– Почему мне кажется, что люди, слышащие подобное, так не доверяют этому утверждению? И зачастую проблем у них гораздо больше, чем у тех, кто не родился с серебряной ложкой во рту. Ведь с детства нам не надо доказывать миру, что мы на что-то способны. Зачем вообще нам делать что-то, если можно только просить? А, когда мы понимаем, что не все можно получить по первому требованию, уже поздно, чтобы начать что-то делать. И дворяне несчастливы так же, как крестьяне. А может, еще более. Ведь у нас впечатляющий феномен – горе от ума. Чем больше человек знает о мире, тем меньше тот ему нравится…

Андрей чувствовал, что диалог перешел в ее монолог, и что даже как слушатель он теперь и не очень-то ей нужен, но все же попытался вклиниться:

– Не все умные несчастны…

– По молодости не все. Жизнь – одно большое разочарование, и чем раньше мы это поймем, тем сноснее станет наше существование.

– Ты не была раньше так пессимистична…

– Время делает нас тем, чем мы должны стать.

Андрей даже улыбнулся. Ее хандра напомнила ему, что все не столь ужасно.

– А если бы со мной что-то случилось, тебе было бы жаль? – не унималась Алина, пропустив мимо ушей даже замечание о своей избранности и стараясь не замечать растущего сердцебиения. Отступать было не в ее традиции.

– Разумеется, – озадаченно ответил Андрей, вновь вглядываясь во мрак ее светлых глаз. Светлый мрак… Глаза как у Кости, только серые.

Облако заслонило солнце. От светила тусклыми серо-лиловыми линиями исходили лучи. Странный контраст ослепляющее – голубых клочков неба и чернильных туч привлек внимание Алины перед тем, как она собиралась открыться, наконец, человеку, на которого надеялась. Надеялась, что он не высмеет ее и не предаст. А остальное пустяки. Пусть она ни минуты не надеялась на взаимность, она должна была, чтобы не потерять самоуважение. Неужели лучше так томиться и ходить друг за другом?

– Только как друг пришел оплакать меня или все же…

Андрей выпрямился, в упор глядя на Алину без тени улыбки. В тот же момент внимание обоих привлек громкий девичий крик.

– В чем дело? Откуда это? – взволнованно спросил Львов, выдергивая руку из кармана.

Не отвечая, Алина резко обернулась к роще. Из гущи поросли пушистых листьев выскочила взмыленная кобыла со Светланой верхом. Лошадь, безумно дергая головой, пронеслась в нескольких шагах от них и направилась к крыльцу барской резиденции. Растрепанная девушка в седле кричала так неистово и надрывно, что даже у Алины по спине поползли мурашки.

Не веря обычно в необратимое, не считая их скорого ареста, она все же заволновалась. Не успев и словом перемолвиться с оцепеневшим Андреем, Алина подобрала юбки, и, борясь с нарастающим ветром, противным воем застревающим в ушах, бросилась следом, на ходу соображая, зачем делает это, ведь остановить понесшую кобылу ей не по силам.

– Беги к дому, Потап любую лошадь остановит! – крикнула Алина через плечо, надеясь, что Андрей услышит ее.

Ускоряясь, она подхватила зов стихии, воздуха и ветра, которым всегда поклонялась. Не столь важно оказалось, из-за чего она бросилась бежать, куда спешила… Как хорошо было просто так нестись по запыленным мерцающим солнцем родным лугам, не думая об окружающих, не слыша стук набоек человека, о котором тайно мечтала… Ну почему нельзя, подобно античным философам, отгородиться от мирской суеты? Почему они не способны на это, обязательно должны жить в социуме и взаимодействовать с ближними, которые порой такие далекие? Как нелегко это, а подчас и мучительно… Вместо того чтобы размышлять о вечном и продолжать поиски себя, она расхлебывает то, что наворотили приближенные. И зачем? Если бы только была цель, награда… Неужели то, во что она ввязалась, правое дело? И возможно ли вообще избавиться от мучительного чувства, что все идет не так, как надо? По сравнению с этим отвратительным ощущением даже муки неразделенной любви так ничтожны, что почти не доставляют боли.

– Направь ее к дому! – хрипло закричала Алина, приблизившись к наезднице.

– Мне не подобрать поводья! – послышался отчаянный вскрик.

Алина неслась за лошадью, понимая, что не в силах догнать ее. Кобыла умчалась. Хрипло дыша, Крисницкая прислонилась к дереву. Простояв так несколько минут и не думая ни о чем, в отчаянном отупении возводя глаза к начинающей золотеть листве, она услышала приближающийся стук копыт сзади. Подняв мокрую голову, она снова увидела эту же лошадь.

– Спрыгни, иначе она убьет тебя! – закричала Алина, порываясь навстречу.

– Я покалечусь! – сипло закричала Светлана, все еще балансируя на крупе лошади, хоть на это у нее почти не осталось сил.

Алина, негодуя на ее нерешительность, побежала вслед за лошадью и, пытаясь схватить уздцы, повисла на шее кобылы. Так все втроем протащились несколько метров, пока юбки Алины не переплелись с мелькающими копытами лошади. Девушка сорвалась, свалившись на дорогу.

21

Для Светланы этот день был одним из самых тяжелых за последнее время. Она поняла, наконец, что Андрей не на шутку увлекся ей. И, что редко бывает с кокетками, она не усмехнулась победе, почувствовав себя всесильной вершительницей душ, а пожалела его, понимая, что теперь придется отказывать, раз уж она так недвусмысленно показывала свою благосклонность. «Просто ничего не могу с собой поделать», – вздыхала про себя эта нерешительная девушка со слабой верой в себя, которую искупляла тем, что хотела нравиться другим повсеместно, всегда, везде, топя собственную нелюбовь к себе в любви других. О том, что ей глубоко импонирует выбранная роль, Виригина не задумывалась, надевая маску обольстительницы как щит.

Как любой человек с неблагополучным детством, она сама до конца не осознавала, откуда вытекает большинство ее странностей и патологий. Наряду с навязчивым желанием нравиться Светлана покрывалась потом при мысли, что рано или поздно, в скором времени ей придется отдать себя кому-то. Навсегда связать свою жизнь с человеком, который ей не дорог, которого она в лучшем случае будет уважать, поскольку все, кто не был ей безразличен, не могли жениться на обедневшей дворяночке, а на благосклонность опекунов рассчитывать не приходилось. И раньше ей приходило на ум подобное, но теперь стало со всей необратимостью неожиданного финала. Казалось, время еще есть, но нутром Виригина чувствовала, что оно истекло, а ей придется или жить по – прежнему, понимая, что это былое никогда уже не будет прошлым, или взбрыкнуть… И при мысли об этом сердце ее заливалось патокой сладкой надежды. Возможность бросить все и кинуться очертя голову в неизвестное пугала всегда и оставалась лишь смелыми планами.

Как любовные истории просты и понятны в книгах, в рассказанной жизни других, и как сложны они в жизни. Пришел, увидел, полюбил… Если бы все было так на самом деле!

Завидев Костю, Светлана дрогнула и через подкатывающие приступы тошноты ощутила прилив тепла к лицу. На висках ее закружились капельки пота. «Неужели это оно?» – подумалось ей в каком-то упоительном предвкушении, какое, должно быть, было у декабристов, знавших, что они погибнут, да погибнут не зря. Пометавшись несколько мгновений, Виригина поспешно пошла прямо на него, переплетая разметавшуюся по плечам косу. Ее глаз, слегка косивший, если она уставала, выдавал ее сейчас с головой. Пальцы, которыми она вгрызалась в лен волос, едва подрагивали.

Эти двое увидели друг друга задолго до того, как стали слышны предательские голоса, и все время, пока не сблизились, каждый думал о своем. Константин, который мучился от отравляющего сладострастного чувства по отношению к этой ускользающей пташке, застенчиво направился к Светлане. Единственный способ, которым он привык лечить эту болезнь, был недопустим в условиях общества, где они жили и которое так отчаянно пытались изменить. Тем не менее природный задор Кости и неверие в то, что его действия могут искалечить кому-то жизнь, распаляли его желание, борющееся с остатками морализаторства и сидящей в нем, к его позору в отношении к самому себе, стеснительности. И он, как любой, не желающий плестись в конце и быть «лишним», обычным человеком, понеся вперед. Должно быть, мелькнула в нем проходная мысль, что все застенчивые в детстве люди стараются компенсировать свою особость нахальством, когда взрослеют и обретают больше возможностей.

– Светлана Евгеньевна, что же это вы, никак лошадей запрягать пришли? – рьяно выкрикнул Константин, бросил поводья, не глядя на них, и приблизился к гостье вплотную.

В пылу разговора, когда с обеих сторон мысли и слова были как никогда далеки друг от друга, сердце Кости продолжало чертыхаться про себя, но по пальцам ползло благодатное тепло уверенности, что все будет так, как он предполагал. Плечом Костя почувствовал вкрадчивую девичью улыбку. Подвывания сердца не мешали Виригиной, как всегда, говорить светло и тихо. Лиговскому, отнюдь не романтичному, она вдруг причудилась загадочной, как русские закаты. Невыносимо приятный запах обветренной земли поднимался к их головам. Упругий ветер разжигал запретные думы. Облако распухало подобно утреннему цветку, пока с небес лился влажный солнечный свет.

Смотрящий на то, как восхитительно колосится рожь на поле местный мыслитель Митька, конечно, не снизошел до того, чтобы подглядывать за барами. Они, напротив, сами явно хотели привлечь к себе внимание и вообще помешали ему любоваться природой. Молодой барчук, полный сил самец, после нескольких взволнованных фраз в охапку схватил барышню, приехавшую погостить к хозяйской дочери (то бишь к сестре этого антихриста). Митька не подумал бы, что девушка станет противиться, пока спустя несколько минут горячих поцелуев и шептания на ухо банальностей (малый не промах) она не начала вырываться. Занятно, Константин Михалыч, кажется, успел уже в декольте к ней залезть. Что за история! Сударыня, злясь и срывая голос, оттолкнула его своими тоненькими ручками и с клокочущей в голосе злобой, но попыткой совладать с собой, прошипела:

– Как вы смеете?!

Желая, возможно, дойти до исступления и заразить им его и себя, она в ужас пришла оттого, что не нашла сил отпихнуть его сразу. Подумать только, ведь эта первая в ее жизни сцена с объяснением, в которой она не стыдливо опускает глаза и озвучивает приличествующие случаю ерунду… Даже дух захватывает!

Константин, не слушая ее, а лишь смотря в глаза, наполненные влагой, болью, желанием, как ему почудилось, снова схватил ее за плечи, и, пытаясь заткнуть ей рот своими губами, повалил Светлану на траву. Запутавшись не столько в собственных юбках и колющихся травинках соломы, сколько в поглощающем чувстве унижения, Светлана долго не могла отбиться.

– Животное, – только и смогла выдать она хриплым надорвавшимся голосом.

Он, противясь порыву, дал ей шанс вырваться, устало повалился на траву и, разочарованно смотря на Виригину, откинул голову назад, пока она, как чудом избежавший пули зверек, медленно поднималась с колен и, не оборачиваясь, чтобы не позволить ему увидеть, как к носу предательски подползает влага, быстро зашагала прочь.

22

– Какое везение, что кости целы. Это не так-то мало, учитывая то, что произошло, – услышала Алина слабое жужжание голосов над своим ухом.

От этих тихих тягучих тембров Крисницкой еще больше захотелось спать, но воспоминание о чем-то значительном заставило разомкнуть веки и приподняться, ощущая чудовищную ломоту в ключицах. С трудом разомкнув щиплющие глаза веки, она уже знала, для чего здесь доктор. Алина с удивлением, что способна на такое (все ведь ей вечно безразлично), припомнила, как, больно ударившись об землю, лежала в пыли лицом вниз. От мук едва различая очертания удаляющейся лошади, она подумала, что это конец, и мысль эта обдала госпожу Крисницкую такой смертельной тоской, что она, превозмогая боль, перевернулась на спину и что есть силы завопила.

– Аля, Алиночка, – засуетилась возле Крисницкой Надежда Алексеевна, с жалостливой любовью вглядываясь в дорогие глаза. В любое другое время Алина фыркнула бы про себя, сделав вид, что не заметила ничего, но в свете последних событий слабой улыбкой поблагодарила свою няню.

– Что со Светланой?

– Отделалась легким испугом, – в голосе Надежды слышался упрек.

Вот что бывает, если молодежь балуется без их присмотра!

– Лошадь доскакала до крыльца и сама остановилась? – спросила Алина, ведь так уже бывало. Хотя все знали, что не стоит брать Милю, слишком она буйная.

– Если бы, – вздохнула Надежда и как-то странно покосилась на Алину. Снова жалостливо и… сочувственно?

У Алины похолодело внутри.

– Что-то с Костей?

Из-за этой проклятой девчонки одни проблемы! Взбрело ей в голову забраться на лошадь без всякой нужды! Без пригляда…

– Андрей ранен.

Андрей… Всегда Андрей. Вечно Андрей, Андрей, и слышать его имя от тех, кто понятия не имеет, что оно в ней вызывает, так тягуче-больно…

– Сильно? – спросила Алина, в какой-то даже упоении предвкушая положительный ответ и надеясь, что ей будет безразлично. Он ведь понесся спасать эту девицу…

– Сильно, но его жизни нет угрозы.

– А Костя?

– При чем здесь он? – удивилась Надежда.

– Я видела, как он бежал навстречу мне.

– Он подоспел, когда Андрей уже остановил Милю.

Алина задумалась, сдвинув брови. Надежда решила, что беспокоить ее больше не стоит, и тихо вышла прочь.

– Конечно, это неприлично, девушка чуть не погибла, но эта ваша Светлана понимает, что чуть не уничтожила троих? – гневно спросила она у Крисницкого, а тот в ответ промолчал.

23

– Потому что в вас кровь молодая бродит и вырывается, – с раздражением сказал Денис Федорович, скорбно сглатывая.

– А с каких пор в вас она не бродит, пугает? Когда и для чего вы успели стать такими скучными?

– В нашем возрасте скорее понимаешь, что стоит смерти. Проще говоря – ничего кроме счастья близких.

– Я и ратую… – оторопела Алина.

– Ты этих крестьян даже не знаешь. И едва ли они скажут тебе «спасибо». Пустое все, суета…

– Что же не суета?! Есть блины в тепле и неге, пока народ…

– О, прошу! – с редким для него раздражением перебил Федотов, начиная хрипеть от повышенного тона беседы. – Народом можно прикрываться всегда и для чего угодно, особенно если ты правитель. Я по своему детству помню восстание декабристов. Но вы преследуете иные цели.

– Какие же? – спросила Алина с вызовом загнанного в угол смельчака, внутренне холодея. – Как модно нынче говорить про наш корыстный расчет и цели!

В тот момент Андрей очнулся, разговор оборвался.

24

Разлитый мягкой негой день клонился к завершению. Золотое зеркало облаков паутиной неслось по выжженной степи горизонта прямо на Алину. Как безмерная воронка Галактики, вращались на ветру облака, наскакивая на крону Солнца. Ветер сгонял с него легковесные слои пара. С трудом отпрянув от окна, Алина повернулась к ворочавшемуся в постели Андрею и, заметив, что он пытается встать, приказала:

– Нет, не двигайся!

И засмеялась, совсем как влюбленная девушка, мягко, грациозно, положив руку Андрея обратно на одеяло. Солнечный луч застрял в ее бледных волосах, склонившихся вместе с головой в благоговейном спокойствии.

Слова утешения не шли с языка девушки. Все сочувствие, обращенное в звук, утрачивало целебное свойство и казалось Алине плывущим неизмеримо пошло. Она просто слабо, жалостливо улыбалась, видя, как он пытается держаться мужественно.

Алина припомнила, как сидела на полу у комнаты, где мучился Андрей. Как она сможет жить без него? Эта мысль казалась кощунственной, чудовищной. Кто развеселит, кто успокоит, кто вселит надежду одним своим видом? Перспективы плыли перед ней удручающей заглатывающей линией.

Поймав ее лукавый цветущий взгляд, Андрей отказался от намерения подняться, и, подумав о чем-то, опустил голову. Алинина серьезность опасно сочеталась с нежной насмешкой, ставящей его в тупик, но это не было неприятно. Они начали вести очень тонкую умелую игру, растворяющуюся в нюансах полуслов и полу взглядов. Это не было кокетство в обычном понимании, но Алине оно давало уверенность в себе как в объекте преклонения, а Андрея веселило.

Он действительно сильно пострадал, а, Алина, оправившись от первого ужаса, дежурила теперь возле него так часто, как могла. Крисницкая зарекомендовала себя настолько неподверженным любовной болезни существом, что никто и не верил уже, что такое вообще возможно. Поэтому никаких сплетен об этих двоих не ходило.

Поначалу, пока еще существовала угроза жизни Андрея, Алине казалось, сердце само себя утопит в крови, если его не станет. Тогда у них произошло поразительное единение. Они так же спорили, как раньше, но уже по-другому, светло. Алина чувствовала свою небесполезность, и эта уверенность исцеляла ее лучше любого лекарства. Во время болезни Львов принадлежал только Алине, поэтому она не хотела, чтобы он выздоравливал, и не корила себя за такие мысли. Это странное тягучее чувство к нему океаном заливало временами все ее существо несмотря даже на то, что ничем телесным, кроме случайных прикосновений, не подкреплялось. Что могло случиться, пойди она дальше, Алина страшилась подумать. Порой казалось, она может задохнуться. «Больная поэзия», – так про себя она отзывалась о том, что происходило внутри – где-то около сердечной мышцы, и, как не странно, Крисницкая больше не раздражалась подобным словам.

Алина вновь поймала себя на догадке, что превосходная степень в характеристике собственного чувства не может быть оправдана. В те минуты, когда она уже почти была уверена, что Андрей женится на ком-то еще, она твердо знала, что никто не может любить его так, как она. И у других женщин по отношению к Андрею – так, ерунда, и только у нее – настоящее, проверенное временем. На сильные чувства способны лишь незаурядные люди, тщеславно размышляла Алина. А уж она-то как никто другой способна зваться необычной. Почти постоянно ее мучила ревность и чувство собственничества по отношению ко всем, кто был ей дорог. За них она многое отдала бы, хоть и редко обнажала свои привязанность. Но и требовала за это повиновения, хоть и никогда не говорила об этом.

– Он ведь правда террорист, – тихо сказала когда-то Алина, объясняя сущность Кости и не стремясь увидеть реакцию Андрея.

– Это можно простить, – великодушно ответил тот, не принимая всерьез заверения своего маленького друга.

После этого разговора прошел не один месяц, и Андрей, наконец, понял, что Крисницкая вовсе не шутила. Он давно хотел начать неприятную для обоих тему, ибо не один день уже подозревал о занятиях маленького общества, но только сейчас, чувствуя воссоединение с его главой и зная, что она уже не наплюет на его слова и не фыркнет, попытался вразумить ее.

– Аля, – начал он, кашлянув. – Вы занимаетесь чем-то непозволительным? Я был прав тогда?

Алину будто опалило. Повернув голову к нему, она спокойно произнесла:

– Поверь, мы не делаем ничего, что может повредить честным людям.

И даже улыбнулась, сама от себя не ожидая подобной выдержки. «Лучше бы я соврала», – поняла она, увидев его реакцию. Что бы там он ни говорил о долге, чести и справедливости, это открытие ему не понравилось. А не лицемер ли он, в конце концов?

– Значит, и тебя мы не уберегли… Аля, Аля, – протянул он с укором, – как ты можешь?

– Но ты сам говорил, что сочувствуешь противоборцам! – от обиды и удивления Алина забыла о том, что ему нужна тишина. Не он сейчас был главным.

– Одно дело – говорить…

– Боже, так и ты такой же, как все остальные, думаешь лишь о себе! – пораженная, воскликнула Алина, смотря на него, как на безнадежно больного.

– Не стоит обвинять меня в двуличии… – холодно отозвался Андрей.

– Так ты сам даешь мне повод! Разве ты не понимающе относился к ним?!

Она замолчала, ожидая его ответа, и не дождалась. Понимая, что он сейчас начнет разглагольствовать о либерализме и зная наперед, чем перечеркнет его доводы, Алина решилась приоткрыть ему завесу сокровенного.

– Да, возможно, стоит довольствоваться тем, что дает судьба… Но мне это претит. Неужели возможно всю жизнь провести в тени, не ведая и не пытаясь выведать то, что спрятано более глубоко?! Меня гложет то, что я не могу докопаться до сути.

– И поэтому идешь приносить себя в жертву?

– Возможно, если я пойму свое время и хоть чем-то помогу людям, мне станет легче, я пойму себя, дорасту до понимания, почему теперь так поступаю.

Андрей задумался, но убежденность в своей правоте не дала ему проникнуть в суть ее слов.

– Найти себя можно и в другом…

– По – моему, вы даете шанс женщинам найти себя лишь в семье.

– Снова ты пеняешь на вашу забитость! Отец никогда ни в чем не отказывал тебе, так в чем дело, откуда это в тебе?

– Отец не отказывал, а время отказало!

– Идеи идеями, Аля, но, взрослея, мы обязаны проявлять здравый смыл. В конце концов, ты, а не кто-то другой, главная в своей судьбе и жизни.

– Ты подталкиваешь меня к эгоизму?

– К реализму, милая.

– Тогда ты просто негодяй, раз интересы отдельного человека ставишь выше страны.

– Если погибнет страна, ты останешься жить и сможешь еще добиться счастья, хотя это будет зависеть только от тебя. Если погибнешь ты, страна останется и не вспомнит о тебе даже.

Его слова тщетно бились о ее выдолбленную жажду, чтобы он сказал ей что-то иное, более личное. Более близкое, родное. Настоящее!

– Что ж, несмотря на мой пол, – невозмутимо продолжал Андрей, желая уколоть ее, – я по-дружески предупреждаю тебя, что ты обрекаешь себя на погибель.

Внезапно с невыразимым приливом бешенства она вскочила и оборвала поток его благоразумия.

– По – дружески? – заскрежетала Алина и к своему собственному изумлению громко вульгарно рассмеялась.

Ядовито, с нескрываемым сарказмом, которым, похоже, собиралась уничтожить его своими откровениями, она заговорила:

– О какой дружбе может идти речь, если ты не видишь ничего, что происходит во мне все эти месяцы?! Что я который месяц грежу о тебе, а тебе все равно, потому что ты погряз в мечтах об этой пустоголовой девчонке! И место того, чтобы помочь мне выбросить тебя из головы, если уж из жизни невозможно, ты каждый день тешишь себя надеждой, что я пылаю к тебе лишь сестринской любовью. Какой ты после этого друг?! Так не бывает, дорогой. А если ты не видишь ничего, то ты просто дурак.

Комната погрязла в жутком для Алины молчании. Андрей, расширив глаза до размеров спелых яблок, таращился на нее, не представляя, что сказать, поскольку действительно не подозревал ничего из того, чем она огорошила его. Видя это и понимая, что, как обычно во время взрывов (вот почему она предпочитала вообще обходиться без резких фраз), наговорила лишнего, Алина с сожалением добавила:

– Прости, я так обрушила это на тебя… Ты, конечно, не виноват. Все из-за твоего влияния на меня. В конце концов, хватит терпеть это. Лучше сделать и пожалеть, верно?

Андрей, бескомпромиссный, не терпящий и тени порока, но при этом нервный, был сбит с толку любовными иллюзиями, своими и чужими. Надеясь всю жизнь просидеть на краю, не кипеть, не ранить себя из-за чувств, он не смог удержаться и по примеру сотен тысяч других людей подделся сердечной смуте, поставив случайную девушку, чем-то привлекшую его, на пьедестал. А ведь раньше он критиковал поведение кокеток, называл их недостойными. Забавно, что и Алина прежде потешалась над влюбленными, походя в этом на боготворимого ею Базарова, и считала себя человеком рассудка. Кто знает, как бы изогнулась эта девушка в духовной эволюции, полюби она взаимно…

Алина мечтала о человеке, который безраздельно принадлежал бы ей, а любила только тех, кто привлекал ее недоступностью. Полюбила Андрея она до потери себя, чего смертельно боялась. А Светлана просто увлеклась, причем даже не им. Она не была так вдумчива, но тоже оказалась во власти страсти. Не английская сдержанность, полунамеки, захватили их, живущих на отрезанном от цивилизации островке, а вполне русская свобода духа и жажда счастья, пусть вкупе с пессимизмом и ленью. Унесенные снами, исчезли детские мечты Алины, а осталась только пульсирующая жизнь, с которой она не умела справляться.

– Милая, – смиренно изрек Андрей, найдя в себе силы посмотреть ей в глаза, – не надо, не терзай себя.

Неловкое молчание, когда Алина уже отчаялась услышать хоть что-то и в тупой тоске думала, как бы не расплакаться, хотя знала, что слез не будет, прорезалось звуком его смягченного голоса.

– Не надо успокаивать меня. Ты мне скажи, что с этим делать?! – воскликнула она, полагаясь на него, будто он в самом деле способен был помочь.

– Обрати внимание на кого-то другого… – растерянно завершил Андрей несколько месяцев ее терзаний.

«Я не стану унижаться», – подумала Крисницкая, с облегчением сознавая, что его ответ не выбил ее из седла.

– Хорошо.

И направилась к двери. «Нет. Надо еще что-нибудь сказать».

– Ты не переживай из-за этого. Как обычно, ничто не может сильно ранить меня.

– Я надеюсь, это не повредит… – с надеждой начал Андрей и запнулся.

Алине удалось возродить в нем состояние неясности, которое он ненавидел.

Напряженно вглядывалась Алина в тишину его очей, медленно обернувшись. Если он друг ей, как сам считает, почему так далек? И что за блажь убиваться по человеку, который знать тебя не хочет?

«Ей-богу, выглядит, как ошпаренный кот».

– Конечно. Наша дружба, друг мой, останется нерушимой.

– Забудь об этом, Аля…

Как оскорбительно стоять вот так и видеть, как человек, от которого ждала если не взаимности, то хотя бы понимания, испуганно обомлел от обыкновенного признания и безмолвно заклинает не гоняться за ним!

И Алина оказалась прозорлива, не проронив ни слезинки.