– Мне часто кажется, что кто-то великолепен, целен, ослепителен, а после выходит, что я как-то даже лучше, пусть это и не скромно. Как те девушки на первом курсе, поразившие меня сначала своей непохожестью на школьных каракатиц, а потом надменностью, замаскированной притянутым дружелюбием. С восхищением и скрытой грустью я читала или слушала чьи-то откровения, казавшиеся мне захватывающими. Но, думая так, я постепенно научилась, поняла, сумела. Знаешь, человечество позволяет столько впитать, всосать в себя… Бесценный кладезь познания, передуманного, переработанного другими тебе на радость. Раньше я думала, что есть многие, кто умнее и лучше. Другие казались развитее, меня это восхищало и тянуло. И как раз это и послужило тем, что я вытянулась сама, а эталоны поблекли на этом долгом, но необходимом пути. Сознание – единственный смысл нашего нахождения здесь. Сколько же у человечества проблем лишь от одного – невозможности постичь…

– Ты производишь впечатление на редкость счастливого самодостаточного человека, если даже этого не видишь…

– Сколько людей, столько и впечатлений. Что такое «впечатление»? Что значит «производить»? Миг – и все рассеялось, исчезло, пора начинать заново.

– … так что нечего принижать себя.

– Может, в этом есть импульс для дальнейшего развития и устранения недостатков? Нельзя же сказать: «Я такой офигенный» и успокоиться на всю оставшуюся жизнь. Вреднее этого не может быть ничего.

– Может, – вздохнул Никита. – Если бы я был офигенным, меня хоть кто-то бы любил.

– Но я тебя люблю! Прекрати уже давить на жалость и вызывать слова, которые после такого я обязана сказать.

– Как друга, – покачал головой Никита.

– Ликов любви так много, – мягко произнесла Эля, дотрагиваясь до его плеча и не ощущая той разливающейся в каждой клетке нежности, как бывало с Ильей.

Наверное, это была недоразвитость, неполное погружение в человека. Не сквозило в Никите какой-то инициативы, не то что эротичности, для Эли очень важной удали. Обычно они ржали как укуренные, распугивая окружающих и вызывая у них взгляды недоумения и превосходства, еще больше искажающие лица, свидетельствующие о зажатости.

Но даже шутки Никиты, милые и добрые шутки, как Эле поначалу казалось, разбавились непонятным ядом то ли непонимания, то ли намеренного желания уколоть ее. Странно Никита потускнел по сравнению с первым знакомством. Она была достаточно рассудительна при всей своей воздушности, чтобы понимать, какая жизнь ждет ее с этим избалованным молодым человеком, не приученным к домашней работе. На уровне редких встреч и рассусоливаний на глубокие темы Никита был незаменим, но Эля одинаково твердо стояла в мире обыденном и ирреальном и не желала портить первое последним.

На уровне оформление мнения Элю отвращала от Никиты его скрытая лень, беспочвенная хиппанутость самого последнего пошиба, которую она просканировала в нем практически сразу. До одури обманываясь, она насквозь просвечивала людей. Его прекрасный внутренний мир не получал развития без сильной воли и желания работать, отличающее истинный талант. У великих шестидесятников вроде Джоплин бунтарство было взрывное, творящее, ураганное и подчиняющее души. Лучшее бунтарство в истории. У Элиного же окружения оно выродилось во что-то пищащее и тусклое в виде бессмысленных субкультур – последнего пристанища заигравшихся инфантилов, боящихся реальности. Они говорили, что материальный мир скучен, но Эля видела в нем мириады возможностей.

Болтая о религии и смысле жизни, Эля ни на минуту не забыла, как противно ей было, когда Никита отвернулся от нее из-за Ильи. Она понимала слабость человеческой личности, она даже прощала. Но она никогда и ничего не забывала.

– Ты лицемер, – сказала бы она ему, если бы решилась.

Но он бы справедливо заметил:

– Не стоит ругать лицемерами всех, кто с тобой не согласен. Вот это как раз двулично. Ты хотела видеть во мне свое отражение, пусть преломленное, но я совершенно другой. То, что мы согласны во многих жизненных позициях, не значит, что мы одинаковы. Да и нет одинаковых.

Две заплутавшие души, которые увидели друг в друге эту детскую незащищенность, потребность уткнуться кому-то в плечо… Это нужно всем людям на планете, даже если они утверждают обратное.

– Мы здесь по большей части именно для того, чтобы нас любили, истина эта стара как мир, но интерпретировать ее, как и любые великие истины, всегда найдутся и охотники, и спрос. Души, отвлекающие своим блеском и благополучием, молодостью и веселостью, разрывающиеся порой от потребности быть нужными кому-то… Кому мы нужны кроме себя?.. Друг другу? Я уже начала сомневаться в этом. Есть ли на свете хоть один человек, который хоть раз в жизни не задумывался, нужен ли он кому-то по-настоящему и не испытывающий от этого беспредельную тоску?

49

– Партнер – не единственный способ жить в гармонии со своим телом. Я люблю свое одиночество.

– Панацея от одиночества – отсутствие времени о нем задуматься.

– Слишком узкий взгляд. У человека может быть ни одной свободной минуты, а он настолько одинок при этом, что присматривается к бритвам.

– Снова этот романтический ореол вокруг самоубийц.

– Нет никакого ореола. Ты вечно ищешь повод поупражняться в остроумии. Я их не романтизирую, а сочувствую. Если человек добровольно решил покончить со всем, то насколько же ужасна была его жизнь… Чего нам так явно не хватает – сочувствия. Что касается «не думать об одиночестве», то я постоянно думаю. Это образ жизни.

Никита хмыкнул, но решил продолжить разъяснительную беседу.

– Одиночество зависит от внешней обстановки лишь у обывателя. Есть же люди, которые, хоть и окружены друзьями и родными, остаются глубоко, истинно одинокими. Это идеальное индивидуальное состояние, это внутри, – как сладко было говорить это человеку, который не фыркал, не изумлялся и не безразлично отводил глаза при его исповеди.

– Я очень хотела встретить тебя вот так случайно. Это всегда сидело в моей подкорке. Ты не представляешь, насколько бесконтрольно мое воображение. Оно живет отдельной от меня жизнью и порой здорово досаждает.

– Вчера я сел под диван и ощутил такую невыносимость запертости в этом теле, в этой комнате, в этом промежутке пространства и времени. Я никогда больше не поступлю в университет. И уже ностальгирую по этому. Я никогда больше не закончу школу. А сколько уже стерлось. Мозг избавляет нас от фактов, как балласт. И порой это невыносимо.

– У меня никогда не было таких проблем. Я всегда любила свое тело и была благодарна за возможность жить.

Порой Эля засматривалась на Никиту и думала, что будет, если поцелует его. Она часто думала всякую дребедень про себя, иногда ей становилось стыдно этого бреда. Но она относилась к другу как к красивой статуе, чему-то столь далекому, что не вызывало никаких земных чувств.

– Единственный вечный двигатель – влечение между полами, – совершенно не в тему, которую так старательно взращивала Эля, брякнул Никита. – Думаешь, почему так поэтизируют любовь? Она полезна. Но как же больно отрывать кого-то от сердца…

– Больно лишь в начале. Сама природа лечит нас от большинства влюбленностей. Но я верю, что есть такие, от которых не вылечишься.

– Особенно если лечиться не хочешь.

Они немного пом11олчали, потом Эля решила перейти к наиболее скользкой и неприятной обоим теме. Все равно нужно было как-то ее прояснить.

– Я хотела мнить Марину и Илью людьми с кризисом, противоречиями, как у Достоевского. Так интереснее, а сама кажешься чище… Но я рассмотрела только добряков, которые любят. Рассорились они не из-за черноты в ком-то и дурацких выдуманных препятствий, а из-за элементарной глупости. Если любят, должны быть вместе, преткновения всегда будут. Это единственный шанс, помнишь, как в «Завтраке у Тиффани», не считать свою жизнь трагедией, пусть и со всеми шишками. С каких пор я стала такой романтичной?

– Часто любви лишь недостаточно. Ее почти никогда не достаточно.

Эля с непонятной скошенной грустью посмотрела на Никиту, опустила глаза и ничего больше не сказала. Он молча, держа голову прямо и смотря вдаль, сидел в припорошенном тишиной и летом Петербурге. Солнечная легкость влекла за собой свободными аккордами рока. Эля посмотрела на хрустальное небо, такое чистое, что у нее захватило дух и почему-то захотелось то ли кричать от счастья, то ли плакать. Окинула восхищенным взглядом сотни раз виденный город, каждый раз открывающий что-то новое своими стенами, бывшими свидетелями великой истории.

Впереди и в то же время в пропамяти Эле чудились темные озера дорог, отдающие синей печалью, тишина белого зимой. Мерцающие сады, трескучие каким-то своим шармом. Листва на грани сентября. Совершенство мироздания и прошлого, отшлифованного под стать Эле. Сейчас и впрямь все мнилось совершенным. Осенний август. Зимний август. Сентябрьский август. Лики памяти, растворяющейся где-то в глубине времени. Вылитые стихотворения в прозе, только не рожденные в чьей-то голове, а сотворенные природой, виденные и прочувствованные живым человеческим сердцем…

Свет и солнце. Улыбка. Впереди целая жизнь… На пороге не стояли, стучась и разливая кругом черноту, война, голод или внутренние раздирания. Так почему, пока все светло и зелено, им не просыпаться ежедневно в предвкушении чего-то грандиозного, особенного, невероятного? Интересных лиц, наслаждений, любви и солнца? Так легко верить, когда хочется этого, когда этим существуешь и дышишь! И само уже это предвкушение наполняет жизнь смыслом. Ведь они были счастливы, а что кроме счастья может быть смыслом, обязанностью, идеей и целью? Неужели матери рожают нас не за этим?

50

Мои пальцы замерли над клавиатурой. В комнате воцарилась неожиданная тишина – песни в плейлисте закончились. Я перевела дух. Я правда сделала это? Описала все, что было. С точки зрения тех, кто действительно существовал, но явно не так, как я преломила их. Так, как мне казалось, создавая свой собственный, едва похожий на реальность мир. Верно ли – кто знает? Но это и есть литература. Тут ты свободен и бьешься лишь о собственную черепную коробку, куражась от невозможности выразить, что думаешь. Я с чувством выполненного долга выдохнула, улыбнулась и подивилась себе. Зачем выдумывать что-то? Достаточно писать о себе. Остальное придет.

Это ведь и есть жизнь – сочетание мелочности, возвышения, трагедии и рутины в одном дне, человеке, ощущении.

Невыносимо прекрасная, тянущая даже своей необратимостью и грустью жизнь, слезы сквозь смех и необходимость с тоской и благодарностью смотреть, как уходят дорогие люди, потому что так было и будет всегда. И – странно – после первых позывов рыдать почему-то тянет меньше, продолжаешь пинать себя, волочить ноги и даже становишься счастливым через некоторое время. Сам факт обладания жизнью уже пресекает негодование на несправедливость… Лучше иметь жизнь и отдать ее, чем никогда не существовать… Обладание проблеском сознания – великое, непостижимое, грандиозное чудо. А главное во всем этом – невозможность заглянуть дальше, раскусить величайший смысл каждого рождения. Даже добраться до собственной души, не преломленной характером и воспоминаниями.

Мне хотелось отобразить мелодичное повествование о нашем поколении раздолбаев, людей, которые не знают, чего хотят, вернее, не хотят ничего. Но я вовремя вспомнила, что нет поколений – есть личности. Когда критики восторженно пишут, что в таком-то произведении автор затронул проблему и путь поколения, это как минимум преувеличение, необходимость критика кому-то подражать и оценивать произведение по каким-то канонам. Нет общественного, это иллюзия тех, кому это удобно. Есть отдельное. Совокупность состоит из разрозненных частей, которые более разнообразны, чем шаблонное объединение. Тем не менее, ради справедливости мне приходится признавать, что клетки образуют ткани, выполняющие одну функцию. Впрочем, это были уже не социология и психология.

Все разговоры о том, куда бредет человечество, в конечном итоге не имеют смысла. Вселенной на это плевать, мы для нее кварки или другие еще не открытые микрочастицы. Потому что что бы ни происходило, какие времена бы ни были, человек должен идти только к развитию своей личности. Остальное – фарс, отягчающее обстоятельство, отнимающее время. Как только улетает угроза войны или голода, человек начинает размениваться на ерунду, переставая даже чувствовать, что важно на самом деле – просто просыпаться здоровым. Он растет, имеет время, но и вынужден выполнять какие-то нелепые ритуалы, придуманные кем-то непонятно для чего. Это пригибает к земле, как балласт. Если бы мы освободились от всего мусора, облепляющего нашу жизнь, мы бы, наверное, стали бы по-настоящему счастливы.

Цивилизация – это палка о двух концах, она дает нам защищенность, плоды деятельности других людей, но и заставляет выполнять определенную повинность в виде традиций, браков, учебы и прочего, за несоблюдение чего мы легко можем подвергнуться общественному осуждению даже в развитых странах, не говоря уже о консервативных. Цивилизация, создавая истинные шедевры и толкая нас вперед, одновременно грозит нам тотальным уничтожением посредством бесконечных войн. И эта тема изжеванная, даже актуальная, но нисколько не занимающая меня.

Сейчас мы проводим больше времени в социальных сетях, чем за полезной работой, выглядя лентяями, но наши предки в схожих экономических и социальных условиях делали бы то же самое, будь у них возможность. Человеческая сущность меняется только видимо, с внешней стороны. Но человек классичен. То ли благодаря телу, которое влияет на душу сочетанием генов, гормонов и воспитания, то ли просто потому, что так надо, таков путь. Поэтому крики о том, что когда-то человек был более духовен посредством религиозного запугивания и тотального незнания, звучат смехотворно. И потом, как насчет жертвоприношений, геноцидов, войн, закабаления женщин, религиозной ненависти, крестовых походов, инквизиции, ханжества, рабства, расизма, нацизма? Что из этого духовнее современности?

Я писала о ни во что особенно не верящих молодых агностиках… Оглушающих, поражающих своей солнечной особостью в мире, где многие ищут подвоха в других. Умеющие жить без беззастенчивой мишуры и быть полными во всех смыслах.

Но в итоге я сосредоточилась о себе, анализируя малейшее движение своей души и упиваясь этим.

Я издала выдох облегчения и с наслаждением закрыла глаза. Пора было возвращаться во внешний мир. На экране своего старого побитого телефона я обнаружила шесть пропущенных звонков от Ильи. В смятении оставила телефон на столе и отправилась восвояси, приглаживая волосы.