Московский фантастис

– Мне кажется, ты начал очень издалека, Человечкин. – пробасила судья.

Он тут же обратил на нее взгляд.

– Язык несовершенен, не совершенно никакое, сделанное посредством его, заклятие, и ни одно изображение заклятия, в связи с этим, не безупречно. Я убил настоящего преследователя не потому что я как-то особенно силен, а потому что я хитер, как дьявол. Он сам разорвал себя надвое!

Женщина выпила.

– Как же ты его заставил?

– Нет ничего проще: преследователь функционально бессмертнен, поскольку он – воплощение одного единственного желания. Догнать одну только цель и убить ее. Все его существование – это достижение этой цели. Он не мыслит, не чувствует, он просто гонится.

– Я все это знаю, Человечкин!

– А что будет, если у него вдруг появится вторая цель? Точь-в-точь первая?

– Преследователь не ведется на муляжи.

– А я говорю не о симуляции. Я говорю о доппеле. Полноценном существовании в двух местах одновременно.

– То есть ты просто разбежался? – усмехнулась Вера Павловна.

Андрей поднялся из кресла.

– Конечно.

– Он не в печати! – громогласно заявил Мороз.

– Нормально все! – прерывисто кивнула Вера Павловна, залезая с ногами на свое кресло. – Мне нужно от тебя вот что: ты обвиняешь Воронов ковен в преступлении?

Все собравшиеся прекрасно осознавали, что вопрос этот чисто формальный. Андрей растянул губы, прищурился.

– Ну нет… – не смог не улыбнуться он.

В эту секунду все в зале на секунду затихли. Андрей стоял вне печати, опираясь руками о спинку своего кресла. Судья закатила глаза.

– Началось. Против тебя использовали самое страшное заклятие на свете… – Бабах! Чаша весов упала на пол. Вера Павловна не обратила на это внимание, подалась вперед. – И ты не хочешь выдвигать обвинение? Зачем мы тогда вообще здесь собрались?

– Приступ малодушия у меня случился, Вера Павловна. Я мечтал о мести… – сложил он губы бантиком – поотрубать всем птичкам головы. Набросились на меня и на мое, все должны быть наказаны… В контексте того, что я приходящий маг и все равно вернусь, а они уже никогда нет, и сделано это было бы руками Света, которому только дай, это было бы триумфом цинизма, к которому я и стремлюсь в своей бесконечной… – он покачал головой – Но сейчас я не могу так поступить. Я не умер, так еще и помолодел, чего мне обижаться? Зачем мстить? Я бы даже повторил. Давно мне не было шестнадцать, а мой бездарный ученик не наслаждается своим временем…

– Ты приходящий маг, ты бы и так вернулся молодой. Лет эдак через сто семьдесят.

– О, но мне все равно так жаль своей жизни: у меня ученик, у меня работа, у меня, в конце концов, женщины. Современные женщины, поколение, начиная с двухтысячного года рождения…

– Педофил.

– …Ни в девятом, ни в семнадцатом веке таких не было.

– Мы отвлеклись.

– Я повторяю: я не имею никаких претензий ни к одному из славных детей товарища Воронова.

– А ты в курсе, зачем этим славным детям было пытаться тебя замочить?

– Конечно. – Андрей пошел по залу. – Сейчас в темнейшем ковене решается вопрос наследства. Все они знают, как я славно вздорил с покойным Вороновым, сыном смерти. Их семье есть, за что мстить, это был вопрос времени.

– Пускай плут вернется в печать! – ударил кулаком по столу Мороз.

– Да, вернись-ка в печать, сволочь. – оставила Судья пустую флягу.

Кресло исчезло, Андрей занял место в круге.

– Итак, против тебя применили заклятие…

Бабах!

Все помолчали. Это было неожиданно и неприятно. Судья прищурилась.

– Ты саботируешь? Ты шепчешь ложь пока я говорю, и он падает!

Бабах!

– Я видела, как ты скалишься, животное!

Андрей действительно улыбнулся, но промолчал.

– Есть и другой способ. – светлейшая Судья поднялась с места, подхватила клетку, но на ступенях оступилась, в результате чего она кубарем, в сопровождении золотого звона клеточных прутьев, оказалась на полу у трибуны, юбка ее задралась вверх. Дмитрий Дмитриевич тут же поднялся с места, но Андрей вышел из печати и бережно вытянул Судью за запястья, в то время как Оксана Денисовна переставила клетку с бока на дно и, наскоро свернув очищающий узел, смела остатки опилок, овса и перьев.

Вера Павловна уставилась немигающими глазами на Андрея, по вискам у нее прошла волна болезненного раздражения.

– Убери от меня руки, я при исполнении! – а затем добавила тихо. – Очень мило явиться таким, каким ты был в годы самых гнусных моих ошибок.

– А я вспоминаю ошибки прошлых жизней с улыбкой. – смотрел он на нее нежно.

– Вот ты и улыбайся. – толкнула она его в плечо, но, вспомнив про клетку, развернулась, подхватила золотую ручку. – Сейчас мы выясним, кто из подсудимых участвовал в создании чар настоящего преследователя, выясним причину и проведем быструю декапитацию.

– Причина простая месть. – сказал Андрей звонко. – И я на правах потерпевшей стороны призываю помиловать всех участников. Но Свету только дай власть, он сразу начнет карать, так ведь?

Вера Павловна на смутилась.

– Если бы я не знала тебя всю жизнь, Человечкин, я бы сейчас подумала, что ты святой. Но раз ты просишь меня кто-то помиловать, значит, я ни при каких обстоятельствах не буду этого делать.

– Но я отзываю иск, Вера. – сказал он тихо, рука его остановилась у нее на плече, а в пальцах у нее была очередная птица, которая упала вниз в чаше на пол, подтверждая вину в создании чар. Вера глянула на Дмитрия Дмитриевича.

– Я открываю новое дело. 17-02 о применении особо опасных чар. – сказал волшебник.

– Но чары не сработали. – протестовал Андрей. – Нет состава преступления. Вера, отпусти народ.

– Черта с два. Все виновны.

– Но никто даже не умер!

– Тяжкое нанесение вреда здоровью?

– Не было!

Чаша ударила об пол, Андрей говорил тихо.

– Ты серьезно?

– Более чем. – криво улыбнулась она, а потом выкрикнула прямо в лицо темному: – Может, это станет нашей первой зарей? Может быть, с этого начнется наш ответ на тот мрак, который вы сеете! Может быть, истину еще можно спасти, если вас, разложенцев, станет поменьше! И с чего мне себя ограничивать, Человечкин? Я тебе никаких одолжений делать не буду. Мне не сдалось никакое твое унижение и никакая твоя благодарность мне не нужна! Ты не достоин этого!

Тут к ней подкрался другой волшебник.

– Вера Павловна, – прозвенел Северин. – это все подсудимые?

– Да. – бросила, не глядя, она, но потом, встретившись глазами с расплывающейся по лицу самой довольной из всех возможных улыбок Андрея из нее вырвался яростный крик: – Стоять, Майский!

Глава десятая.

Но молодой человек был уже в анфиладе.

– Живи, бессмертное Дело Тьмы! – воскликнул он, расцветая от собственной наглости.

В спину ему полетели ледяные стрелы Дмитрия Дмитриевича. В эти адрено-серотониновые секунды, прыткий тонконогий черт не мог ничего, кроме бега и крика. Чары крио-волшебника, а Дмитрий Дмитриевич незамедлительно натравил на мага ранящие чары холода, предсказуемо, не достигли бегущего: Нож подхватил их высоким свистом из самой глубины легких и направил в потолок. Звон и ветер свернулись прозрачным рогом, и Северин оказался внутри непроницаемого туннеля из ледяного ветра. Сзади слышался крик Аделаиды, объявляющей о законном поединке света и тьмы с причитающимся победителям право решить судьбу Вороновых. Маг безумия вырвался из здания Суда, но тот был окружен стеной лабиринта. Спустя секунду за ним белым лучом выскочили разрушающие зло чары Веры Павловны. Заклятие летело прямо ему в лоб, рискуя пробить бычий узел, он же третий глаз, и оставить мальчишкой на всю жизнь, но воздушный поток, уже ослабевший до сквозняка на таком отдалении, все равно заставил светлые чары отклониться, и те, прошмыгнув в трех сантиметрах от уха Северина, вонзились, издав мелодичный звук, в стену. Там мгновенно образовался сквозной проход в Белый.

– Ого! – белым кроликом бросился в коридор маг. В три шага он смял холл Белого, рванул к двери на лестницу в Черный. Уже там он услышал, как открылась дверь сверху и по поверхностному частому дыханию безошибочно опознал Веру Павловну. В холле с объявлениями, волшебник дернул на себя тумблер из электрического щитка. Свет в коридоре погас. На родной территории, зная каждый шаг, он вилял русаком, а она метала ему в спину луч за лучом, но в кромешной тьме они не пролетали и пяти метров, угасая, точно падающие звезды, и разбиваясь об пол сине-рыжими искрами.

Маг безумия бросился в стену, там на его удачу или память как раз была дверь кухни. Северин распахнул две оконные рамы, ловким движением отстегнул дно от клетки. Когда Вера Павловна ворвалась на кухню, клетка была пуста, а окно закрыто.

– Ты… – набросилась она на подростка с кулаками. – Думаешь, это все весело? Будешь ты смеяться, когда я буду рубить твою голову? Малолетняя сволочь, ни стыда ни совести!

– Вы проиграли законную битву…

Она выдала ему звонкую пощечину.

– Знаю я, черт возьми!

– Все конечно.

Женщина посмотрела на него, пытаясь отдышаться. Лицо ее тут же изменилось, глаза, губы, виски… приобрели на нем лишь иной холодно-жестокий оттенок. Пальцы ее поддели ворот его футболки и потянули на себя.

– Вы что, Вера Павловна? – тихо спросил он, делая шаг ей навстречу.

– А ты мне должен. – она положила вторую руку ему на лицо, растягивая покрасневшую от удара щеку. – Ты должен мне. Помнишь? За пятницу.

– Ах да. – закивал он. Нечто внутри него одобрительно шевельнулось в ответ на ее грубые жесты, как если бы в животе у него, между печенью и кишками жила сколопендра. Лицо его потянулось в сторону ее руки на щеке, подарило скупой поцелуй запястью. – Нормальное вы нашли время для возмездия, Вера Павловна.

– Уж как получилось. – тонике ее пальцы собрались в кулак, сминая ворот, рискуя его порвать. Она подалась вперед, втянула запах у его плеча. Неприученный к бегу трусцой, он горячо вспотел, но в прохладе кухни вся соленая вода замерзла и пахла скорее не резкой мальчишеской страстью, а испугом. И подчинением. Руки его, одна еще держала крышку с золочеными прутьями, а другая, признав бессмысленность этой победы, вопросительно легла на талию женщины.

– Только вот место неудачное. – еле дыша, сказал он. – Здесь, рядом, склад начертательной комнаты.

– И что там? – спросила она, прекрасно понимая, что у нее опущенной вниз руке.

Северин выдохнул.

– Я храню много секретов, у нашего будет хорошая компания.

– Нормально.

Она отпустила его и подошла к двери.

– Стойте, Вера Павловна, – он подошел к небольшому рычагу в стене у двери. – Я бы включил свет в коридоре, а то у нас всякое ходит. – он звонко щелкнул переключатель, под дверью появилась светлая полоса, и действительно, по-хорошему, ему надо было отворить дверь, с ловкостью паука бросить Веру Павловну в темный проем склада и там торжественно сдаться ей, целуя все, что она скажет ему целовать, и взять все, что она прикажет ему взять. Упасть на пол, исполнять ее волю, разбиться под ней, с криком, и уронить затылок на плиточный пол. Закрыть глаза. Исчезнуть. Этого хотело зло внутри. Этого желал змеиный узел. Очень. Но было еще что-то, темнее этого. Что-то, хуже природы. Из распахнувшейся двери на Веру Павловну повалил утренний майский туман, на голове у волшебницы ловко оказалась птичья клетка и одним настоящим пинком, (да простит его тетушка), Вера Павловна вылетела из кухни в неизвестность. Дверь захлопнулась, рычаг рванул вниз, в темном дверном проеме показался Нож. Он был фиолетовый.

– Вот ты где… – сказал он хриплым голосом.

– Да.

Северин тут же пустил отца, ударил по кнопке на чайнике, высыпал на стол перед ним английских булавок из кармана. С каждой открытой булавкой Нож дышал тише и под конец почти не шипел от боли, пока двигал руками, шеей, корпусом.

– Аделаиде нужны ножницы. – сказал мужчина. – Специфичность. Они с Андреем должны быть уже близко.

– А Оксана?

– Она из тех, кто предпочел не драться с Морозом.

Волшебник вынул из пазов ящик с ножницами, положил на пол и сел на колени перед ним.

– Твой коридор, пап. – начал он. – В меня ни разу не попали.

Нож рассмеялся.

– Ох, как ты побежал, как побежал… как заяц! Мне было так смешно, я еле поднял свист…

– Ты крутой.

– Ай, дудки. – махнул он рукой. – Одно меня спасает: пятерка для меня оптимум. Шаг вверх, вниз – полная задница.

В кухню ввалились Андрей и Аделаида. В тетушкином боку до самого поднятого вверх локтя торчали ледяные стрелы, а в противоположной руке она все еще держала свою саблю абсурда. Та была в крови по самую рукоять. В сознании же ее держал только горящий синим светом камень в тюрбане. У Андрея был изящный порез от уха до уха вдоль линии волос, как при неудачном скальпировании. По его лицу стекала кровь, резво, как вода.

– Ничего себе! – сказал Северин, принимая на руки родное израненное тело. Он тут же уложил ее на деревянный пол, шумно перевернул ящик с ножницами.

– Мы проиграли законную битву по причине бегства с поля битвы. – сказал Андрей.

– Но выиграли, потому что выпустили магов в Голых Лыдках. – сказал юноша, откусывая секатором ледяные стрелы как только мог близко к телу тети. Для приличия она закрыла грудь рукой.

– Ты бы видел, Северин, лицо Мороза: сколько жизней помню, все время белым было гораздо важнее просто махать кулаками и оставлять потомство, нежели вычислять и рубить корни великому Делу Тьмы.

– В большой драке они обретают себя, как мы обретаем себя в мелкой подлости. – прокаркал Нож.

– Что, дед прям настолько жесткий?

– Да даже не он! – поднял голос Андрей. Он был в возмущении. – Он тоже, конечно, наподдал, но девчонка… На секунду я подумал, что она летающий воин! Никто из вас не видел своими глазами Эру Волшебников, так что вам придется поверить мне на слово. Она чуть меня не скальпировала. Возможно, Мороз будет брать ее на работу. Уж больно ему понравилось это зрелище.

– Не переживай, Андрей. – Северин снимал с ключиц тетушки ее замысловатые серьги и скреплял ими рану у нее на боку. – Даже если она хорошо машет кулаками, у нее череп как у банки с килькой. Я бы дал ей покрепче, если бы знал, что надо.

– Что, правда?

– Я себе голову оторвал, а она поверила…

– Ах, ладно. – махнул Андрей. – Если ее попрет вверх, понизишь до человека, как того огненного мальчика.

Маг безумия склонился над тетушкой.

– Не больно. – сказал он громко.

Ее белая рука, колотила по полу, но она не кричала и даже не скулила. Камень на лбу сиял.

– Не больно. – наконец сказала она.

Северин поднял лицо на Андрея.

– А год назад ты меня чуть не убил за шутку с огненным человеком.

– И сейчас бы убил.

– Зато он теперь не жжет.

– Зато он теперь он инвалид.

– Он обычный человек. Это тоже достойно.

– Нет. – сказал Нож. – Северин, нет. Потерять силу – это живая смерть. И я умру, когда это со мной случится.

– Я знаю. – сказал он тихо. – Только вот в чем отличие этой смерти от той, что ты уже пережил?

За шторой его спутанных волос было видно скривившиеся губы.

– Жестокое существо. Ты отнял и гордишься? Ты убил, и упрекаешь меня в том, что мне хватило сил не умереть на месте? Ты смеешься надо мной? Ты вообще человек? Плясать на костях на моих, ты человек?!

– Прости.

– Никогда.

Северин смутился.

– Я не христианин. Мне и не нужно глобальное прощение. Я лишь причинил боль своим вопросом и извиняюсь за это.

Ведьма открыла глаза и наконец-то разжала рукоять сабли.

– Не смейте ругаться, идиоты.

Андрей же молчал, глядя в окно, лицо его было примерно такое же, как у Ножа.

– Гляньте, какая потеха. – сказал он.

Трое волшебников смотрели в окно на Веру Павловну, в ярости пытающуюся сбросить с себя блестящий на солнце колпак. Освобожденные Вороновы устроили оживление в кроне сливы, заговорили наперебой. Сверху на клетку села пеночка и высоко присвистнула, будто хихикнула.

– Ой. Это же Сема Воронов. – сказал Северин.

Сема был один из трех Мечников в городе, способных забраться на восьмерку. Правда, в отличие от Майского, ему приходилось срезать веки и он навсегда обращен в птицу. Остальные родичи Воронова глядели черными глазами, свистели, подбадривая смелую пеночку, сидящую спокойно на мотающуюся из стороны в сторону и принимающую удары плоских ладоней клетку.

Нож протянул Северину сигарету, но из темноты ее перехватили тонкие пальцы Аделаиды. Андрей отошел от окна. Вслед ему обернулся Нож.

– Не знаю, как у вас с Северином принято, но мне, как человеку, мужчине и как магу очень бы хотелось услышать от тебя объяснение, Андрей.

– С удовольствием, Нож. – разбудил в себе бодрость мужчина. – Больше всего на свете люблю рассказывать о себе. Сейчас в моей жизни снова появилась одна давняя знакомая. Настолько давняя, что можно сказать, из прошлой жизни.

– Надеюсь, она не из бессмертных чудовищ? – строго посмотрел маг ветра.

– Нет. Я что, похож на того, кто совершает одну и ту же ошибку дважды?

– Ты похож на человека, который занимается этим все время. Это свойство приходящих магов. Из жизни в жизнь. Одно и то же. Иначе не вернешься.

Андрей улыбнулся.

– И много ты видел приходящих магов кроме меня?

Нож улыбнулся в ответ, но ничего не ответил. Андрей же продолжал.

– Prosecutor veritas был не на меня. А был заказан, чтобы уничтожить мою теперешнюю страсть. Я не мог этого допустить, поэтому мне пришлось делать транспонированного доппеля, то есть раздваивать ее, а не себя. Если бы это не сработало, мне бы было очень приятно наблюдать казнь Вороновых. Поэтому я дал ход делу. Все же увечия мне пришлось нанести себе самостоятельно, чтобы было ощущение, что я дрался и победил. Как я понимаю, Северин услышал, о чем щебечут птицы, – подросток кивнул, – и если бы Вера спросила их о цели чар, всем бы стало неловко. Поэтому они сейчас ничего не смогут сказать. Они – птицы в лесу. Прокляты, безусловно, но живые.

– Там есть кому о них позаботиться. – сказал Северин.

– Ты о нем? – показал Нож на окно. – Вряд ли он будет этим заниматься.

– Не хотите "Песню храбрых"? – вдруг сказал Андрей.

Майский отвернулся от окна.

– Нашему Дому нельзя зелья.

– Он что, никогда не видел, как ты это делаешь? – поднял оттенок брови Нож.

– Я, конечно, знала, что верность – проклятие наших мужчин. – Аделаида смотрела на племянника, но рука ее белым призраком лежала на черном плаще мага смерти. – Но Андрей всего навсего твой учитель. Да, ты живешь у него. Да, ты ешь с ним за одним столом. Ты даже сжег его заживо и приготовил ему сотэ из поверженного врага. Но я так надеялась, что ты на самом деле свободен и предан ему, потому что он делится с тобой "Песней храбрых". – она схватила молодые впалые щеки мага смерти. – Потому что Мечника удержит на орбите только зависимость…

– И твои успехи в учебе, Северин. – сказал Нож. – Мы тоже считали, что вы мухлюете.

– Что-то я ничего не понимаю. – честно признался волшебник, смотря на Андрея.

Андрей усмехнулся, его черное острое плечо мягко выплыло из под звенящих браслетов Аделаиды, и скрылось в лаборатории, откуда он вернулся уже с мелкой кроваво-красной ампулой. Маг смерти занял место в глубоком кресле напротив окна.

– Ты читал про концепцию разделения, Северин?

– Устаревшая, мифологическая. Хороша, как сказка на ночь.

– Устаревшая, не устаревшая, но гипотезы делятся на те, что хорошо и плохо описывают явления. – пальцы его крутили ампулу. – Если прямо и глупо смотреть на концепцию разделения, то, действительно, позор: нас раскидали поганой метлой по разным углам, сделали тебе желудок из бумаги, а мне кости, ломкие, как сахар. Есть, конечно, и плюсы: я выгляжу моложе Ножа, хотя это я учил его курить, а магов изобилия нельзя расстрелять, но мораль в том, что все стоят на своем, в своем красном углу. – рука Аделаиды распустила ему волосы и разворошила их, словно черный океан. – Но с если рассматривать концепцию разделения в обратную сторону, то получается, что отнятые у нас возможности возвращаются, если – он подмигнул ведьме. – объединять усилия.

Ампула лишилась колпачка, Северин проводил острый стеклянный край взглядом, пока бледный профиль мага смерти обратился вверх всей своей географией. Прислонив к краснеющим с каждым глотком губам блестящий пузырек, Андрей зажмурился. Все, как обычно. Маг отставил пустую ампулу на стол, расслабленно погрузился в мягкую тьму кресла. На одном дыхании произнес.

– Vesuvius…

И в эту секунду веки его исчезли. Тело его, и без того расслабленное, расплылось опиумным сном, поползли в бок щиколотки ботинок и грузилами на дно пошла вниз белизна рук. Из его темных глазниц и узких ноздрей валил к потолку буро-красный дым. Аделаида, блестящая, как звезда, втягивала мрак Везувия через быстро краснеющую сигарету.

Холодный свет в раме окна, в нем две одинаковые худые спины. Та, что старше, накренилась плечами, голова с русой соломой легла на родное плечо.