Янка при дворе царя Петра

– И все ж странно, – покачал головой Алексашка.

– Что странно? – не понял Петр.

– Странно, что напал он на тебя, когда народ рядом был. Ведь обычно-то как.

– Н-да, – Петр дернул бровью. – Получается и нападение, а с другой стороны – не опытно как-то.

– Вот и дело-то, – вздохнул Меньшиков.

– А может, он просто за Якима вступился? – раздумчиво сказал Петр. – Вот чую, свой он!

– Ладно, мин херц, утро вечера удалее.

– Да и то, не рано, я чай, – согласился Петр. – Стели постель, что ли?

Вошел денщик, поклонился:

– Государь, царица-матушка к вечерне просят.

– Иду! – раздраженно буркнул Петр. Дернул головой и вышел из комнаты.

* * *

Сумерки спустились на землю. В амбаре у Янки тоже стало темно. Она сидела, тихонько наигрывая на гитаре. Плеер она не включала по таким соображениям: еще и в колдовстве обвинят, тогда точно не оправдаешься. Есть уже не хотелось, но было скучно. Вдруг у окошка кто-то зашуршал. Янка прекратила играть и прислушалась.

– Янка, Янушек! – раздался за окошком осторожный шепот. Янка прильнула к окну.

– Якимка, ты? – тоже шепотом спросила она.

– Я, – Яким прильнул к окошку, в темноте блестели только глаза.

– Ну, сидишь? – спросил Яким.

– Сижу, – вздохнула Янка, – Я, кажется, здорово влип.

– Не бойсь, може обойдется, – подбодрил Яким.

– Стараюсь, – вздохнула Янка.

– Спасибо тебе, что вступился. После государь меня боле не тронул, – сказал Яким. – А ты вправду, что ль от Софьи?

– Так вот в чем дело, – Янка облегченно вздохнула, – Нет, Яким, я всего лишь не мог позволить, чтобы при мне унизили человеческое достоинство.

– Чего? – не понял Яким.

– Ну, царь тебя бил?

– Так то его воля. Я же виноват был.

– Ну вот, а мне воспитание не позволило на это спокойно смотреть.

– Худо тебе будет, ежели не оправдаешься, – озабоченно сказал Яким.

– Я постараюсь, – улыбнулась в темноте Янка.

– Да, чуть не забыл, – всполошился Яким, – я ж тебе поесть принес! Голодный, поди? На, вот, возьми, – он сунул в окно кусок пирога.

– Спасибо! – благодарно шепнула Янка, хотела еще что-то добавить, но не успела.

– Якимка! – раздался в темноте Алексашкин голос. – Где ты, черт, ходишь?

– Я пошел, – прошептал Яким и скрылся в темноте. Янка прислушалась к его удаляющимся шагам. Донесся негромкий разговор.

– Где бродишь? – недовольно спросил Меньшиков.

– До ветру ходил, – отозвался Яким. Хлопнула дверь. Заскрипели ступеньки: кто-то спустился, пошел по траве. Она зашелестела. Подошел к амбару. Встал у окна. Янка замерла.

– Э, Янка! – это был Меньшиков. Янка молчала. В ней вскипала злость на Алексашку. Он прислушался.

– Молчишь? – он усмехнулся. – Молчишь, не знаешь, что сказать? Значит виноват.

– Интересно, и в чем же?! – ехидно спросила Янка, стараясь не злиться.

– Наглец! Ты на государя напал! Тебе этого мало?!

– Не твое дело! – огрызнулась Янка. – Запомни, кто при мне руки распускает, тот об этом потом долго помнит! Усек?!

– Ого! Да ты еще угрожаешь?! – удивился Алексашка.

– Я не угрожаю, а предупреждаю. Тебя это, кстати, тоже касается, – как можно примирительнее заговорила Янка, хотя злость еще не прошла.

– А знаешь ли ты, что тебе будет, если государь эти твои слова узнает? – усмешливо спросил Алексашка. Янка похолодела, но сказала как можно безразличнее:

– Мне это совершенно не интересно, беги, сообщи, а то еще забудешь!

– Это ты пока такой смелый! – с издевкой произнес он. – Погляжу на тебя завтра, когда государь с тебя шкуру спускать будет! За все получишь сполна! А я от себя еще добавлю, чтоб не позорил меня перед государем впредь!

– Ой, как страшно! Мальчик обиделся! Уже боюсь! – усмехнулась Янка.

– Посмейся, посмейся! Завтра плакать будешь, Сонькин прихвостень!

– Чего-о?! А ну повтори, как сказал! – снова взорвалась Янка.

– Ага! Задело! А то и сказал! Знаю, кто тебя прислал, и зачем тоже!

– Слушай внимательно, Шурик! Если ты еще раз меня так оскорбишь, я за себя не отвечаю! – медленно и глухо сквозь зубы процедила Янка. – И оправдываться перед тобой не собираюсь!

– Добро, щенок! Будет тебе завтра баня с перцем! – злорадно пообещал Алексашка, – Все выложишь, как на исповеди!

– Но не тебе, не мечтай!

Где-то хлопнула ставня, и грозный голос Петра крикнул в темноту:

– Алексашка! Опять балуешь с девками! А ну, живо спать!

– Ну, гляди, Янка! Попомни мои слова! – шепотом сказал Алексашка и скрылся в темноте. Зашелестела трава, скрипнули ступеньки, хлопнула дверь. Стало тихо-тихо. Только кузнечики сверчили в траве. Янка вытащила кусок пирога и запустила в него голодные зубы. Пирог оказался с мясом и был довольно вкусный. На этот раз Янка утолила голод и немного успокоилась. Спать не хотелось, и Янка взялась за гитару. Провела по струнам и тихо запела:

 
Сижу за решеткой в темнице сырой,
Вскормленный в неволе орел молодой…
 

Как ни тихо пела Янка, но в тишине песня долетела и до окон Петра. Он стоял у открытого окна, задумчиво глядя в темноту. Подошел Алексашка, прислушался:

– Ишь как жалобно выводит, а, мин херц.

– Хорошая песня, – задумчиво сказал Петр, и, повернувшись к Алексашке, – Разве плохой человек может так петь? – он дернул головой. – Нет, либер киндер, свой он. Свой, – повторил он еще более уверенно и вздохнул.

– Утро вечера удалее, – повторил Алексашка давешнюю фразу, – поглядим, мин херц.

О разговоре с Янкой он умолчал. Петр вздохнул, закрыл окно и задул свечу.

* * *

Янка, задумчиво наигрывая на гитаре, покосилась на свои часы. Было уже около полуночи. Надо спать, подумала она, неизвестно, какой день впереди. Подложив под голову сумку, она свернулась калачиком на соломе и закрыла глаза.

Наступило утро. Петр проснулся с первым лучом, только еще всходившего солнца, растолкал Алексашку. Когда тот, почесываясь, поднялся, велел:

– Поди, взбуди всех! Построишь, доложишь! Ступай, живо!

– Мин херц, а как же…?

– Выполняй, что велено! Разговорчив стал! – повысил голос Петр.

– Твоя воля, – пожал плечами Алексашка и пошел будить остальных. Петр оделся, крутнулся перед зеркалом, сдвинул брови, и, чуть ссутулившись, вышел из комнаты. Старушки-приживалки кинулись в разные стороны, когда он стремительно шел по коридору. Петр зашел к матери, справился о здоровье, категорически отказался от молитвы и завтрака и торопливо пошел во двор к отряду. Его гвардия уже в полном составе была выстроена. Алексашка открыл было рот, чтобы сдать рапорт, но Петр остановил его:

– Ныне пока воевать не будем. Надобно нам пленника допросить. Помните? – он усмехнулся. Оглядел строй. – А ну, Яким, приведи его!

Яким побежал к амбару, отпер, осторожно приоткрыл дверь, заглянул. В углу на охапке соломы, обняв гитару, беспечно спала Янка. Яким тихо подошел, тронул ее за плечо:

– Янка, Янушек!

Янка сквозь сон дернула плечом, отмахнулась:

– Отвали, – бормотнула она, не просыпаясь. Яким потряс сильнее. Янка открыла глаза, недоуменно огляделась, потом, окончательно проснувшись, все вспомнила.

– А, это ты, Яким, – она зевнула, потянулась, протерла глаза и села. Потом глянула на часы и свиснула:

– Это, за каким полседьмого меня разбудил? – она недовольно глянула на Якима.

– Государь приказал, – объяснил Яким. – Пойдем скорее, он не любит ждать.

– Подождет, не развалится, – хмыкнула Янка. – Иди, скажи ему, если у него ко мне дело, пусть сам и придет.

– Да ты что, Янка? – Яким мгновенно побледнел. – Ты что, смеешься?

– Ничуть, ему надо – пусть приходит, а я спать хочу! – она снова зевнула и улеглась на солому. Яким топтался возле нее, не зная, что делать. А Янка и ухом не вела, притворилась, что спит. Яким оглянулся на дверь, там прислонившись к косяку, стоял Меньшиков. Он слышал последнюю янкину реплику и криво улыбался:

– Долго еще государю ждать, когда приведешь? – спросил он у Якима.

– Я говорю…а он не хочет…вот, – совсем растерялся тот.

– Слыхал, слыхал, – все так же криво усмехаясь, Алексашка подошел, отодвинул Якима, и, схватив Янку за шиворот, поставил на ноги.

– Отвали, придурок! – взвинтилась Янка, стараясь вырваться. Но Алексашка крепко держал ее.

– Ах ты, щенок! Еще вякаешь! – он поволок ее к двери. Янка, едва успев прихватить свои вещи, спотыкаясь, волоклась за ним и упиралась. Яким семенил следом, вид у него был весьма дурацкий.

Меньшиков подвел Янку к Петру, который уже начал сердиться на столь долгое их отсутствие.

– Долго возишься! – недовольно бросил он вслед Якиму, торопливо вставшему на свое место. – Отпусти, – велел он Алексашке, все еще державшему Янку за шиворот. Тот отошел к строю, зло косясь на Янку. Петр заложил руки за спину, внимательно посмотрел на Янку. Она смело глядела на него.

– Ну, слушаю тебя, – произнес, наконец, Петр.

– Нет, это я тебя слушаю, – возразила Янка, – у тебя ко мне дело, ты и говори!

– Добро, – почти спокойно согласился Петр. – Что ж ответь мне на вопросы, только честно, и я забуду про вчерашнее. Согласен?

– Спрос не грех, – немного смутилась Янка, пожав плечами.

Петру принесли высокий барабан вместо стула. Он уселся на него, уперев одну руку в колено, другую в бок.

– Откуда ты? Где живешь? – начались вопросы.

– Живу я в Москве, только… так далеко, что дом мой невозможно найти.

– И все же? – Петр, заинтригованный таким ответом, сдвинул брови.

– Это правда, – вздохнула Янка и посмотрела на Петра. Он, усомнившись в ее словах, прищурился и несколько секунд испытывал Янку взглядом. Она выдержала это испытание, даже не покраснела.

– Добро, – сказал, наконец, Петр. – А здесь у тебя что? – он указал на сумку.

– Только личные вещи, ничего лишнего, – ответила Янка, немного напрягаясь.

– Покажи! – велел Петр.

– Не покажу! – вдруг отрезала Янка. Он покраснел.

– Ах, так! Обыскать его! – велел своим парням. Те двинулись к Янке. Она ловко отскочила в сторону и замахнулась гитарой.

– Подходи, кому жить надоело!

Они, видимо вспомнив ее поединок с Меньшиковым, остановились в нерешительности. Тогда Петр сам сорвался с места и быстро подошел к Янке почти вплотную. Пристально посмотрел:

– Ну, что же ты? Ударь!

Янка остро глянула на него, усмехнулась, опустила гитару.

– Нет, тебя не могу, – она вздохнула.

– Но ведь смог же вчера. – Петр дернул бровью.

– Вчера я заступился за Якима, вот и все, – она вдруг решительно посмотрела на него. – Нам с тобой надо поговорить.

– Говори.

– Не здесь. – Янка покосилась на его компанию. Петр снова дернул бровь, хлопнул ее по плечу:

– Ну, пошли.

Он взял Янку за плечо, и они пошли во дворец.

* * *

Петр привел ее в свою комнату, сел на лавку и велел:

– Сядь, – указал глазами рядом. Янка села.

– Слушаю тебя со вниманием.

– Я думаю, как бы тебе объяснить, чтобы ты понял, а главное, поверил мне, – медленно начала Янка, как бы подбирая нужные мысли. – Скажи честно, ведь ты мне не веришь?

– Не совсем верю, – признался Петр. – А теперь ты мне скажи честно, откуда ты взялся, и почему так одет?

– Хочешь, верь, хочешь не верь – это твое дело, – снова решительно начала Янка. – Хотя, если ты не поверишь – я пропал, – она заволновалась и осеклась.

– Говори, не бойся! – ободрил Петр уже по уши заинтересованный. Он даже забыл, что недавно гневался на Янку.

– Это звучит как безумие, но это правда, – снова собираясь с мыслями, сказала Янка, – ты можешь считать меня ненормальным, только поверь. Хорошо?

– Да говори уже, не тяни! – Петр засопел от любопытства и прямо впился глазами в Янку.

– Ну в общем, я…я из будущего. – решительно выдохнула она. Петр вскинул брови выше некуда и кругло уставился на нее. На несколько секунд повисла пауза.

– Так, – наконец вымолвил Петр. – Н-да, черт, в голове не укладывается. Как это? Разве такое возможно? – он удивленно-вопросительно посмотрел на Янку. – Погоди, не отвечай! Дай сообразить!

Янка, молча с напряжением, смотрела на него, а сердце стучало как молоток. Только бы поверил, только бы поверил, как бегущая строка неслись мысли.

– Да, – наконец сказал Петр и потер лоб. – Ну и дела! Как же могло такое случиться? – посмотрел на Янку.

– Я без понятия, честно. Мне сперва показалось, что я в психушку попал. До сих пор кажется, что это сон. А ты мне поверил?

– Поверил ли?! – воскликнул Петр в восторге, – Да ты просто клад для меня! Шутка ли – гость из будущего! – он коротко засмеялся, хлопая Янку по плечу.

– А из какого времени? – спросил он так, будто спрашивал ее домашний адрес.

– Из начала двадцать первого века, – ответила Янка, немного успокаиваясь. – Я живу, вернее, буду жить в Москве через триста с небольшим лет. Отсюда мой внешний вид и все прибамбасы, – она показала ему на сумку и гитару. – Ну вот, теперь ты все знаешь, – она вздохнула, немного погрустнев.

– А обратно как же? – спросил Петр, заметив эту перемену в настроении. – Неужто тут навсегда останешься? – он внимательно блеснул глазами.

– Я не уверен, но если время меня засунуло такую даль, оно меня и вытащит. А вот когда – трудно сказать, – она посмотрела на него. – Теперь ты все знаешь. Я в твоей власти, делай что хочешь, но только знай, что твои права на меня ограничены.

– Как это? – озадачился Петр.

– Ты не имеешь права на мою жизнь.

– Почему? – испытующе спросил Петр.

– Потому что я из другого времени, можно сказать, еще не родился, и лиши ты меня жизни, поломаешь ход истории и можешь погибнуть сам.

– Как погибнуть? – Петр, похоже, испугался.

– Ну, уж не знаю, сгинешь просто, исчезнешь и все.

– Значит, если я не имею права лишать тебя жизни, ты его тоже не имеешь? Так?

– Соображаешь! – похвалила его Янка. – Ну, теперь тебе все ясно, надеюсь?

– Еще бы! – Петр восторженно хлопнул ее по плечу. – Спасибо за объяснение и прости меня, – он вдруг покраснел и отвел глаза.

– За что? – не поняла Янка.

– Ты же обо мне все знаешь, сам говорил, – неловко начал Петр. – Время, сам понимаешь какое, ну, заподозрил я тебя…

– А ты ли один заподозрил? – прищурилась Янка.

– Догадлив, – усмехнулся Петр. – Не я один, Алексашка тоже. Он мне и посоветовал тебя проверить.

– Понимаю. – Янка положила руку ему на плечо. – Я не сержусь, Пит, и хотел бы стать тебе другом, если ты не против, конечно.

– Напротив, я буду рад! – с жаром сказал Петр и протянул руку. – По рукам?

– Замётано! – Янка пожала ему руку. – Исторический момент! – прокомментировала она, – Ну, не выгонишь меня теперь?

– Удумал чего! Теперь ни за что не отпущу! Эдакая удача! Юнгой будешь и везде будешь со мной. Но, – он вдруг посерьезнел, – коли провинишься, али поперек пойдешь, выпорю! Понял ли?

– Круто, – усмехнулась Янка, чуть похолодев. – Что-то мне вдруг домой захотелось от страха, – она подмигнула Петру, и, видя его недоумение, добавила, – Все понял, хотя ничего гарантировать не могу.

– Ишь ты! – Петр дернул головой, – А ты смелый! Только я тебя не пугаю, а упреждаю, – он усмехнулся, – Смелый, а смелых я люблю! – он хлопнул ее по плечу и коротко засмеялся.

Тут послышался топот за дверью, затем суматошный стук в нее. Петр открыл. Вбежал денщик.

– Петр Лексеич! Матушка, Наталья Кирилловна!.. – и замолк, испуганно открывая рот, как рыба вынутая из воды. Петр бешено чертыхнулся и выбежал из комнаты. Янка последовала за ним.

* * *

Петр, перепрыгивая через три ступеньки, несся по коридорам, за ним, ни на шаг не отставая, летела Янка. Петр ворвался в комнату матери, ее ближние боярыни кинулись врассыпную. Наталья Кирилловна лежала на кровати, тяжело дыша. Увидев сына, она попыталась подняться, но не смогла.

– Петруша! – слабо и хрипло сказала она. Он подбежал к ней, схватил за руку.

– Маменька, что с вами?! – потом резко обернулся к боярыням и гневно крикнул – Лекаря! Живо!

Те бросились к двери.

– Спокойно! – Янка внезапно появилась в дверях, на ходу вынимая из сумки аптечку. Быстро подошла к кровати.

– Уйди отсюда! – велела она Петру. Он растерянно взглянул на нее, поднялся и отошел. Янка взяла царицу за запястье: пульс едва прослушивался. Янка нахмурилась, достала аптечку, вынула из нее пульс-тонометр. За десять секунд измерила давление. Высоковато для такого возраста, подумала Янка. Наталья Кирилловна вряд ли старше моих предков. Янка снова залезла в аптечку и достала одноразовый шприц и ампулу с дибазолом. Может я сейчас вмешиваюсь в ход истории, думала она, набирая лекарство в шприц, но я не могу позволить, чтобы на моих глазах мучился и не кто-нибудь, а сама царица. Янка ловко и быстро сделала укол в руку. И все это происходило в гробовой тишине. Петр стоял у кровати и, раздувая ноздри, следил за Янкой.

Она убрала аптечку в сумку, села рядом с царицей и снова взялась за пульс. Через пару минут обернулась к Петру.

– Порядок!

Наталья Кирилловна открыла глаза и посмотрела на Янку. Петр подошел, царица улыбнулась ему.

– А я уж думала, смерть пришла, – слабо сказала Наталья Кирилловна.

– Как вы, маменька? – осторожно спросил Петр.

– Словно народилась заново, – сказала царица.

– Вам, правда, легче? – вмешалась Янка.

– Как будто полегче, – сказала царица и посмотрела на Янку. – А кто сей отрок, Петруша?

– Он спас вам жизнь, – волнуясь, ответил Петр.

– Ну вот, кризис миновал. – Янка поднялась. – Через полчасика можете вставать. И, пожалуйста, никаких резких движений, плохих мыслей и волнений. Вам это сейчас вредно. А если сердечко прихватит, вот, – Янка достала валидол в пузырьке, – таблетку под язык, и все как рукой снимет.

Она поставила пузырек на столик возле кровати. Через несколько секунд в комнату ввалился было поп с певчими, но Янка недовольно обернулась:

– Это что за делегация! Никаких посетителей!

Поп недоуменно застрял в дверях, но Петр на них так цыкнул, что они исчезли так же быстро, как и появились. Петр усмехнулся:

– Причащать пришли.

– У них работа такая, – сказала Янка, снова берясь за пульс царицы. – Ну, Наталья Кирилловна, как ваше самочувствие теперь?

– Да, полегчало, – как бы прислушиваясь к себе, удивленно сказала царица, приподнимаясь. – Петруша, а ведь он совсем отрок, твой лекарь. Откуда ж ты такой?

– Из прекрасного далека, – улыбнулась Янка, – я рад, что помог вам.

– Чем же наградить тебя?

– Сударыня, я выполнял свой долг! – с достоинством сказала Янка. – Честь имею кланяться! – и, поклонившись, она вышла из комнаты царицы. Петр поцеловал мать, велел открыть окно и вышел следом.

* * *

Стремительно выйдя от царицы, Янка в полутемном коридоре столкнулась с какой-то девушкой. Та ахнула от неожиданности:

– Ой, господи! Напугал-то как!

– О, пардон! – извинилась Янка, разглядев, наконец, девушку. Она была высока, стройна, золотистая коса небрежно спадала на плечо. Судя по одежде, она была не из простых. Шитый жемчугом и отороченный соболями серебристого цвета летник был застегнут лишь на одну пуговицу. Из-под него виднелось платье синего атласа шитое золотыми цветами. Янка успела рассмотреть и лицо девушки. Первое, что бросилось в глаза, это смешливая ямочка на подбородке, точь-в-точь такая же, как у Петра. Круглое лицо, большие глаза, короткий нос, серьезный взгляд. Янка довольно бесцеремонно рассматривала ее какое-то мгновение.

– Ты кто? – спросила девушка властно. И тут из-за двери появился Петр.

– Наташенька! – он подошел к девушке, обнял.

– Петенька, что с матушкой? – забыв о Янке, взволнованно спросила Наталья. – Мне только что сказали, – она посмотрела на него.

– Все ладно уже, – успокоил Петр. – А вот и матушкин лекарь! – он взял за плечо Янку. Наталья с интересом и лаской взглянула на нее.

– Вот как? – удивленно сказала Наталья.

– Я не врач, то есть, я не лекарь, я просто из…издалека, – смущенно пожала плечами Янка.

– Откуда ж тебе известно искусство сие? – изумленно спросил Петр.

– У меня отец врач вот и все, – Янка улыбнулась Наталье.

– Чем же наградить тебя? – спросила Наталья, недоуменно переглянувшись с Петром. Конечно, они мало что поняли.

– Можно орденом, а можно обычным обедом, – просто сказала Янка. Петр и Наталья одновременно рассмеялись.

– Ну, пойдем! – смеясь, сказала Наталья. – И ты, братец, пошли тоже обедать.

– Ин ладно, – согласился Петр, и они втроем пошли в столовую палату. Там уже торчала вся братва во главе с Меньшиковым. Когда, чуть пригнувшись, вошел Петр, Меньшиков испуганно побледнел.

– Ага, опять вперед царя! – ворчливо усмехнулся Петр. – Ну, и кто зачинщик сей дерзости?

– Мин херц! – растерялся Алексашка.

– Ладно, милую, – перебил Петр. – Вот, господин поручик, принимай пополнение, нового юнгу.

Он выставил вперед Янку. Она победоносно посмотрела на Меньшикова. Тот растерянно смотрел то на царя, то на Янку.

– Мин херц, значит…

– Да! – кивнул Петр. – Свой Янка, еще какой свой! – он потрепал Янку по плечу. – А теперь обедать давайте.

– Ну, кто оказался прав? – спросила Янка вполголоса Алексашку, усаживаясь за стол.

– Что ж, твоя взяла! – с сожалением в голосе сказал тот.

– Вы что, спорили? – вмешался Петр.

– Да нет, – мотнула головой Янка. – Хотя, конечно, жаль! – она задорно подмигнула Алексашке.

– Чего? – нахмурился тот, но Петр снова вмешался:

– Будя воевать, ешьте лучше!

Наталья, распорядившись у стола, когда накрыли, собралась уйти к себе (по обычаю), но Янка остановила ее:

– Наташа! А ты чего же не садишься?

Наталья смутилась, все смолкли, а Петр сказал:

– Не положено ей.

– Кем это не положено? – не поняла Янка. – Она что, не хозяйка здесь, что ли? Садись, Наташа! – она подвинулась на лавке.

– Да будет так! – согласился Петр, улыбнувшись сестре, и когда она села, продолжил – В Европе сие давно заведено и не считается зазорным. Так и у нас будет со временем. Верно, Янка?

– Верно, Пит! О’кей, теперь и поесть можно!

Все засмеялись и принялись за еду.

* * *

После обеда Петр вместе с Натальей еще раз навестил мать, а остальным велел ждать на лужайке. Пока он отсутствовал, Янка окончательно сдружилась с его ребятами. Там были и серьезный Иевлев, и деловитый Апраксин и, разумеется, озорник Воронин, и еще человек пятнадцать полузнакомых Янке по книгам князей и не князей. Почти все они были ровесниками, только Апраксину было немного за двадцать.

Янка покорила всех виртуозной игрой на гитаре. Она играла им и испанскую музыку и блатняк. Они смеялись, хлопали, просили еще. Один Алексашка смотрел с каким-то презрением, потом сказал:

– Шут ты, Янка, а не юнга!

Все недоуменно посмотрели на него, а Янка провела по струнам и запела:

 
Да я шут, я циркач, так что же!
Пусть меня так зовут вельможи!
Как они от меня далеки, далеки,
Никогда не дадут руки!
 

Все ребята снова засмеялись, захлопали, а Иевлев подошел к Меньшикову:

– Зря, господин поручик, стараешься. Он малец, а за словом в карман не полезет! Так-то! – он усмехнулся и отошел к остальным. Меньшиков и без того был зол на Янку. Он ревновал ее к Петру и хотел наделать какой-нибудь гадости, чтоб Петр отвернулся от Янки. А теперь, когда с ней сдружился весь отряд, Алексашка решил мстить. Янка чувствовала его ненависть к себе и специально злила его, хотя знала, что рискует. Так или иначе, Янка решила играть свою роль до конца.

В это время подошел Петр.

– А что, братие, – сказал он бодро, – потрясем монасей черноризных?

Он оглядел ребят: все были согласны. Еще бы, подумала Янка, попробуй не согласись. Петр поглядел в ее сторону. Она смотрела на него серьезно. Он удивленно дернул головой:

– А ты что скажешь, Янка?

– Глупо! – Янка презрительно сплюнула в сторону и отошла. Петр резко развернул ее к себе, гневно заблестели глаза:

– Изволь объясниться! – едва сдерживаясь, сказал он. – Ты мне перечишь?!

– Ты спросил мое мнение, я его высказал, а если оно тебе не нравится, делай, как хочешь, ведь ты к этому привык. – она укоризненно усмехнулась. Петр посопел, снова дернул головой, оглядел притихший отряд. Потом снова обратился к Янке, стараясь подавить бешенство:

– Значит, ты не хочешь играть?

– Я не играю в глупые, никому не нужные игры. – Янка смело смотрела на него, хотя по спине пробежал неприятный холодок.

– Ну, предложи что-нибудь интересное.

– Протри глаза, Пит, тебя ждут великие дела, а ты – играть! – Янка насмешливо прищурилась. – In for a penny! – сказала она по-английски. – Великое начинается с малого! – она многозначительно подняла палец. – У меня есть кое-что поинтересней твоих игр.

– Вот как? – заинтересованно дернул бровью обалдевший от ее речи Петр.

– Я думаю, моя идея тебя устроит. – Янка порылась в сумке и вытащила листок бумаги и карандаш. – Будем играть в изобретателей! – она уселась на траву, разложив листок на колене. Петр уселся рядом.

– Итак, сегодня мы с вами, господа, будем изобретать безлошадную карету! – торжественно сказала Янка, будто выступала на симпозиуме. – Возражений нет? – она обвела взглядом всех присутствующих. Петр отрицательно мотнул головой и впился в Янку взглядом, полным уважения. Остальные сосредоточенно сопели. Янка начала от руки рисовать на бумаге чертеж, иногда хмурясь и что-то вспоминая.

– Попрошу внимания! – наконец сказала она. – Гляди! – толкнула Петра. – Это чертеж автомобильного мотора. Работает он на солярке или бензине. Но у тебя ни того, ни другого нет, – начала она рассуждать, подрисовывая и подписывая что-то на чертеже. – Тогда попробуем еще и динамо-машину. – Янка напрягла память и нарисовала схему генератора переменного тока. Петр удивленно слушал и ничего не понимал. Янка это заметила:

– Это все, что нужно для нашего изобретения, – объяснила она. – Безлошадная карета с мотором и динамой, – указала она на чертеж, – будет ездить со скоростью до сорока миль в час. Это зависит от мощности двигателя. Понял?

– У, у, – Петр отрицательно помотал головой.

– Ну и не важно, – утешающе сказала Янка. – От тебя в этом деле потребуется выковать те детали, которые я нарисую. Размеры дам в дюймах.

– А много сих деталей? – спросил, наконец, Петр. Его ватага молча окружила их плотным кольцом.

– Сейчас нарисую, только бумаги больше нет, – сказала Янка. Петр приказал принести еще бумаги. Янка принялась аккуратно вырисовывать детали, объясняя назначение каждой. Петр напряженно следил за ней, кивал, слушая разъяснения. Кое-где спрашивал подробности. Янка терпеливо объясняла. Потом на другом листке она начала рисовать детали динамо-машины, объясняя действие генератора переменного тока. Петр с вниманием следил за каждым словом, иногда кидая на Янку восхищенный взгляд. Все ребята удивленно молчали. Меньшиков кусал от досады губы и бросал недобрые взгляды на Янку. Ох, как кипела ревность в его душе! Как ему хотелось сказать что-нибудь дельное, чтобы Петр обратил на него внимание. Но в голову ничего не приходило, и он с досадой сознавал свое бессилие.

Петр в это время сосредоточенно глядел на чертеж и начинал кое-что понимать. Идея Янки ему понравилась. Дело было заманчивым, и он решил приступить к нему немедленно: такой уж у него был характер.

– Ну вот. – Янка провела последнюю линию и написала последнюю цифру. – Размеры я дал в дюймах, теперь дело за железом, – она вопросительно посмотрела на Петра. Он задумался.

– Чем писать, – в полголоса велел Петр через некоторое время. Ему принесли перо и бумагу. Он быстро написал по-немецки несколько строк, велел запечатать и послал нарочным Воронина на Кукуй. Яким лихо вскочил на коня и скрылся за легким облачком пыли из-под копыт скакуна. Петр, улыбаясь, поглядел ему вслед.

– Лихо? А, Янка?

– Красиво, – сдержанно согласилась она. Меньшиков, вскипая как чайник, подойдя сзади к Янке, больно задел ее. Янка, молча, стиснув зубы, не глядя, четко и молниеносно саданула его локтем под дых. От внезапного удара Алексашка ухнул и согнулся. Янка шибанула каратистским приемом ему по загривку. Тот как куль, молча скорчившись, упал. Петр недоуменно смотрел на этот немой бой. А Янка спокойно перешагнула через Меньшикова. Тот все еще лежал. Петр присел на корточки возле него, потом поднял гневные глаза на Янку:

– Что сие значит?

– Он мне на ногу наступил, – немного развязно ответила Янка. – Да ты не боись, я его слегка, чтоб не зарывался, встанет.

Алексашка тем временем разогнулся, с болезненной гримасой отошел к ватаге.

– Щенок! Сарынь! – сдавленно произнес он, и. прихрамывая, побрел ко дворцу. Петр, задетый за живое (еще бы, осмелились тронуть его любимца!), раздувая ноздри, бешено глядел на Янку. Она тут же пожалела, что связалась с Алексашкой, и ей стало не по себе. Она беспомощно оглянулась на ребят. Иевлев одними губами подсказывал:

– Покайся, милости проси! На колени!

От этих последних беззвучных слов у Янки гневно вспыхнули щеки. Но она сдержалась и подошла к Петру. Тот ждал, что она скажет, хотя, ему хотелось надавать Янке.

– Извини, – спокойно глядя ему в глаза, сказала она. – Я немного не рассчитал, но он, правда, первый начал.

Петр был немного ошарашен таким ответом: он ожидал другого, поэтому немного растерялся.

Бешенство прошло, гнев затихал.

– Добро, Янка, – глуховато произнес он. – Я прощаю тебе сей поступок и с Алексашкой потолкую, однако, чтоб более этого не повторялось. Понял ли?

Янка серьезно кивнула: мир был восстановлен.

Вечером Янка собралась с духом и извинилась перед Меньшиковым. Тот тоже немного притихший после разговора с Петром попросил прощения. Петр втолковал ему, наконец, что Янка – просто гость, а он, Алексашка, незаменимый друг, и что Петр уважает и ценит его как прежде. Настроение у Алексашки поднялось, и он тоже решил помириться с Янкой, хотя этот мир носил натянутый характер. На этот раз Янке было отведено место на лавке в комнате Петра, где она и заснула.

* * *

На другой день Петр растолкал Янку в пять утра. Янка от природы любила поспать, и поэтому после первой попытки Петра разбудить ее, она сквозь сон послала его подальше. Рассерженный Петр легко поднял ее за шиворот и еще сонную встряхнул и поставил на ноги. Янка после такой встряски еще плохо соображала, но когда Петр подтащил ее к тазу для умывания и плеснул в лицо ледяной водой, Янка взвыла и окончательно проснулась. Петр, смеясь, натянул рубаху и надел кафтан. Потом вместе с Янкой, утиравшейся бейсболкой, спустились во двор. Там быстро закусили вчерашним пирогом и отправились в кузнецу.

Часа через два Яким привез какого-то немецкого кузнеца Иоганна Фокса. После длинных объяснений Янки, тот восторженно одобрил проект. Дело пошло. Мотор делали три дня. Все это время Петр работал больше всех. Мокрый как мышь стоял у горна, чумазый, вытирая черной рукой пот со лба во время краткого отдыха. Янка тоже почти не отдыхала, ей приходилось сверять с чертежом все размеры деталей, перемерять, переделывать кое-что, постоянно разговаривая с Фоксом. А так как по-русски он не говорил, приходилось все время отвлекать Петра, чтобы переводил. Но, несмотря на смертельную усталость, от которой все уже валились с ног, Петр по-прежнему вставал рано и ложился за полночь. «Неугомонный царь-путешественник» вспомнились Янке эти слова, где-то слышанные, а может вычитанные.