51
В темень, в метель обезумевший Игорь нагрянул к Инессе. По прибытии он застал ужасающую пустоту – куда-то разом подевались и подруги, и слуги Инессы, будто одной социальной непокорностью и впрямь была расшвыряна ее жизнь.
Дверь отворила Анисия. Она изумленно уставилась на гостя, но пустила его внутрь. Она не села, а все переправлялась из одного места в комнате в другое. Хватала, ставила на место предметы и беспрестанно почесывалась.
Почти уверенная в его виновности в убийстве Полины и Виктора, она в каком-то отупении человека, не сталкивающегося ни с чем по-настоящему страшным, не сделала попытки обезопасить себя. Потому что в какой-то мере даже была рада, что Игорь возник. Вдруг захотелось рассказать ему о чувстве, колким сгустком прячущемся внутри. Ведь Игорь все это время продолжал источать ей какое-то лихорадочное дружелюбие и беспрестанно писал ей. Почти полностью о своих бедах и фатальности безысходности. Он то бился, доказывая ей, как обожает Полину и никогда не позволит ей связать себя с Виктором, то с презрением рассказывал о Поле такое, что Анисия порывалась вообще сжечь его письма. И все же эти письма она распечатывала с благодарностью.
Никогда прежде у Анисии физически, а не только через заимствованные у кого-то слова, не болело сердце. Будто лишь теперь она достаточно вызрела, чтобы прочувствовать истертые стадии горя на себе.
Вдобавок ей было очень уж неловко даже перед Игорем, что она вот жива, не даже ранена и не особенно-то вовлечена в происходящее. Что продолжает испытывать наслаждение от кофе по утрам, хоть и омраченного периодической болью при дыхании. Что показательно не бросается в овраг надзвездного горя и саморазложения. И больше убивается не о Полине, а о неотвратимости конца милости неизвестно чьей воли. Распространившейся и на ее необременительную жизнь, в которую она желала привнести лишь немного авантюры.
Анисии мерещилось, что во многом повинна она, что только ее неосторожные слова и безалаберные передвижения спровоцировали катастрофу… Что ее дурные мысли о Полине могли способствовать незавидной участи последней. Или, что, будь она милее с Всемилом, будущее бы перестроилось. И служение Инессе теперь стало своеобразным искуплением.
И вместе с тем так и подсовывались причины, по которым Полина заслужила подобный исход. Чтобы было легче обосновать бесстрастную случайность.
– Все на обеде у… Черт знает, я не сильна в этой стороне, – ответила она на немой вопрос Игоря.
Сказав это, Анисия поморщилась. Что дернуло ее, выращенную, в общем-то, в рафинированных условиях дома Верховой, употребить это хлесткое слово? Ведь они, образованные, не знавшие голода, из кожи лезли, учась быть неугодными. О, молодость, была ли ты вообще или не было тебя?
– Горничной я позволила поспать, бедняжка валится с ног, – подавила в себе Анисия этот ворох надоевших умозаключений.
Казалось бы, для Инессы трагическое происшествие на квартире Полины должно было стать избавлением. Но вот она, сведшая так досаждающее ей клеймо ненавистного брака, в ознобе лежала на пестроте огромной кровати резного дерева. Которое когда-то впивалось в лето.
52
– Я ведь и сама сперва ей поверила, – хрипела Инесса совсем недавно, когда еще была в сознании. – Жалела ее, рыдала вместе с ней.
«А что ей была эта Полина? – сурово думала Анисия, не торопясь отвечать. – Лишь зеркало того, как она хотела себя видеть, верящее всем ее приукрашиваниям себя. У нас были разные Полины». Но собственное упорядочивающее красноречие, как прежде, не умиротворило ее.
– Поверила во что? – сострадательно спросила Анисия, до этого все избегающая смотреть на обезображенную и жалкую Инессу.
– Что Виктор силой овладел ей когда-то давно. Я ведь из-за этого и решилась на развод. Не могла смотреть на него. А она… она меня просто надула. Выставляла себя мстительницей, а сама принимала его подарки. А потом тебе же честно заявила, что наигралась и хочет стать белой костью. А перед Алешкой начала выдавливать драму. Наверное, и сама в нее уверовала. Я не удивилась бы, что она сама и соблазнила тогда Виктора. В погоне за славой Апполинарии Сусловой. Ведь разочаровала ее политическая слава.
– Почему же она не мстила в таком случае ему, Виктору? – шевельнула Анисия иссушенным языком. – А будто мстила нам…
– Потому что с ним не получались никакие манипуляции. Эдакую рыбу еще сыскать… Она, может быть, и хотела бы кого-то, кто размозжил бы ее прыгания эти. Но уникальность ее тешил только Алешка, который по щелчку бросался ее утешать. После ее же уродливых сцен бросался перед ней извиняться за собственную жестокость.
– Я ничего этого не знала.
Инесса попыталась посмотреть на Анисию со следом былой спеси. Но замерла то ли от выражения ее лица, то ли от загустения собственной отравленной крови.
– Может, он был ей так противен, что даже мстить ему не хотелось, – обморожено произнесла Анисия.
Инесса косо хмыкнула.
– Мне тоже бедлама хотелось. А Виктор все не сулил никакой бедлам. Я даже ревновать его пробовала, устраивать сцены… Даже топиться, представь себе.
Анисия с нежданным раздражением подумала, что Инесса возвращает людям их же содержимое. С чего вдруг она превратилась в умудренную опытом мученицу, растолковывающую что-то ей с просветленным видом? Это могло бы сработать, не знай Анисия прошлое Инессы. Даже то, как после крушения империи она вместе со статусом утратила и апломб. И заискивала перед европейцами о каких-то им приевшихся благах вроде кофе не открытой террасе.
– Не думаешь ли ты, что она ему все-таки отомстила? Это ведь такое сердце… Ну не могла она смириться. Сама застрелила его, а потом себя…
– Чушь, – утомленно скривила Инесса потрескавшиеся губы и отвернулась в подушку.
Если бы Анисия нашла доказательства, что Инесса тоже знает про будущее, на это имелось бы лишь два объяснения – либо нежеланная правдивость басенной догадки о том, что все они существуют в романе Всемила. Либо… что у нее, Анисии, галлюцинации. Разумеется, не может быть и речи, что все случится именно так. Их потрясающие идеи всеобщего братства, равноправия попросту не могут обернуться продразверсткой. Это какая-то сгущенная страшилка, чтобы они призадумались. Иначе выходит, что на одного мечтателя нашлась сотня сволочей, для которых контроль над жизнями других куда ценнее, чем гармония. Да и собственная ее роль в этом будущем немыслима. Ведь несогласных надо не травить, а переделывать… Объяснить им, что верно. С благой целью вылечить треснувшую империю…
Но… разве не с этого они начали?..
Надо прекратить общение с Всемилом. Разумеется, он не умер, если они до сих пор живы. Если только они не застопорились в отдельном от автора, оконченном произведении, начавшем собственный путь обрастания чужим сознанием. Тогда… нет ничего страшнее обреченной пытка незнания, где и когда оборвется жизнь. Впрочем, ничего нового. Странно, что гипотетическая идея о точно таком же, но природном исчезновении не потрясала Анисию так. Все они замурованы. И не так уж важно, где. После такого и впрямь можно себя одурманить, что происходящее на земле не так уж важно, что наверняка есть какое-то удобоваримое объяснение, неподвластное человеку. Заменить одно религиозное понятие другим, кажущимся свежим. Ровно ничего не ведая наверняка, отпереть потоки бесчисленных и ничем не подтвержденных вариантов объяснения происхождения всего. И пассивно наблюдать за действительностью. Постигая такое, что не хочется жить.
53
И вот теперь, отпихивая невыносимость текущей минуты, Анисию изгрызала жажда услышать, какого Игорю было вновь испытывать страх в собственном доме. Спустя век. Кто бы подумал, что и помазанник божий и вождь народов, всячески отрицающий свою с предшественником тождественность, будут использовать одни и те же методы в одних и тех же ландшафтах вечной зимы?
Какого Игорю было, когда дамоклов меч над ним растянулся уже не на дни, а на годы, в течение которых каждую ночь ждал он небезызвестных ребят? Которые уже расхаживали в кожаных куртках красными псами, а не в «мундирах голубых». Незримое присутствие которых отравляло Игорю даже вполне еще сносные летние дни в санаториях за казенный счет. Может, он и рад бы был отвлечься от своего недуга в истинную, почти религиозную идею, которая исцелила бы его, пусть и сделала бы фанатиком. Но и здесь он не дожал.
Дрожь Анисии не ускользнула от Игоря. Он с оценивающим удивлением оглядел ее, но ничего не сказал. Анисия с аналогичным недоумением смотрела на него, беспрестанно ерошащего закрученность волос на затылке.
– Разве тебя не разыскивает полиция? – спросила она, так не желая этого.
– Я уже был на допросе.
Странно, но он не высказал раздражения от выжидания в ее словах и покладисто добавил:
– Весомых улик против меня нет.
Он помолчал.
– Теперь мое подозрение уже не кажется мне идиотским.
– Какое подозрение? – просипела Анисия.
– Что Полина не проигрывала все деньги, а отдавала их каким-то организациям понятной направленности. А Виктор мог узнать об истинной природе своей невесты. И ей пришлось от него избавиться. Вот и сцепились они там на смерть. Но не мог я вернуться… – пробормотал он совсем еле слышно.
Анисия отвела глаза, не находя в себе силы даже закатить их, как любила делать раньше.
Игорь заходил по квартире. Анисия силилась представить, какого ему, лишенному наследства, в прах проигравшемуся, подозреваемому в убийстве любовницы… Он более не мог рассчитывать на удачную партию. Слухи о его крахе расплескались молниеносно, заляпанные фантазией безделья. Да еще и Полина! После всех издевательств в мире этом она решила добить его в вечности! Он пропал… В юнкеры, в унизительную муштру, насмешки дам! Или выклянчивать подачки Павла… А вот не дождется!!
Прежде Игорь олицетворял для Анисии мир сладостного саморазрушения и оттого кристальной смелости. Прежде… ей в какой-то момент так хотелось послать все к дьяволу и позволить Игорю проводить ее в мир без границ, чтобы избавиться от сцепленных ног за пределами своего особняка. Но она все терпела, все силилась быть удобной, читаемой, занимательной. Все старалась сохранить незамутненное сознание. Но не легче ли было бы залепить глаза по примеру прочих? Допустить, что они с Игорем едва ли не единственные друг друга понимают… Эту сочную, привлекательную мысль разрубил проблеск Алеши. То, что подумалось как кристальная истина, тут же оборотилось ложью.
– Что с Инессой?
– Горячка! Нарывы.
Не хотелось Анисии думать о том, что должна чувствовать эта цветущая женщина, ощущая, как ее недавно такой крепкий организм, заточенный на долгие плодотворные годы, изъедает чужеродная хворь. А ведь, выживи она, все равно недолог будет век, когда суставы не пожирает плесень артрита. Обычно рьяно разводящая руками темные стороны жизни, в этот раз Анисия была не в силах улыбнуться и сделать вид, что не испытывает ужаса. Многие годы она игнорировала чужое нездоровье. Теперь стало нереально не сосредоточиться на нем. Жалость к Инессе разбавлялась чувством куда более хтоническим – ужасом перед мирозданием, которое едва не впервые предстало перед Анисией в своем неописуемом безразличии. И понимании, что она сама жива лишь благодаря случайности, которая отнюдь не всегда будет к ней благосклонна.
54
– Как… – пробормотал Игорь, воровато посматривая на иссыхающее возвышение под одеялом.
– Самоотверженно ухаживала за каким-то больным, а потом не сделала ничего для профилактики, – гневно выкрикнула Анисия.
Анисии не хотелось вспоминать, что рассказала ей горничная, Маня. Та самая, из-за которой Инесса так справедливо распекала Анисию в свое время. Будто Инесса намеренно пошла с милостыней в дом, где бушевала скарлатина…
– Не из-за того ли, что Полина ей пренебрегла? Изящный и трусоватый способ. Я в нем мастак.
– Что ты несешь? – резко спросила Анисия, не понимая, как ее собственная воспаленная догадка появилась и у иного автономного существа.
Игорь умолк, не решаясь дальше развивать мысль.
– Врач… врач был?
– Прописал порошок… – скривилась Анисия.
Анисия в оцепенении смотрела на игру теней в и без того темных глазах Игоря. Она не могла понять, сожалеет ли он о безвременно потухающей жизни, так и не достигшей покоя, или же продолжает собственное неугомонное бурление. Продолжая в упор не замечать ничего кроме своих горестей.
– Неужто ты думаешь, что можно вот так случайно взять и заразиться? Да и кому – Инессе! Которая в жизни никому и корки хлеба не подала, – все же сказал Игорь немного погодя.
– Из-за… отвержения общества? – каркнула Анисия. – Ерунда!
– Для тебя. Для других это единственное, что у них вообще есть.
– Не слышала ничего унизительнее.
– Я ее понимаю… Она так и не смогла себя очистить. И решила навредить.
Оба погрузились в молчание, наполненное лихорадочной работой инстинкта, порабощающего ум.
– Да не могла она! Она слишком цельная, слишком себя любила… – взвизгнула Анисия.
Игорь отчеканил:
– Сломанные только вид делают, что себя любят.
– Глупость какая-то, – прошептала Анисия и отошла к окну, будто ожидая найти там какое-то подспорье. – Муж ее умер, все наладилось. Полину она разлюбила…
– Разлюбила Полину?
– Так она мне сама говорила…
– И что? Даже если так… она не была, что ли, потрясена ее смертью?
– Я не говорила этого…
– Мы других не читаем, а только видим, что хотим. Напыщенно заявляем, будто в других сведущи.
Анисия ошеломленно смотрела на него. Поймала желание росточка прежнего провала в очарованность кем-то. Роскошь для приближающихся тридцати лет. Но ведь это не его слова… Слишком высокопарный слог для этого отрывистого, обрушенного в себя человека. Это ее слова. Она их когда-то ему говорила!
– Я всегда считал тебя близким по духу человеком, – будто прочитав ее мысли, заявил Игорь. – Ты меня понимала.
– Я просто тебя слушала.
«Проявляла исследовательский интерес», – чудь было не добавила она.
– В отличие от Полины. Блуднице все надо было сосать из меня. Жаль ее… – тяжело признался он. – Но как же она меняя отравляла…
Анисия даже повела головой, чтобы ее ухо оказалось ближе к Игорю.
– Ты… ты освободился от нее сам? – прошептала Анисия в двойном страхе спугнуть его откровенность и услышать честный ответ.
– Анисия… были люди, имеющие на нее больший зуб, чем я.
Анисия вновь подумала о Всемиле, о его трудноописуемых играх.
– Да хотя бы Агата. Думаешь, ей не хотелось устранить причину развода ее дочери?
– Там совсем все было не так.
– Неужто?
– Недолюбливать кого-то – не значит его убить.
55
Игорь, утомленный этим философствующим допросом, как-то встряхнулся, будто припомнив что-то. Пряча нагноившийся взгляд, он до натужного непринужденно произнес:
– Ты… вот что. Иди прогуляйся. На тебе лица нет.
Анисия с подозрением глянула на него.
– Вот еще. Никуда я не пойду.
– Ты не понимаешь, Анисия! Уйди! Уходи! – прорычал он и начал наступать на нее.
Анисия вжалась в стену.
– Что… что ты хочешь с ней сделать? – пролепетала она, рисуя себе самые разухабистые вероятности.
Игорь в какой-то агонии замер. Анисия едва ли не впервые увидела человека в настолько неприкрытой откровенности, без шекспировских масок.
– Я разорен, Анисия, это единственный мой шанс…
– Это не по-человечески, остановись. Ты пожалеешь…
Анисия обездвиженно смотрела на взмокшие пряди, уродливо прилипшие ко лбу Игоря, будто надеясь, что кошмар разрешится без ее вмешательства.
– Я заберу ее только на пару часов. Тут недалеко. Тебе-то что от того?! Ничего не будет. Выздоровеет – так заживем с ней, я ее любить буду, – уговаривал он Анисию, пришепетывая, сбиваясь. – А если нет… То тогда точно все равно. Ты-то ее денег не увидишь! Что тебе за дело?
Анисия издала какое-то дерущее потустороннее гарканье. Игорь зажал ей рот своей казавшейся прежде изящной ладонью со срезанными полукружьями заусенец. Анисия начала бороться с ним, Игорь со всей силы ударил ее о стену. Анисия упала.
Игорь подбежал к Инессе, огляделся, развернулся вокруг своей оси, схватил одеяло, бросил его на пол, вывернул карман с погрязшей в нем рукой, постоял, отдышался, вытер лоб. Подбежал к Анисии, поднял ее и бережно отнес в кресло. Убедившись, что она постанывает, он принялся платком лихорадочно оттирать места, где дотронулся до нее, ликвидируя собственную грязь, которой и не было.
В каком-то безумии Игорь схватил Инессу, пребывающую в беспамятстве, и, прокричав Проньке, прислужнику, чтобы отворил дверь, снес ее до двуколки. В этой лихорадке сознание его работало как никогда четко. Он знал, что изобличенный им в мужеложстве отец Сергий слишком дорожит своими приходом и положением. Другого шанса не будет. Конечно, выйдет скандал. Но никто уже ничего не сделает после.
Прибыв на место, Игорь кричал и барабанил в дверь, пока не показался сам Сергий. Игорь втащил тело Инессы, завернутое в шерстяное одеяло, в церквушку.
– Она… мертва? – ошалело спросил Сергий, с которого даже глубоким вечером не слетела его припудренная утонченность.
– Она невеста моя. Мы бы венчались завтра. Она хотела… Хотела уйти моей женой.
– Она в беспамятстве, – произнес Сергий, с трудом понимая, к чему клонит его незваный гость.
– Я обесчестил ее. Пусть перед богом она будет чиста. Это ваш долг перед прихожанами, отец. Да и сами вы… человек страстей, должны понять.
Сергий долю секунды колебался в невысказанном поединке с этим помешанным, с прискорбием вглядываясь в его замутненные глаза.
Игорь видел, что священник не верит в то, во что он сам уже уверовал, и это даже оскорбило его. Но Сергий на то и был человеком, выходящим победителем из заведомо проигрышных обстоятельств, что решил избежать неудобства обеих втянутых в это сторон.
– Но нужны свидетели, – уравновешенно поведал он, хотя даже внешняя благопристойность здесь была уже излишней. – Иначе никто не поверит.
– Но запись-то будет!
– Записи может оказаться недовольно перед толпой родственников.
– Пронька! – осенило Игоря. – Поди сюда!
Их связывал частый в подобных отношениях безмолвный сговор.
Утром город потряс очередной скандал. Всемил и Агата, ничего не зная наверняка, утверждали, что Игорь венчался с полумертвой Инессой. Пронька и Маня, разжившиеся несколькими золотыми рублями, твердо высказывали более благопристойную и романтическую версию событий, ровно как и отец Сергий, пользующийся всеобщим уважением. Страсти кипели несколько дней, пока Игорь и Всемил с женой не достигли какого-то консенсуса, о котором распространяться не стали.
56
Анисия с трудом разлепила глаза посреди бесконечной февральской ночи, начавшейся уже в полдень. Ей снилось, что пришла Полина, а Игорь убил ее за разглашение какого-то секрета.
Путаясь в собственной памяти, Анисия нестойко ворвалась в квартиру Алеши.
– Что с тобой случилось?! – ахнул он, увидев ее в порванном в платье и с грязным лицом.
Анисия с трудом справлялась с моросящей дрожью.
– Я… Я должна скрыться.
Алеша потерянно улыбнулся.
– Мы еще ничего не сделали.
– Игорь… Похитил Инессу! Прямо из дома! Он хотел убить меня, чтобы никто не узнал, – обессиленная, Анисия повалилась в кресло.
Алексей с бархатным терпением отпоил ее чаем и всунул в рот козинак.
С минуту они сидели молча. Алеша выглядел уставшим и неожиданно пресыщенным. Он только подбадривал Анисию своей недоговаривающей улыбкой, которая вслед за недоумением будила досаду. Но сегодня она обожала эту улыбку, каждую морщинку припухлости бессонницы. Затем Алеша, наконец, заметил:
– Думаешь порой о красивом платье, деньгах, собственном здоровье… И вопрос всегда один: «К чему вообще все это?» После этого вопроса уже ничего и не хочется.
Анисия, опасаясь выпасть из разговора, закрыла изнутри двоившиеся глаза. Она поняла, что не помнит, как добралась сюда. Но благодатное действие чая и сахара все же немного смазали ужас произошедшего.
– Для философских рассуждений ты выбрал неподходящее время, – запоздало рассеялась Анисия, испытывая невольное раздражение из-за аморфности Алеши. – Ты поедешь со мной?
Она оглядела комнату, прикидывая, что возьмет с собой в добровольную ссылку невесть куда. Мелькнула мысль, как они будут в чужих квартирах обходиться без привычных благ… И ведь нужно как-то взять деньги, вещи, попрощаться с сыном… Усилием воли она заблокировала эти мысли. Почему невозможно просто сидеть в этом кресле всю оставшуюся жизнь? Не испытывая этих потрясений.
– Жаль уезжать без Полины. Она бы ликовала больше всех, – с надтреснутой нежностью произнесла Анисия, чтобы сгладить свою возможную бестактность. – Вечная странница. И все-то не было ей покоя…
Она тут же схватилась за этот шрам и принялась мысленно зашивать его во имя будущего. Хоть шрам и трескался новой кровью при каждом нажатии.
Неотрывный взгляд Алеши, к которому она повернулась для одобрения, поразил ее.
Вдруг остается? Вдруг он… перешел с Полиной определенную черту? Вдруг в него вселились бесы, как давеча в Игоря?.. Ни в чем теперь нельзя было иметь ту железнолобую уверенность, которая душила ее еще полгода назад.
– Я все хотел… Спасти ее от этого Виктора.
– Спасти? Спасти?! С замужеством была целиком и полностью ее идея. Даже Инесса…
Анисия сама бы не ответила, почему все больше разъярялась. Разъярялась на какое-то предчувствие его сформированных, но еще не высказанных слов.
– Ничего вы обе не поняли.
До сих пор Анисия не желала признавать скрытые отношения Алеши и Полины, чтобы не выказывать перед Полиной то, что та, очевидно, желала вызвать. Теперь слушать об их взаимодействиях было попросту невыносимо.
– Ради всего святого! И ты купился на этот театр? С несчастной Полиной? Да ей нравилось держать тебя на поводке, как прежде Игоря! А сама она превесело проводила время с женихом.
– Зато она встретила меня и помогла, когда я вернулся из ссылки. Всемил убедил ее в этом.
Анисия содрогнулась. Ведь и Полина могла уверовать, будто Всемил пишет их. Потому и выполняла прихоти графомана. Но вслух озвучила лишь технический вопрос:
– Вернулся из ссылки?..
– После года каторгу заменили ссылкой.
– А как позволили вернуться в столицу?
– Вмешался Всемил…
Алеша продолжал выглядеть невозмутимо.
– Когда я пришел к ней в первый раз, она заставила меня сидеть в другой комнате, пока беседовала с Виктором. Она не прикрыла дверь, я все слышал. Потом они… я даже не хочу это произносить.
Анисия вспыхнула, отгоняя догадки.
– В нашу предпоследнюю встречу она говорила, что надо спасти от вечной мглы ее душу. Что, когда человек болеет, я же принесу ему лекарство, – в светлых глазах Алеши отразилось почти… наслаждение? Какой-то языческий экстаз восхищения инстинктами.
– Подобная мешанина в ее стиле.
– Она говорила, что желает не быть мертвой, живя.
– Эгоизм и бравада.
– Но при этом стихийная страсть к смерти все больше отдаляла ее от суетного мира живых.
– Люди с ее несгибаемой волей не накладывают на себя руки.
– Это только так кажется… Ты же сама была против универсальных ответов. Чтобы всех спасти, кто-то обязательно должен умереть. Жертвоприношение забытым богам. А, если они устают ждать жертв от потерявших уважение людей, то забирают их сами.
– Жертвоприношение? – бессильно переспросила Анисия, ничего, кроме накрапывающего пульса на шее, не чувствуя.
– Она и сама себя этой местью сожрала. Я тогда сказал, что не могу, чтобы она не смела просить меня об этом.
– Объясни мне, как она, такая вся из себя страдалица, проводила время со своим мучителем? Виновником ее перелопаченной души? – Анисия сжала тонкий лед своих запястий.
Она хотела, чтобы сулящая крушение интерпретация Алеши осталась только фантазиями страждущего героя. Но Алеша серьезно ответил:
– Она хотела наказать его. И держала возле себя.
Анисия непримиримо отвернулась. Инесса была права… Полина предпочитала обсуждать свои страдания с ним, с Алешей. С ее Алешей! Чтобы отвлечь его от нее, Анисии, своими более вескими обстоятельствами. Но вдруг… их связь попросту была нещадно испещрена капиллярами неведомых Анисии тем? Иначе почему Полина с таким бесспорным доверием побежала именно к Алеше в роковой для себя момент?
– Кто для тебя была Полина? – задала Анисия давно саднящий, оскверненный страхом вопрос, уже теряя благословенную способность контролировать проявления своих чувств.
– Полина всем нам была нужнее, чем живые люди… – промолвил Алеша. – Для меня ты была соратница и сестра… А Полина – недостижимый идеал.
Анисия опустила глаза, стыдясь того, насколько силен оказался толчок в груди от этого признания. Она ведь была почти убеждена, что она уникальна для Алеши.
Алеша молчал тоже. Он знал, что изреченная мысль – в лучшем случае полуправда, и теперь едва не скривился.
– Так вот какой ты оказался маленький зверь. И все опять крутится вокруг примитива физиологии…
– Физиологии… да что ты знаешь о ней?! После деспотизма, на который мастерица была мать, я ни к одной женщине не могу прикоснуться, как бы сильно не желал ее! В ступор впадаю, в панику! Да я по полу катался после свиданий с тобой!
Анисия польщенно заморгала.
– Я понял, я могу и должен прекратить этот круговорот самоистязания, – натужно продолжал Алеша, будто возвращаясь в мучительное, но необходимое русло после этой животрепещущей вспышки.
Анисия неловко поднялась и отошла к окну, теребя манжет. Ее прямая спина прерывала разбрызганное свечение с улицы.
– И что же? – спросила она через опухоль, доходящую до языка. – Прекратил?
Насколько часто она отгоняла прилипчивые мысли как глупость… И не удивлялась, когда они сбывались. Не особенно удивилась и сейчас.