Отец Македоний согласился.
Караульно-Острожское, 1922 год
В конце ноября 1922-го отец Македоний ехал на новое место службы. На этот раз – вместе семьёй. Иерей Александр Турский, взяв на себя функцию попечителя, успокоил, что всё будет хорошо.
Дорогой батюшка вспоминал свою встречу с новым архиереем, пытаясь понять причину своего смущения, появившегося после этого визита. Владыка был приятен в общении, держался подчёркнуто просто, даже шутил. Но отец Македоний отнёсся к нему настороженно. Было что-то наигранное в его поведении, какая-то тщательно скрываемая внутренняя неуверенность. Смущал и этот его панибратский тон, а ещё более – то обстоятельство, что он снял монашество и женился. Всё это было как-то непривычно и даже, по ощущениям отца Македония, неприлично. Но что делать? Жизнь в стране и Церкви меняется – видимо, придётся привыкать…
Село Караульный острог построено в 1675 году как защитное сооружение крепостного типа на левом берегу Енисея красноярскими казаками для защиты Красноярского острога с юга от набегов енисейских кыргызов. Село Сисим было на другом берегу Енисея, почти напротив Караульного острога, но отделял их друг от друга Енисей, непроходимо разделявшийся здесь на четыре протоки со множеством островов.
Сташевских встретил бывший церковный староста у дверей красивого каменного храма, построенного в 1813 году во имя Всемилостивого Спаса. Позвали его вездесущие мальчишки, когда увидели на улице незнакомого батюшку и телегу со скарбом. Внутри храма, в котором уже два года не совершалась служба, чувствовалось запустение. Иконы были в пыли, многие без серебряных риз, как раздетые – видимо, и здесь побывали охотники за церковным добром. Староста достал опись имущества, акт об изъятии ценностей. На ближайшее воскресенье наметили приходское собрание, нужно было принять решение о регистрации прихода под началом обновленческого ВЦУ. Собралось около тридцати верующих. Отец Македоний сказал слово, объяснив, что Патриарх Тихон арестован, в священноначалии Церкви – нестроения, жизнь меняется, грядут изменения и в церковной жизни. Успокоил, что служба в храме будет совершаться по-старому, без изменений. Упомянул и о новом архиерее из белого духовенства. Верующие единогласно выбрали членов церковного совета, старосту оставили прежнего. Всё прошло на удивление гладко, правда, отец Македоний не был уверен, поняли ли прихожане хоть что-то из его слов…
Начал служить. Кроме Караульно-Острожского, в приходе были деревни Караульная, Борки, Мало-Лопатино в пяти верстах, и Ижуль – в десяти. По решению архиерея, жалования от прихода отцу Македонию не полагалось, только добровольные пожертвования от прихожан за требы, да ещё выручка от продажи свечей. Правда, и от содержания епархиальной власти настоятель был освобождён. По крайней мере, пока. Псаломщика в храме не было, но было несколько женщин, которые неплохо знали службу. Да и сам батюшка за два года уже хорошо в ней разбирался.
Прошла зима, Великий пост, лето. А осенью начались беспорядки: борьба за храмы и души между «Живой» и «Мёртвой» Церковью – так стали называть старую, «тихоновскую». Эта борьба достигла и Даурского района. Несколько прихожан перестали посещать обновленческий храм, ездили за десятки километров в немногие сохранившиеся «тихоновские». Определить, кто служит в храме, простому народу было трудно. Те из прихожан, которым было не всё равно, дожидались ектении, и, в зависимости от того, поминали ли Патриарха или ВЦУ – оставались или уходили со службы.
На душе у отца Македония было неспокойно. Смущение, появившееся после разговора с архиереем, усиливалось. Впрочем, волнами. Временами удавалось уговорить, усыпить свою совесть. А через некоторое время – ещё большее смущение.
Весной 1925-го до Караульного дошли вести, что в Красноярске появился православный архиерей-«тихоновец» – епископ Амфилохий (Скворцов). Это ещё более усилило смущение отца Македония, пришло полное осознание совершённого им неразумного поступка, который он впервые честно определил для себя словом «раскол».
Отец Македоний мучительно размышлял – как вышло так, что он в очередной раз в своей жизни ошибся? Во-первых, конечно, уважение к своему первому священнику, духовному наставнику и родителю, иерею Александру Турскому, который привёл его в Церковь. Он был очень красноречив и имел дар убеждения. Второе – это эпохальный слом старого мира. Всё пришло в хаос, и на церковной жизни это также отразилось. Особенно на священстве. Почувствовав запах свободы, многие ждали перемен, а иные захотели вырваться из-под гнёта священноначалия. Сейчас отец Македоний понимал, что обновленчество, опираясь, казалось бы, на вполне логичные и здравые причины, ведёт в тупик. Столетиями выработанный строй церковной жизни в России нельзя сломать безболезненно, резко. И то, что на первый взгляд видится отжившим, неправильным, может оказаться более верным и жизнеспособным.
Да, конечно, вера простых людей перемешана с предрассудками, суевериями, где-то даже с язычеством. Он и сам много боролся и борется с этим в среде своих прихожан. Но если эти предрассудки и суеверия насильно искоренить – много ли останется в храмах простого верующего народа? Ведь было время, когда в Церкви хотели запретить почитание икон, посчитав это ересью? Чем всё закончилось? Полной победой над иконоборцами, Торжеством Православия. Вот и сейчас сердца простых прихожан, веру которых отец Македоний подспудно считал неглубокой, поверхностной, оказались более зоркими. И они в массе своей не пошли за обновленцами.
Батюшка пытался осознать и объяснить самому себе, как произошло, что священство, ряса, наперсный крест отделили его от простой детской веры. Ему до слёз было жалко этой своей утерянной простоты, когда к любой иконке, крестику отношение было благоговейное, трепетное – как к величайшей из всех земных богатств ценности. И здравая мысль о том, что вера неизбежно должна повзрослеть, не утешала его. Иконостас, сразу после рукоположения, как бы ставил границу, стену между теми, кто в алтаре, и молящимися в храме. Как-бы две разные жизни, две разные службы. Особенно остро это чувствовалось в больших соборах. В первые дни службы, ещё в Красноярске, отец Македоний радовался, когда выходил из алтаря читать перед закрытыми Царскими вратами светильничные молитвы[26] на утрени: он как будто вновь соединялся в одно целое с прихожанами в то время, когда в алтаре шли обычные разговоры, часто праздные. Он не осуждал, понимая, что для священника служба практически неизбежно превращается в работу, в рутину.
Реформаторы предлагают убрать иконостас, служить в центре храма. Но иконостас, эта стенка между отцами и детьми, – необходим. Хотя бы даже для того, чтобы священник мог хоть на время уединиться, «спрятаться» от прихожан. А главное, иконостас подчёркивает иерархичность, не даёт скатиться в панибратство, которое несёт ещё больший вред, чем слишком строгая субординация. Какой нравственной высоты должна быть жизнь священника, чтобы не соблазнять паству? Таких пастырей во всей стране можно на пальцах одной руки пересчитать.
Сейчас отец Македоний мучительно искал выход из создавшегося по его же вине положения. И выход этот, как всегда, открыл для него Милостивый Господь.
В начале мая возле дома Сташевских со скрипом остановилась телега, из которой вылез, отряхиваясь, небольшого роста лысоватый батюшка с простым детским лицом. «Протоиерей Михаил Сорокоумовский, благочинный возвращающихся из обновления церквей», – представился священник. Зашли в дом, пообедали. Батюшка передал отцу Македонию сложенную вчетверо бумагу – документ, составленный епископом Амфилохием: «Воззвание к верующим в связи со вступлением в управление православной епархией».
Отец Михаил оказался высокообразованным, интеллигентным человеком. В молодости окончил Варшавский университет, знал несколько иностранных языков. Затем с отличием отучился в Красноярской духовной семинарии, был призван на воинскую службу в Харбин, дослужился до прапорщика. Уволившись от службы, стал проситься на любое свободное место псаломщика. «Идея священства была моей мечтой ещё с детства и постоянно мне внушала особую любовь к пастырской деятельности. За последние три года со дня оставления семинарии мысль о пастырском служении никогда не оставляла меня». – вспоминал он.
В 1921-м епископом Назарием отец Михаил был назначен благочинным 2-го благочиния Енисейского уезда. Через два года за активное противодействие обновленчеству Красноярским Губернским церковным советом был отстранён от должности и лишился священнического места. Служил дома на походном антиминсе. А дальше…
– В 1924-м в Енисейск прибыл в ссылку епископ Туркестанский и Ташкентский Лука (Войно-Ясенецкий), он то и благословил меня на эту должность единственного в настоящее время благочинного «тихоновца», – рассказывал отец Михаил. – Епископ Амфилохий утвердил Указ, благословил на миссионерство. Я, отец, к тебе с призывом-предложением от владыки – переходи в старую Церковь…
Отца Македония убеждать и уговаривать было уже не нужно, он давно понял свою ошибку. На ближайшее воскресенье назначили приходское собрание, на котором отец Македоний зачитал «воззвание», а протоиерей Михаил горячо выступил в поддержку владыки Амфилохия. Приход единогласно принял резолюцию о переходе в староверческую Церковь.
Отец Македоний засобирался в Красноярск. Ехать было страшновато. Да что там «страшновато»… Страшно! Как-то встретит его преосвященный? Войдя в кабинет к архиерею, с бешено колотящимся о рёбра сердцем, сразу бухнулся на колени: «Простите, владыка!». И передал протокол приходского собрания. Вопреки ожиданиям, архиерей принял батюшку благосклонно. Не укорял, вопросов не задавал. Просто сказал: «Хорошо, что приехал. Служи, отец!»
Сердце успокоилось, совесть больше не тревожила отца Македония. Людей в храме стало больше. Местная власть по-прежнему палки в колёса не вставляла. Батюшка даже рискнул подойти к председателю сельсовета с предложением ввести для детей прихожан уроки религиозного образования, на что, к удивлению, получил разрешение. Соседние приходы один за другим тоже переходили в православие, обновленчество терпело поражение. 25 мая 1926 года отец Македоний получил Указ преосвященного Амфилохия о назначении его благочинным 7-го благочиния. 9 июня за ревностное служение Церкви награждён скуфьёю, а 5 июля – камилавкой.
Всё изменилось в 1928-м. Власть резко поменяла отношение к Церкви. В районе началась подготовка к созданию колхозов. Эту весть беднота восприняла с радостью. А середняки и те, кого сначала называли зажиточными, а потом – кулаками, конечно, сопротивлялись, как могли.
В один из летних дней матушка пришла домой в слезах: на здании сельсовета вывесили списки лишённых избирательных прав. Среди них, вместе с «кулаками» и торговцами, были и священник с матушкой. Отец Македоний успокоил Лиду, пошутив, что избираться в органы власти не собирается, да и никакого желания голосовать не испытывает. Он тогда ещё не знал, что значит – быть «лишенцем».
Вместе с колхозной агитацией в селе началась активная антирелигиозная кампания, которую первыми почувствовал на себе двенадцатилетний сын Георгий, заканчивавший последний, 5 класс школы первой ступени (дочь Клеопатра уже училась в техникуме в Красноярске, жила у тестя). В школе стали обзывать и травить ученики, учителя – незаслуженно занижали оценки. В начале весны 1929-го во многих сёлах Даурского района, в том числе в селе Сисим, были организованы колхозы. В Караульно-Острожском шла активная колхозная пропаганда. Храм пустел на глазах. В российское село входила новая жизнь, ведя непримиримую борьбу с «пережитками прошлого».
Село Дубинино, «Ненужный элемент»,
1929 год
Боль растопчи и выбрось,
Следуй путём утрат
(Много садов, но выбрал
Он Гефсиманский сад).
Не упивайся болью —
Прошлого не вернёшь.
Был бы Господь с тобою,
Всё остальное – ложь!
Иеромонах Роман (Матюшин)
Борьба с «мракобесием» в Караульно-Острожском достигла своего апогея к лету 29-го. В августе состоялось собрание членов Караульно-Острожского зернового товарищества, на котором единогласно было решено: «Священника Сташевского Македона Романовича со всем семейством удалить из села как ненужного элемента, вредящего строительству народного хозяйства с конфискацией имущества, церковь «припечатать» и в будущем передать под народный дом». На следующий день пришёл милиционер с постановлением сельсовета – в 24 часа освободить дом и удалиться из села.
Спасский храм в Караульно-Острожском был закрыт. Благословением нового архиерея, архиепископа Мелхиседека (Паевского), отца Македония причислили к Воскресенскому собору, первой каменной церкви Красноярска. В сёлах массово закрывались храмы, штат был переполнен, поэтому отца Македония взяли разъездным священником, «без участия в общей кружке», т. е. без содержания от доходов собора. Финансово было трудно. Выездных треб почти не было – люди боялись приглашать священника. В Караульно-Острожском хоть бабушки панихидку приносили, с горем пополам можно было прожить.
Весной 1930-го на покрытом тучами жизненном горизонте отца Македония наконец появился просвет. Он получил сан протоиерея, и был направлен владыкой в оставшийся без священника Скорбященский храм села Дубинино Берёзовского района. Местные власти все силы прилагали к тому, чтобы закрыть храм, а длительное отсутствие священника было достаточным к тому основанием. Потому в должности настоятеля отца Македония не утвердили, и ехал он в Дубинино, как сказано было в Указе, «для исполнения пастырских обязанностей».
Перед самым отъездом батюшку вызвали в ГПУ. Нет нужды говорить, какой поток мыслей и чувств пронёсся сквозь его естество. Лиде ничего не сказал. Шёл в отдел на ватных ногах. Встретил его одетый в новенькую форму холёный капитан с дежурной улыбкой на непроницаемом лице.
– Здравствуйте, отец Македоний! – скрывая ухмылку, обратился он к батюшке. – Слышал, в Дубинино собираетесь?
Батюшка молча кивнул.
– Не пугайтесь, Македоний Романович, у нас к вам претензий пока нет, – с акцентом на слово пока сказал следователь. И взглянув жёстким взглядом прямо в глаза батюшки, утверждающе-угрожающе спросил:
– Вы ведь хорошо относитесь к Советской власти?
Отец Македоний, сглотнув слюну, опять кивнул.
– Тогда Вы просто обязаны помочь нам! Вы знаете, сколько врагов у молодой Советской республики, у трудового народа?! И явных, а, главное, тайных. Давайте вместе будем выявлять и бороться с ними. Я предлагаю Вам сотрудничество.
– Гражданин капитан, я не могу, – замямлил отец Македоний. – Я человек технический, тихий, политикой не интересуюсь. Думаю, ничем вам помочь не смогу.
– А вы подумайте, Македоний Романович! Хорошо подумайте! Если надумаете, зайдите в отдел в Дубинино, передадите через сотрудника для меня весточку. Одно слово «да». Не смею больше задерживать. Как вы понимаете – от вашего решения будет зависеть ваша дальнейшая служба, карьера…
Капитан подписал повестку и, вручив батюшке, занялся бумагами, дав понять, что аудиенция окончена.
Когда отец Македоний прибыл в Дубинино, староста сразу показал постановление сельсовета, в котором перечислялись дефекты храма с предписанием немедленно их устранить. Батюшка, имеющий хорошие организаторские способности и большой опыт светской работы, немного познакомившись с прихожанами, сразу взялся за труды. Храм понемногу стал приходить в нормальное состояние. Но это совершенно не входило в планы местных властей. Настоятелем его так и не утвердили, да и посещение Красноярского ГПУ, видимо, без последствий не осталось.
Не прошло и полугода, как против отца Македония было сфабриковано и возбуждено дело. Он обвинялся в нарушении КЗОТ при ремонте храма. Батюшка ожидал чего-то подобного, но когда ему показали жалобы и заявления на нарушения, подписанные его же прихожанами, сердце его наполнилось скорбью. Ведь совсем недавно они вместе молились на святом источнике – месте явления иконы Пресвятой Богородицы «Всех скорбящих Радость».
Икона была чудесно обретена на ключе, где обычно брали воду жители Дубинино по дороге на свои поля. 13-летняя Поля Бударина подошла к ключу и увидела плавающую в нём икону Богородицы. Приехавший из соседнего села священник отслужил молебен, икону извлекли. Она, пробывшая долгое время в воде, оставалась совершенно неповреждённой. Это событие, произошедшее 10 августа 1910 года, отозвалось в сердцах дубининцев. Вскоре на пожертвования жителей в Дубинино был возведён храм в честь чудесно обретённой иконы Божией Матери. Каждый год из села Дубинино к месту явления иконы отправлялся Крестный ход. Теперь с каждым годом «ручеёк» Крестного хода, на который в дореволюционные времена съезжались жители близлежащих сёл, становился всё более скудным.
В 1930-м вместе с отцом Македонием шли по полевой дороге с иконами всего около десяти женщин. И несмотря на это оскудение верующего народа, не оскудела благодать Божия. Сердца крестоходцев были переполнены радостью, ноги не чувствовали усталости, а когда на ключе отец Македоний служил молебен, небо, сплошь затянутое облаками, вдруг прояснилось и солнышко радостно заиграло над молящимися. И вот, двое из паломниц, подписали жалобу на своего священника… Да, тогда батюшке было скорбно, неприятно и непонятно. Но после того как он побывал на допросах сам, обида ушла.
Отец Македоний по результатам следствия получил два года исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ). Через несколько недель Скорбященский храм, оставшийся без священника, закрыли – теперь к этому имелись все основания.
Не знал, и, конечно, не мог тогда знать батюшка, что через полвека с иконой Богородицы, бережно и чудесно сохранённой верующими при разграблении храма, вновь потечёт верующий люд Крестным ходом к святому источнику, привлекая к себе всё больше и больше богомольцев. А в начале 2000-х – уже многие сотни людей. Та же пасхальная радость во время этого торжественного шествия будет наполнять сердца верующих. А причина духовного возрождения русского народа – кровь новомучеников Церкви Русской, в которой есть и капля его, Сташевского, мученической крови.
Вновь электротехник…
Отец Македоний пробыл в заключении полтора года. Досрочно освобождённый, он должен был проработать остальную часть срока, полгода, на производстве. Ничего лучшего, как устроиться в свой родной «Красноярский телефон», батюшка придумать не мог. Новый начальник с радостью взял в штат бывшего заведующего телефонной сетью, в совершенстве знавшего все тонкости работы, того, кто с закрытыми глазами мог устранить любую неисправность. Новый начальник ГТС даже доверительно, как священнику, рассказал случай, как однажды, заблудившись на охоте, на коленях молился Богу: «И тут же увидел едва заметную тропинку, и вышел к людям».
В первый же вечер Лида, обняв мужа, полушутя шепнула: «Дорогой, оставайся на работе, что тебе ещё искать. Видишь, что творится? Подумай обо мне, о Юре. Ты же понимаешь, к чему всё идёт?» Отец Македоний не разозлился, не стал перечить. Он прекрасно понимал всю обоснованность, правильность Лидиных слов и тревог.
Сейчас, в камере, он размышлял: почему так быстро исчезли из храмов мужчины? Несмотря на гонения 30-х, храмы не опустели. Но наполняли их практически одни женщины. Вера их, конечно, отличалась от мужской. Женщина, за редким исключением, может жить полноценной духовной жизнью лишь через призму семьи. Ей трудно молиться «просто так». Женщина горячо и искренне будет молиться о семье, о муже, о детях. И никакие запреты, даже страх смерти, не остановят её. Найти же мужчину на должность старосты или пономаря стало очень трудно. Почему так? Ведь шли мужики на войну, не кланялись пулям, готовы были жизнь свою отдать за идею, за семью, за Родину. А за Бога и Церковь? Может, потому, что на войне был подвиг, выход внутренней мужской гордости: «Я преодолею врага, рука моя на нём». А храм заставляет смиряться?
Здесь, конечно, и атеистическая пропаганда, и презрение уже большей части общества к религии. И ещё страх. Страх перед властью, перед унижением, болью, скорбью. Власти жёстко и бескомпромиссно выбивали из церковных рядов самых крепких в вере и надёжных мужчин. Большинство из них были уже в лагерях или в сырой земле. А хватило ли бы мужества у него, Македона Сташевского, посещать храм, не будь он священником? И на этот вопрос у отца Македония не было однозначного ответа.
Да, он был давно уже другим человеком, совсем не тем пламенным, очарованным внезапно навалившейся на него верой сорокалетним духовным «юношей», каким был в Белоцарске. Духовные фантазии и иллюзии прошли, церковный быт подчинил себе жизнь отца Македония, изменил его мироощущение. Сейчас он был на посту, на Божием посту, и внутренняя ответственность перед Богом не давала даже шанса подумать о своём уходе из храма. Мысли об уходе со службы, конечно, посещали отца Македония. И матушка, часто жалея его и детей, умоляла уйти из храма. Но на эти его малодушные мысли тут же набрасывалась совесть. И он понимал, что совесть, эта всегдашняя человеческая соперница, не даст ему покоя и возможности нормально жить без Церкви, без службы.
Несмотря на уговоры матушки, как только закончился срок отработки, отец Македоний сразу написал заявление на увольнение. А спустя несколько месяцев, по благословению преосвященного Павла (Павловского), зарегистрировался к Покровскому храму села Новоеловского Ачинского уезда.