Кому в лицее жить хорошо

И мне негде было от него скрыться – в уроках не получалось. Пытался в работе, которая отнимала много времени, и поэтому не очень нравилась мне. Пытался в творчестве (я увлекаюсь дизайном и программированием). Потом сосредоточился на ребятах в новой школе и все более-менее выправилось. Я начал гулять по улицам с фонарями с ними, а не один, и уже чувствовал себя лучше. Иногда кто-то из них приезжал ко мне в квартиру, и мы отдыхали там.

Но при этом самым знаковым событием для меня было знакомство с моей девушкой, с которой мы через короткий период времени начали встречаться. Она спасла меня из этого круга одиночества. Если я чувствовал себя одиноко, я всегда ехал к ней. Если я чувствовал себя неприкаянно, то я находил свой дом на ее плече. И это невероятно помогло мне повзрослеть, принять реальность, почувствовать себя частичкой города, но не одинокой, а полноправной. Я приобщился к Москве, даже полюбил ее. Я ходил по ней с удовольствием и радостью внутри, потому что, если я чувствовал, что мне не к чему привязаться, что не мне вокруг не родное, я ехал к моей девушке. Она для меня была любимым человеком, домом, тем, что связывало сильнее всего морально меня с Москвой, другом и помощником.

Я вообще болтливый человек. В любой компании как начну говорить, так меня не остановить. Иногда невольно всех перебиваю, и из-за этого людям не комфортно со мной.

Чтобы объяснить, как это происходит, приведу пример. Я беседую с другом. Он рассказывает мне что-то, и вдруг мне в голову приходит какая-то мысль по этой теме, которую мне безумно хочется высказать. А человек продолжает свой монолог. В этот момент я начинаю ерзать на стуле, всеми порами своего тела пытаясь показать собеседнику свое нетерпение. И у меня почему-то перестает работать логическое мышление, остается только настойчивое желание высказать мысль. И я пытаюсь поймать момент, когда собеседник перестанет говорить, чтобы вставить свое слово. А он никак не перестает. И я в этот момент выгляжу очень смешно, так как, как только мне покажется, что друг закончил мысль, начинаю произносить слово и останавливаюсь на нескольких первых звуках, потому что вижу, что собеседник продолжает рассказывать и смотрит на меня укоряющим взглядом.

Но моя болтливость, разумеется, выражается не только в этом.

Поскольку моя девушка была самым близким мне человеком, я постоянно, пока мы с ней встречались, рассказывал ей все о своей жизни, в том числе все мысли и переживания. Мы с ней шли после уроков в библиотеку, например, и я по дороге нагружал ее всеми своими страданиями и размышлениями. И я не задумывался, что ей это может быть сильно не комфортно, потому что меня переполняли мысли и эмоции. Я всегда извинялся перед ней за то, что так много говорю о своих проблемах, но все равно продолжал это делать, так как не мог с собой справиться.

Сама девушка говорила мало, потому что в основном это брал на себя я. Она почти не рассказывала о своих трудностях в жизни, делилась только какими-то фактами и случайными наблюдениями. Иногда я просто не давал ей времени высказать то, что было у нее на душе, так как говорил о чем-то без остановки. Девушка каждый раз внимательно выслушивала меня, поддерживала.

И после наших встреч, когда я осознавал, что наговорил лишнего и сильно нагрузил ее, я начинал чувствовать себя ужасно виноватым. Это было похоже на сильное смятение. Причем эта эмоция была почти что мимолетной. Она внезапно появлялась и быстро проходила. Но у меня на душе оставался след из-за нее.

Девушка для меня была кем-то вроде ангела, хоть я и балансировал в отношениях: то излишне опекал ее, то вообще почти не заботился о ее чувствах. Но все равно, когда мы расстались, мне было очень тяжело. Я бы даже сказал, невероятно тяжело. Я страдал из-за нашего расставания где-то полгода. Я и не назову это иначе – я действительно страдал в прямом смысле этого слова.

Две недели я вообще был сам не свой – ходил как тень, что-то чувствовал, сам не понимал толком, что именно.

К середине второго месяца начал много пить, так как уже полностью осознал, что произошло. Пил с друзьями, в основном со законными из школы. Они поддерживали меня, пытались успокоить, как могли, исцелить меня от моего горя. Алкоголем это удавалось сделать, но не до конца. Слишком много надо было осознать, чтобы продолжить нормально жить. И я это понимал. И мне было из-за этого страшно. Я ничего не хотел. Мне было больно и грустно, очень грустно.

После третьего месяца я начал пытаться что-то делать. Ушел в другую область дизайна, стал сильно больше посвящать ему времени. Записался на курсы по программированию. Стал больше участвовать в школьной общественной жизни. Много рисовал, экспериментировал со стилем и материалом. Старался брать больше заказов на фрилансе, чтобы была возможность купить новый айпад, который был нужен мне для рисунков.

В общем, я начал пытаться переключиться на что-то. Месяца через два мне это постепенно стало удаваться. Я уже меньше думал о девушке, больше был занят и активно развивался в навыках, связанных с дизайном.

Где-то спустя семь месяцев я смог нормально общаться с другими девушками, и, можно сказать, бывшую я уже частично забыл. Теперь она, скорее, как воспоминание, факт из моей жизни. Но первые месяца четыре или пять было действительно тяжело. Я эмоционально убил себя так, что потом было трудно восстановиться. Я искал этого восстановления в кругу друзей и нашел его.

Собственно, в девятом классе я предпринял попытку участия в олимпиаде по информатике. Я уже участвовал в ней в предыдущих классах и примерно представлял себе, что это такое. Я начал готовиться, как мог, делать то, что знал. Например, в Москве проводятся бесплатные курсы для всех желающих – вот я и ходил на них. У нас в школе тоже были кружки по подготовке к олимпиадам. В моем родном городе тоже такие были, и я посещал их несколько лет, поэтому и тут решил не бросать. Пока я привыкал к городу, я забавлял себя хождением на такие вот занятия.

Поскольку у меня уже была большая, хорошая база (несколько лет занятий информатикой в конкретной области), то я стал призером региона в девятом классе. И в десятом поставил себе не очень обязательную, но желательную цель выиграть всеросс, получить деньги за него и быть счастливым.

Родители как раз могли выслать мне чуть больше денег, чем они обычно это делали, поэтому работать я стал на 10 000 в месяц – коммуналка и часть более пространных расходов. Это сильно упрощало жизнь и давало мне возможность успевать быть с девушкой, учиться кое-как и готовиться к олимпиаде.

В какой-то момент я понял, что заниматься надо больше, если я хочу что-то выиграть. Я познакомился с победителями олимпиады прошлых лет, и они мне рассказали различные подробности о последнем туре, как все проходит и от чего зависит. Я осознал их уровень знания предмета и понял, что мне еще нужно над многим работать.

Я занимался, как мог, без фанатизма, но настойчиво. Иногда страдал сон, и я спал четыре-три часа. Не скажу, что это хорошо. Лучше следить за своим здоровьем и не делать этого. Но я благодаря дополнительным ночным часам успевал все, что никак не мог бы сделать за день.

Иногда совмещать всю кучу дел было трудновато, но я привык много работать и учиться, так что в целом я знал, что и как делаю. Стал пить больше кофе. Потратил на это приличное количество денег. Но оно мне помогало – не знаю, может быть, я надумал это или «самовнушил» себе, но после него я ходил относительным бодрячком каждое утро.

Все шло довольно хорошо. Но расставание с девушкой жестоко ударило по моей жизни и моему моральному состоянию. А оно как раз случилось после регионального этапа, когда мне было нужно активно готовиться к заключительному, который я должен был выиграть.

Можете себе представить, насколько это выбило меня из всего происходящего. Буквально месяц до олимпиады. Я прошел на заключительный этап, много готовясь и приложив много усилий. Казалось бы, вот он, мой шанс. Но нет. Я ходил и страдал. Пил. Слабо осознавал происходящее во всех его аспектах.

Конечно, в итоге перед самой олимпиадой я немного подготовился. Я поехал на сборы, и, конечно же, немного забыл о расставании, так как олимпиада настигала. Задания были сложные, уровень высокий.

Но девушка не шла у меня из головы. Что хуже, мое моральное состояние сильно сказалось на моей усидчивости и выносливости. Я перестал мочь сидеть до утра, переписывая код. В какие-то дни я спал очень много, в какие-то слишком мало. Было несколько дней, где я спал часа два. Перед самой олимпиадой я, вспомнив, как мы с девушкой ходили в кино и как нам там было хорошо, отметил это воспоминание с друзьями приличным количеством алкоголя. В общем, все шло к тому, чтобы я все завалил.

На олимпиаду я пришел трезвый, но безумно нервный. Я был в нереальном напряжении, хотя мозг вроде бы был спокоен. Мне казалось, что я вообще не волнуюсь, но тело отвечало мне, что я сейчас, скорее всего, умру от слишком частого биения сердца.

В начале я еще чувствовал себя более-менее нормально. Но когда я сидел за партой и увидел бланк с заданиями, я понял, что сейчас свалюсь со стула или упаду в обморок. У меня дрожало все. Я не шучу: все. Руки, ноги, голова, туловище. Я чувствовал себя нервным паралитиком, у которого внутри творится какая-то неразделимая ерунда.

Я собрал себя в кучу и постарался написать задачи. Я приложил максимум своих усилий, навыков по самоконтролю. Я держался до последнего.

В конце олимпиады мне даже стало казаться, что я приспособился к обстоятельствам и успокоился. Вроде бы уже ничего не дрожало. И неразберихи внутри тоже было меньше.

В итоге я не стал ни призером, ни победителем заключительного этапа. «На что я рассчитывал при таком отношении к подготовке в последнее время?» – задавал я себе вопрос. И отвечал себе на него честно. Но это не меняло дело.

После олимпиады я приехал домой, и, как только вошел в квартиру, упал и разрыдался. Я рыдал, наверно, несколько часов. Оказалось, что все мои радости по поводу того, что я приспособился к обстоятельствам и успокоился, были безосновательны. На самом деле просто в какой-то момент все переживания то ли подавились, то ли еще что-то. Но суть в том, что они никуда не ушли, что они остались и вылились наружу сразу, как только я дал себе возможность это сделать.

Я рыдал. Просто лежал, валялся, сидел, ходил и рыдал. И потом позвал друзей. Часть из них тоже участвовали во всероссе. Мы поехали в квартиру одного мальчика. Там мы нереально напились. Так, что я почти ничего не помню.

Это были невероятные эмоции и в плохом смысле. Я был зол, расстроен, винил себя, бывшую девушку и вообще всех на свете. Но при этом самую большую роль в этом сыграли эмоции, которые я испытал во время самой олимпиады. Они пересилили даже мою злость.

Я, испытавший невероятный спектр эмоций, не мог делать больше ничего, кроме, смотря в никуда и не фокусируясь ни на чем, пить, пить и пить.

После олимпиады я вообще не мог думать. Было больно это делать, страшно, неприятно, противно. Ну, на утро следующего дня я смог. И это меня порадовало. Но я бухал и на следующий день. Потому что все было ужасно. Может оно и не было, но таким мне казалось, по крайней мере. И мне было без разницы на утешения и на поддержку. Я хотел пить, бросаться странными фразами и не думать ни о чем из того, что уже случилось. Это морально, конечно же, было очень тяжело.

Я знаю, что многие ребята бухают после олимпиады, даже когда они ее выигрывают, потому что это эмоционально невыносимо. У меня есть знакомая девочка, которая выиграла олимпиаду по обществознанию, но потом не могла прийти в себя несколько дней. Она рыдала и спала сутками. Почти ничего не ела. Хотя, казалось бы, победитель заключительного этапа.

После олимпиады я разочаровался в себе, в людях, в учебе, в отношениях разом. И несколько месяцев пытался выбраться из этого состояния.

В том числе поэтому я стал больше заниматься творчеством. Но тут тоже была проблема. Мне нужно было осознать, что я чего-то стою, потому что мне казалось, что я неудачник, который никому не нужен. Вокруг меня были только мои друзья. Ни родной девушки, ни родителей. Никого. Только лица, к которым я привык, но беспредельной симпатии не испытывал.

В этот период я стал меньше звонил маме, которая с сестрой и отцом жила в другом городе, и однажды она спросила у меня о причине такой редкости звонков. Я сказал, что все нормально и я просто занят.

Но какое-то время спустя после этого случая они приехали ко мне в гости в город на выходные. У нас завязался с мамой разговор о моей учебе, успехах, планах. Я сначала отвечал на ее вопросы спокойно, но в один момент не выдержал и разрыдался перед ней из-за осознания всего плохого в моей жизни – одиночества, усталости, разочарования, тленности и бренности мира.

Это услышал отец. Он подошел ко мне и сказал, что «плохому танцору все мешает» и что я просто оправдываю свои неудачи какими-то совершенно незначительными обстоятельствами. Он также сказал, что я просто культивирую свои страдания и делаю это только потому, что я ленив и боюсь больше заниматься. Или же боюсь признаться себе в том, что я неудачник и способен знаю не так много, как мне бы хотелось или как я думал раньше.

Меня эти слова сильно ранили, хоть я и привык к такому общению с отцом. Это еще больше усилило мое упадническое настроение.

Я бы сказал, что испытал эмоцию потрясения. Потому что мне смешно было слышать от отца фразу «плохому танцору все мешает», который сам постоянно жалуется на жизнь и достает этим маму.

Но при это я понимал, что он прав. Правда, я не чувствовал в себе сил взять и встать, идти напролом к своей цели, вообще не испытывая никаких моральных проблем и ни о чем лишнем не думая. Если бы все люди на свете так умели бы, то общество давно уже стало совершенным. А отец всерьез требовал этого от меня.

Я же оправдывался в ответ на его слова. Оправдывался тем, что мало из людей так умеет делать. И мне было трудно резко войти в это меньшинство. Я и так привык себя не жалеть. Поэтому, наверно, у меня получалось совмещать работу, учебу, подготовку к олимпиаде и даже личную жизнь. Но внутренние проблемы у меня всегда были, и я старался от них избавляться, но сделать этого в один момент у меня никогда не получилось. А тут отец мне заявил, что я вообще могу что угодно в каких угодно условиях, если захочу. Ну, конечно, это правда. Но легко сказать, а сделать трудно. Даже если я прекращаю оправдываться и иду напролом, как я часто и делаю, мне трудно, и полностью избавиться от эмоций не получается. А только при таком раскладе танцору ничего не будет мешать, я считаю.

Я чувствовал себя ничтожным, опустошенным, расстроенным. Родители только подлили масло в огонь своим приездом. Из-за них в том числе, наверно, я настолько долго отходил после расставания с девушкой и проигрыша всеросса.

Я помню, как ощущал себя в этот период. Но, если честно, когда я вспоминаю это, в груди появляется очень неприятное ощущение. Мне больно воспроизводить свои переживания. Ведь в конце концов я потерял свою цель, потерял мотивацию к чему-либо, очень сильно разочаровывался в себе, в учебе и в жизни. Тезисы вроде:

«я неудачник, я ничего никогда не добьюсь» крутились в моих внутренностях постоянно.

Я падал, вставал, но потом не понимал, зачем мне вставать и почему я опять падаю. Для чего мне вставать, если я снова упаду? Мне было страшно от этих вопросов. Я старался делать так, чтобы никто не знал, что я по ночам иногда одиноко рыдаю в своей тихой квартире с шумным шоссе под окном.

Я старался больше погружаться в общество друзей, так как перебороть это чувство настигающего одиночества, когда ты еще чувствуешь себя полным ничтожеством, трудно.

Но время шло, и я постепенно приходил к каким-то выводам. Слова отца я периодически вспоминал, и иногда они побуждали меня к какому-то действию, но в целом я относился к ним апатично (не как раньше).

Я старался вбить себе в голову идею, что я все смогу и что у меня все получится, надо только прилагать максимум усилий – только при таком раскладе, когда я не буду искать себе оправданий в страданиях на каждом шагу, я смогу чего-то добиться.

Суть была в том, что надо было устранить эти страдания. А я не мог сделать этого просто так. Да и сейчас не могу, на самом деле. Это, мне кажется, вечная проблемы многих людей. Просто кто-то достигает в ней компромисса, а кто-то, как я, не понимает, зачем компромисс, если жизнь говно.

Но тут же мне приходит в голову мысль: если жизнь не воспринимать как говно, она им не будет. Правда, при этом она объективно не перестанет быть им. Но, быть может, все такие оценочные суждения субъективны?

Сложно. А страдать я не перестаю. Но могу сказать факт, который, наверно, и так все знают. Если жить, прилагать максимум усилий и не страдать из-за ощущений, которые каким-то хитрым образом появились внутри, то можно быть счастливым и много достичь. Ведь наверно гораздо приятнее умирать с ощущением того, что ты что-то успел хорошее сделать в этом жизни. Хорошее для себя. Мы гонимся за положительными эмоциями, но, мне кажется, мы сами можем вносить их больше в свою жизнь, просто переставая страдать по пустякам. И даже если в серьезной плохой ситуации мы не будем зацикливаться на проблемах, а сразу пойдем вперед напролом, то мы гораздо проще и быстрее выберемся из той ямы, в которую мы попали.

Я хочу достичь возможности так делать. Приятно быть, наверно, таким сверхчеловеком. В моих фантазиях я всегда представлял себя именно таким.

Но годы идут, проблем много, страданий много, и так мало желания перестать ныть.

Однако, я стараюсь. И когда у меня получается отбросить все мысли типа: «О, какой я одинокий, как грустно едут машины за окном», то у меня сразу все получается.

А если и нет, то я не страдаю, а иду к новой цели и в конце концов достигаю ее. В таких случаях я прилагаю максимум усилий и смотрю, что у меня получается в итоге. И никогда не страдаю, если вдруг чего-то я не смог достигнуть. То есть, у меня появляются эмоции вроде разочарования, но я не растягиваю их на год угнетающими мыслями. Но это только редкие моменты. И, наверно, моя цель в жизни, сделать их не моментами, а бесконечным процессом, в ходе которого я буду чувствовать себя счастливым.

Глава 6. История Арины.

Организовывать что-то всегда было моей наркотической потребностью. Я не могла ни недели прожить без новой идеи, новых знакомств, новых мероприятий.

Я занималась этим в основном в школе (но и за ее пределами тоже иногда), которая поощряла подобные инициативы и поддерживала их.

У нас было много разных проектов, в которых нам предлагали участвовать. Такие штуки продвигались через администрацию. То есть, ответственный за студенческую самоорганизацию человек предлагал идею ученикам, и они могли ее развить в том направлении, в котором хотят.

Также мы всегда могли организовать в школе что-то сами. Я много раз приходила с идеями к ответственным за эту сферу людям. Они, в свою очередь, обсуждали со мной мой проект, говорили, чем могут помочь. Я каждый раз получала огромную дозу мотивации на таких встречах. Поэтому с администрацией и учителями у меня сложились очень теплые отношения. Они всегда были не против «движа» (так я называла все свои активности) и чаще всего были готовы поддержать меня.

Я с восьмого класса была погружена в активную деятельность. Это все началось с того, что в школе проводились выборы в студенческий совет. И я приняла в них участие, параллельно познакомившись с классными ребятами, которые хотели менять мир к лучшему и творить.

Будучи членом студенческого совета, я начала организовывать дискотеки, квесты. Тогда я обычно помогала старшеклассникам в их проектах. Я постепенно приобретала умение работать в команде, выслушивать мнения других, быть с ними солидарной.

В девятом классе я уже начала свои собственные проекты, снова избравшись в совет. И, как только я там оказалась, я начала первый в истории нашей школы крупный волонтерский проект.

Я нашла себе помощников. Мы подготовили план работы, отобрали волонтеров. Ими захотело стать большое количество ребят.

Идея заключалась в том, что мы помогаем нашей школе, как можем: учителям с проверкой домашнего задания, завхозам с их трудной работой, всем проектам в их организации, администрации в проведении школьных мероприятий. Нас наградили за это. Директор специально даже выписал какие-то грамоты за заслуги перед школой. Это было немного по-советски, но все равно очень круто.

Мы начали ставить перед собой долгосрочные цели. Однако, выполнение их не всегда заканчивалось успехом. Я наобещала много чего директору, администрации, учителям. Сказала, что мы всегда будем помогать. Но потом я поняла, что у меня на некоторые пункты из запланированного не хватает времени.

Например, я договорилась с учительницей литературы, что мы будем помогать ей с проверкой тетрадей на протяжении нескольких месяцев. Но уже в декабре из команды по разным причинам ушло несколько ребят. Я почему-то расстроилась, не стала набирать новых участников и сказала учительнице, что мы больше не можем ей помогать. Она выслушала это новость с каменным лицом и сообщила, что ей «прискорбно это слышать», что она «надеялась на нас» и что «так не делается». Конечно, мне перед ней было безумно неудобно. И остальным ребятам тоже, которые решили уйти, руководствуясь только моим пессимистическим настроением.

Эта ситуация произошла из-за одной проблемы, которая скрывалась за моей активностью и лично для меня была очень важной, играя большую роль в моей жизни.

Я часто загоралась разными идеями и делала это очень быстро.

Когда кто-то мне предлагал принять участие в каком-то проекте, помочь или подсказать советом, я всегда с радостью принимала предложения. Каждая идея казалась мне самой важной на свете. Я чувствовала, что способна менять пространство вокруг себя, менять свой мир. И это было очень крутое ощущение.

Мне безумно нравились процессы обсуждения идеи, поиска и сбора ребят. Я ходила и думала только о моих проектах. Вот, как будет круто, если мы сделаем это. Вот, я этой цели достигну, и потом буду классным и богатым человеком. Мне казалось, что каждая идея возносит меня на некий пьедестал, с которого мне потом будет гарантирована успешная жизнь. И я в первые дни проектов очень много думала об этой «успешной жизни». Моя фантазия активно работала в этом направлении.

Но когда все было обговорено, намечено, разработан план, произведены нужные договорённости с разными людьми, и оставалось только идти по намеченному пути вперед и вперед, у меня слегка опускались руки. Все доходило до того, что я даже начинала искать причину, по которой проект не актуален и его нужно закрыть (даже если этой причины не было).

Не скажу, что я перегорала. Это было другое чувство. Я как будто начинала трезвее смотреть на проект. Но вместе с тем у меня терялось все вдохновение. Я не хотела работать дальше. Приходилось себя заставлять доводить дело до конца.

Так было однажды с медийным проектом.

В конце девятого класса у меня возникла идея паблика. Я хотела сообщать там все школьные новости, писать статьи, которые были бы интересны таким людям, как мои одноклассники.

Там было запланировано несколько крупных рубрик, которые мы в итоге воплотили в жизнь. В том числе, мы вели образовательный подкаст о школьных предметах, где в интересной форме рассказывали о некоторых темах по истории, литературе, обществознанию. Это было комбо всего увлекательного для подписчиков нашего паблика.

Я разработала план контента, придумала рубрики, набрала команду и начала творить. Но, погрузившись в выполнение плана, я очень быстро устала от этого. У меня уже не было сил вдохновлять всех на выпуск новых статей. Я не хотела строить план контента на следующий месяц. С одной рубрикой я сильно подвела и себя, и остальных из-за такого апатичного подхода.

Мы планировали введение постов, где ребята могли бы обмениваться книжками, чтобы зря не покупать их. Я уже со всеми договорилась. Мы собирались провести встречу в школе, а также очный обмен, куда бы все принесли свои книги и вживую могли отдать их кому-то. Я уговорила прийти учителей литературы на это мероприятие, чтобы помочь всем нам.

Первую встречу я провела, а для второй у меня уже не хватило запала. В душе была пустота по отношению к этому проекту. И поэтому, в итоге, когда я порыве эмоций все отменила, я подвела ребят, учителей. Самое главное, что я, соответственно, подвела саму себя, так как мой авторитет сильно упал в глазах всех тех, кто принимал участие в проекте.

Обмен книжками потом возобновили другие ученики, работающие над пабликом, и я уже не помогала им (несмотря на то, что я была его главой). У них получилось очень круто все организовать, и в конце я сильно позавидовала им.

После этого случая я сказала себе, что должна перестать так относиться к проектам и к работе над ними. Я начала заставлять себя получать кайф от процесса, и думать тоже больше о нем. Постепенно, к концу года, у меня получилось это сделать. Я стала меньше фантазировать.

Поэтому мой паблик продолжил развиваться. В конце концов я решила, что в моем паблике еще должна быть рубрика, похожая на нечто вроде шоу. Концепция заключалась в следующем: я планировала в веселой форме брать интервью у разных людей (преимущественно, учителей и представителей администрации) из нашей школы. Я бы задавала им вопросы об их жизни, учебе, работе, чтобы ученики смогли лучше узнать их. Ведь очень часто, особенно в младших классах, учителя представляются в строгом, неприкосновенном образе. Но на самом деле они обычные люди, и у каждого из них своя интересная история. Я решила, что площадкой, где станут выкладываться серии, будет ютуб. И мы будем сообщать о новом выпуске в паблике.

Но шоу не родилось само собой. Сначала у меня появилась идея. Потом я рассказала ее самым близким ребятам. Многим из них понравилось, они решили мне помочь. Мы набросали дизайн логотипа, набрали монтажеров и операторов.

Я старалась всех вдохновить своей идеей. Я хотела, чтобы работа была не в тягость, чтобы мы делали все, как сплочённая и объединенная одной целью команда. Я понимала, что когда ты весь горишь какой-то идеей, совсем не обязательно, что ей сразу загораются все остальные. Поэтому для других ребят процесс воплощения этой идеи в жизнь может казаться утомительным. И я старалась это максимально устранить, подробно ввести ребят в курс дела, мотивировать их заниматься именно этим проектом.

Я очень горела свой идеей. Я бегала по школе, говорила с разными людьми, договаривалась, искала место для съёмок. В общем, у меня был очень приличный объем дел. И при этом внутри меня было все переполнено вдохновением.

Когда мы снимали первый выпуск, я потратила много времени на написание сценария, потом прошла через множество трудностей, связанных с поиском качественной техники и режиссерской работой. Потом, после съемок, я сидела и монтировала с ребятами выпуск пол ночи, ни разу об этом не пожалев.

Но и в ситуации в шоу я столкнулась с трудностями, связанными со своим своеобразным «перегоранием». Хотя это было уже после того, как я преодолела эмоциональные трудности в ситуации с пабликом. Казалось бы, у меня уже был опыт. Это должно было помочь мне не совершить ту же ошибку. Но нет.

Я в какой-то момент четко поняла, что нужно делать шоу на постоянной основе, иначе все о нем забудут и это перестанет быть интересно зрителям. И, как следствие, я столкнулась с проблемой, что у меня слишком мало идей для сценария. Или что я слишком устала и не хочу принимать участие в монтаже видео. Мне надоело, что нам нужно регулярно выкладывать новые выпуски. И это были глупые, необоснованные, ничем не мотивированные чувства. Я вроде бы еще горела идеей шоу, но не так сильно.

Еще в начале у меня в голове сразу представлялся готовый продукт.

Я концентрировалась на нем, и мне хотелось сразу получить все на блюдечке.

Но этого не происходило. Я сталкивалась с ситуацией, в которой понимала, что надо работать, работать и еще раз работать, чтобы получить хотя бы долю задуманного результата.

Но и с этой проблемой я, постепенно работая, справилась. Я поймала себя на том, что часто кому-то жалуюсь: «Вот, я занята, не смогу пойти гулять, мне еще писать сценарий». Я сама начала считать свой проект наказанием. Осознав это, я ужаснулась и сразу же избавилась от этого мышления. Поэтому ситуация улучшилась.

И на этом шоу основывалась моя деятельность последующих двух лет. Я вся была в нем (ну и еще, разумеется, в целом в паблике).

Первые выпуски очень понравились ребятам. Их посмотрели даже за пределами нашей школы, и на ютубе они набрали очень много просмотров. Количество подписок на наш паблике увеличились. Там не было миллионов или что-то вроде того, просто несколько сот. Для нас, юных творцов, растерянных, но горящих идеей школьников, такой результат был выше всех ожиданий. Мы были очень рады.

Мне было безумно приятно идти по школьным коридорам и слышать, как группа ребят обсуждает наш последний выпуск. Для меня это было чем-то вроде личной победы. И также являлось делом всей жизни. По-другому я об этой деятельности и не думала.

Весь десятый класс я посвятила проектам.

Много дел было в студенческом совете. Я постоянно была погружена в жизнь моего паблика, проводила планерки, встречи, писала сценарии для выпусков и снимала их. Я помогала другим ребятам с организацией дискотек, которых было всего четыре в году: Хэллоуин, Новый год, небольшой, но ужасно уютный вечер на 14 февраля и потом заключительный движ в честь окончания учебного года. К этим мероприятиям было много подготовки, и я, конечно же, всем рада была помочь.

Ну и в десятом классе я не забывала об учебе. О ней трудно было забыть, на самом деле. Больше всего времени я уделяла иностранным языкам. Они мне нравились. Английский я хотела знать, чтобы мочь в своих проектах выходить на международный уровень. А по другим предметам я просто старалась нормально учиться.

У меня в школе была сложная программа, поэтому все успевать иногда было сложно. И в ситуациях, когда было только два варианта: поехать снимать выпуск или подготовиться к контрольной по биологии, я выбирала проекты и всегда жертвовала уроками.

Я всегда злилась на тех ребят, которые выбрили по-другому.

На самом деле, это моя плохая черта как руководителя. Я требовала от ребят слишком много и ожидала от них какой-то невероятной отдачи. В свое оправдание могу сказать следующее: мне казалось, что я достаточно вдохновляю их для этого.