Нет! Я должна продержаться как можно дольше, чтобы сигнал дошел до наших, а там посмотрим.
Я опиралась о стены и продолжала двигаться по длинному коридору. Ноги слушались плохо. Я подумала, что, скорее всего, выгляжу со стороны просто ужасно. Худая, как скелет, лысая и голая. Я была слишком слаба, чтобы бороться. Видимо, меня, как и других узников, плохо кормили. Сколько я здесь пробыла? И при каких обстоятельствах попала?
Последнее связанное воспоминание относилось ко времени моего общения с доктором в криокамере. Видимо, жизнь с Алехандро была красивой выдумкой с целью получения живых эмоций. Моих живых эмоций!
А дети? Наши дети? Мои дети? Все было так реалистично…
Левая рука провалилась в пустоту. Дверь оказалась открыта. Не глядя, я кинулась к ней, краем глаза заметив, что Алехандро больше не двигается в мою сторону. Дверь я захлопнула, прислонившись к ней лбом.
– Здравствуй, мама.
Оборачивалась я медленно. Данила и Катя стояли в углу, чуть исподлобья поглядывая на меня. Роботсы. И они тоже. Но это невозможно!
В глазах потемнело, но сознание я не потеряла. Внезапный скачок напряжения заставил электричество мигнуть и выключиться, но за секунду до того я увидела, как сломанными куклами на пол рухнули мои дети. Наши все-таки получили нужные координаты.
***
Оказалось, что в рабстве у роботсов я провела почти восемь лет. Управление не могло меня вызволить, так как все поисковые сигналы роботсы хорошо блокировали. Меня смогли найти только после активации специального биологического устройства, которое внедрили в мозг перед секретной операцией. Оно начинало работать только после сознательного вспоминания о нем. Что и произошло, когда я очнулась в лаборатории. Откуда взялись маленькие роботсы – наши с Алехандро дети, – никто не мог мне ответить. Сам роботс молчал, хоть его и привели в чувство спустя какое-то время. Данила и Катя тоже не желали общаться.
Спустя месяц я начала потихоньку приходить в себя. Роботсы могли подключаться к сознанию человека, чтобы чувствовать то же, что и он, могли манипулировать сознанием и памятью, вводить данные, которых не было, изменять имеющиеся, так как человеческий мозг не был совершенной машиной с идеально запоминающим процессором.
Со мной работали психологи. Благодаря их помощи, я поняла, что вся моя жизнь за восемь лет была сведена к лежанию в одной из камер лаборатории роботсов, что мне повезло, так как я могла сойти сума, как это случилось с Ярреном (местоположение Свена по-прежнему оставалось неизвестным). Во время «присасывания» к человеку и внедрения в его психику роботсы выделяли особые психотропные вещества. Не все люди могли это вынести. Я пережила и держалась достаточно долго. Обычно личность людей после такого проникновения в разум стиралась через год-два. Причины моей стойкости были непонятны даже нашим ученым.
– Где теперь мой.., – я чуть не сказала «муж», но вовремя исправилась, – …Алехандро и дети?
– Они в нашей лаборатории. Мы исследуем воздействие электрического тока на мозг этого Алехандро и других роботсов. С детьми пока не работаем.
Мое сердце сжалось помимо воли. Я знала, что такое быть подопытной крысой, и не хотела такого же для других живых существ, пусть даже это они проводили надо мной свои эксперименты. Плюс я была хотя бы под своеобразным наркозом, и меня кормили при помощи специальных систем. Последний факт был подтвержден нашими учеными после взятия моей крови на анализы. В ней обнаружили особые компоненты, входящие в состав кормежной системы. Конечно, такой еды было недостаточно для моего организма, поэтому я сильно похудела за время моего содержания в лаборатории роботсов. Плюс сказалась длительная обездвиженность – мышцы как-будто усохли.
– Им больно? – вопрос вырвался помимо воли. Я жалела своих тюремщиков.
– А Вам их жалко? После всего?.. – задал встречный вопрос ученый.
– Возможно, – неопределенно ответила я.
– Они – всего лишь груда микросхем, Елена. Не более того. Они не способны чувствовать. Забудьте о них, – в голосе ученого не слышалось и тени сомнения, но мне было не по себе.
– Я могу поговорить с Алехандро? – я звала этого роботса также как во время нашей семейной жизни. А как мне его еще называть? Роботс номер 7397? Как это делали ученые?
– Нет, Елена. Вы еще в недостаточной мере можете отвечать за свои поступки.
«Он ведет себя со мной как с психически неуравновешенным человеком. Или просто боится чего-то?» – я повнимательнее вгляделась в лицо ученого. – «Похоже, все-таки боится. Но чего? Неужели меня? Или за меня?»
***
Мне все-таки удалось уговорить герра Коллера пропустить меня к Алехандро. Роботс был закреплен в капсуле. Каждое из его щупалец сковывало специальное электронное устройство. Нашим ученым пришлось потрудиться, чтобы это проделать. Только так называемое лицо (это для нас людей проще так было называть верхнюю часть, через которую роботс мог говорить) осталось свободным. Однако Алехандро молчал.
Его изучали, пробовали пытать, но не знали, есть ли у роботсов болевые центры, так как существо никак не реагировало, поэтому прекратили это и теперь просто наблюдали. Только вот в битве характеров безэмоционального электронного организма и человеческого эмоционального проигрывали люди. Наши ученые были бессильны.
Данила и Катя впали в странное состояние оцепенения. Их не стали изучать. Человеческая чувствительность не позволила этого, пока мы не поняли природу роботсов, и являются ли электронные дети детьми в полной мере похожими на наших человеческих.
Когда я вошла, Алехандро поднял голову. Его лицо состоящее из щупалец, дрогнуло и начало приобретать человеческие очертания, каким я его запомнила.
– Еленааа.., – это было первое, что я услышала, подойдя к нему.
– Здравствуй, Алехандро… или роботс?
– М-не… больше… нра-вится… Алехандро…
Мне показалось или роботс попытался улыбнуться левым уголком рта? Я впилась в его лицо взглядом, пытаясь понять, действительно ли заметила какие-то эмоции, или он играет со мной?
– Мииилая… подойдиии ко мнееее, – кажется, эта фраза далась ему чуть легче предыдущей.
Мне захотелось убежать. Эта фраза напомнила о нашем счастье, оказавшемся ложью. А еще захотелось ударить его, но ведь роботсы бесчувственны. Или нет?
– Задавай свои вопросы, Лена, – голос в моей голове звучал четко и ясно, губы же роботса передо мной не шевелились.
Видимо, удивление отразилось на моем лице, так как голос произнес:
– Когда ты вошла, я настроил индивидуальную защищенную передачу данных между нами. Здесь это называется телепатией, у нас – информационный обмен.
– Ты подлец, – произнесла я мысленно, выделив эту мысль из вихря других мыслей.
– В какой-то мере, да.
– В какой-то мере?!! Ты меня использовал!!!
– Милая все люди друг друга используют, манипулируют, играют на чувствах друг друга.
Спокойный тон этого роботса взбесил меня. Всегда есть люди, способные вывести из себя конкретного человека, даже если этот человек – сама прелесть. И уж, конечно, нет ничего удивительного в том, что такими людьми являются наши родственники или друзья, ведь никто иной, как они знают наши самые больные места. Я поняла, что за все те годы, что я провела в плену (читай «замужем») за Алехандро, он стал мне родным. Открытие потрясло меня. Я бы так и стояла, открыв рот, но роботс вовремя привел меня в чувство.
– Леночка, если ты так и будешь стоять, то выдашь нас с головой.
Я могла поклясться, что в его голосе была улыбка. Меня же разрывали противоречивые чувства: с одной стороны, хотелось его убить, сделать ему больно, а с другой, я была рада этому разговору. Но более всего было любопытно, к чему приведет наш диалог. Что нужно Алехандро?
В реальности, зная, что за нами наблюдают, я спросила:
– Скажи, Алехандро, а роботсы чувствуют что-либо?
– А как ты думаешь, Лена? – ответил роботс, мысленно же добавил: – Прости меня, Леночка. За все эти годы ТЫ научила меня чувствовать.
Я покраснела. Всего несколько слов и ты растекаешься лужицей. Фу, гадость! И это я! Законопослушная гражданка, военная, человек, поклявшийся защищать людей нашей планеты от таких как он паразитов!
Вслух же я ответила:
– Я не знаю. Хочу, чтобы ты сам рассказал.
– А что мне за это будет? – снова спросил Алехандро, явно играя роль плохого парня.
Мысленно же добавил:
– Если я расскажу, то невольно выдам тайну, которая мне не принадлежит.
– Попробуй, – также мысленно ответила я.
– Это может причинить тебе боль, Лена…
– Валяй. Я не боюсь боли. Лучше правда, чем сладкое неведение.
Вслух же я сказала другое:
– Мы отпустим тебя и всех остальных роботсов, – конечно, я была неуполномочена на это, но… Надо же было поддержать видимость разговора…
Мысленно Алехандро засмеялся. Да так громко и заливисто, что я снова чуть не вытаращила глаза, но вовремя спохватилась.
– Вы не обладаете этой властью, – вслух совершенно спокойно произнес Алехандро.
Далее разговор пошел в ключе торговли за лучшие условия. Говорить и не терять нить мысленного диалога было тяжело, однако все-таки удавалось.
В конце я уже знала, как поступлю. Мы сошлись на том, что роботс подумает над моим предложением. Я вышла из лаборатории. Герр Коллер почти сразу подошел ко мне.
– Елена, Вы добились больших результатов за один разговор, чем мы за длительное время.
– Не думаю, – скромно ответила я.
– Не принижайте своих достоинств.
Мы немного помолчали, главным образом для того, чтобы я избавилась от мнимого смущения.
– Я всегда готова помочь своей планете, – улыбнулась я и развернулась, пытаясь уйти, но была остановлена следующим вопросом герра Коллера.
– Елена… Ответьте еще на один вопрос, пожалуйста…
– Да, конечно, – я развернулась.
– Мы засекли подозрительный трафик из лаборатории… Какое-то защищенное соединение…
– Да, возможно. У меня было какое-то странное ощущение, герр Коллер. Роботс странно себя вел. Не так как в моем многолетнем сне. Может быть, он пытался пролезть в нашу базу данных?
– Это возможно, так как сигналы были электронными… Спасибо за помощь, Елена.
– Служу планете, герр Коллер! – отрапортовала я.
Во время разговора мы двигались по длинному коридору, прочь от лаборатории, где держали Алехандро. Внезапно электричество мигнуло и погасло, а когда снова зажглось, герру Коллеру тут же позвонили по наручному видеофону. Ученый на голограмме выглядел взволнованным.
– Герр Коллер, роботс номер 7397 пропал.
– Что??!
Первый раз в жизни я увидела, как мой преподаватель испытывает какие-то эмоции. Сначала он побледнел, а потом резко побагровел.
– Это еще не все, герр Коллер.., – неуверенно лепетал ученый.
– Что еще?!!
– Все остальные роботсы пропали…
***
После исчезновения роботсов все, конечно же, попытались повесить на меня. Все решили, скрытый информационный обмен происходил между мной и Алехандро, хотя взаимодействовали два технических устройства. Однако выяснилось, что роботс действительно проник в головной процессор во время беседы со мной. После нашего разговора он на несколько секунд сделал себя и своих сородичей объектами защиты нашей системы, а нас ее врагами, но остановил запуск ликвидации чужеродных объектов буквально за долю секунды до его начала. Этого времени ему хватило, чтобы освободить других роботсов и открыть множественные телепорты по всей базе для их совместного перемещения в неизвестном нам направлении.
Он знал, что я приду к нему на встречу и подготовился заранее. Почему только не сделал это раньше? Может, хотел отвлечь внимание герра Коллера? Но при такой мощи, сбежать роботсы могли в любой удобный момент. Проконтролировать движения Коллера после подключения к камерам труда не составляло.
Причину нашептывало мне сердце, но… я отмахивалась. Если бы не безэмоциональность роботсов, то я бы решила, что он любит меня и таким своеобразным способом признался в своих чувствах. Благодаря центральному процессору с нашей базы, мы все уже могли бы быть мертвы, но Алехандро не позволил. Потому что заботился? Хотел, чтобы мы жили? Я жила? Зачем? Хаос из противоречивых мыслей крутился у меня в голове. Были ли у него ко мне какие-то эмоции, чувства или нет? Во время беседы внешне это никак не проявлялось, но вот мысленно он и смеялся, и улыбался, и был серьезен, и говорил с нежностью. Я совсем запуталась…