Глава 20
Встречи с прошлым
Стучалось прошлое в окно,
И счастье, и беда.
Что в тень ушло уже давно,
Вернулось навсегда.
В выходной день августа 1963 года вся семья Айше была дома. Аман читал газету. Маленькие дети Азиза и Мерьем играли на полу. Айше готовила старшую дочь в первый класс, пришивала к школьному платью белый воротничок. Лола разглядывала тетрадки, чернильницу и учебники. Коричневый портфель с застёжкой привлёк её внимание. Она с гордостью носила его по комнате и говорила:
– Мама, смотри, я уже большая. Я иду в школу.
– Конечно, большая, доченька. Сходи, взрослая ты моя, купи мацони (армянский кефир). И хлеб принеси.
Лола пошла за угол дома, где по обыкновению сидели армянки и продавали свой мацони.
Айше штопала носки, когда в дверь кто-то постучал.
«Кто это?» – подумала она и открыла дверь. Перед ней стоял их знакомый – крымский татарин Керим-ага с соседней улицы.
– Здравствуй, Айше, посмотри, кого я тебе привёл, – улыбаясь, сказал Керим-ага.
Из-за спины Керим-ага вышел мужчина. Айше сразу узнала его. Перед ней стоял её двоюродный старший брат Абибулла, которому на ту пору исполнилось сорок девять лет, но выглядел он на все семьдесят. Седой, сгорбленный, худой, без зубов, но глаза… Его уставшие глаза излучали радость. Казалось, что только они и выдержали все беды и несчастья, разрушившие его жизнь. По ним Айше и узнала брата.
– Абибулла-даи! – с этими словами она бросилась к нему на шею. – Где ты был всё это время? Мы думали, ты погиб.
Из-за большой разницы в возрасте она звала брата даи (дядя).
Они долго стояли друг перед другом, как будто не могли поверить в свершившееся чудо, и плакали. Слёзы капали из их счастливых глаз, как капает слепой дождик при ярком солнце.
– Даи, проходи, проходи, – словно очнувшись, сказала Айше, – познакомься – мой муж, Аман.
Аман протянул руку Абибулле, поздоровался и обнял его. Вернувшаяся с хлебом и мацони Лола тоже принялась обнимать брата мамы, и радость, наполнившая дом, охватила и её. Она сразу полюбила этого «дедушку» и не отходила от него ни на шаг.
– Это твоя дочь?
– Да, старшая, у нас их трое. Есть сын, но он живёт с дядей Османом.
– С Османом?
– Да, я потом расскажу об этом. Это длинная история.
Айше усадила всех за стол. Стала хлопотать по дому, чтобы накормить семью обедом.
– Сестрёнка, – сказал уставшим голосом Абибулла, – сядь, дай воды, потом попьём чай, нам надо поговорить.
Айше поняла, что предстоит долгий разговор и подала ему стакан воды. Все сели за стол и стали слушать дорогого гостя.
– Тогда, весной 1942 года, шли тяжёлые бои под Харьковом, а в конце мая у Барвенково мы попали в окружение, – начал долгий и тяжёлый рассказ Абибулла. – Много солдат погибло, и тысячи попали в плен. Мы шли по дорогам нескончаемой вереницей из военнопленных. С обеих сторон нас охраняли немцы с собаками и автоматами. Под вечер группа пленных решила вырваться из колонны. Они затеяли потасовку, чтобы отвлечь охрану. Поднялся шум, началась стрельба, послышались крики и лай собак. Люди побежали, и я с ними. Недалеко от дороги был лес, и каждый надеялся добежать до него и скрыться в нём. Но автоматные очереди настигли нас. Бегущие рядом пленные падали, и я упал. Притворился мёртвым. И ту же на меня всем телом повалился убитый пленный солдат. Немец прошёлся по лежащим на земле людям автоматной очередью. Подошёл и ко мне. В эту минуту я подумал: «Ну, всё, прощай, жизнь, мама и все мои родные», – тут Абибулла всхлипнул и дрожащим голосом продолжил: – Фашист ногой скинул с меня убитого солдата. Видимо, ему показалось, что я тоже мёртв, потому что был весь в чужой крови. На моём лице лежали даже мозги, так как пули пробили пленному голову. Возможно, поэтому он не стал в меня стрелять, а только пнул ногой, как мешок с картошкой, и пошёл дальше. Мне пришлось лежать до темноты. Потом я побежал в сторону наших частей через поле сражений по трупам. Вся одежда моя пропиталась чужой кровью, как будто я плыл по кровавому морю. Но это было именно так: когда всё поле усеяно погибшими, трудно найти места, где можно пройти, чтобы не наткнуться на них. Когда дошёл, наши не поверили, что мне удалось сбежать из плена. Вот и передали в НКВД. Там, конечно, решили, что я диверсант. Долго били и допрашивали: кто послал, с какой целью? Потом я услышал, как лейтенант, который вёл допрос, говорил за дверью своему начальнику:
– Товарищ, майор! Арестованный ни в чём не сознаётся. Думаю, ничего не знает. Он дезертир, товарищ майор!
– По документам крымский татарин, а они, по сводкам фронта, массово дезертируют и переходят к немцам. Поэтому под трибунал его. Выполняйте!
– Меня осудили.
– Суд был? За что тебя осудили? – с волнением в голосе спросила Айше.
– Ни за что! Я просто вернулся. Вот за что! Был военно-полевой трибунал, но без моего присутствия. Мне просто зачитали приговор. Я обвинён в предательстве по 58 статье и осуждён на двадцать два года лагерей. Жена отказалась от меня. Написала отказ. Я был отправлен в лагерь ГУЛАГа (Главное управление лагерей и мест заключения) по этапу на север вместе с предателями и изменниками родины.
Такого поворота в жизни брата Айше не ожидала. Она думала, что Абибулла пропал, погиб, его угнали в Германию. Ведь его жена Февзие всегда писала им, что не знает, что с ним.
– Абибулла-даи, как же так? Февзие нам писала, что от тебя нет вестей. Значит, она обманывала нас?
– Да. Она сказала мне, что ей стыдно было сообщать моим родным, что я арестован за предательство и о том, что она от меня отказалась.
– Мы жили надеждой, и тез-ана верила, что ты жив и найдёшься. А если бы знали, в какой ты беде на самом деле, было бы ещё тяжелее. Хотя… – Айше ненадолго задумалась и сказала: – всё-таки надо было сообщить нам правду. Неизвестность хуже плохой правды. А что Февзие рассказала про тебя дочери?
– Сказала, что я умер. Она не надеялась, что вернусь. Я ей всё простил, тем более она сейчас больна.
– А почему ты не писал нам оттуда, из лагеря?
– Сначала я не писал, шла война. Сомневался, что выживу там, а после победы стал писать, но ответа не получал. Оказалось, вас уже не было в Крыму.
– Как встретила тебя дочь?
– Она очень обрадовалась. Сказала, что представляла меня именно таким и что ей всегда не хватало отца. Потом она говорила с матерью и упрекала её, что та не сказала ей правду. Выходит, дочь не отказалась бы от меня, зная, по какой статье меня осудили.
– Видишь, какая замечательная у тебя дочь! А как ты нашёл свою семью?
– Когда освободили, сразу поехал домой. Был в Крыму в прошлом году. Пришёл домой, а там живут чужие. Мне сказали, что всех крымских татар увёз НКВД в 1944 году. Куда? Неизвестно. Они отдали мне все мои письма. Не выбросили! Стал искать Марию, но она тоже уехала из Судака за месяц до моего возвращения. Соседи дали её адрес в Харькове. Поехал туда. Сначала поработал на складе грузчиком, чтобы прилично одеться и предстать перед ней. Я весь поизносился, да и деньги на обратную дорогу нужны были. В Харькове встретился с Марией. Она дала адрес моей семьи и твой. И рассказала, как всё было, как и когда вас увозили и про Усеина. Она до сих пор ждёт его, поэтому и оставила свой адрес в Крыму.
Оттуда я поехал в Узбекистан, нашёл семью. Сначала остановился у дочери. Потом устроился на работу, познакомился с хорошей женщиной, женился. Наш дом стоит рядом с домом брата Аблякима. Вскоре увидел сестру Шевкие. Вот теперь нашёл и тебя. Все эти годы думал о вас, мечтал увидеть, этим жил и выжил в лагерях. Не многие дождались свободы, и я вернулся чудом. Выдержал все издевательства охраны, побои, холод и голод.
Айше слушала его исповедь и не могла поверить во всё это. Её переполняли тревожные чувства к брату, жалость, обида за него, за себя, за их прошлое и будущее. Она верила его словам. В их семье не может быть предателей. Но всё равно они все признаны ими и всю свою жизнь несут эту незаслуженную кару. Страна наказала её семью, не разобравшись, не желая понимать и отличить врага от честного человека.
– Ты говоришь, тебе дали двадцать два года. Ты вышел раньше?
– Да, на два года раньше. Меня освободили за примерное поведение, я хорошо трудился. Справлялся с нормой, которую постоянно увеличивали. Нас испытывали на выживаемость. У меня было сильное желание вернуться на родину, к вам. Оно спасало от отчаяния и безысходности, придавало сил. До сих пор снятся взрывы снарядов, тысячи погибших однополчан. И я опять иду по полю, перешагивая тела, ступая по крови́. В голове всегда одна мысль – забыть всё это, но не получается.
– Абибулла-даи, как хорошо, что ты вернулся! Это большое счастье, я верю тебе, что ты ни в чём не виноват.
– Спасибо, сестрёнка. Главное, что мы опять вместе!
За долгими разговорами они просидели всю ночь. Брат с сестрой вспоминали и рассказывали друг другу о том, что с ними произошло за эти годы. Аман слушал их и понимал: сколько же им пришлось пережить. И от этого у него появилось желание ещё больше оберегать и защищать свою слабую и хрупкую женщину. Абибулла остался у сестры, понянчился с племянницами, посмотрел город. На следующей неделе он уехал, пригласив сестру с семьёй к нему в гости.
Как приятно сознавать, что в семье прибыло, нашёлся брат. Вот бы нашёлся и Усеин, тогда Айше была бы самая счастливая на свете.
Глава 21
Долгая дорога домой
Часть
I
Прижмусь к земле,
услышу зов веков.
Взываю к небу я в мольбе:
Верни нам землю дедов и отцов!
Через три года после рождения младшей дочери в семье, наконец, родился сын Хаит. Айше стала шеф-поваром. Она всё успевала: трудиться на работе и дома, растить четверых детей, принимать гостей и родственников. И всегда всё делала с улыбкой, люди тянулись к ней. Вместе с мужем они старались всем помочь, поддержать, были гостеприимны, приветливы и никогда не ссорились. Иногда, чтобы поднять настроение жене, Аман напевал ей свою любимую популярную тогда песню «Я встретил девушку», после которой Айше всегда начинала улыбаться:
Я встретил девушку, полумесяцем бровь,
На щечке родинка и в глазах любовь.
Ах, эта родинка меня с ума свела,
Разбила сердце мне, покой взяла…
Пока родители были на работе, дома хозяйничали дети. Старшие делали уроки, убирались по дому. Папа был очень строг. Приходил с работы, проверял дневники и часто говорил детям о том, как жалеет, что не хотел учиться и не слушал отца. По выходным приезжали гости из кишлака: родственники с детьми, и дом наполнялся шумом, смехом и радостью общения. В отпуск они ездили в гости к братьям Айше, сестре и племяннику Асану в Андижан и Ташкент.
Наступил 1967 год. В этот год вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР о реабилитации крымских татар. Указом признано, что «обвинения в предательстве и сотрудничестве с фашистскими захватчиками огульно и необоснованно отнесены ко всему татарскому населению Крыма». А ведь прошло целых двадцать три года! За это время выросло не одно поколение. Они рождались с клеймом предателей родины. Вернуть доброе имя одним Указом было невозможно, в головах у некоторых советских людей надолго поселилась предвзятость к этому народу. Велика сила предубеждения! Она копилась в умах людей и передавалась из поколения в поколение.
Однажды дочь Лола пришла из школы и рассказала матери, что учительница на уроке назвала её подругу крымскую татарку Асие «предательским отродьем». Асие убежала из класса, а за ней ушли остальные дети.
– Мама, – спросила дочь, – за что Ирина Ивановна её так назвала?
– Это она со зла сказала, доченька, – ответила Айше. – Человек так устроен: если он зол, обрушивает свою злобу на другого человека и обязательно в унизительной форме. При этом он старается как можно больнее ужалить его оскорбительным словом. Слово – самое страшное оружие, оно страшнее пули, убивает постепенно, а иногда и сразу, порой унижая не только одного человека, но и его семью, а иногда и весь народ.
Спустя несколько дней после этого события Лола заметила, что давно нет в школе учительницы, обидевшей Асие. Она поинтересовалась :
– Мама, а где Ирина Ивановна? Её давно не видно. Русский язык нам теперь преподаёт Валентина Степановна.
– Она уехала.
– Куда?
– Не знаю, доченька.
Уже будучи взрослой, Лола узнала, что учительницу тогда уволили из школы, а родителям Асие принесли извинения директор школы, секретари обкома и горкома партии.
Это были отдельные, нечастые, но очень болезненные моменты для крымских татар. Из года в год лживые и несправедливые обвинения унижали и ущемляли национальную гордость и без того многострадального народа, потерявшего из-за депортации всё: родину, значительную часть своего населения, дома, земельные участки и имущество.
Природа возникновения предательства, причины этого явления, а вернее проявления характера человека, попавшего в определённые условия, вызваны не только слабостью, страхом, озлобленностью или мстительностью, но и его позицией в обществе. Это всегда отдельные случаи, возникающие независимо от национальности. Предательство проявляется там, где человек ставит свои эгоистические, индивидуалистические интересы выше интересов общества. Народ – это историческая общность, где каждый вносит свой вклад в развитие этой общности своим трудом, способствует благополучию этого народа. Где в приоритете патриотизм, преданность и любовь к родине. Именно преданность своей родине и народу помогла крымским татарам выжить в условиях гонения и запрета обучения детей на родном языке. Несправедливо признанный преступным, потерявший свободу на долгие десятилетия, народ сохранил культуру, самобытность, сплотился, не озлобился и с честью выдержал все испытания.
Для оглашения Указа 1967 года к Айше по месту её работы специально приехал директор горторга Азат Рахимович, чтобы засвидетельствовать почтение одному из лучших работников торгового предприятия. К этому времени Айше получила заслуженное звание «Отличника Советской торговли». Когда Азат Рахимович зачитал Указ, из глаз Айше хлынул поток счастливых слёз, который невозможно было остановить. Она прятала их за плечами работниц, чтобы никто их не видел. По окончании речи он сказал:
– Ойша-опа, мы вас никуда не отпустим. Вы для нас родной и близкий человек. Наша земля стала для вас второй родиной, здесь ваша семья, ваши дети. Своим честным и добросовестным трудом вы заслужили любовь и уважение коллектива горторга.
Раздались аплодисменты, и все начали обнимать и поздравлять Айше. От нахлынувших чувств она не смогла вымолвить ни слова. Вот она – долгожданная свобода! Вот
оно – счастье быть нужным и уважаемым человеком! Значит, жизнь прожита не зря.
В этом же году многие крымские татары предприняли попытки поселиться в Крыму, но их не брали на работу без прописки и не прописывали, потому что не было работы. Мало кто тогда обратил внимание на поправку в Указе о праве проживания на всей территории СССР в «соответствии с действующим законодательством о трудоустройстве и паспортном режиме». Созданная бюрократическая карусель не давала им осесть на родной земле. Некоторые возвращались назад, другие поселились в городах Украины, поближе к Крыму. Абляким с семьёй приехали в Судак и смогли купить домишко. Радости было много. Он писал Айше, что наконец-то он дома и жизнь налаживается. Но не тут-то было, прописку им не разрешили. Более того, их постоянно по повестке вызывали в милицию и прокуратуру, где открыто говорили:
– Уезжайте обратно в Узбекистан и больше не возвращайтесь, потому что прописаться здесь у вас не получится.
Аблякиму пришлось продать дом в Судаке, но возвращаться они не стали. Купили дом в городе Херсоне Украинской ССР. Абляким с женой устроились на работу. А позднее, уже после смерти Абибуллы, в 1982 году его дочь переехала поближе к дяде Аблякиму вместе с детьми и внуками.
Несмотря ни на что после Указа 1967 года нескольким семьям крымских татар всё-таки удалось закрепиться в Крыму. С большим трудом, упрямо перешагивая через бюрократические препоны и барьеры, люди селились на земле предков.
Не смирившийся со своей участью крымскотатарский народ ещё долгое время будет добиваться возвращения домой, напоминая о себе, взывая к пересмотру несправедливых обвинений, осуждению гонений и ущемлений в правах…
Глава 22
Долгая дорога домой
Часть
II
Уж слышатся шаги пришедших перемен,
Их топот по ступенькам перекрёстка…
Однажды в городе Айше встретила землячку-крымчанку Севиле. До выселения в 1944 году та проживала на территории Генуэзской крепости, построенной ещё в XIV веке. Это неприступное сооружение высится над городом Судаком как напоминание об итальянских завоевателях крымской земли и стоит на горе, являющейся древним окаменелым коралловым рифом. В её семье все художники и занимались они тогда росписью стен крепости и восстановлением древних фресок. После Указа Севиле побывала в их родном городе Судаке и рассказала Айше о своих впечатлениях.
– Побродив по Судаку, – начала рассказ Севиле, – я подошла к своему дому. В нём живут чужие люди. Ничего не изменилось. Всё на месте: те же постройки, стены, забор, сад. Только дом выглядит сиротливо, не чувствствуется рука хозяина, словно в него пустили квартирантов. Без друзей и знакомых город показался мне чужим. Впечатление удручающее. Нет той атмосферы уюта, единой семьи, в которой мы жили до войны. Всё перевернулось: приезжие стали хозяевами, а коренные жители приезжими. И мы не просто там гости, а нежеланные гости. Мы чужие на родной земле. От увиденного у меня разболелась голова и я вернулась в гостиницу, отложив все планы на завтра.
– Интересно, а что стало с моим домом? – задумалась Айше.
– Думаю, что то же самое. Живёт кто-то и нас не ждёт. Так вот, на следующий день, – продолжила Севиле, – я решила прогуляться по крепости-музею, посмотреть работы моей семьи и на то, что от них осталось. В одном из помещений увидела трёх мужчин, которые оживлённо о чём-то спорили. Это были реставраторы. Они стояли ко мне спиной и не заметили моего появления.
– Вот здесь был такой рисунок, – сказал один из мужчин, показывая что-то на бумаге.
– Нет, мне кажется, что было так, – утверждал другой, показывая свой вариант.
– А я думаю, что было вот так, – говорил третий, рисуя на бумаге какой-то узор.
Я решила к ним подойти.
– Здравствуйте! – поздоровалась я. – Извините, но я слышала ваш разговор. Меня зовут Севиле. Я жила здесь раньше, до выселения крымских татар в 1944 году. Мои родители работали в этой крепости художниками. Это наши рисунки. Мы восстанавливали эти фрески.
Я попросила дать мне карандаш и быстро набросала им эскиз рисунка. В результате взрывов и бомбёжек он сильно пострадал. От мужчин я узнала, что они направлены сюда из Москвы для реставрации крепости. Они поблагодарили меня за эскиз, и я ушла.
Айше долго находилась под впечатлением от рассказа Севиле и не могла успокоиться. Она шла по тротуару и думала: «Не всё ли мне равно, что в доме, где меня давно нет, живут чужие? Ведь я счастлива здесь. Нет, мне не всё равно от постоянно кровоточащей раны в душе по разрушенным надеждам, по потерянным родным и родному крову, потерянным юным годам на поселении. И все мои земляки, изгнанные со своей земли, как и я, продолжают скучать по Крыму и мечтают о возвращении. И как бы ни было хорошо на чужбине, на родине человеку лучше, что ни говори…».
Дядя Амана – председатель одного из колхозов Каттакурганского района иногда заезжал в гости к племяннику. Его водителем был крымский татарин Исмаил. Входя к ним в дом, он обычно говорил:
– Ойша, посмотри, с кем я приехал к вам, – твой земляк, Исмаил. Поговорите друг с другом, отведите душу. Он тоже скучает по родному языку.
После обеда с гостями, за чаем, Айше с Исмаилом вспоминали далёкий Крым. Общаясь на родном языке с земляками, она не могла наговориться и словно окуналась в близкую, родную ей атмосферу, из которой не хотелось выходить. Родные корни проросли в её душу так глубоко, что выкорчевать их с годами и испытаниями судьбе так и не удалось.
Жизнь продолжалась, дети росли. Дома и на работе скучать было некогда. Город жил обычной советской жизнью. Сюда часто приезжали известные артисты и певцы. А в 1971 году здесь снимали фильм «Джентльмены удачи». Лола помнит, как они с одноклассниками сбегали с уроков на съёмочную площадку, чтобы подкараулить киноактёров: Г. Вицина, С. Крамарова, Е. Леонова для взятия автографов. С высокой горки они наблюдали за съёмками фильма в местном СИЗО и, когда съёмки заканчивались, шумной ватагой сбегали вниз навстречу актёрам, не давая им пройти мимо. В ресторане, где работала Айше, приезжие знаменитости обедали. Нередко появлялись известный крымскотатарский певец Февзи Белялов и участники танцевального народного ансамбля "Хайтарма".
Но беда, как водится, приходит нежданно. В конце апреля 1988 года Айше ослепла на один глаз, ей поставили диагноз, грозящий полной слепотой: отслойка сетчатки обоих глаз. Как сказал Айше лечащий врач, до полного отслоения сетчатки времени осталось не более трёх дней.
Её дочь Лола добилась направления на операцию в клинику глазных болезней Гельмгольца в город Москву, где заместитель главного врача клиники был известный офтальмолог С.М. Аветисов, бывший каттакурганец. Знакомый врач Лолы связался с ним по телефону, и Аветисов ответил, что обязательно примет земляков без очереди.
В аэропорту города Самарканда перед посадкой в самолёт мужчина в чёрном костюме начал проверять паспорт Айше. Его лицо вдруг помрачнело, и он с серьёзным выражением лица сказал ей:
– Я прошу вас отойти в сторону.
Айше растерянно отошла.
– В чём дело? – спросила встревоженная Лола. – Почему вы не пропускаете маму?
– Ваши документы? – спросил Лолу мужчина.
Проверив документы Лолы, он произнёс:
– Проходите.
– Я без мамы никуда не пойду. Объясните, в чём дело?
Мужчина опять ничего ответил, подошёл к другим, таким же солидным товарищам, по-видимому, работникам службы госбезопасности. Они о чём-то поговорили, поглядывая в сторону Айше. После недолгих переговоров он подошел к Лоле.
– Ваша мама крымская татарка?
– Да.
– Мы не можем её пропустить. К годовщине депортации 18 мая в Москве на Красной площади ожидается очередная акция крымских татар, – он с сожалением посмотрел на Лолу. – Во избежание несанкционированного митинга нам было дано указание: не пропускать лиц крымскотатарской национальности в Москву.
Стоявшая в стороне Айше, горько заплакала от обиды. Она, уже пожилая женщина, полуслепая, продолжает оставаться угрозой для родины?
– Доченька! За что они так со мной? Что я сделала? Сколько это будет продолжаться? – она была безутешна.
Дочь не знала, как успокоить мать.
– Мама, не плачьте! Успокойтесь. Я сейчас поговорю с ними. Нас пропустят.
– Послушайте, – сказала мужчинам Лола, – мама теряет зрение. Вот направление от облздрава в клинику Москвы, вот история болезни. Нам не до митингов и выступлений. Неужели вы не видите её состояние? Нас там ждут, потому что она нуждается в срочной медицинской помощи.
Наконец после недолгого совещания с коллегами мужчина объявил Айше:
– Проходите.
Их пропустили в самолёт. С тяжёлым сердцем женщины сели в кресла авиалайнера и погрузились в свои думы. Лола волновалась за зрение мамы: «Только бы успеть», – думала она.
В приёмной московской клиники Гельмгольца секретарь ответила:
– Сегодня профессор не принимает.
– Передайте ему, что мы приехали из Узбекистана, – попросила Лола.
Секретарь изменила свой сухой официальный тон на радушный и сказала:
– Да, да, проходите, профессор вас ждет.
Профессор Сергей Мамиконович Аветисов встретил их как родных. Принял с искренним радушием: обнял, угостил чаем, сладостями. Расспросил о городе, где начинал работать главным врачом городской больницы, и об общих знакомых.
Сетчатку одного видящего глаза успели закрепить лазером, а второй глаз спасать было поздно.
Активисты и участники Крымскотатарского национального движения в течение многих лет настойчиво призывали власти вернуться к вопросу о реабилитации народа и возвращения его на родину. Наконец, в ноябре 1989 года Верховный Совет СССР принял Декларацию, осуждающую преступные и репрессивные акты против коренного народа Крыма – крымских татар и других народов СССР, подвергшихся принудительной высылке с родных земель. Верховный Совет признал законным правом крымскотатарского народа возвращение в «места исторического проживания». Это вызвало волну массового возвращения крымских татар в Крым.
На следующий год татары, решившие уехать на родину, пришли со своими семьями на площадь города Каттакургана и встали напротив горкома партии. Старейшины крымских татар искренне благодарили весь узбекский народ за то, что он в 1944 году приютил их, делился последним куском хлеба. Люди называли Узбекистан своей второй родиной. На глазах стояли слёзы прощания и признательности. Это были слёзы расставания с кем-то близким, родным и горячо любимым. Плакали все, и даже случайные прохожие, оказавшиеся свидетелями этого прощального стихийного собрания. Неподалёку стояла Айше и вытирала мокрые глаза платочком. Ей тоже хотелось на родину вместе с ними, но теперь её место здесь, рядом с мужем и детьми. С детства она много рассказывала детям о Крыме, привила им любовь к исторической родине, учила крымскотатарскому языку. Она надеялась, что кто-то из них уедет туда, тем самым продолжит род на земле отцов.
В этом же году Айше неожиданно получила письмо из-за границы. Она вынула из конверта письмо. Из него выпала фотография. На ней на фоне огромного богатого особняка стояла пожилая женщина со знакомыми чертами лица в дорогих нарядах. На обратной стороне фото написано: «Айше от Лютфие». Писала её подруга, которую в 1943 году фашисты угнали в Германию в качестве остарбайтера. Она сообщала, что её через Международный комитет «Красный крест» разыскала родная сестра и что сейчас она живёт в Америке. Теперь можно переписываться с ней и сестрой. В письме она рассказала, как трудно и порой невыносимо было ей первые годы работы в германских семьях. Но ей повезло, в неё влюбился сын немецкого графа. Они тайком от его родителей сбежали в Швейцарию, а оттуда в Америку и стали там жить. Дела мужа пошли в гору, он стал успешным юристом, открыл свою юридическую фирму, а потом и сеть филиалов по США и Европе. «Теперь у меня есть всё, но нет родины», – не без ностальгии писала Лютфие, которая оказалась тем самым редким исключением, кому удалось найти счастье в военной Германии. Айше была рада за подругу, которую считала давно погибшей.
В 1990 году Лола с мамой собрались поехать в Крым, чтобы купить дом. Но перед самой дорогой Айше отказалась от поездки.
– Доченька… я не смогу поехать.
– Почему? – спросила удивлённая Лола.
– Ты же знаешь, мой один видящий глаз слаб, да и ещё … я боюсь, что сердце не выдержит встречи с родиной. Я так долго плакала о ней, что она стала для меня одной большой раной. Поезжай ты… Потом расскажешь, какая она стала. Я увижу её твоими глазами.
Ступив на землю предков, Лола удивилась, что город Судак находится в запустении. Давно не крашеные заборы, не беленные дома, разбитые дороги, заросшие тротуары, неухоженные деревья и кусты придавали городу унылый вид. А ведь в рассказах мамы здесь был прекрасный, почти сказочный рай.
Она обошла город, съездила в Таракташ. Дома́ явно нуждались в ремонте, и на вопрос Лолы к местным жителям: «Почему вы их не перестраиваете или не ремонтируете?», ей объяснили: «Когда мы сюда приехали, нам сказали, что мы здесь живём временно, могут вернуться крымские татары и всё отобрать. Вот мы и не делаем ремонт, так и живём вроде у себя и в то же время не у себя».
Кладбище, где были похоронены дедушки и бабушки Лолы, уже не было, его убрали. По описанию матери дочь нашла дом, в котором её мама родилась, дом в Судаке, где она встретила войну и откуда её забрали навсегда. Лола подолгу стояла возле них. Перед её глазами проносились события полувековой давности. Вот мама-маленькая девочка пришла мокрая из школы, потому что после уроков они с подружками купались в море. А сейчас она слышит голоса солдат: «Выходите! Крымские татары, вы обвиняетесь в предательстве!» Щемит сердце… А летнее море как прежде шумит ласковым прибоем и шепчет: «Айше, Айше, где Айше?»
Вот старая акация, наверняка та самая, которую мама посадила перед самой войной, стоит уже большая и раскидистая. Потрескавшаяся кора и небогатая крона подтверждали возраст дерева. Ветки нависали над родительским домом, ставшим по воле судьбы чужим.
Лола прошлась по улицам и на одной из них увидела группу женщин из шести человек. Они были в домашней одежде, по-видимому, соседки. Кто с вёдрами, кто с сумками. Женщины стояли и о чём-то оживлённо беседовали. В надежде, что они помогут в поисках дома, Лола подошла к ним, поздоровалась и спросила:
– Скажите, пожалуйста, продаются ли здесь дома?
– Не знаем, вроде бы никто не продаёт, – ответила одна из женщин, с любопытством разглядывая незнакомку.
– А вы тут давно живёте? – поинтересовалась Лола.
– Да, давно уж! Мы приехали сюда с родителями. Нам сказали: «Живите пока здесь». А в конце восьмидесятых стали пугать: «Вот скоро вернутся татары – будут вам головы резать». Многие от страха и уехали. А татары возвращаются и ничего, хорошие люди, трудолюбивые, дома строят, не пьют. Во-о-н видите? Нариман крышу кроет, а та-а-м, – показав в другую сторону, сказала женщина, – Рефат дом строит.
– А мы, – перебила её черноволосая женщина, – греки. Вернулись сюда ещё в 1956 году. А вот моя свекровь.
Она указала на дом, около которого они стояли, и пожилую женщину, сидящую на крыльце. Это была старая гречанка. Её колоритная фигура заинтересовала Лолу. Она невольно засмотрелась на неё. Распущенные, седые с синевой, волнистые, потрёпанные ветром, всклокоченные волосы придавали ей образ старухи Изергиль из рассказа М. Горького. На лбу повязана чёрная лента, которая поддерживала длинные волосы. Большой с горбинкой нос, сжатые губы, пронзительный взгляд с прищуром, морщинистые лоб и щёки говорили о возрасте и пройденном жизненном пути. В облике сквозили остатки былой красоты. Это была женщина в прошлом высокая, стройная, с крупными чертами лица и большими миндалевидными глазами цвета ночи. Широкая тёмно-синяя юбка наполовину лежала на земле. На поджатых босых ногах виднелись шаровары. Во рту, как печная труба, дымилась большая курительная трубка. Она пыхтела ею, выдыхая дым изо рта и ноздрей кольцами и, явно наслаждаясь этим процессом, разглядывала женщин, стоящих около её дома.
– Селям! – поздоровалась Лола.