёки и уши.

– Их пятеро вооружённых, – шептал виконт, – а у нас одна рапира на двоих, но будьте уверены: я имел учебные поединки с каждым из присутствующих и распишусь в неповоротливости всех, кроме маркиза. Он хитёр и предпочитает обманывать противника наигранной усталостью. Оставайтесь начеку, граф!

Лунный свет прикоснулся к лезвиям холодными пальцами. Берберис и маркиз приняли стойки. Граф чего-то ждал, наверное, команды тренера начать бой, только маркиз бросился в атаку без всяких сигналов. На первых же секундах боя Берберис заработал несколько кровоточащих порезов, но, ошеломлённый напором противника, он даже не ощутил боли. Мощные удары откидывали его всё дальше и дальше, пока левая нога не погрузилась в сугроб по самое колено.

Маркиз издал победный рык и вложил всю мощь мускулов в единый удар, но его клинок воткнулся лишь в злосчастный сугроб.

Упав плашмя, Берберис перекатился по снегу и тут же вскочил позади маркиза. Перед ним была беззащитная спина противника, и вдруг граф замешкался – его душа упрямо отрицала неизбежность конца.

Секунда была упущена и дуэль возобновилась лицом к лицу. Теперь Берберис ловко уклонялся от ударов: маркиз хрипло дышал, его выпады потеряли былую скорость. В какой-то момент противник совершил вялый удар и открылся. Бербериса словно подтолкнули в бок: вместо контратаки он выставил защиту, и коварство противника разбилось о калёную сталь.

Из положения защиты граф парировал и, согласно тренировкам, ткнул острием неприятеля в грудь. Произошла всего лишь отточенная уроками последовательность действий. В первое мгновение ни маркиз, ни граф даже не заметили, что битва окончена. Берберис смотрел на дело своих рук и дивился не столько скорости расползания бордового пятна из-под клинка, а той податливости, с которой плоть приняла в себя сталь.

Маркиз рухнул в снег. Его товарищи выхватили оружие. Простым, но далеко не благородным приёмом – ударом ноги, Шипек вышиб рапиру у ближайшего недруга.

– Дуэль прошла по всем правилам! Или вы покажете маркиза врачу, или койки лазарета займут ещё четверо болванов!

Совещания не последовало – здравый смысл подсказал послушать виконта без лишних разговоров, тем более, что кровь маркиза уже перепачкала снег. Товарищи подхватили павшего друга и понесли к лазарету. Там горел свет.

Глава 13

Наверняка на свете существует злая сила, задача которой перемешивать последовательные дневные события в вязкую кашицу сна. Берберис бредил на своей кровати видениями каморки начальника стражи, где герцогиня рисовала на столе сердечки, затем маркиз бил его картами в лазарете. Но вот на окраине сновидения мелькнула полоска янтаря, внося толику душевного спокойствия, однако злая сила не дремала и размазала прядь кровавым пятном по белому снегу.

Берберис перевернулся на другой бок, случайно зацепил свежую рану и непроизвольно застонал. Он лежал один в темноте. Оставленная Шипеком свеча давно потухла. Перед уходом виконт помог ему забинтовать раны и напутствовать: «У Боровинки найдётся ещё парочка заступников. Обстоятельства таковы, что лучше не ходите без сопровождения. И никому не открывайте дверь».

Снова раздался тихий скрежет. Видимо этот звук, а не кошмар послужил причиной пробуждения Бербериса. Граф с трудом сел, его тело и разум пребывали в жару, в мышцах нарастало последствие недавнего напряжения.

Скрежет прекратился, зато замочная скважина разразилась шёпотом:

– Ваша Светлость!

Берберис нашёл новую свечу и спички. Для его воспалённого взгляда пламя показалось немногим теплее ледышки. На поворот замка тишина отреагировала злобным эхом, крохотная фигурка за дверью сжалась от испуга.

– Профессор? – Берберис решил, что видит продолжение бредового сновидения: за прошедшие сутки Узвар стал ещё меньше и старше – невозможные в реальности метаморфозы. Граф, играючи мог поднять его одной рукой и заткнуть под стул. – Вы должны были покинуть школу.

Скрюченный сверх меры профессор чуть ли не ползком добрался до кровати, но так и не осилил её высоту. Он остался в полусидячем положении, прислонённый головой к матрацу.

– Не могу! ОН не пускает. Чуть свет я собрал чемодан, но всякий раз меня откидывало от ворот. Под страхом разоблачения, я сжёг остатки фруктов, чтобы задобрить ЕГО. Тщетно! О чём вы говорили, граф? Что вам посулил Дракон?

В ночи говорить о древнем боге следовало крайне осторожно, однако голос Узвара был еле слышен и со стороны напоминал шелест ветра по листве. Берберис сжалился над стариком и, приподняв, усадил-таки на кровать. Тело под одеждой оказалось лёгким и тонким, словно худое полено, которым и камина не растопить. В нём словно не было жизни.

– Неужели вы заключили сделку?! – Узвар в панике принялся хватать Бербериса за руки со свирепостью и силой котёнка.

Ярко-жёлтые глаза зверя уставились на графа из всех теней. На поверхности – стёклышко, а занырни взглядом глубже и будешь опален до кости бурлящей лавой. Дракон смотрел не как обычный человек – он видел самый сок плоти.

«Ты прекрасно знаешь, чего я хочу, дитя, – с присвистом произнёс Дракон, обнажив всепоглощающую алчную пасть. – Издревле мои последователи приводили к алтарям юных дев, за что получали крепкое здоровье и силу десятерых! Ты же получишь власть над страстью!»

Всего лишь капля крови… Будь тогда у Бербериса кинжал вместо свечи, он рискнул бы головой. Что до жертвоприношений…

«Мой прадед рубил твой род не для того, чтобы его потомок убивал невинных! Проваливай со своим предложением, демон! Твой алтарь и твой последний приспешник рассыпаются – вот причина долгой жизни профессора: с его уходом некому будет предложить тебе даже высушенного подорожника!»

Дракон оскалился. Хвост сжался на теле Бербериса, выдавливая из него стон и остатки воздуха.

«От твоих губ ещё не выветрился запах молока. Ты дерзишь повелителю сожжённой в пепел ночи и хозяину кровяных садов! Я могу сломать тебя пополам, но предпочту смотреть, как потомок Преклетов сам изничтожит себя. Ты болен и лекарство лишь одно…»

С этими словами Дракон исчез. Громадная туша попросту втянулась в тело Узвара. Профессор лежал без сознания, но живёхонек. Графу было настолько плохо, что он только и сумел добраться до кровати, где рухнул без чувств.

– Я отверг предложение. Мы ничего друг другу не должны, – Берберис осторожно разжимал пальцы профессора на своём запястье – он боялся случайно сломать иссушенную до состояния трухлявой деревяшки плоть.

Профессор отчаянно затряс головой:

– Дракон всё ещё здесь! Обычно после ритуала он возвращается в свой мир, но в этот раз поселился в моём животе и не желает уходить. Мои внутренности опалены. Выпитая вода обращается паром. Умоляю, дайте Дракону желаемое…

– Нет! – граф отдёрнул руку с силой, невольно увлекая Узвара с кровати. Тот упал на пол со стуком пустотелого предмета.

Берберис с жалостью и презрением смотрел на тугой комок у своих ног. Даже не вериться, что из этого безобидного кокона на свет выползает древнее зло.

– Тогда убейте меня, – «кокон» обратил вверх умоляющий взгляд. – Жизнь, которую я так отчаянно боялся потерять, обернулась мукой.

Всего день страданий и профессор уже готов сдаться. Граф подумал, что страдает гораздо дольше, но упрямо продолжает вести борьбу за каждую минуту. Осознание превосходства над пожилым человеком, не познавшим в жизни боли сильнее, чем головная, отдавало горечью. Берберис пожелал сию секунду вымести из своей комнаты всю слабость, пусть и заключённую в немощном теле.

– Осталась последняя ночь, – он поставил свечу на стол и сравнил её огонёк с разгорающимся за окном рассветом, – затем Дракон уйдёт. Уходите и вы, профессор.

Через секунду послышалось шарканье подошв, и дверь тихонько затворилась. Заря сталкивала округлым плечиком упрямую ночь с небосклона. Берберис привычно потянулся к золотистой бахроме. Его фаланги вдруг стали твёрже стали. Граф сорвал штору и втоптал пяткой в пол. Он пытался внести в свою жизнь хоть толику искренности.