Сага о Тамаре

Глава 12. Я Тому люблю

Как обычно, после большого скандала, Вовка ходит смирный и тихий. Агнец. Вовремя встречает меня из школы. На «операцию» не ходит! Потому что пистолета нет… На меня покрикивает, но это мне уже привычно…

Совершенно неожиданно для меня приезжает мама. Я и не знала о телеграмме.

– Что же ты, подлец, дочку мою обижаешь? – мамины строгие серые глаза буравят Вовку насквозь.

– Я? Не-е! Я не обижал! Меня разозлили! Она со школы ушла, я не знал, что думать! У нас тут бандитов столько, что не пересчитать.

– Бандитов, говоришь? В общем, так! Тамару я забираю!

Расстроенная хозяйка расписала ей в красках и лицах светопреставление с пистолетом. Мама быстро и решительно собирает мои вещи.

Трезвый и смирный Вовка бродит за ней с видом раскаявшейся побитой собаки:

– Я же Тому люблю! Как я без нее??

Не обращая внимания на его лицемерные восклицания, мама аккуратно пакует узлы в сундук и отправляет его контейнером обратно во Львов. Вовка все время бубнит, что он меня любит и без меня не может.

Мы едем во Львов. Неужели остался позади мрак и ужас моей короткой семейной жизни? Я просыпаюсь от посторонних звуков в страхе и оцепенении, а на улице втягиваю голову в плечи и боюсь смотреть по сторонам…

Что дальше делать?! Я не успела сдать выпускные экзамены, и у меня нет аттестата о среднем образовании! В 9 классе я мечтала стать учителем математики, как строгая Мария Тимофеевна, или учителем истории, как Семен Львович. «У женщины должна быть серьезная профессия – учитель, врач или юрист», – вспоминаю я слова отца. Неожиданно по почте приходит от Вовки письмо с моим аттестатом и хвастливой припиской, как здорово он подсуетился, чтобы мне без экзаменов выдали аттестат. Ура! Я бегу подавать документы в университет!

Секретарь приемной комиссии, видя мои сомнения, переспрашивает, на какой факультет я собираюсь поступать:

– Вы понимаете, что закончив педагогический, вы будете пожизненно работать учителем в школе?

– Мне нравится быть учителем.

– Юридический – это более широкий профиль, можно работать и адвокатом, и следователем, и юристом.

– Да-да. Наверное, все-таки я хочу быть адвокатом.

– Если Вы сомневаетесь в выборе, у меня есть для Вас другое предложение. В университете открывается новый факультет микробиологии. Это очень перспективное и интересное направление! И работа для женщины самая подходящая, всегда в лаборатории возле микроскопа в белом халате. Подумайте! Набор в этом году впервые, без конкурса. Вы только заявление пишете, и Вы уже студентка. А на юридическом – конкурс!

– Ну что Вы! С червями и микробами? Фу! Нет-нет, это не для меня!

Экзамены я сдала! С легкостью ответила на вопросы в билетах и решила все задачи, написала сочинение – и вот! Я – студентка 1 курса Львовского государственного университета! Юридический факультет! Звучит?! При конкурсе 4 человека на место!

Папа бы одобрил мой выбор и мой успех! Я буду юристом! Я представляю себя в будущем кабинете за огромным столом с аккуратными стопками документов, я изучаю «дело» и готовлюсь к выступлению. Почему-то мне хочется быть именно адвокатом. Защищать людей! Вот мое призвание! Составить красивую речь, опираясь на знания и логику, и вот – дело выиграно!

Правда, список предметов приводит меня в ужас. Философия, культурология, естествознание, ораторское искусство, латынь, логика, экономика, социология, философия, политология, основы марксизма-ленинизма, римское право, история правонарушений, административное право, семейное право, гражданское право… И это только часть! Ничего себе! Как это все влезет в мою голову? Причем, на украинском языке? И диплом защищать придется на украинском… А в общем, учиться мне нравится. Из всех предметов больше всего меня интересуют «Государство и право», философия, психология и логика.

Пугает еще то, что весь предыдущий выпуск направили на работу следоками в Закарпатье, в разгар войны с бандеровщиной. Представителей советской власти зверски убивают, бросают в канализационные колодцы и реки. Не буду думать об этом, за пять лет учебы еще что-то изменится!

– Зачем юристу латинский язык? – скрипучим назидательным голосом начинает урок преподаватель. – Настоящий юрист – это одновременно законник, историк, филолог, философ, экономист и арифметик. Основы гражданского законодательства были сформированы во времена Древнего Рима. С тех пор мало что изменилось. Как известно, в Древнем Риме говорили и писали на латинском. А в юриспруденции терминология – основа основ.

Он такой старый, как сама латынь, в нем даже клопы завелись. С первой парты мне хорошо видно, как худой малоподвижный клоп вышел из нагрудного кармана жилетки, посидел и вернулся.

Единственный предмет, который преподается на русском языке – это криминалистика. Ее читает бывший прокурор с богатым опытом, и каждую тему подкрепляет примером из своей практики. Его лекции запоминаются, и криминалистика становится моим любимым предметом. Когда он образно рассказывает о раскрытии сложных преступлений с помощью логических размышлений, экспертизы и биологических исследований, мне кажется, что ожил Шерлок Холмс!

– Микроследы имеют решающее значение в практике расследования преступлений. Они содержат информацию об обстоятельствах этого деяния и о действиях преступника, помогают установить объективную истину. При их изучении необходимы специальные криминалистические знания, а также знания в области химии, физики, биологии, психологии и других наук. Очень часто присутствие ворсинок одежды, мельчайших частичек кожи является неопровержимым доказательством виновности преступника.

А вот принцип связи преступника и жертвы запомнился мне на всю жизнь:

– Очень важно не только то, что говорит человек, но и то, КАК он это сказал – мимика, поза, интонация, движения, дыхание, громкость голоса, пауза между вопросом и ответом. Мы делаем или говорим что-то неуловимое, что рождает в нашем собеседнике тот или иной отклик, вызывает какие-то эмоции, и он не всегда сможет растолковать нам, почему в ответ на вашу реплику он отреагировал именно так. Часто преступник интуитивно выбирает ту или иную жертву среди многих других людей – того, кто больше напряжен, волнуется, или, наоборот, совершенно отрешен и не ждет нападения, того, чье внимание ослаблено, того, кто неуверен в себе или, наоборот, демонстрирует слишком явную уверенность и высокомерие.

Я никогда не задумывалась над этим! Мне казалось, что преступник – это особенный человек, злодей, поджидающий прохожего ночью в подворотне. Достаточно не ходить по опасным улицам, чтобы избежать нападения. А по этой теории получается, что жертва частично виновата в преступлении? Своим поведением привлекает и провоцирует преступника?! А как его узнать? У него же на лбу не написано, что он собирается закон нарушать? Несчастные абстрактные жертвы вызывают у меня сочувствие и жалость. Но мне и голову не приходит, что я уже больше года нахожусь в этом узле «преступник-жертва» и могу являться классическим примером для изучения…

* * *

Проходит первая неделя учебы, и в одно прекрасное утро я сталкиваюсь с Вовкой на крыльце университета:

– А ты что здесь делаешь?

Вовка хвастливо заявляет:

– Работаю я здесь! Начальником бюро пропусков!

И в тот же вечер приходит к нам домой и рассказывает моей маме:

– Я теперь во Львове буду жить, у сестры. Из органов меня уволили. Майор сильно разозлился, рапорт подал. Мне прописали по первое число. Томка – молодец! Пулю подняла. Если бы пулю не нашли – трибунал! Теперь пистолета нет, и работы тоже! Зато я во Львов назначение выпросил.

Хорошо, что мама дома! Он ничуть не раскаялся! А мне совсем не хочется с ним разговаривать!

– И что ты думаешь дальше делать?

– На работу устроился. Новую жизнь начну! Я свои ошибки понял, теперь все по-другому будет! Я Тому люблю. Я без нее не могу!

Мама неуверенно пожимает плечами. Но я мириться не собираюсь! И Вовка начинает «осаду», в своей обычной манере. Приходит каждый вечер, клянчит, извиняется, виляет хвостом и рассказывает сказки о светлом будущем на горизонте. Мама выпроваживает его с облегчением.

Теперь моя радость от учебы омрачается тем, что его ухмылку я вижу утром и вечером, разворачивая студенческий билет на пропускном пункте в корпус университета.

До чего же он прилипучий! Ходит следом, прощения просит, уговаривает. Трезвый вроде.

Он полностью держит мои передвижения под контролем, мое расписание знает лучше меня. Я вздрагиваю от его неожиданных появлений за моей спиной! Убеждает меня, что мы жили бы хорошо, если бы не мешала теща. Уговаривает меня его сестра и гостившая у нее мать. «Попробуйте, поживите, все наладится». Нет от него никакого покоя, и я соглашаюсь перейти жить к его сестре. Может, все образуется?! Он же все-таки мне законный муж!

Когда Львов стал советским, для работников КГБ в трехэтажных зданиях на территории собора святого Юра устроили квартиры. Раньше здесь были монашеские кельи, а теперь коммуналки с длинными коридорами и высокими потолками. А стены! Толстые каменные стены хранят вековую прохладу и тишину. Вовкина сестра Инна живет в большой комнате, нам выделили маленькую, в третьей – еще одна семья с маленьким ребенком. Днем малыш остается с няней, пока родители на работе.

Теперь я под надзором у него круглосуточно. Утром мы вместе идем в университет, он торчит возле меня на перемене, отводит домой. А вечером? Как обычно, гости и пьянки! Сестра ругает его:

– Хватит пить! Ты катишься по наклонной плоскости!

Вовка не ссорится с ней. Зачем, если я всегда под рукой? На мне удобно выместить пьяное зло. К маме мне ходить не разрешает:

– Чему она может тебя научить? Она же немецкая подстилка! 2 года была на оккупированной территории.

Я возмущаюсь:

– Так не только она была!

– Вот-вот! Почему осталась? Ах, не попала на организованную отправку? Надо было пешком уходить! Почему вас не расстреляли? Не отправили в концлагерь? Значит, угождали фашистам! Таких немцы оставляли в живых!

У меня кипят слезы, я пытаюсь оправдываться, но он заводится еще больше:

– Раз ты ее защищаешь, значит, ты тоже немецкая проститутка! Было 8-11 лет? Ну и что? И малолетки были проститутки. Знаю я! В КГБ насмотрелся!

Я возражаю:

– Это невозможно! Ты же был у меня первым!

А он мне в ответ:

– Все вы бабы, суки брехливые! Я уже давно понял! Подставилась, когда месячные, чтобы потом права качать!

Он орет все громче и начинает буцать мебель. На шум из другой комнаты прибегает мать, она как раз гостит у нас, и пытается его остановить. Снова летают стулья, и в этот раз еще и шифоньер падает! Мать хватает его за руки и подставляет свои ноги, чтобы не колошматил в дверь, но он без жалости бьет по материнским ногам…

Наутро она показывает ему огромные синяки и обзывает его:

– Тварь! Сволочь! Скотина! Что ж ты делаешь?

Но он даже прощения не просит, говорит:

– Сама виновата, не лезь! Не злите меня…

* * *

У нас очередной гость. Вовка говорит:

– Знакомься, это мой друг. Василий.

Они оба добряче под хмельком, но усаживаются за стол, едят-пьют, все громче поют патриотические песни. О чем-то спорят, успокаиваются, снова задираются. Я уже так устала от этих криков-песен! Наконец-то Вовка идет провожать друга, а соседка-няня с ребенком идут гулять. Хоть бы полчаса тишины! Но через полчаса я начинаю волноваться – что-то долго они провожаются! И точно, прибегает запыхавшаяся бабушка:

– Ой, Тамара! Що там робиться! Твій Володька на площі дереться з тим хлопцем! Людей повно! Увесь в крові! Рубаха порвана!

Я мечусь по кухне – утюги, сковородки, ножи все прячу в духовку, под печку, от греха подальше. Знаю, что все на моей голове оказаться может.

Бабуля с ужасом смотрит на меня и говорит:

– О, бачу, ти добре знаєш свого чоловіка!

А у меня, как всегда, горло болит, и шарфом завязано, концы его наперед и назад свисают. Я сразу подумала, что тут петля, схватит за два конца и задушит. Я в спешке шарф снимаю, а бабка:

– Ой, Боже, Боже, що ж це буде?

Тут и Вовка на пороге, рукав оторванный висит, весь окровавленный. Я его жалеть, задабривать, а он:

– Откуда ты его знаешь?! Вертихвостка!

– Кого?

– Василия! Давно ты с ним путаешься?

– Первый раз вижу! Ты ж нас познакомил!

– Не трепись! Что я не видел, как вы перемаргивались? Потому он и пришел сюда, что к тебе шел, а я, дурак, сразу не понял! Вы уже снюхались с ним?

Ударом повалил меня на сундук. Я чувствую, что не смогу оттолкнуть, удушит он меня! Отбиваюсь руками и ногами! Когда я хрипеть начала, заскочила бабка. Как схватит его за черти, как труханет об стенку! Откуда сил столько взялось у пожилой женщины? Вовка удивился и моментально успокоился. Иногда и матери так удавалось его остановить.

* * *

На следующий день мы с мамой приходим за моими вещами, пока Вовки нет дома. Я спрашиваю у моей спасительницы:

– Как Вы не побоялись вступиться? Он же зверь!

Бабушка вздыхает:

– Дитинко, я дочку поховала. Я за онуком дивилася, коли вони на роботі. Дочка прийшла, а я – додому, як завжди. Ввечері сусідка прибігла: «Иди, там дочка твоя мертвая!». Її п’яний чоловік від ревнощів задушив. Біля дома швидка допомога і міліція, а моєї донечки вже в живих немає… От я і подумала, краще нехай ця сволота мене вб’є, але другого такого випадку не буде!

Глава 13. Побег

После рассказа соседки мне становится по-настоящему страшно. Мой законный муж мог меня легко удушить. Случайно. Или стукнуть головой об стенку. Или пырнуть ножом. А потом плакать пьяными слезами от жалости. Неважно, что я ни в чем не виновата! До сих пор мне такая мысль в голову не приходила…

Мы с мамой в очередной раз собираем мои вещи, а Вовкина сестра рассказывает, извиняясь:

– Хоть он и мой брат, но скажу честно, скотина! Я пыталась на него повлиять, но где там! Он всегда отцу подражал. И в КГБ в 15 лет пошел, чтобы быть, как отец.

– Ну так что же? – говорит мама. – Не все же такие безобразия творят!

– Я и говорю, в отца он. Мать рассказывала, как он ее чуть не расстрелял у детей на глазах?

Я молча киваю. Она продолжает:

– А сам деваху какую-то мордастую домой приводил. Нас с матерью на улицу выгонит, закроются и догадайтесь, что там делают? Провожает ее довольный, по толстой ляжке хлопает. Говорит, это мой конспиративный осведомитель, работа, мол, такая. Мать даже пикнуть не смела.

Мы покидаем территорию собора святого Юра с тощими узелками моих вещей… Только бы успеть, пока он не вернулся с работы!

Я снова возвращаюсь к маме… Теперь она больше, чем я, боится моего дебошира-душителя. «Будь поосторожнее!» – с тревогой говорит мне по утрам. Пару дней он не показывается, а потом все начинается сначала! Нет от него ни покоя, ни спасения! Вовка преследует меня и в университете, и дома! Прощения просит, клянется, что с ума сходит от любви и ревности.

– Может, пожаловаться на него? – говорит мама. Я со страхом мотаю головой:

– Что ты?! Это же КГБ! Они же главнее всех! А если у него из-за меня неприятности будут, он напьется и снова драться полезет!

– Так его из КГБ выгнали уже.

– Мама, он мне рассказывал, что они своих никогда не бросают. Бывших кгбистов не бывает. Если уж попал в связку, всегда вытащат. Официально его наказали, даже уволили, но сами же на хорошую должность устроили. Думаешь, начальником бюро пропусков кого зря берут? Да еще во Львове устроили, не в захолустье послали. Немного времени пройдет, забудут, простят и еще продвигать будут по служебной лестнице. Он мне это уже десять раз объяснил!

– Кто же нас защитит от него?

«Был бы жив отец! – в который раз думаю я. – Не позволил бы этому подонку надо мной издеваться».

Мама с досадой говорит:

– Придется братьев просить… Эх, как не хочется к родичам обращаться! Упреков не оберешься. Да видно, без них не обойтись.

Мама пишет письмо в Горловку, старшему брату Хрисанфу. Что, мол, неудачное у Тамары замужество, буян попался, пьет и дерется. И вскоре приходит ответ: «Привози ее сюда. Брось все вещи, не жалей».

А как же учеба?! Я так гордилась и радовалась, что я – будущий адвокат! Всего два месяца на занятия хожу! Эх, если бы выпросить у него развод! Уговорить, объяснить, убедить развестись! Но разве это возможно? Разве я хоть раз смогла ему что-то объяснить? Придется уехать, видимо. Ничего не поделаешь.

Как уехать? Втайне от Вовки, который следит за каждым моим шагом? И мы решили разработать и осуществить побег по всем правилам конспирации.

Мама тайно рассчитывается с работы и сдает ведомственную комнату. Самые необходимые вещи она отправляет багажом в Горловку, остальное просто оставляет новым жильцам. Мебель продает соседям, но пока пустые шкафы для видимости стоят на своих местах. Он каждый вечер приходит к нам и уговаривает меня вернуться, клянется, что теперь все будет совершенно иначе! А я боюсь, чтобы случайно не открылся шкаф! Если он увидит пустые полки, заподозрит что-то, и рухнет наш план. Мама заранее покупает билеты. И вот все готово к побегу!

С утра меня колотит мелкой дрожью, но я усиленно делаю вид, что слушаю преподавателя. Я хожу на занятия у Вовки на виду до самого последнего дня, усыпляя его бдительность. Зная, что он может очень быстро обнаружить наш отъезд, мы придумали сесть в поезд не во Львове, а на следующей станции. Такая предосторожность не помешает, иначе он может снять нас с поезда!

Вовка сразу же обнаруживает мое отсутствие на занятиях и бегом прибегает к нам домой. Соседка говорит: «Не знаю, уехали куда-то». Он – на вокзал. Задерживает отправку поезда, подключив линейную милицию, и обыскивает все вагоны! Он сразу догадался, что наши дороги ведут в Горловку.

А мы с мамой, как и задумано, садимся на следующей станции и едем, довольные удачным планом! Мы в безопасности! Все удалось! Мы избавились от дикого зверя! Но все равно я не могу спокойно спать…

В Киеве еле-еле дожидаюсь пересадки. Прошлый раз, пять лет назад, я была в гостях у дяди Вити Шаламова, и эти 12 часов пролетели незаметно. Сейчас время тянется, тягучее, как кисель. Скорее бы!

Это же мы как раз с Вовкой в поезде познакомились, когда я к бабушке в Горловку ехала. Какой я была восторженной и наивной дурочкой! Его полунамеки, недоговорки… Пистолет под подушкой… Он показался мне сильным, смелым и благородным защитником Советской страны. «Кто ж знал, что он пьяный дурак?» – думаю я, уныло глядя на пролетающие за окном деревья.

От вокзала до поселка, где живет мамина сестра Настя, ходит автобус. Уставшие, увешанные чемоданами и сумками, едва волоча ноги, добираемся до ее двора. Жить пока будем у нее, мама договорилась. Всегда нас тетя Настя выручает! И накормит, и приютит. Жаль, что у меня сестры нет. Я бы вышла на крылечко и сказала:

– Добро пожаловать, сестричка и племянница! Здесь вас никто не найдет!

Однако Настенька встречает нас словами:

– Не пугайтесь, у нас гость. Он только что приехал.

Как?! Как он нас опередил? Мы же все продумали…

Оказывается, Вовка сел в другой поезд, в котором пересадка через 2 часа, и приехал к маминой сестре раньше нас… Школа КГБ, нечего сказать, оперативно сработано!

– Что же это вы? – упрекает он маму. – Тому увезли… Я же сказал, исправлюсь!

– Все! С братьями моими будешь разговаривать, – твердо говорит она.

Вечером собираются на семейный совет мамины старшие братья, Хрисанф, Андрей и Костя, бывшие фронтовики, и племянники Вася и Толик. Здоровенные хмурые мужики, привыкшие к тяжелому физическому труду, тяжело рассаживаются на довоенном кожаном диване и жестких простых стульях. Вовка среди них выглядит невзрачным белобрысым подростком. Дядько Андрей, высокий, плечистый, сверкает серым тяжелым взглядом из-под лохматых бровей. Ох, как я его в детстве боялась! Но сейчас его рассерженный голос басит коротко и отрывисто в мою защиту:

– Езжай домой! Племянницу не отдадим! Тут останется!

Вовка верещит-захлебывается:

– Моя жена! Я ее заберу! Имею право!

Дядя удивленно бровями шевелит, как будто бы через увеличительное стекло диковинного микроба рассматривает:

– Что за птица-гусь?! Это там, у себя, ты пырхать можешь! А тут, парень, не разгуляешься. Тут – Донбасс!

И так мрачно и грозно у него звучит это слово, что у меня мурашки по коже побежали! Хотя я выросла в Донбассе…

Самый старший брат – дядя Хрисанф, по привычке поглаживая вспотевшую загорелую лысину, молча кивает, подтверждая слова Андрея.

Вовка дергается, ногами топает, искоса поглядывает на их кулаки-кувалды, а пистолета-то у него нет! Дядько Андрей увесисто и внушительно продолжает:

– Живьем в землю закопаем. У нас, в Донбассе, это запросто.

Я вздрагиваю, невольно представляя, как Вовке скручивают руки и запихивают в подготовленную яму, как комья чернозема постепенно скрывают ненавистное лицо, перекошенное от ужаса. И, честное слово! Мне ничуть его не жаль!

Неужели они на самом деле его бы смогли закопать??

Бормоча ругательства, Вовка уходит, шляется где-то всю ночь, приходит побитый, без часов.

В доме тети Насти постоянно «дежурит» надежная охрана – мои двоюродные братья. Вася старше меня на два года. Он был ранен на фронте, поэтому у него одна нога короче другой. Он бегает по комнатам, прихрамывая, и в ожидании Вовки ругает его матерными словами. Я из дому не выхожу.

Несколько дней Вовка слоняется по городу, ищет друзей-собутыльников, но находит только кулаки на свою голову и изрядно помятое лицо. Теперь он пытается надавить на сочувствие:

– Как я поеду? У меня денег на билет нет!

И дяди, и братья непреклонны:

– Пешком иди!

Наконец-то! Наконец-то он уехал! Пообещав вернуться за мной!

* * *

Позже было несколько писем от него. «Вернись, надо продолжить учебу. Я тебе помогу восстановиться в университете». На память о двух месяцах учебы мне остался студенческий билет и зачетка без единой записи.

Потом пришло письмо: «Мне нужен развод. Я встретил женщину и хочу жениться. У меня уже есть дочурка, я ее назвал Тамарой, потому что у меня самые лучшие воспоминания о тебе. Я тебя обижал напрасно, но только потому, что сильно-пресильно любил. Если не хочешь разводиться, давай сделаем, как моя сестра».

Я поняла, что он имел в виду. Сестра заявила, что потеряла паспорт, и ей выдали новый, без штампа о регистрации брака. Я так и сделала. Написала заявление в милицию, сначала мне выдали справку, а через три месяца я получила новый паспорт со своей девичьей фамилией.

Еще одно письмо пришло мне из его райкома партии, когда его из кандидатов в члены партии должны были принять. Документы передали из Проскурова во Львов, а у него строгий выговор за пьяный дебош. Он с честными глазами утверждал, что исправился, но одна женщина знала хорошо нашу историю и не дала ему соврать.

* * *

Это был 1951-й год. В жерновах государственной системы покалечило и исковеркало множество судеб. Мой муж, начав подрабатывать в системе КГБ с 15 лет, еще мальчишкой, посыльным, привыкал к той среде подозрительности, тотальной слежки, доносов, предательства и своей безнаказанности, считая себя кристально чистым пред Родиной, партией и лично перед Сталиным. Он привык, что с секретной службой КГБ никто не решался связываться. За ним стояла СИСТЕМА, ему прощалось все. И мой муж – продукт этой лживой и агрессивной системы, да и жертва тоже. Кроме того, он подражал своему отцу, работнику КГБ. Тот прямо у себя дома имел любовную связь с подругой его жены, уверяя в том, что это его конспиративный осведомитель, работа, мол, такая. И в тоже время был бешено ревнивым мужем и чуть не расстрелял жену, мать своих детей, из пистолета.

Конечно, все это я поняла намного позже, когда рухнула сталинская диктатура, когда открылись секретные архивы, когда другие разочарования и потрясения сотрясали мою жизнь. А тогда…

Круто и бесповоротно жизнь отвернула меня от карьеры юриста и выбросила, как слепого котенка, из культурной столицы Западной Украины в родную задымленную провинциальную Горловку. Без специальности и перспектив. Раздавленную стыдом и унижением. В ушах звенело от криков и оскорблений, в глазах рябило от ярких воспоминаний о ножах, пистолетах и кровище. Как жить дальше?!