Меня разбудил луч солнца, пронзающий окно комнаты. Я проснулся в своих покоях и увидел Вицера, который сидел на стуле и смотрел в пол.
– Ну, доброе утро, доктор.
– Гришенька! Слава Тебе, Господи. Как ты себя чувствуешь? —Вскочил он со стула.
– Все хорошо. – Все не было хорошо, я не чувствовал правой стороны лица.
– Это главное. Мы так за тебя испугались. Вчера ты просто рухнул на пол, я даже дыхания твоего не слышал, был весь черный, как твой конь. Повторял одно и то же.
– Что повторял?
– Ты с кем-то разговаривал. Говорил неизвестной девушке, что-то вроде: «Я понял тебя, я все понял», «Ты была явилась для меня знаком».
– Ясно, я жив. Меня интересует не это.
– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Вот письма. – Он протянул мне четыре письма. – Это от людей, волнующихся за тебя и ответы на твои вопросы.
Я взял бумажки, от Екатерины Бурской, от Вицера и две от Лизы.
– Спасибо тебе, доктор.
– Прости меня, Гриша, прости. – Закрыл лицо руками Вицер. – Мне нужно идти.
Екатерина просто интересовалась моим самочувствием, я ответил ей, что не о чем волноваться. Затем я вскрыл первое письмо от Лизы, где было много сочувствия и желаний скорейшего выздоровления. Открыв второе письмо, я понял, что писала его Анна. Всплыла перед глазами вчерашняя картина. На письме были заметны высохшие потеки слез. Письмо, наполненное слезами и чувствами – это то, что получают единицы, мне повезло.
«Григорий, ты все видел. Возможно, поэтому тебе стало плохо. Я не знаю, что делать. Твой отец признался мне в любви, он открылся мне. Как до такого дошло? Ты ведь понимаешь, какую бурю наводим мы на себя? Я люблю тебя и хочу быть с тобой. Но у меня есть муж, хоть я его и ненавижу. А твой отец, неужели он не осознает, что желает жену своего друга? Что мне делать, Гриша, помоги мне, избавь меня от всего. Люблю тебя».
Я собирался написать ей, но меня что-то отталкивало. Появилось чувство объятий. Словно кто-то обнимал меня со спины и отодвигал от меня бумагу. Я не ответил Анне.
Письмо Вицера: «Гриша, можешь меня убить, когда прочтешь.
Мне тяжело писать это, когда я сижу рядом с тобой и наблюдаю за тем, как тебе плохо, как ты лежишь в бреду и бормочешь что-то. Слезы наворачиваются, я каюсь. Готов пасть на колени. Ты говорил мне, что к тебе являлась какая-то тень, что к твоей матери она являлась за два дня до ее смерти. Я расскажу: твоя мать постоянно жаловалась мне. Она еще за месяц до смерти ходила ко мне и просила помощи, твоей отец не знает об этом. Можешь ему рассказать. Я ничем не помог ей. Точнее будет сказать, что я не пытался ей помочь. Я думал, что она бредит. Но когда ты сказал мне об этом, меня перевернуло. Я испугался. Во мне пробудился интерес, я хочу помочь тебе, хочу искупить вину перед тобой и твоей покойной матерью. Я изучу твою болезнь, позволь мне только. Я попытаюсь помочь. Ты можешь отказать мне, я приму любой твой ответ, любой, Гриша. Прости меня, прости дорогой».
Чувство объятий пропало, я разозлился, засмотревшись на ружье, висевшее на стене. Глубоко вздохнул, перевел дух и, взяв бумагу, я написал всем, сразу всем: «Сегодня в полночь состоится важный разговор, твое присутствие необходимо, если не явишься, то и меня в жизни ты больше не увидишь».
Михаил принес мне завтрак в комнату и забрал письма, пообещав отправить их куда нужно. Я приказал ему встретить ночью гостей и попросить их ждать момента, когда я выйду.
– И еще, Михаил, начисти мой пистолет.
– Для чего, позвольте, Григорий?
– Михаил, ты один из тех, кому я могу доверять. Просто сделай то, о чем я тебя прошу. Приведи мой пистолет в идеальное состояние и молча положи его на мой стол, как закончишь, я тебя прошу. И еще три пистолета и ружье. Да вообще все оружия, которые найдешь.
– Будет сделано, – сказал он холодно, но с чувством долга.
– Спасибо, дорогой Михаил.
Он вышел. Есть мне не хотелось, пить тоже, мне уже ничего не хотелось.
Я лег на кровать. Меня снова наполнило чувство объятий, я не хотел от них избавляться, стало тепло и уютно. Нежные женские руки лежали у меня на груди, это было приятно. Я лежал и смотрел в потолок, ни о чем не думая. Мне было неинтересно думать, Я лежал в обнимку с фантомной девушкой, с которой было спокойно. Не помню, сколько я пролежал так, но опомнился я уже поздно ночью, услышав снизу, в зале громкой смех и разговоры.
Я встал с кровати, где когда-то видел сны. Надел свой старый белый мундир, в котором когда-то мне было интересно расхаживать, он прекрасно смотрелся на мне. Снял со стены свое пыльное, старое ружье, благодаря которому я постоянно возвращался с охоты с дичью. Взял свой пистолет, с которым было весело играть на дуэлях. Положил его в мундир. Взял остальное оружие. Выпил бокал рома. Осмотрел свою комнату, где когда-то было весело и интересно жить.
И вышел.
Спускаясь по лестнице, я увидел, что все, кому я писал, сидели за большим столом и пили чай. Бурские, Двинские, Вицер, Отец, Михаил. Елизавета была в своем белоснежном наряде, который я видел на ней, во время первого визита в их дом.
– О, Григорий, присоединяйтесь к чаепитию, несмотря на то, что уже поздно, весело вы встречаете гостей! – Крикнул пьяный Двинской.
Я сошел к ним и сел во главе стола, кинув все ружья и пистолеты на стол.
– Какой прекрасный вид, Григорий, вам очень к лицу этот мундир, зачем вам это ружье? – улыбалась Бурская.
– Сейчас я хочу от вас тишины, хочу исповедоваться перед вами. – Сказал я серьезным тоном. – Михаил, садись со всеми.
Михаил улыбнулся и покорно сел.
– Да, пожалуйста, мы выслушаем тебя, Гриша, – ответил за всех отец.
Немного погодя, я встал с ружьем в руках.
– Сейчас, что бы я ни говорил и не делал, вы не должны ругаться и перебивать. Сейчас я серьезен и решителен, как никогда. Все меня слышат? – лица застыли в удивлении, но все молчали.
Исповедь Григория Думова
«Знаете, господа, я не мастер слова, как многие здесь присутствующие, да, сказать обо мне можно много, но хорошего в этом мало.
Приходить в жизни людей и отнимать их время, которого у них и так размером с жизнь. Появляться в жизни человека, останавливаться на середине каната, взбираясь на гору близости. Приносить человеку боль и неудобства, а затем просто исчезать или продолжать мучать его. Убиваться по ночам, вспоминая людей, которым мешал жить, считая, что это норма человеческих отношений. Видимо, так и чувствуют себя убийцы по ночам. Почему я всегда так делаю? Неужели я тот самый лишний человек, не попадающий в слова: “Каждой твари по паре”. Кажется, это не привычка, это в крови моей. Я чувствую, что скоро все закончится, и я был избран для этого. У нас у всех нелегкая судьба.
Мне нравится Елизавета, она молодая, умная и добрая девушка.
Анну я люблю, больше жизни люблю. Она прекрасна, во всем, я восхищаюсь этой девушкой, она – лучшее, что было в моей жизни.
Я знаю Вицера с рождения своего, друг семьи, друг отца моего, всегда поддерживал нас. Княгиня Бурская – статная женщина, сколотившая огромное состояние.
Екатерина Бурская, у нее прекрасные глаза. И еще у нас с ней скоро свадьба.
Михаил, служил мне всю мою жизнь, помогал, учил, благодарен за это.
Отец – мой наставник, мой герой, моя опора. Он всю жизнь терпел мои выходки, благодарен ему за это.
Вижу, что многих из вас уже коробит, но ведь это только начало. Сейчас никто из вас не должен говорить, у меня исповедь. Если кто-то закричит или встанет, или попытается уйти – я лично застрелю его. Убивать мне не впервой.
Я продолжу. Отец, в долгу у Бурской за убийство. Не хочу, чтобы он мучился из-за этой женщины. Не хочу, чтоб страдал из-за потери меня, еще одного дорогого ему человека. Он влюблен в Анну.
Екатерина, не хочу, чтоб из этих прекрасных черных глаз лились слезы по потери матери. Да и свадьба, уже упомянутая мною, она только лишь по расчету.
Вицер, всегда помогал семье, но предал нас, когда моя мать молила его о помощи. Я не хочу, чтоб он корил себя по этому поводу всю свою жизнь.
Елизавета еще не знает, что я сломал ее своими действиями. Кстати, я написал письмо Лизе о том, как встретил ее. Оно лежит на столе в моих покоях. Не стоит его даже открывать. Я не хочу, чтоб она плакала и страдала из-за меня всю жизнь.
Анна. Я люблю ее. Не могу без нее жить, и знаю, что она без меня не сможет.
Двинской, не такой уж и плохой человек, нельзя его одного оставлять на этом свете, он не выдержит и все равно умрет.
Михаил, служил моей семье, без нас ему некуда будет идти.
Господа, видели бы вы свои лица. Не пугайтесь, я всего лишь раскрыл все карты.
Еще одно. Я мечтатель, мне тяжело, когда выдуманный мною мир разбивается о гнилую реальность. Мне все наскучило. Я жил, когда создавал ужасные положения для себя и близких. Чувствовал жизнь только тогда, когда играл со смертью и чувствовал боль. За мной уже давно волочится нечто. Я долго не мог понять, что это за сущность. Сначала это было черное пятно, вводившее меня в ужас. Я терял сознание, мой рассудок был затуманен. Со временем я привык. Черное пятно обрело форму девушки, словно облитой смолой. Меня стало тянуть к ней, ее нежные руки обвивали мою шею, даже сейчас эти прекрасные руки на моих плечах. Я канул в пустоту. Сейчас я осознал, кто она такая. Знакомьтесь, моя спутница – Апатия.
Теперь, когда вы понимаете суть происходящего, я принял решение исправить положение. Я не хочу ваших страданий, и понимаю, что ныне не нужен в прогнившем мире.
Глядите, какой прекрасный алый рассвет – небеса дают мне знак, что пора заканчивать. Прощайте, Господа!»
Прозвучало семь выстрелов.
Крики стихли, гул выстрелов тоже.
Тела Бурских и Двинского лежали у выхода. За столом остались мертвые Михаил, Отец, Вицер и Елизавета.
Григорий держал тело Анны на руках, в последний миг она бросилась в его объятия. Ее глаза потухли, но даже мертвой, она была так прекрасна.
Он нежно поднес ее окровавленное лицо к своим губам и зарыдал, уронив голову ей на грудь.
Через минуту Григорий Думов вынул из мундира свой пистолет и поднял голову, приставив дуло к виску.
Восьмой выстрел.
В обществе долго и бурно обсуждали случившееся в доме Думовых, назвав это событие Кровавым рассветом.