«С другой стороны, – попытался поставить себя на место Эйтана Йован, – если бы отец привез ещё в детстве домой девочку, на которой бы намеревался меня женить, нанял бы ей лучших учителей, баловал, ничего для неё не жалел, при каждой встрече хвалил бы её при мне, чтобы я понимал, какое она сокровище – женился бы я на ней?».

Перед глазами мелькнуло смеющееся лицо Адайль, окруженной цветами во время чаепития с правителем в саду. Гадостное чувство внезапно испарилось.

Осознав ответ, Йован выпрямился, глядя перед собой, но ничего не видя.

Внезапно руки вспомнили, как их давили рукава, сжимаемые пальцами Адайль. Ладони вспомнили, как придерживали Аду во время перемещений. Мелькнуло воспоминание с выжженного поля: на голову ниже его, она вздрагивала всем телом, и рыдала взахлёб, и рыдания её отражались в нём…

Йован похолодел.

«Не может быть!..». Кровь бросилась в лицо. Сердце забилось, как безумное.

Верхние части ступней вспомнили её вес, когда он переносил её обратно в столицу. Вспомнился стыд, когда оказалось, что котомка сохраняет и размеры, и вес – и всё то время Ада таскала тяжести сама. Такого он больше допустить не мог и в обратный путь котомка была на нём: и в первый раз, когда Адайль ступила на его ноги без груза, её тяжесть оказалась даже приятной…

Рука Йована метнулась ко рту, словно пытаясь зажать невысказанную правду.

«Нет! Этого не могло случиться! Когда?..».

Сердце молотилось, как сумасшедшее, а в животе завернулся тугой, тёплый, сладко тянущий узел. Ладони вспомнили тепло её тела, просачивающееся сквозь одежду.

«Нет, нет, не может быть…».

Йован заметался по комнате, не находя себе места. Горело лицо, уши, сердце. Было невыносимо жарко.

«Страхатье!».

Внезапный приступ отчаяния ослабил его, и Йован без сил повалился на кровать. Он пытался взять себя в руки, разложить всё по полочкам, но, как треснувший кувшин заливает все вокруг молоком, память Йована выпустила на свободу все воспоминания об Аде: за какую мысль он бы ни схватился, память выводила его к ней.

И от воспоминаний становилось легко, радостно, но в то же время невероятно печально. Желание рассказать всё и не рассказывать никому ничего сменялось поминутно.

«И что же теперь с этим делать?» – пытался осознать Йован, проворочавшись всю ночь и не сумев заснуть. Хорошо ещё, что Эйтан был на поисках: спроси он что происходит, вполне мог бы получить честный ответ.

Йован прекрасно осознавал своё место. Ада и Эйтан предназначены друг другу Миром, никто и ничто не могло бы разорвать эту связь. Адайль растили для Эйтана, она – дева пророчества, а посему между ними никакому Йовану нет места.

Ответ на вопрос: «Что делать?» – был очевиден и однозначен. Парень повторял его снова и снова, разбрасывая своё решение как песок над огнём радости, разгоревшимся в душе.

Так прошла ночь и настало утро. Йован уже почти был готов спокойно встретиться с Эйтаном – спокоен и в меру несчастен. Ещё пара недель путешествий по северным землям – и всё встанет на свои места.

«Хорошо ещё, – пытался он мыслить позитивно, – что я понял это, когда до Ады не добраться. Если б она была рядом, кто знает, что бы я наворотил…».

И в миг, когда Йован уговаривал себя следовать воле Мира, радоваться за великого и деву пророчества, распахнулась дверь его комнаты. В проёме сиял улыбкой Эйтан.

– Я нашёл! – громогласно объявил.

– Превосходно! – искренне обрадовался его успеху Йован: он был рад переключиться на что-то другое. А ещё ему было совестно, ведь в Эйтане теперь он невольно видел соперника.

«Хотя какой я ему соперник? Они предназначены друг другу Миром: никто и ничто не встанет между ними. Никто и ничто».

– Проходи! – Эйтан шагнул в комнату, давая дорогу кому-то за спиной.

Это оказалась просто одетая деревенская девушка: карие глаза, осенний загар, пышные светлые, волосы, убранные на затылке. Крепкая, как все деревенские девушки, но было с ней в целом что-то не так.

– Рад приветствовать! – У Йована засосало под ложечкой от дурного предчувствия.

Повинуясь этикету, он попросил у неё руку, чтобы прикоснуться к ней лбом: вышла небольшая заминка, потому что она не поняла, чего он хочет.

– Познакомься! – ликовал Эйтан, так и фонтанируя счастьем. – Это – моя жена!

Йован, ещё не отпустивший её руки, окаменел.

«Никто и ничто, – мелькнуло у него в голове, – никто и ничто».

Глава 12. Та, что даёт тепло

– Как такое могло случиться?! – полыхала праведным гневом младшая из сестёр Немонтан, Ллойль. – Он умом тронулся в пути?! Со скуки спятил совсем?!

Ллойль орала так, что слышно было, наверное, и Эйтану, но Йован был так подавлен, что не мог произнести ни слова, чтобы унять её. Надежда, которой он тешил себя весь путь с севера в столицу, – на то, что правитель вразумит Эйтана и прекратит этот абсурдный брак, – пошли прахом. Ко времени, когда они вернулись, правителя не стало.

Из столицы уходил помолвленный наследник правящего рода, а вернулся – женатый правитель внутренних переинатов, которому никто теперь не указ. В голове не укладывалось.

– Почему он женился на другой?! – Ллойль продолжала кричать, и Йован был даже рад: сам он думал то же самое, но позволить себе вот так проораться не мог. – И на ком?.. На ком!!! – Ярость Ллойль достигла апогея. – На самой обыкновенной девке!!!

Уж это-то точно передадут Эйтану. Ну и пусть: в свете произошедшего он должен знать, что о нём и его поступке думают те, кем он собирается править. Многие откажутся поддержать его решение, возможно даже, в столь же яркой форме, как и младшая Немонтан.

– Мать даёт ребёнку лишь форму, силу даёт отец, – потирая заболевшие виски, процитировал Эйтана Йован. Он пытался поговорить с другом на обратном пути, но слышал лишь банальные вещи. – Эйтан сказал, что если ему суждено стать отцом великого, то не так важно, кем станет его мать.

Ллойль набрала в грудь воздуха, чтоб погромче возмутиться, но её опередили.

– А дева пророчества как же? – контрастно тихо, но не менее гневно, спросила Бейль, старшая из сестёр, ставшая главой Немонтан, перейдя на третий уровень. – Он не забыл, что пророчество о «величайшем» принадлежит ей?

Тяжесть в груди, преследующая Йована с того рокового утра, умножилась: перед глазами встало потрясенное лицо Адайль, когда Эйтан представил ей Óну, свою жену. Сглотнув, Йован вновь процитировал Эйтана: каждое слово резало язык. Сколь бы он не сочувствовал Аде, сейчас он – помощник правителя, и должен донести его волю.

– В пророчестве Айдаль Небула сказано «взрастит величайшего». Соответственно, она будет воспитывать детей правителя.

Когда сам Эйтан будничным тоном произнёс это, из Йована дух вышибло. Он онемел, – так же, как сейчас сестры Немонтан, – и больше, до самой столицы, не смог произнести ни слова.

В один миг невеста наследника правящего рода, будущая жена правителя, которую готовили к этой роли с детства, к которой готовили всё окружение, стала прислугой при неродившихся детях правителя переинатов и землепашки.

– И что же это значит? – с потемневшим от гнева лицом произнесла Бейль. – Наследник правящего рода смеет ослушаться Мира и трактовать пророчества как хочется? Увидел симпатичную мордашку – и всё, теперь всё можно? Матерью величайшего может стать любая – лишь бы ноги вовремя раздвигала?

– Бели! – зардевшись от стыда, воскликнула Ллойль. Смущённый последними словами старшей Небула, Йован молчал: положа руку на сердце, он думал так же.

– Вот что, – отчеканила глава рода Немонтан, не получив ответа, – мне всё равно, благословил их брак Мир или что там случилось в том селении: всё едино. Род Немонтан не поддерживает это решение. Эйтан Импенетрабил – твой друг, брат и всё такое, – Бейль смотрела на Йована сверху вниз, и глаза её сверкали гневом. Йован не возражал: он и сам на себя злился, – ты его помощник и все дела, но, сдается мне, для нашего нынешнего правителя ничего не значат связи и договорённости. Раз так, то и род Немонтан ему больше не нужен. Так ему и передай.

Бейль вышла из комнаты. Ллойль последовала за ней, смущённо кивнув напоследок ни в чем не повинному Йовану.

«Это – первый из родов, влияние на которые потерял Эйтан, – со вздохом подумал Йован. – Сколько ещё их будет?».

И что теперь делать со всем этим беспорядком?.. Тяжесть снаружи, тяжесть внутри…

«Хочу сбежать, – решил Йован. – Немедленно, прямо сейчас».

Глава 13. Хруст осколков

Адайль сидела в темноте, глядя перед собой, но ничего не видя.

Очень хотелось плакать: но в голове было пусто, и слезы никак не шли.

Было тяжело дышать, от силы на треть вдоха – ну и да ладно, к чему больше.

Надо бы подняться с пола, распустить волосы, переодеться и лечь в постель.

Ну, или не надо.

Было тихо – не слышно ни звука. Ничего не происходит, или её оглушил треск рухнувшего мира?

«Что случилось? – силилась понять Адайль. – Что произошло?».

Да ничего особенного: в день после похорон правителя, который заменил ей отца, по которому она выплакала всё слёзы, и гроб которого провожала в последний путь в полном одиночестве, вернулся его сын – её жених – с другой женой.

Ада сначала подумала, что ослышалась – но переспросить побоялась. Сын правителя увидел её заминку и повторил:

– Это – Óна Импенетрабил, моя супруга.

В тот же миг Айдаль скрутило рвотным позывом. Да и сейчас, вспоминая тот момент, её подташнивало.

«Супруга». Ада до такого статуса ни разу даже в мыслях не доходила: и вот в этом статусе стоит другая – простая, скромная, смущенная, но даже испуг не может скрыть, как светятся радостью её глаза.

Адайль вздохнула на четверть вдоха, пытаясь прогнать тошноту. В горле стоял ком, но слёзы всё так же не шли.

Умирая, правитель держал её, Адайль, за руку. Постоянно твердил: «Помни о своём предназначении. Помогай во всём Эйтану».

Адайль с лёгкостью выполняла первое: сколько она себя помнила, ни разу никто не дал ей забыть, что она – «дева пророчества». Но как быть со вторым? Ей помогать Эйтану Импенетрабил и сейчас, когда у него есть другая?

Не то чтобы Адайль страсть как любила Эйтана: то, что они будут вместе – это был скорее… факт? Такой же непреложный, как то, что брошенные предметы падают вниз. Она всегда верила в неизбежность, но вот, рядом с ним, предназначенным ей Миром, стоит другая.

А она падает вниз.

«Не волнуйтесь, Адайль, – заверяли её некоторые, когда Эйтан увёл со двора свою жену, – этот брак не мог быть благословлен Миром!».

«Точно-точно! – вторили им другие страстным шёпотом. – Разве мог быть в таком селении Сведущий?».

«Да если и был, – поддерживали третьи, – разве благословил бы он такой мезальянс?».

Люди хотели убедить Адайль в том, что брак Эйтана не считается, поскольку не благословлен Миром, но Ада, дитя подобного союза, чувствовала лишь, как обрываются нити к будущему, что ей пророчили. Она вспомнила о родителях, поженившихся таким же образом, и как все презирали их за это: от таких утешений затошнило.

«Мы безусловно за вас, глава Небула, ведь вы столько сделали для всех».

«Мы за вас, потому что вы – дева пророчества. Вам суждено быть вместе!».

Перед глазами промелькнуло гордое лицо Эйтана, его улыбка, уверенный тон: «Это – моя супруга!». От мысли, что Аде нужно быть вместе с тем, кого делает счастливым другая, затошнило ещё больше.

«К тому же, – продолжали шептаться доброжелатели, – жены имеют свойство умирать…».

Ада сидела в темноте. Хотелось убежать: подальше, куда угодно. Но перед глазами всплывали только обгорелые руины особняка Небула.

Как так вышло, что Адайль – главе рода Небула, деве пророчества, что взрастит величайшего, повелительнице небес, – было некуда бежать?..

«Ты останешься здесь, – всплывал в голове распорядительный тон Эйтана, вызвавшего её для передачи дел, – правда, в том крыле тебя потеснят: Óне нужно будет набрать штат помощников. В любом случае, я распоряжусь, чтобы к тебе относились уважительно, – Эйтан, наконец, отрывался от документов и изобразил улыбку, – я не могу допустить, чтобы к тебе плохо относились».

Ада на короткий миг ощутила надежду. Но Эйтан беспощадно добавил:

– Как можно пренебречь девой пророчества и таким хорошим, – он обвёл руками документы на столе, – помощником?

Ада не расслышала похвалы: её оглушил хруст осколков разбившегося будущего.

И теперь она сидела в темноте и пыталась понять, что делать дальше. В голове всё перемешалось: отдельные воспоминания ярко вспыхивали, тут же сменялись, и кружились всё быстрее и быстрее.

«Помогай ему во всём…» – хрипел на смертном одре правитель.

«Это – моя жена!» – счастливо восклицал Эйтан.

«Помни о своём предназначении…».

«Я велю относиться к тебе уважительно…».

«Как представитель правящей семьи идёт за гробом? Ну и наглость! Она всего лишь невеста, даже не жена!».

«Ты останешься здесь…».

«Вы считаете это достойным поведением, Адайль Небула?».

«Вы чрезвычайно одарены, моя маленькая ученица!…».

«Постойте, Адайль! Я хотел бы научить вас одному переклинанию: оно очень важное и наверняка пригодится величайшему…».

«Учение – это то, чем вы можете обогатить моего сына, Адайль Небула. Ведите себя соответственно…».

«Чтобы пропустить лихор через тело, нужно представить себе…».

«Ничего страшного, что у вас не вышло. Главное же, чтобы вышло у величайшего, верно?..Ха-ха-хах!».

«Я имею в виду, что вы не похожи на переината…».

«Ахахаха! Ты придумала – тебе и воплощать!».

«Слёзы – это не то, что может позволить себе жена правителя, Адайль Небула, запомни это…».

«Жены имеют свойство умирать…».

«Вот бы всё это кончилось прямо сейчас: не хочу больше быть частью этого…» – подумала Ада, теряя в горячке сознание.

Глава 14. Тело переината

– Как долго она в таком состоянии?

Эйтан стоял перед постелью: пунцовая Адайль, усыпанная бисеринами пота, с тяжёлым дыханием, полыхающая огнём, была без сознания. Он старался спросить ровным голосом, как подобает правителю, чтобы не выдать страх, что обуял его.

– Мы нашли её на полу утром, правитель, – с трепетом отозвались ему помощники, отвечающие за комнату Адайль. «Нужно их сменить, – подумал Эйтан с раздражением, – они должны были быть более предупредительны к ней». – В последнее время у неё было много работы…

«Знаю», – горько подумал Эйтан, а вслух сказал:

– Целитель уже приходил?

– Да, правитель, был сразу, как только всё обнаружилось.

«Так давно? – поразился Эйтан. – И где результат?».

– Целитель сказал, что лихорадка нервного характера, и пройдёт сама через несколько дней.

«Шарлатан! – разозлился Эйтан на доктора и это стадо баранов, блеющих оправдания. – Конечно, пройдёт! Когда в ней кровь вся свернётся – тогда и пройдёт!».

А сам сказал, не подавая вида, как и подобает будущему великому:

– Спасибо, всё свободны.

Те и рады были уйти.

Эйтан вновь повернулся к Адайль.

Темные пряди налипли на лоб – впервые за долгое время он видел её с распущенными волосами. Она похудела вроде – лицо как-то заострилось. Тёмные круги залегли под глазами – ей пришлось нелегко в последние дни.

Эйтан тяжело вздохнул, придвинул кресло к кровати и обессиленно рухнул в него. Сначала спрятал лицо в ладонях, пытаясь вернуть контроль над ситуацией, а затем, собравшись с мыслями, растёр лицо.

Эйтан очень хотел успеть показать отцу, что справился.

«Ступай, – стоял в ушах слабый голос, доносящий отцовскую волю, – ступай и найди её…».

Воля оказалась последней – Эйтан не успел: отец не дождался совсем немного.

Взгляд Эйтана вновь упал на Адайль. На прикроватной тумбе стоял таз с водой и полотенце: вот и всё лечение, что оставил целитель. «Нужно выслать этого бездельника, – с раздражением подумал Эйтан, отжимая полотенце и протирая Адайль лицо».

«Похудела. И сильно», – заключил он. А вслух сказал:

– Нелегко тебе пришлось.

Конечно, нелегко. Эйтана не было восемь недель – и вернулся он снова к пустому столу.

Помимо прочего, ей пришлось организовывать похороны, причём в очень короткий срок. Сам Эйтан не представлял, с чего в таком случае начинают, чем заканчивают и что нужно предусмотреть – и был неистово благодарен Адайль, что она, по отзывам, справилась как надо.

– Ты молодец, – похвалил он её, проходясь полотенцем по обеим рукам – Адайль была нестерпимо горячей, и не слишком ли худой?.. – Правда, – искренне начал Эйтан, но понял, что его снова накатывает волна отчаяния: бросив полотенце в таз, он плюхнулся в кресло и сцепил руки в замок, чтобы одолеть дрожь. – Правда, ты – молодец, – повторил он тише, и голос его задрожал.

Отец заболел внезапно, стремительно плохел и очень страдал – смерть для него была избавлением. Под конец он был уже совсем не такой, каким должен быть правитель, но для Эйтана отец всё равно был опорой, оплотом надёжности и мудрости, щитом, защищающим от невзгод мира. Теперь этого щита не стало.

Эйтан снова закрыл лицо ладонями, как будто это могло помочь. Горло сдавило, челюсть свело, в глазах скопились слёзы.

Каждый день пути на север и обратно Эйтан до смерти боялся услышать новости об отце. Он тешил себя надеждой, что отец справится с болезнью, что сможет преодолеть, что дождётся его. «Мама не смогла, но отец – правитель внутренних – вдруг сможет?!». Выполняя отцовское поручение, Эйтан торопился, искал, обошёл каждый дом на севере, и вот, наконец, найдя девушку, не может больше порадовать отца. «Если бы немного быстрее… Если бы мы не остановились на ночь в лесу, то сэкономили бы полдня…. Если бы прибавили ход на границе, то было бы ещё полдня… Если бы я не останавливался выслушать местных, если бы меньше задавал вопросов, если бы обошёл бы дома быстрее… Тогда бы… Тогда!..».

Эйтан зажал рот рукой, словно это удержало бы всхлип. Перед глазами все расплылось.

Он не мог позволить себе разрыдаться, когда увидел Адайль, встречающую его во дворе в траурном платье. Он всё понял в первую же секунду, но груз ответственности, упавший на его плечи, не позволял ему проявить эмоции. Он – будущий великий, а теперь он так же правитель всех этих переинатов, стоящих здесь. Стая равняется на вожака, и вожак должен быть сильным.

К тому же, нужно было сразу обозначить место и положение Óны, чтобы к ней изначально относились как положено. Эйтан вспомнил, как отец подхватил на руки маленькую Адайль, только прибывшую в столицу, и решил поступить так же:

– Это, – объявил он, превозмогая желание закричать от боли потери, – моя жена! – и привлёк Óну к себе, распространяя на нее своё покровительство.

Тогда, во дворе, он справился: гости переглянулись, но начали подтягиваться с поздравлениями. Он хотел убежать, но остался на месте и принял все до единого.

Теперь же, сидя у постели Адайль, он чувствовал, как горячие слезы, едкие, как кислота, оставляют дорожки на щеках.

«Здесь можно, – почему-то решил Эйтан, – сейчас можно».

Во всей столице у него больше не было тихой гавани, человека, который бы не стал его осуждать за слабость, за слезы по ушедшему отцу и страх перед внезапно навалившемся правлением. Йован попросил разрешения повидаться с семьёй и отбыл в родовое поместье ещё вчера вечером. Больше близких друзей у Эйтана не было, да и если бы были, то будущему великому не подобает показывать свои слабости.

Но полумрак и тишина комнаты Адайль вызывали в нём сейчас давно забытые ощущения: покой и умиротворение. «Хорошо ещё, – вытирая слёзы, набегающие снова и снова, думал Эйтан, – что Адайль без сознания».

И в то же время он был уверен, что, даже если она была в сознании, то всё бы поняла: никак бы не навредила и не осудила.

«Отец и твой дед ужасно поступили с тобой», – печально думал Эйтан, глядя на Адайль. Он был без сил – но слёзы уже не текли, и горе как будто бы притихло. Получая последнее задание, Эйтан узнал, почему отец хорошо относился к Адайль всё это время – и устыдился.

«Хотя, кто знает, от чего они тебя уберегли своим таким решением?..».

Её лоб снова покрылся испариной. Жар всё никак не спадал.

«Если всё пойдет по худшему сценарию, то мне придётся поступить с тобой так, как велел отец: я не хочу этого, но всё слишком далеко зашло. Не использовать тебя после всего уже произошедшего крайне глупо. Но, может быть, для тебя всё будет не так уж плохо…».

Поверхностное дыхание Адайль вызывало беспокойство. Эйтан протянул руку к полотенцу, ворча:

– Косорукий безмирок, – ругался он на целителя, отжимая полотенце, – не смог наложить даже простое исцеление?..

«Королевская Печать, – всплыло в голове само по себе, – переклинания на неё не действуют».

– Отец не всё мог предугадать, а? – иронизируя, заметил Эйтан. И тут же осёкся.

«Отца больше нет».

И снова всплыло само по себе: «Печать больше не действует».

Полотенце полетело на пол: Эйтан в порыве переплёл пальцы Адайль со своими – так и есть!

Вот почему целитель её не лечил толком: все привыкли, что на ней Печать!..

Помимо того, что Печать не даёт действовать лихору извне, она блокирует и внутренние потоки. Тело, отвыкшее за столько лет от лихора, внезапно снова начало его проводить: само по себе это горячку не вызвало бы, но тело, ослабленное нагрузкой, могло и не выдержать…

Даже не инициированная, Адайль обладала телом переината.

Эйтан снова разозлился на помощников: «Всех заменить! Всех до единого!» – шипел он, положив вторую руку на область сердца Адайль. Он, конечно, переинат только третьего уровня, но для переинатов уровнем ниже нет никакой разницы, а первых и вторых не так много…

Собрав все силы, Эйтан наложил на Адайль свою Королевскую Печать. Недавно у него получилось – должно получиться и теперь.

В тот же миг сердцебиение Адайль выровнялось, дыхание замедлилось.

– Вот и славно, – улыбнулся вымотанный Эйтан, откинувшись в кресло. Сонная истома разливалась по телу: всё-таки помогать – это приятно, хоть и чертовски выматывает.

Сколько он уже здесь? Полчаса? Час? Два? Уже совсем забыл о времени.

Когда пришёл сюда, был раздавлен горем, но притворялся, что всё в порядке. А сейчас, похоже, и правда полегчало.

«А ведь из всех, кто был моей семьёй, – внезапно осознал Эйтан, глядя на Адайль, – осталась лишь ты».

Но тут же вспомнил объяснения отца о «деве пророчества», его оправдания и наставления.

«Помни, для чего всё это, – наставлял слабым голосом отец. – Никогда не забывай».

«Как будто можно забыть, – Эйтан смотрел на Адайль, а сердце его сжималось, – что разрушил чужую жизнь».

Глава 15. Наличие плана

Йован Солар по пути домой думал, что хуже быть не может. Он оказался неправ.

Йован Солар думал, что у него не осталось сил на эмоции. И в этом оказался неправ.

Сейчас он был зол, как десять тысяч гроз: Óна Импенетрабил, молодая жена новоиспечённого правителя внутренних переинатов, уроженка глухого поселения на севере, оказалась внешним переинатом чаяния шестого уровня.

Внешний переинат! Чрезвычайно слабый внешний переинат!

Это было во сто крат хуже, чем если бы она была просто селянкой, обычным человеком. И без того скверная ситуация становилась катастрофической, потому что обычную девушку, ставшую женой внутреннего переината, правитель внешних требовать назад не стал бы – его бы даже не заинтересовал столь эксцентричный выбор спутницы жизни молодым правителем внутренних переинатов. Покрутил бы у виска, посмеялся бы за ужином – и вся недолга.

Любой внешний переинат, даже чрезвычайно слабый, является подданным правителя внешних переинатов – и на вступление в брак с внутренним нужно получить разрешение. И если до этого момента какая-то там О́на из занюханного селения правителя внешних никак не интересовала, то сейчас она становилась объектом оправданного шантажа: Эйтан нарушил закон. И ради чего?!..

«Ада после инициации могла оказаться ровно такой же! Разве что ещё с очень широким кругозором во всех областях, обладающая навыками, знаниями и связями, подобающими жене правителя, вкупе с клятым пророчеством!..».

Внешний переинат!.. Переинат чаяния: да их же как пыли под ногами!..

«Если так приспичило, мог бы инициировать Аду: вдруг попалось бы что-то интересное?».

Внешний переинат!.. Внешний, Мир от тебя отвернись, переинат!

Йован был так зол на всё вместе: на Эйтана, женившегося на первой встречной, на эту девку, сумевшую его охмурить, на Аду, безропотно всё проглотившую, но в первую очередь на себя – потому что во время возвращения с севера не заметил в О́не теперь уже Импенетрабил никакой склонности к переиначиванию. Конечно, он намеренно держался подальше от этих голубков, не мог на них смотреть, но всё же!.. Наверное, Эйтан наложил на жену Королевскую Печать, чтобы скрыть, что она – инициированный внешний переинат. Почему она вдруг перестала действовать – только Мир знает. Себя Йован тоже ругал: он же до этого почти неделю вплотную контактировал с Печатью, пока сопровождал Адайль в экспедиции на запад, – должен же был ощутить что-то знакомое…

Внешний переинат! «Щемящий случай!.. Эйтан, недомирок ты эдакий, что же ты натворил!..».

Йован корил себя. Если бы он меньше думал, какой он несчастный, если бы таскался хвостом за Эйтаном и его женушкой, возможно, всего этого можно было бы избежать.

Злиться сильно изматывало. Но, стоило Йовану смежить веки, чтобы попытаться отвлечься от самобичевания, перед глазами моментально вспыхивало лицо Ады в момент, когда она увидела Óну. Это разбивало сердце: уж лучше злиться.

«Я подвёл тебя, – мысленно просил прощения Йован у Ады, в его воспоминаниях пораженно стоящей посреди двора, – я подвёл тебя, прости».

Тогда он даже не посмел подойти. Нужно было быть радом. Нужно было утешить её, когда всё поздравляли Эйтана. Нужно было что-то ей сказать. Но что?

«Стань моей женой!». Вот лицо было бы у Эйтана!

Сердце кольнуло. Хватит глупостей.

«Что теперь будет, что теперь будет?» – не переставая крутились мысли в голове.

Самое очевидное – представители внешних приедут требовать обратно свою подданную. Пусть она и слабый переинат, и весьма распространённого вида, быть не может, чтобы они не зацепились за такой повод. Эйтан, разумеется, откажется – иначе для чего всё нужно было затевать? – и вместо О́ны предложит им что-то другое, не менее ценное: любой артефакт, или даже несколько, помощь в решении каких-либо проблем на территории внешних, неограниченный доступ к обучению у совета Восьми – тут уж на что фантазии и наглости внешних хватит.

«Если рядом с Эйтаном будет Ада, то, возможно, удастся обойтись малой кровью: уж Ада-то постарается…». Йован тут же осёкся. «Что – «постарается»? Она больше не невеста будущего правителя, и даже не инициированный переинат – ради чего ей стараться во благо внутренних переинатов?».

Проскочившее опять в памяти лицо Адайль, увидевшей Эйтана с женой, заставило сердце сжаться. Если бы так поступили с Йованом, он бы мстил напропалую: но, с другой стороны, не в характере Адайль было показывать норов и отказывать в мудром совете. В очередной раз Йован покачал головой: «Ну и дурень же ты, Эйтан!.. Что же ты наделал?..».

Если смотреть фактам в лицо, брак Эйтана благословлен Миром, и препятствовать Миру внешние уже не могут. С другой стороны, Йован на церемонии не присутствовал, а других подтверждений законности брака, кроме слов Эйтана, у Йована не было…

«Нужно найти Сведущего, который их благословил». Не то, чтобы он не верил брату, так, на всякий случай…

«О чём ты думал, друг?» – непонимающе сокрушался Йован.

Тело было свинцовым. Голова лопалась от мыслей, а сердце – от гнева, злости на себя и разочарования. Хотелось, чтобы всё кончилось, разрешилось само. Или хотя бы понять, ради чего всё это.

В непреодолимую силу любви, толкнувшей Эйтана на такое безрассудство, Йован не верил. Потому что, во-первых, с чувствами справиться можно, Йован по себе это знал, а во-вторых, Эйтан не из тех, кто поддаются эмоциям. Они ведь с Йованом братья, должны быть похожи…

К тому же Эйтан всегда был рассудителен и практичен: жениться на другой лишь бы насолить Адайль? – вряд ли. Скорее, может быть, он хотел бы досадить отцу, но ведь именно отец отправил его в экспедицию на север…

«Что же произошло? – сокрушался, не в силах понять, Йован. – По семейному делу, по особому поручению правителя Эйтан искал её?.. Слабого внешнего переината в глухом северном поселении?.. Не понимаю, не понимаю, не понимаю!».

Йован обессилено рухнул на кровать: даже вес собственного тела уже не мог переносить. Ни думать, ни сожалеть, ни злиться сил уже не осталось. Он ехал домой чтобы прийти в себя, а не вышло наоборот.

«Нужно вернуться в столицу, – составлял он план действий, – и спросить у Эйтана, что происходит. Я не смогу ему помочь, если не буду знать, что он делает и для чего».

«У него есть план, – утешал себя Йован, пытаясь всеми силами найти оправдание поступку друга, – должен быть план…».

Должно быть что-то, ради чего всё это затевалось. И это что-то очень значимое, раз ради этого жертвуют пророчеством Мира.

«К тому же, – мелькнула и согрела сердце посреди всего этого хаоса мысль, – в столице осталась Адайль… И в этот раз я должен с ней поговорить».

Раз она больше не может стать женой Эйтана, то, может быть, захочет стать женой Йована?

«Я должен спросить её. Чтоб больше не думать об этом».

Глава 16. Замыкая круг

Адайль Небула прибыла в столицу в первый день осени, двенадцать лет назад: солнце приятно оглаживало лицо, мягкий тёплый ветер перебирал волосы; во дворе дома правящей семьи разливалось благоухание цветов, пышных, белых с розовым. Аду встречала правящая семья внутренних и переинаты, приближённые к правителю. Адайль прибыла из ниоткуда и с собой у неё не было ничего, кроме пророчества и горя.

Сегодня, в первый день зимы, она покидает столицу. Небо хмуро, солнца не видно и следа, порывистый ветер бросает колючий снежный порошок в лицо. Адайль Небула провожала новая правящая семья и переинаты, приближённые к новому правителю. Адайль покинет столицу в качестве заложника на землях внешних переинатов, не взяв с собой ничего, кроме пророчества и горя.

«Круг замкнулся, – равнодушно заключила Адайль».

Делегация от внешних была малочисленной – всего шестеро, но каждый из них был переинатом второго уровня. Эйтан, правитель внутренних, будучи переинатом воды третьего уровня чувствовал себя, должно быть, рядом с ними неуютно, но, как обычно, старался не подавать вида. Его супруга, Óна, напротив, была напугана и не храбрилась.

«Хотя какое мне дело до них? – равнодушно подумала Ада, переведя взгляд вперёд, к выходу. – Их больше в моей жизни не будет».

Так она решила для себя. И разве можно было решить иначе?

Когда Адайль пришла в себя после болезни, её огорошили новостью о том, что молодая супруга правителя внутренних – внешний переинат. Ада бы хотела сказать, что сначала подумала о рисках, которые создавала эта ситуация, но первой её уколола ревность. Не к Эйтану, а к переиначиванию: Аду жгла зависть к тому, что Óна – инициированный переинат. Адайль обучалась с детства, ей занимался Совет Восьми, каждый день недели был отдан своему виду переиначивания. Ада всё запомнила, изучила механизм каждого переклинания, была хранительницей тайных секретов и техник, но никто – никто! – за эти двенадцать лет не сподобился её инициировать.