В таких вот философствованиях незаметно прошло две недели. Расцеловав хозяина гостеприимного дома и драконью голову «Флибустьера» троекратно на прощание, я все же уехала в Сакраменто. Мишка и Альма, увидев меня у калитки, стали носиться кругами, периодически выдавая радостное «гав!». Мишка поначалу не отходил от меня ни на шаг, словно боялся, что я куда-нибудь снова исчезну. Но вскоре он вновь переключился на Альму. Ему нравилось забираться на спинку дивана и с этой высоты атаковать свою бедную подругу, по-ковбойски запрыгивая на её спину. Судя по счастливому выражению Мишкиной морды, он это называл «давай поиграем в лошадку». Высоты Мишка совершенно не боялся, и при этом обладал какой-то невероятной прыгучестью. Он напоминал повадками рысь; впрочем, и внешностью тоже. Наверное, процент дикой собаки Динго в нем был больше обычного. Качества сторожевой собаки в нём были естественным образом отлично развиты. Он ухитрялся защищать простодушную Альму от агрессивных собак, несмотря на то, что та была его на четыре года старше и в три раза больше. Я была рада тому, что Мишка совершенно не скучал в Сакраменто, а общительная Альма нашла себе наконец-то верного друга.
Вскоре я нашла работу в пост-операционном центре реабилитации, и жизнь потихоньку стала входит в обычную колею. После работы я выгуливала собак и садилась за книги. Я штудировала карты ветров и морских течений, анализизировала графики ураганных ветров, – словом, готовилась к океанскому переходу. Моё небольшое путешествие вдоль берега Калифорнии прибавило мне уверенности в солидных морских качествах «Флибустьера», и я стала подумывать о возможности продолжения своего плаванья. Мысль о том, что после Гавайских островов я могу с попутным ветром дойти до острова Таити, а оттуда – до Новой Зеландии приводила меня в трепет. С Тихоокеанского юга можно было бы двинуть на северо-запад в сторону Красного моря, а оттуда – и до Черного! Одной рукой я привычно придержала тугую повязку на животе, другой крутила глобус: далекая Ялта манила меня также сильно, как в детстве – таинственные тропические острова. Гавайи и Таити были первой ступенью в веренице портов, ведущих на милый моему сердцу северный берег Черного моря. «Как, вы не были на Таити?!» – спрашивала я себя мультяшечным голосом попугая Кешы, соединяя на карте карандашной линией тропический остров с Гавайями.
Книги с описанием типичных океанских переходов показывали, что благоприятный сезон для путешествия по островам начинается в апреле и кончается октябрем. Это навело меня на отличную мысль: если первого апреля сообщить Алёше, Сережке и родителям о том, что мы с «Флибустьером» отправляемся на Таити через Гавайи, они точно этому не поверят. Можно было совершенно избежать ненужных уговоров и предостережений. Первое апреля – международный день дураков! Так у меня появилась ориентировочная дата отплытия из Калифорнии. Но до этого времени было необходимо все же продолжить свое путешествие вдоль побережья, обогнуть мыс под названием Пойнт Консепшн, который отделяет Центральную Калифорнию от Южной и считается довольно серьезным препятствием, которое не всякая яхта может преодолеть. Если «Флибустьер» выдержит это испытание, то можно будет серьезно готовиться к первоапрельской шутке по поводу Гавайев. На том я и остановилась.
Глава вторая. Пойнт Консепшн
Проработав чуть меньше года в реабилитационном центре, я выпросила себе отпуск и в начале августа направилась к Дейву. Он совсем не изменился за прошедший год и встретил меня с распростертыми объятиями. «Флибустьер», как ни в чем не бывало, стоял в гараже, чуть пыльный, но сухой и в полной боевой готовности. Дейв помог мне спустить яхточку на воду. Загрузив «Флибустьер» продуктами, мы оставили его у гостевого дока на одну ночь. Вечером, обменявшись новостями за бутылкой красного вина, мы обсудили мой маршрут и договорились встретиться на острове Санта – Каталина, что располагается в океане прямо напротив Лос-Анжелеса, всего в двадцати трех милях от Голливуда через пролив Каталины.
Мы с «Флибустьером» вальяжно покинули гостеприимный Морро Бэй в семь утра и без приключений добрались до Авилы во второй половине дня. Встав на якорь недалеко от муниципального пирса, я пообедала и отправилась смотреть достопримечательности. Небольшой курортный поселок располагался на территории примерно равной Массандре12. Местные пытались подзаработать на туристах: на набережной художники выставляли свои картины, худенький мальчик играл на гитаре, и почему-то совершенно незагорелая девочка – подросток в коротком платьице крутила под музыку обручи. Купив себе мороженного, я прогулялась по пляжам, но не нашла тут ничего особенного. Среди туристов преобладали люди пожилого возраста, и я вскоре заскучала. Поговорив с местными рыбаками по поводу бедного улова из-за морских львов и дельфинов, съедающих всю рыбу у причала, я отправилась назад на «Флибустьер». Тут-то и началось самое интересное.
Со старого пирса на сваях вниз шёл длинный железный трап, – к нему я накануне привязала свою байдарку. Вода за время моей экскурсии по городу поднялась сантиметров на сорок, и байдарочные «швартовы» оказались под водой. В итоге мне пришлось совершать акробатический этюд на трапе, вертикально спускающемся от настилов пирса к воде : держась одной рукой за мокрые перекладины, другой я пыталась развязать затянувшийся в воде узел. К тому же поднявшийся ветер гнал волну, то и дело окатывавшую меня сзади. Я балансировала на железных перекладинах, стоя по пояс в ледяной воде, и продрогла до костей. Наконец развязав узел, я плюхнулась в байдарку, почти её перевернув, и со всей мочи стала грести к «Флибустьеру», согнувшись в ней под углом сорок пять градусов: меня буквально сдувало назад, к пирсу. Метр за метром я выгребала против ветра, пока наконец не ухватилась за бортик своей яхточки. Втащив байдарку на палубу, я мгновенно выпустила из нее воздух, упаковала в мешок и как следует его обнайтовила. Сменив одежду, я поставила чай и открыла упаковку печенья. Я чувствовала себя совершенной идиоткой: вместо того, чтобы провести носовой швартов на самый верх трапа, я привязала его внизу, даже и не подумав о приливе. К тому же я не взяла с собой кормовой, чтобы привязать другой конец байдарки к буям напротив пирса, – их специально для этого там поместили. И еще простодушно подумала: и зачем тут эти буйки? Поднявшийся ветер стал изо всех сил колошматить мою надувнушку о ржавые перила трапа и покрытые острыми ракушками деревянные сваи пирса… Как она, бедная, только уцелела? А я ведь знала, что на побережье после четырех часов вечера поднимается ветер! Знала, но забыла. Переход от Морро Бэй до Авилы показал, насколько отвыкла я за год от морской жизни. Я всерьез стала подумывать о том, что мне следует просто немного покрутиться в этом заливе, вновь, как говориться, встать на морские ноги перед мысом Консепшн. Однако, прослушав сводку погоды на неделю, я все же решила двигаться на юго-восток, как и было запланировано. Если я не выйду как можно раньше, то застряну в Авиле как минимум дней на десять: на всю неделю объявили штормовое предупреждение. Южная Калифорния с её умеренными ветрами лежала сразу за Пойнт Консепшн, и я решила, что её эти сводки совершенно не касались. Главное – успеть проскочить этот мыс.
Поспав пару часов, я в полной темноте подскочила от звона будильника. Час ночи. Поставив кофеварку на горелку, я принялась натягивать на себя теплое белье и водонепроницаемую одежду. Не смотря на то, что на дворе стоял август, ночи были прохладными. Ветра не было. Луны тоже; небо было затянуто тучами. Подсвечивая компас и выставляя курс на навигаторе, я прикончила свой кофе и завела мотор. Летом ночи, как правило, безветренные. Перспектива идти под мотором всю ночь меня не радовала, но другого выхода не было: мы просто должны были обогнуть Пойнт Консепшн сразу после полудня. Вокруг мыса ветер усиливается многократно, и, рассчитывая на то, что утром ветер будет дуть с силой в десять узлов, в районе коварного мыса нам предстоит ожидать порывы узлов в тридцать. Ветер крепчает где-то после часа дня, достигая своей максимальной мощи после четырех. Мне, во что бы то ни стало, надо было проскочить Пойнт Консепшн до этого времени.
Скользя по глади океана, мы вышли за пределы бухты Авила. Сплошь застроенный берег отсвечивал огнями к востоку от бухты; на мысе Дьявола, ограничивающего Авилу с запада, мигал белым светом маяк. На полной скорости мы двигались вдоль побережья, не встречая других судов, до самого рассвета. В шесть утра прямо по курсу стало подниматься солнце; оно лучами пробивалось сквозь низкие облака, раскрашивая золотом всё вокруг. Выше голубело небо; было такое ощущение, что еще немного, и с неба ангелы сойдут на пушистые облака, раздувая щеки и возвещая трубами царство божие. Но вместо них на горизонте появились киты. Они выдавали в небо струи воды, подбрасывали свои гигантские туши вверх, игриво взбивая фонтаны брызг гигантскими хвостами… Вместе с китами пришли дельфины. Они окружили «Флибустьера», и, словно соревнуясь с ним в скорости, стайками проходили под самым его форштевнем. Облака куда-то исчезли, и солнце полноправным хозяином поднималось всё выше и выше, нежа воду своими золотыми лучами и приветствуя всех обитателей океанских глубин: с добрым утром!
В районе мыса Агуэйо были хорошо различимы ракетные установки военной базы Венденберг, стоящие на берегу, прямо напротив нефтяной платформы с красивым названием «Ирэн». Моя рация на шестнадцатой частоте безапелляционным тоном запрещала прохождения квадрата М начиная с девяти часов утра в связи в тренировочной стрельбой. Этот квадрат мы только что благополучно траверсировали. Радио в этом районе не умолкало. Военный корабль «Уоршип 118» требовал от кого-то судна немедленно покинуть место обстрела. У злосчастного шкипера судна или радио не работало, или он плохо понимал по-английски, да только через пятнадцать минут «Уоршип 118», находясь в явной близости к этому судну, коротко приказывал: «Моторное судно, находящееся в квадрате М с координатами… Над вами кружит вертолет! Немедленно покиньте квадрат! Здесь проводится тренировочная стрельба из ракетных установок!»
Ветер стал усиливаться, и я, подняв паруса, заглушила мотор. Вскоре мы бежали со скоростью в четыре узла. Я продолжала слушать радиоперепалку. Мне было и смешно, и немного не по себе. Я представила себя на месте шкипера этой моторки: он, наверное, был напуган до смерти. Наконец-то проснувшись, он, заикаясь, стал спрашивать по рации, в какую сторону ему бежать от ракет. Говорил он с очень сильным испанским акцентом, – скорее всего, был мексиканцем. Я подумала, что нам повезло: мы прошли этот квадрат вовремя. В противном случае, если бы я не включила рацию, так и мы бы очухались с вертолетом над мачтой и военным судном по борту. А может быть, «Флибустьера» эти военные могли вообще не увидеть, и начать палить почём зря! Хотя благодаря полой мачте «Флибустьера», набитой фольгой, на радаре он вырисовывается в виде солидного треугольника, – ничем не хуже пятнадцатиметровых яхт.
Вскоре быструю речь незадачливого мексиканца стали прерывать позывы какого-то неизвестного судна, – может, и над ним висел вертолет? Не зная, к кому обращаться, шкипер кричал в микрофон: «Управляющий ракетами, управляющий ракетами, управляющий ракетами! Вас вызывает парусная яхта «Принцесса морей». Я что, нахожусь в зоне обстрела?! Мои координаты … Приём!» Ему никто не отвечал. Я пыталась разглядеть участников разворачивающейся драмы в подзорную трубу, но мы были уже далеко от злополучного квадрата М. Ветер продолжал усиливаться, и я взяла рифы. Несмотря на уменьшенную площадь паруса, мы летели со скоростью в шесть узлов: волны, шипя, подталкивали «Флибустьера» в корму, ветер срывал белую пену.
Мы приближались к Пойнт Консепшн. Знаменитый мыс пологими скальными уступами спускался в воду. Издалека были видны гигантские волны, накатывающие на скалы и тут же разбивающиеся об них вертикальным фонтаном. Над волнами белел маяк. Ни деревца, ни кустика не было видно на этой бурой земли, – ветер несся сюда с безкрайних холмистых долин Калифорнии, через гряду прибрежных гор, и обрушивал всю свою ярость на ничем не защищенные склоны мыса. Далее в океан, в двадцати милях к юго-востоку от берега, был различим контур острова Сан Мигель, – самого крайнего из группы островов Чаннел. Начиная от мыса Пойнт Консепшн, береговая линия загибалась налево, на восток, – начиналась Южная Калифорния. Острова Чаннел протянулись параллельно береговой линии. Пролив между этими островами и континентом выплескивает всю свою сдерживаемую берегами энергию на соединении с океаном у Пойнт Консепшн. Это называется эффект Вентури. Вот так же широкие реки, плавно текущие по долинам, вдруг сужаются скалами и превращаются в бурливые опасные потоки. Из-за этого именно здесь, особенно в послеполуденное время, когда воздушные массы начинают перемещаться быстрее из-за нагретых солнцем гор и долин, и происходит многократное усиление ветра и волн. Пойнт Консепшн с незапамятных времен называют «калифорнийским мысом Горн».
К часу дня ветер еще более усилился. Каких-то минут двадцать, – и мы пройдем коварный мыс. Я уже взяла последний риф на люгере, но оставила небольшой треугольный передний парус – стаксель. Я была рада, что сообразила взять рифы как можно быстрее: чтобы подобрать рифы, надо вставать носом к ветру, и вот тогда-то становиться ясно, насколько сильно он дует. «Флибустьера» бросало из стороны в сторону, и мне пришлось лечь в дрейф, чтобы хоть как-то уменьшить эту «болтанку». Палуба тут же стала мокрой от захлестывающих её волн; держась за проведенные вдоль бортов леера с сеткой до самой палубы, я на полусогнутых ногах добралась до мачты, ввязывая риф-сезани в люверсы и крепя люгер к буму. Я приучила себя встёгиваться карабином на шлейке к страховочному линю, протянутому вдоль палубы. Такая самостраховка была просто необходима: окажись я за бортом, бросить спасательный круг было бы некому.
Пройдя Пойнт Консепшн, я, постепенно срезая угол, повернула на восток. Закончилось наше стремительное движение по ветру и волнам. Сейчас «Флибустьер» принимал всю силу ветра своим бортом, но продолжал на удивление хорошо двигаться, не рыская по волне. Я уже видела якорную стоянку Кохо, лежащую в бухточке, образованную двумя мысами. О том, чтобы подойти туда с этого угла и речи быть не могло: в такую волну даже под стакселем идти против ветра было невозможно. Нам пришлось пройти вдоль берега дальше на восток, и, развернувшись на 180 градусов, уже под прикрытием берега двигаться в обратном направлении, в сторону якорной стоянки. В течение часа мы бились с волнами и ветром; не желая уступать ни пяди отвоеванного расстояния, я завела мотор. С его помощью мы, наконец, вошли в бухточку Кохо. Даже в бухте продолжало дуть с огромной силой; только работающий мотор удерживал нас на одном месте, пока я спускала стаксель и крепила реёк вместе со свернутым люгером к буму, распластавшись на раскачивающейся из стороны в сторону палубе. Наконец бросив якорь, я переключилась на «нейтралку», и ветром нас сразу же понесло прочь от берега. Якорная цепь натянулась как струна: якорь врубился в песок дна, да там и остался. Я внимательно смотрела на берег: не тащит ли нас вместе с якорем? Склонившиеся к земле редкие кустики оставались на том же месте. Успокоенная, я вытравила еще пятьдесят метров цепи, и осмотрелась.
Параллельно береговой линии шла насыпь железной дороги; словно в подтверждение этому, по рельсам на огромной скорости пронесся товарняк, просвистев приветственное «Ту-туу!». Внизу слева, прямо под скалами Пойнт Консепшн, на узком пляжике что-то белело. С нехорошим предчувствием я взялась за подзорную трубу. Так и есть: на песчаной полоске на борту лежала выброшенная на берег яхты метров в десять длиной. Можно было хорошо разглядеть узкий длинный киль и характерные обводы парусного судна. Внутренне сжавшись, я потянула за цепь, еще раз проверяя якорь. Пойнт Консепшн не прощает ошибок… Наконец, надежно закрепив румпель ближе к правому борту, я спустилась в каюту и, поставив разогреваться мясное рагу, налила себе вина. «За место!», – сказала я «Флибустьеру», и чокнулась с его кабиной.
Не успев сделать и глотка, я вздрогнула от раздавшегося телефонного звонка. «Надо же, есть сигнал!» – подумала я, нажав на зеленую кнопку приема. Звонил Дейв.
–Привет! – раздался в трубке чуть напряженный голос, – Ты где сейчас?
– В Кохо, стою на якоре! – заявила я, пытаясь сдержать расползающуюся от уха до уха счастливую улыбку. Любой человек, мало-мальски разбирающийся в истории Калифорнийского побережья, слышал об этом естественном укрытии возле Пойнт Консепшн. В Кохо уже многие столетия назад выжидали благоприятную погоду для прохождения коварного мыса парусные суда. Мы с «Флибустьером» могли по праву гордиться своим пребыванием в исторической бухте.
–Ого, прошла, значит. Молодец, поздравляю! – в голосе Дейва явно слышалось облегчение, – Но ты там, похоже, засела надолго: сводка погоды ужасная. Сегодня ветер усилится до сорока узлов, и будет дуть как минимум всю неделю.
Сорок узлов! Ничего себе! Это значит, что даже если завтра утром ветер стихнет, то волны, надутые этим ветром, всё еще будут высокими. Я выглянула из кабины наружу.
– Да уж, мы тут даже на якоре сидим накренившись на левый борт. Дует изо всех сил.
– М-да… Ничего не сломалось на «Флибустьере»?
– Нее, – я откусила от хлебной горбушки, и, жуя, заявила, – Даже не скрипнул! Против ветра идти было тяжело, когда к Кохо подходили..
– Ну, против ветра всем тяжело… Я слышу, кушаешь сейчас. Давай поешь хорошо и отдыхай…
Слышит, как я «кушаю»? Я что, чавкаю в трубку? Перестав жевать, я отчаянно промычала что-то нечленораздельное. Дейв засмеялся и сказал:
– Дин, пожалуйста, звони, как будет возможность. Я планирую встретить тебя на острове Каталина. Ты просто молодчина! Еще раз поздравляю, – он положил трубку.
Я уставилась на карту. Меня не столько беспокоил ветер, как волны: для маленького «Флибустьера» даже волна высотой в метр теоретически была серьезным препятствием. Если я могла избежать высоких и крутых волн, то мне следовало это сделать. Если я выйду из этой бухты через неделю, то нагнанное многодневным штормом море может быть серьезнее, чем завтрашнее волнение. Кроме того, если я доберусь до острова Сан-Мигель, то последующие участки пути пройдут через группу островов Чаннел, и так или иначе мы будем двигаться с подветренной стороны берега, защищенные его гористым рельефом. Решено: завтра утром выходим в сторону острова Сан-Мигель. В конце концов, нам надо пройти испытание, и лучше это сделать сейчас, вблизи от береговой охраны. Если что, и военные придут на помощь! Я вспомнила отчаянные позывы шкипера яхты, пытающегося поговорить с «управляющим ракетами», и невольно рассмеялась. Наконец поужинав, я сполоснула посуду в забортной воде и отправилась спать.
Глава третья. Остров Сан-Мигель
Поспать мне толком не удалось. Выставленный мною накануне вечером сигнал навигатора срабатывал всякий раз, когда яхта удалялась от координат первоначального места на длину более пятнадцати метров. Таким образом, если якорь не выдержит нагрузки и начнет скользить по дну, я могла быстро отреагировать и взять ситуацию под контроль. Но ветер стих, и вместо того, чтобы, натягивая цепь, стоять на одном месте, «Флибустьер» стал выписывать круги, передвигаясь по воде вместе с приливом. Навигатор то и дело отчаянно пищал, и после пятой ложной тревоги я его отключила. Мне надоело каждый раз выбираться из теплого спальника в кокпит, чтобы в очередной раз убедиться в том, что берег все там же. Я вынесла спальник наружу и забралась в его теплое нутро.
Ночь была бесподобной. Темный бархат неба был усыпан миллиардами звезд. Луна освещала скальные обрывы мыса, и лунная дорожка бежала через гладь бухточки до борта «Флибустьера». Все вокруг казалось мирным и по-домашнему уютным, и лишь белеющий на берегу корпус выброшенной яхты напоминал о ярости зимних штормов. В том, что яхту выбросило на берег зимой, я почти не сомневалась: коварной Санта-Аной, юго-восточным ветром, раньше пугали здесь маленьких детей. Она без предупреждения приходит грозой и дождем с океана, выбрасывая шквальным ветром ничего не подозревающие корабли на берег.
Спать мне уже не хотелось. Ветра в бухте совсем не было; очевидно, он все же дует в миле от берега, но не так сильно, как накануне вечером. Поразмыслив, я решила использовать ночное затишье и отправиться в сторону Сан-Мигель. В конце концов, навигация была предельно проста, и на моем пути из бухты не лежало никаких подводных камней и прочих препятствий. Я заглянула в каюту, – нет ли там свободно лежащих книг и прочего, что непременно будет летать по всей кабине. Все было в порядке. Я сложила спальник в мешок и затолкала его в пространство под кокпитом, где у меня хранилась одежда. Освободив румпель от державшего его линя, я отправилась было отвязывать люгер и поднимать якорь, как вдруг увидела две светящиеся точки на дальних холмах. Точки двигались со склонов по направлению к берегу, то и дело останавливаясь, словно что-то высматривая или сверяя путь по карте. «Налобные фонарики!» – поняла я. Насколько я знала, до ближайшего посёлка путь был неблизким. По пустынной местности проходят лишь поезда; автомобильные дороги обходят ветряный мыс стороной. Никаких туристических маршрутов здесь не нет: километры пустынных холмов никому не интересны. Может быть, эту лодку выбросило на берег совсем недавно, и её экипаж по какой-то причине не может дозвониться до береговой охраны? Или они отправились на берег в поиске воды? Может быть, им нужна помощь? Придерживая коленом раскачивающийся румпель, я не отрываясь смотрела на приближающиеся белые огоньки. Вдруг, как по команде, они исчезли, – наверное, путники зашли за небольшой холм. Они были совсем недалеко: мне стало казаться, что я слышу обрывки разговора. Но вскоре я поняла, что испытываю слуховые галлюцинации: я могла распознать отдельные слова и фразы, но все они были на испанском языке. Я не удивилась. Ближайший отсюда городок Ломпок славится своими бесконечными виноградниками и овощными грядками; тут так много аграриев-мексиканцев, что совсем не обязательно говорить по-английски. Но мексиканцы предпочитают более комфортное времяпрепровождение, чем шататься ночью по пустынным холмам, – только, конечно, если такое шатание не стоит больших денег. Но, скорее всего, мой уставший от напряжения и желания что-либо понять мозг стал услужливо подбрасывать мне фразы на языке, который я пыталась учить в течение последнего года. В конце концов, последние двое суток я спала всего часа четыре и была физически просто измотана. Держалась я, очевидно, только на адреналине и всепоглощающем ощущении счастья.
Поплескав на лицо холодной океанской водой, я снова стала всматриваться в темноту берега. Я совершенно ничего не видела и не слышала. Минут через пятнадцать безрезультатного ожидания я выбрала якорную цепь и, крепко привязав якорь к баковым кнехтам, подняла зарифованный люгер. Как только мы вышли из бухточки, ветер подхватил «Флибустьера», и мы бодро двинулись по направлению к острову. С одним взятым рифом мы шли со скоростью в четыре узла. Меня это вполне устраивало. Обернувшись, я бросила прощальный взгляд на удаляющийся берег и застыла на месте: на фоне светлеющего неба можно было четко разглядеть две темные фигуры, стоящие на прибрежной скале. Они не махали руками и не делали никаких прочих намеков на отчаянное положение. Широко расставив ноги, они, казалось, что-то высматривали в на горизонте. Наведя на них подзорную трубу, я тут же отпрянула назад: двое мужчин разглядывали меня в бинокль. Я махнула им рукой, готовая повернуть «Флибустьер» назад, но они лишь развернулись ко мне спиной и стали быстро спускаться вниз со скалы. «Странно всё это», – думала я, продолжая наш путь к Сан-Мигелю.
«Флибустьер» резво бежал курсом зюйд-зюйд-ост. Опасаясь, что ветер будет крепчать, я взяла еще два ряда рифов и ничуть об этом не пожалела. С минимальной площадью паруса «Флибустьер» нёсся под порывами усиливающегося ветра как хорошая скаковая лошадь, и уже через три часа мы входили в гавань Кулье. Скальный островок Принц стоял на страже входа в бухту с северо-востока; окружающие глубокую гавань горные массивы были прорезаны живописными каньонами. Именно эти каньоны позволяли воздушным массам спускаться в бухту: волн тут не было, но ветер по- прежнему свистел в такелаже «Флибустьера», накренивая его на левый борт. Во второй раз подряд я вставала на якорь под работающим в режиме «вперед» двигателем, дающем нам возможность оставаться на одном месте, – настолько сильным был ветер в защищенной горами бухте! И речи быть не могло о том, чтобы отправиться на берег на байдарке.
С палубы «Флибустьера» было хорошо видно белый пляж и высокие пальмы, высаженные Голливудом для съемок исторического фильма про капитана Блая и его корабль «Баунти» еще в начале двадцатого века. Также как Ялтинская киностудия использует Крымские пейзажи для имитации всех частей земного шара, так и Голливуд издавна использовал острова Чаннел в качестве естественных декораций. В данном случае пляж с пальмами на острове Сан-Мигель переносил зрителя в Таити. Жарким тропическим климатом на острове, правда, и не пахло. То ли из-за близости к мысу Консепшн с его эффектом Вентури, то ли из-за собственного горного микроклимата, да только небо над Сан- Мигелем почти всегда затянуто тучами. Краткий морской путеводитель по островам Чаннел называл гавань Кулье не только самой живописной, но и самой холодной из всех естественных якорных стоянок островов. Красота и вправду была необыкновенной и какой-то по – северному суровой. На скалах у воды сидели крупные нахохлившиеся птицы, окрасом и комплекцией напоминающие миниатюрных пингвинов. Я бы не удивилась, если бы мне сказали, что я прибыла на Аляску – особенно после того, как дрожа от ветра, я достала свой пуховик, не желая сдаваться ветру и прятаться в кабину. В конце концов, путешествие хорошо не столько самим движением, сколько новыми впечатлениями и видами.
На пляже с пальмами расположились морские слоны. Они громко переговаривались и, судя по всему, обсуждали план захвата «Флибустьера», – если мы не уберёмся отсюда как можно скорее. Я никогда раньше не видела этих длинноносых созданий, поэтому с интересом изучали их в подзорную трубу. Белый песок пляжа, на котором резвились слоны, смотрелся несколько странно в окружении бурых скалистых обрывов с кустиками скудной растительности; намного более естественным было бы увидеть здесь гальку, присыпанную снежком. Было холодно. «Мы так не договаривались, – бубнила я, потирая замерзшие руки, – мы же обогнули мыс Консепшн, здесь должно быть безветренно и жарко!». При всей моей любви к северу, меня все же тянуло «в сторону южную». Я твердо решила пройти без остановки мимо острова Санта-Роза и отправиться на остров Санта-Круз, – третий в цепи островов Чаннел13. Судя по карте, на острове было около сорока бухточек, пригодных для якорных стоянок, и примерно столько же для временного укрытия. Там я наконец-то смогу поплавать с трубкой и маской, позагорать и половить рыбку, – словом, всячески предаваться обещанной неге Южной Калифорнии… Налюбовавшись бухтой Кулье и плотно пообедав макаронами по-флотски, я завернулась в спальник и провалилась в глубокий сон.
Глава четвертая. Остров Санта-Круз
Яхта под алыми парусами входила в бухту Пеликан. Я остановилась и, растягивая мышцы ног, смотрела, как капитан выжимает последнее из слабых дуновений ветра. Бухта хорошо защищена мысами, и, попав в её подветренную часть, яхта лишилась своего двигателя-ветра. Кроме «Флибустьера», в бухте находилось еще несколько яхт и небольших прогулочных катеров. Расстояния для манёвров было немного: «Флибустьер» с одной стороны, скалы- с другой. Недолго думая, капитан завёл мотор, и почти неуправляемая яхта, дрейфовавшая к камням, мгновенно среагировала, развернувшись носом против ветра. Капитан, высокий мужчина в кепке, выскочил на бак и быстро стал вытравлять якорную цепь. Один, – поняла я. Без команды, и без особого желания использовать мотор. Видно, привык становиться на якорь только под парусом.
Я ему немного завидовала. Овладев навыком «зарывать» якорь на заднем ходу мотора, я не совсем доверяла своему умению делать это под парусом в легкий ветер. Когда ветер задувал и «Флибустьера» буквально уносило от якоря, – это другое дело. Якорная цепь натягивалась, как струна, и якорь немного продвигался за ней и прочно застревал в океанском дне. В лёгкий ветер этого не происходило, и даже техника обратного хода под парусом не казалось мне надежной. Лишь нырнув на глубину и разглядев зарывшийся в песок якорь, я могла спокойно пойти спать, рассчитывая проснуться на том же месте. Поэтому для таких закрытых якорных стоянок мне казалось наиболее безопасным использовать мой мотор. Не романтично, но зато дешево, надёжно и практично, как говорил Папанов в фильме «Бриллиантовая рука». Романтик из меня так себе, средней паршивости.
Яхта встала рядом с «Флибустьером». Я разглядела на баке соседней яхты женщину, – она приветственно махнула рукой и что-то прокричала капитану «алых парусов». Какие все милые, приветливые люди! Затянув разболтавшуюся шнуровку на кроссовках, я продолжила свою пробежку. Хорошо набитая тропа шла наверх по холму, траверсом проходила вдоль скальной гряды и круто спускалась вниз, в каньон. Она связывала две бухты под названиями Пеликан и Гавань Тюремщиков. В начале восемнадцатого века сюда свозили пойманных воров и бандитов со всей мексиканской Калифорнии. Остров тогда был заселен индейцами племени Чумаш и алеутами, которых русские корабли привезли с Аляски. Славяне в это время промышляли здесь морскую выдру, славившуюся своих мехом; завезенные ими воинственные алеуты вытесняли местных индейцев. Кроме индейцев, алеутов и тюремщиков, зимой здесь бывали американцы на торговых кораблях, спасающиеся на островах от губительных шквалов Санта-Аны. Сосланные сюда мексиканцы, опасаясь враждующих племен и сходя с ума от вынужденной изоляции , поджидали в на берегу такие корабли и брали их на абордаж. Так залив и получил свою ужасную репутацию, вкупе с названием Гавани Тюремщиков.