О своих новых друзьях девочка никому не рассказала: ни маме, ни бабушке, которая звонила почти каждый день, ни подружкам в детском саду – пусть это будет только ее тайна. Ну, и куклина, конечно, тоже. Зато перед сном обязательно забегала на кухню, чтоб посмотреть на оживленные теплым светом окна Теремка и мысленно пожелать спокойной ночи его обитателям. Ее только немного удивляло, что мама, если в такой момент находилась рядом, никакого света в упор не видела. А когда Маша прямо указывала на окошки, посоветовала дочке скорее укладываться, мол, ей уже мерещиться начинает.
– Ну, откуда электричество в этом богом забытом бараке? – Сказала мама. – По-хорошему, он тут вообще не к месту – рассадник заразы!
Машины глаза от таких слов наполнились слезами, и она сбежала под одеяло.
***
В субботу Маша, миновав знакомый склон, прибежала к Теремку. Ее не встретили, и вообще ощущение было такое, словно в доме никого нет. Девочка сделал круг, приподнялась на цыпочки, заглянула в окна. Никакого оживления внутри. Сердечко разочарованно екнуло.
– Не может быть! Они же мне не приснились, правда? – Запросила Маша подтверждения у куклы. Та как будто кивнула… Ну, или просто почудилось…
Она постучала в дверь: за ней не слышалось шагов, хозяева не спешили принимать гостью. Расстроенная девочка, сама не зная, зачем, взялась за ручку… Оказалось незаперто.
Маша осторожно ступила в длинный сумрачный коридор.
– Здравствуйте! Кто-нибудь есть?! – Крикнула она. – Марья Ивановна? Тетя Василина! Тетя Мила!
Ни ответа ни привета.
Сверху послышался скрип, точно старые половицы жаловались, что им приходится выдерживать чью-то тяжесть.
Маша поднялась на второй этаж, обошла комнаты: все под замком, на стук никто не отзывается. Она уже собралась уходить, как вдруг заметила, что одна из дверей неплотно затворена: из щелки в коридор тонко сочится дневной свет. Девочка сочла, что раз дверь не закрыли, то не возразят, если она заглянет.
Убранство комнаты мало отличалось от тех, которые она успела увидеть раньше: шкаф, диван, комод, полки, два окна с пропыленными насквозь занавесками. Единственным отличием было огромное, во всю стену, зеркало, в котором отражалась обстановка. Признаться, выглядело это загадочно, особенно с учетом отсутствия хозяина.
– Здравствуй. Ты, наверно, Маша? – Мягкий мужской голос прозвучал неожиданно и заставил девочку подпрыгнуть.
В комнате никто не появился, зато в зеркале на фоне дивана возник худой, как жердь, пожилой человек. Волосы у него совершенно седые, а глаза – большие, голубые и грустные.
– А вы… кто? – Маша оробела, но все же не была слишком напугана.
– Владлен Павлович Зайцев, – представился человек в зеркале.
– Вы… зайчик-побегайчик? – Догадалась девочка.
– Если тебе так угодно, – улыбка у него была очень приятная, похожая на дедушкину. У Маши сжалось сердце.
– Во всяком случае, лапка у меня соответствующая, – Владлен Павлович продемонстрировал гостье свою ступню. – Сорок седьмой размер. Попробуй подбери обувку…
Девочка чуть улыбнулась.
– Где вы?
– Здесь, в зеркале.
– А выйти вы не можете?
«Зайчик» покачал головой.
– Тогда, наверно, вы чаю хотите? – Предположила Маша.
– Буду тебе очень благодарен.
Девочка надеялась, что Василина, когда придет, не станет ругать ее за возню на кухне. Чай делать Маша умела: ничего сверхумного – добавил воды и нажал на кнопку, потом залил кипятком пакетик или заварку. Заварник, кстати, стоял полный, а чайник оказался таким же, как и дома – электрическим.
Маша с двумя чашками осторожно поднялась в комнату «зайчика», боясь расплескать горячий напиток.
– Ой, а как же вы будете пить? – Девочка растерянно уставилась в зеркало.
Владлен Павлович улыбнулся:
– Поставь-ка чашку на стол.
Маша так и сделала. Запнувшись, немного виновато пояснила:
– Я не знала про сахар. На всякий случай положила два кусочка.
– Спасибо. Как раз столько, сколько я люблю!
Удивленная девочка наблюдала, как «зайчик» там, в своем зеркале, подошел к отражению стола и… запросто взял отраженную чашку! Понюхал горячий пар, блаженно выдохнул:
– Какая прелесть: ароматно! Заварка совсем свежая!
– Наверно, тетя Василина недавно заварила, – Маша украдкой глянула на реальную кружку, которую сама принесла: она так и осталась стоять на краешке стола, однако количество жидкости в ней уменьшалось… Вот чудеса-то! В такое точно никто не поверит!
***
Болтая о том о сем с «зайчиком», Маша ерзала на диване, то и дело прислушивалась, но ухо так и не уловило звуков присутствия в Теремке еще кого-то. Ее манипуляции не ускользнули от собеседника.
– Тебе неуютно? – Спросил Владлен Павлович.
– Мне хорошо, очень-очень! – Поспешила заверить девочка. – Только… Странно говорить с вами, когда вас нет.
Она посмотрела на пол и покраснела, думая, что обидела доброго дядю «зайчика».
– Отчего же? Многие так делают, – заметил тот.
– Вы точно не понарошку? Я совсем не чувствую, что вы есть.
– А сейчас?
Маша сначала ощутила тепло, словно на диван рядом с ней опустился настоящий человек. Подняла глаза: диван по-прежнему пустой. Зато в зеркале… В зеркале близ нее пристроился Владлен Павлович. Там, в зеркальной реальности, они оба приминали плюшевое покрывало пятыми точками, но в самой комнате никого, кроме Маши, не было. Зато было тепло – всамделишное, живое, доброе.
Владлен Павлович ласково взглянул на маленькую гостью, погладил по голове сухой стариковской ладонью. Маша замерла, потрясенная ясностью этого ощущения. Точно так же гладил ее волосы дедушка. В глазах защипало.
– Понимаешь? Даже если человека нет рядом, можно почувствовать его тепло,– сказал «зайчик».
– И даже… дедушкино? – Губы девочки задрожали.
– Дедушкино – в особенности.
Маша заплакала, уткнувшись лицом в спинку. И пока она изливала свое горе в старый плюш, кто-то ласково гладил ее по голове.
– Хочешь рассказать, что случилось с твоим дедушкой? – Мягко, без любопытства, поинтересовался Владлен Павлович.
Маша кивнула одновременно с выпорхнувшей, как птичка, фразой:
– Дедушка умер. Давно уже, целый год прошел. Мне не говорили. Он раньше все время приходил играть со мной, читал сказки. А еще мы с ним давали имена звездочкам. Ну, тоже играли. Это дедушка придумал, когда увидел, как я плачу, потому что знаю очень много разных имен, которые мне нравятся, и хотела ими назвать свои игрушки, только игрушек слишком мало было: я всех уже по двадцать раз назвала, а имена все не кончались. Тогда дедушка сказал, что можно называть звездочки, и мы так даже поможем, потому что когда у звездочки появляется настоящее имя, она оживает, и может придумывать для людей красивые сны. У дедушки бинокль тяжелый, черный, и в нем все такое большое, близкое… Звездочки в нем тоже очень ясные. Когда они выходили на небо, мы смотрели в бинокль и придумывали, как зовут звездочек. По очереди. Потом, если я не могла долго заснуть, то желала спокойной ночи звездочкам, называя их по именам, – своим и дедушкиным. Он смешные придумывал, – Маша засмеялась сквозь слезы, – Матифея там, Еливсея, Маришута Великолепная, Золотая Мурмулечка… Таких же не бывает!