– Эксодий! Я пришёл на похороны, но… – брат не стал дожидаться слов Дахия и задал вопрос на опережение.
– Ты знаешь, почему Гвала и Алмакир не пришли? Это важный день… Последний раз мы могли видеть отца, разве он не любил всех нас одинаково? Ты явился, но почему они…
– Это я и хотел тебе рассказать! Прямо сейчас они празднуют смерть нашего отца! – эти слова выбили Эксодия из колеи и не дали собраться с мыслями. Он ожидал какого угодно ответа, считая, что братьям просто не хватило времени или другие обстоятельства не дали им прийти вовремя.
– Ч-что ты сказал? – Нахмурившись и потряся головой, полушёпотом спросил он.
– Как только они узнали о смерти отца, отправились в кабак праздновать его кончину. Скоро наступит деление наследства, ты представляешь, сколько они получат золота?
Эксодий уже не слышал Дахия, догадавшись о причине праздника. Они продали отца, повесили на него ценник. В голове мелькали воспоминания о том, скольким он был готов пожертвовать ради жизни Гидеона, но они… Они… "Они поплатятся." – именно с этой мыслью Эксодий достал шпагу и в ливень двинулся в кабак, пока перепуганный Дахий отговаривал его пускать кровь.
Двери кабака были резко выбиты ногой, а из улицы в помещение вошёл мощный грохот молнии и Эксодий, что, не роняя слов, ринулся к столу, за которым сидели шокированные Гвала и Алмакир, и невероятно быстрым взмахом руки разрубил шпагой мебель надвое, едва ли не задев братьев. Толпа в страхе завопила и разбежалась по углам, а зеваки собирались вокруг буйного сына, чтобы узнать, что происходит. Гвала и Алмакир разозлились и потребовали объяснений, на что Эксодий ответил, крепко держа шпагу наготове:
– Сколько, по-вашему, стоит жизнь нашего отца?!
– Чего ты несешь, урод?!
– Я уже смирился с тем, что вы не дорожите кровными узами, но радоваться смерти родного отца и делить его имущество, со счастливым лицом распивая эль?! Вы переходите все границы! – взывая к законам, собрался Эксодий поумерить пыл, надеясь не доставать шпагу и всё решить мирно, как та девушка-вашак. И хоть Алмакир, завидев острую как бритва шпагу, был готов согласиться мирно разойтись и обойтись без погрома и расправ, Гвала был непреклонен.
– Я не собираюсь потакать твоим бабьим чувствам и рыдать за каждого умершего! Гидеон умер, и теперь ЕГО золото МОЁ, ясно тебе, пидорас?! МОЁ! И я лучше сдохну, чем буду твоей собакой, как никчёмный Дахий!
Гвала бросил всю желчь и грязь, что скопилась в нём за всю жизнь, и та разъедала Эксодия, сводила его с ума и не давала здраво мыслить. Рука так и жаждала потянуться за шпагой и отсечь брату голову, но в один момент Эксодий смог взять себя в руки, и, искрящимися глазами сверля очи Гвалы, он схватил его за ворот грязной рубахи и гневно прошипел: "Мы же дети одних родителей, так почему ты так поступаешь с ними?!" На что Гвала лишь окинул презренный взгляд и сказал: "Я не одарю тебя ответом, плаксивая сука." Эксодий схватился за шпагу и чуть было не заколол ею брата, но Дахий успел зажать его руку и оттолкнуть братьев друг от друга. Гвала лежал на земле до смерти перепуганный, ибо не останови Дахий Эксодия, то был уже не жилец с проколотым брюхом. Алмакир, решив воспользоваться ситуацией, уставил указательный палец в сторону Эксодия и сказал во всеуслышание: "Эксодий настолько агрессивен, что может заколоть родного брата! Он мне не король, а кровожадный убийца! Ему нельзя держать в руках шпагу, и этот человек будет управлять королевством и нашими жизнями?! Задумайтесь, под чьим именем нам нужно будет жить!" Однако сам Эксодий, от начала и до конца прослушав его речи, просто молча ушёл восвояси, а Дахий остался помогать прибраться, пока капли дождя капали на пол через открытую дверь в грозу, куда вошёл будущий король.
Глава 4 "Каждый сам себе судья"
Прошло уже одно кольцо со смерти отца, а регент, назначенный Эксодием от лица Гидеона, стабильно вел государственные дела и обучал героя нашей истории политике для скорого наследования престола. Всё это время Эксодия не покидали мысли о словах матери, но вопросов со временем становилось больше, чем ответов. И в этом возрасте, полном непонимания и грядущих больших обязанностей, Эксодий сталкивается с проблемой, что обнадёжит его и заставит на время поверить в сплоченность того, что осталось от семьи.
Шелест осенней листвы проникал сквозь окна, а ветра доносили дары осени сезоном сбора ягод и пшена, отчего по улицам проходил хлебный фестиваль, и в дома заходил запах булок, что совсем недавно достали из тёплой печи. Это событие заставило Эксодия задуматься о том, что нужно человеку, записывая об этом дне спустя десяток колец в свой дневник:
"Каждую осень в королевстве проходил хлебный фестиваль. Наши люди радовались хорошему урожаю и делились этой радостью, выпекая хлеб. Знатные лорды, которым каждый день подавались роскошные яства, фаршированные утки и целые корзины разнообразных фруктов, с огромным удовольствием скупали у простого люда лепешки и булки. Это мне напомнило, как в детстве я возжелал сделать королевство ещё больше и ещё сильнее, несмотря ни на что. Но как только я стал заниматься обязанностями короля, понял, что рвать и метать за высшую цену – себе дороже. Ступать за золотом нужно осторожно и держать свой мешок с серебром так же крепко – если не крепче – как намерение идти вперед. Как и знать на фестивалях, что стремились к благополучию своих домов, комфорту и роскошной пище, но всё ещё радовалась и делилась радостью вкусить простой кусок хлеба."
В этот замечательный день Эксодию пришла в голову идея сплотить семью, чтобы с лёгкостью вести государственные дела и избавиться от разлада среди своих братьев.
Выйдя в центр кланового дома, Эксодий прикупил в лавке у крестьянина корзину свежих булок. Из-за запаха еле сдерживаясь, чтобы не съесть всё по пути, он отправился в кабак "Толстая Кружка", где привык видеть своих братьев. Сегодня собралось намного больше людей, чем обычно, а в толпах веселых пьянчуг Эксодий пытался опознать своих братьев, но всё было тщетно. Там – плотник со своими друзьями, тут – новоиспеченный вассал отпивает свою новую должность в окружении красивых и не очень девушек; и все они веселы! Но Эксодия смутил один стол, вокруг которого не было никого, а сидел за ним подросток со знакомыми чертами лица, но кривила их досада и мрак. Только когда Эксодий с любопытства подошёл к столику поближе, тот узнал в этом размазанном, плавающем в круговороте тревоги, страха и пьянства лице, родного брата, Гвалу Айтилла. Эксодий аккуратно положил ему руку на плечо и спросил: "Что случилось?" На что Гвала, чуть ли не всхлипывая, схватил жалобно Эксодия за рукав камзола и сказал:
– Эксодий, брат, прости нас, глупых людей за всё!
– Что с тобой? Где Алмакир?! – в шоке раскрыв шире глаза, пытался понять ситуацию Эксодий.
– Алмакиру не видать головы на плечах, если ты не поможешь! Он защищался! Он… Он… – не мог уже нормально связать пару слов Гвала в состоянии сильного пьянства и страха, что сильно разозлило Эксодия.
– Говори внятно! От начала и до конца: что случилось с Алмакиром? Говори!
– Недавно он сцепился с графом Гуаму и избил его. Он это делал не со зла! Но сейчас Алмакир в узилище, и скоро над ним будет суд. Если он его проиграет, то… То… – не мог продолжить Гвала, представляя, что не станет больше брата рядом с ним. – Ему очень жаль, Эксодий. Он не хотел причинять ему вреда. Если ты ему поможешь, он исправится, обязательно!
Эксодий не стал как-либо мешкать и, ухватившись за кончик надежды, принялся изо всех сил взбираться к процветанию и гармонии в семье. Он понимал, что это может быть последним шансом наладить отношения с близкими и не ударить в грязь лицом перед покойным отцом, которому пообещал следить за братьями.
Эксодий поднял на уши всех знатных лордов, что могли вступиться, дать ложные показания и правдами и неправдами, так или иначе, оправдать преступника Алмакира Айтилла на суде. Вся столица ходила ходуном: одни графы с энтузиазмом вставали на сторону Эксодия, надеясь заблистать перед следующим королем или из уважения к предыдущему; другие окутали себя дымкой сомнения, и те были ведомы чувством справедливости, решаясь провести собственное расследование и вставая стеной за жертву происшествия, в жажде воспользоваться незримой рукой закона и отсечь ложь или же убить неприятного им человека, не марая при этом кровью свои рукава. А графини распространяли слухи по королевству через своих слуг и семью настолько, что знатные лорды из других городов с трепетом и тревогой отправились в столицу Айтилла, дабы воочию следить за развитием событий дела о нападении брата будущего короля на графа Гуаму. И чем больше откладывали день суда над Алмакиром, тем больше росли волнения среди народа, что начал сомневаться в мотивах Эксодия. Никто не мог понять, с чего вдруг он так рьяно защищает права того, кого несколько раз чуть было не убил в гневе? И хоть вначале позитивные мысли о том, что Эксодий защищает права даже тех, кого ненавидит, в народе обнадеживали и давали нашему герою ореол чести и справедливости, со временем уходили на замену сомнениям и слухам о заговоре. Никто уже не доверял ни Эксодию, ни Алмакиру, ни даже пострадавшему графу. И вот, когда поиски людей и личные разговоры Эксодия с судьями и свидетелями продлились слишком долго, пришло время покончить с подготовкой и начать было сражение лоб в лоб.
И хоть записи о судебной процессии и какие-либо намеки на её существование были стёрты со страниц истории самим Алмакиром, Эксодий мельком описал в дневнике часть этого злополучного дня, что происходила в зале суда:
"Всё было подстроено с самого начала, оставалось только убедить присяжных в том, что перед ними не разыгрывают спектакль, а судьи не читают свои реплики, а говорят то, что хотят. Это было убогим зрелищем, полным лжи и несправедливости в месте, котором люди за этой самой справедливостью приходят. Я видел воочию лица подкупленных свидетелей, которые они прятали за маской благородного гражданина. Они бросались красивыми речами о том, как любят законы этих земель и клялись на коленях говорить только правду и ничего более. Они делали всё! Шли на любую жертву ради пары тысяч золотых. Столько стоила их верность законам, что строил мой предок. Столько стоила их честь, но я был главный лжец в этом спектакле ради защиты родни. Никогда не смогу забыть чувство волнения и страха, будто надо мной вот-вот рухнет потолок, что я так кропотливо строил. После того как судья поднял мизинец левой руки и показал золотой перстень 5 , обвинитель потребовал проверить слова Алмакира свечой. И судье не оставалось ничего, кроме как зажечь её и поднести её к лицу Алмакира, попутно задавая вопросы о деле, чтобы зафиксировать каждое движение его физиономии и выявить ложь. Однако мой брат к тому моменту, будучи мастерским обманщиком, ничего не боялся и со спокойным лицом сумел всё рассказать и выстоять перед этой проверкой. То был тот редкий случай, когда дурное качество достойно похвалы. В конце концов Алмакира оправдали, и тот вместо изгнания из клана или того хуже – смертной казни в Великом Кострище, сумел отделаться парой месяцев заключения."
После этой победы Эксодий навещал Алмакира в тюрьме, и в один день он застал брата врасплох, уронив пару слов, что подорвали в нём всю надежду. Алмакир в своей камере с неблагодарности высказал Эксодию, что его помощь была ужасной, а "тому графу следовало сдохнуть" – эти слова будущий король запомнил на всю жизнь, описывая свой диалог с братом в дневнике. Их было особенно тяжело разобрать, но что самое примечательное: эти слова были написаны в порыве гнева, о чем свидетельствует импульсивный почерк, а само предложение писал Эксодий, сдавливая перо до дыр в бумаге. Несложно догадаться, как отреагировал наш человек на неблагодарность Алмакира и обман Гвалы о том, что он изменится. И эту самую обиду и разочарование Эксодий пронёс до времен написания дневника уже во взрослом возрасте.
Эксодий был изрядно изнурён и не желал вдалбливать в голову Алмакиру морали, ибо это могло только всё усугубить. Тогда он просто оставил всё как есть и занимался подготовкой к будущим обязанностям короля, пока не наступил судьбоносный день, что поставил точку в отношениях Эксодия с братьями.
По истечению нескольких месяцев, когда Алмакир смог воссоединиться с Гвалой и Дахием, тот позабыл помощь Эксодия, без которой не видать было ему головы. И эта неблагодарность вкупе со злостью и обидчивостью родили на свет событие, которое стало решающим в судьбе семьи и навсегда отделило зерна от плевел.
В очень тёмную ночь, когда даже звёзды в небе были прикрыты пеленой тучевых облаков, в столь тихую обстановку и спокойствие, с которым спал Эксодий в своих покоях, с грохотом и в панике стучал в дверь неизвестный человек. И хоть покой спящего был нарушен, но на этом беспокойство не кончилось. Ибо когда Эксодий открыл дверь со свечой в руках, то увидел искривленное страхом лицо Дахия, что, запыхаясь, старался сказать кое-что крайне важное, отчего зависела жизнь человека:
– Эксодий! Брат! – в огромных от страха глазах засиял огонь свечи, а губы судорожно кривили лицо, но всё ещё пытались продолжить – Гвала, Алмакир… Они… Они в пути, Эксодий, в пути!
– Что ты несешь, успокойся! Дыши ровно и скажи всё внятно! – взбесился Эксодий, не любивший беспорядок в речи, но раздражение это скрывало испуг.
– Гвала и Алмакир отправились к дому графа Гуаму! Они хотят убить его, Эксодий, убить! Я пытался их отговорить, но они не слушали меня. Это ужасно, Эксодий, я не хочу быть связан с этим, прошу, помоги!
Эксодий усмирил свой озадаченный взгляд и орлиным взором посмотрел прямо в душу Дахию, и, положив ему руку на плечо, сказал: "Я не дам учинить им этот беспорядок, можешь положиться на меня, Дахий. А теперь помоги собрать вещи – мы должны опередить Гвалу и Алмакира." Эти слова воодушевили и успокоили Дахия, что с самого детства был слабым и беззащитным. И судя по последним записям Дахия, можно с лёгкостью сказать, что он был человеком, что всегда полагался на других, в то же время выискивая свой собственный стержень. В детстве он шёл за Гвалой и Алмакиром по пятам, особо не вникая в их идеи и образ жизни, просто повторяя их действия, пока над ними не встал гордый Эксодий, которым Дахий захочет стать в будущем. И хоть в эту ночь им двигал страх и нежелание участвовать в кровавой расправе над невинным, в то же время он надеялся получить одобрение Эксодия и приблизиться к этой далекой фигуре, полной силы и выносливости. Так он усердно помог Эксодию собрать все нужные вещи и отправиться как можно быстрее к дому графа Гуаму.
Тёмные улицы были столь недружелюбны, оскалив свои клыки в виде кирпичных домов, чьи стены были в ночи холодны и вели к маленьким улочкам, что были полны сыростью и томились в грязи. По ней бежали Эксодий с Дахием, чтобы опередить убийц. В спешке они искали максимально короткий путь через тернии переулков, ибо ночь расправы не должна была наступить. Только не при бодрствующем Эксодие. Всюду не было ни единого источника света, лишь изредка из окон виднелось свечение канделябров, что оставили гореть во тьму улиц, по которым, процеживая сквозь зубы леденяще холодный воздух, бежали со всех ног наши герои, пока наконец не добрались до дома графа Гуаму. Они должны свершить спасение, о котором никому не должны говорить, от того ни о какой славе и речи быть не могло, но на кону стояла жизнь человека. И перед его домом стояли в ожидании спасители. Тех мучили сомнения о том, сумели ли они прийти быстрее. Возможно Гвала и Алмакир успели сделать свои тёмные дела и уйти восвояси или же они скоро нагрянут, полные решимости совершить убийство. Уверенности не было ни в одной, ни в другой мысли. Однако в один момент Дахий заметил впереди два силуэта: головы в капюшоне, а всё тело скрывает длинный меховой плащ, но один из этих людей был крупного телосложения. Сомнений быть не могло – это Гвала и Алмакир!
Эксодий сделал шаг вперед и, схватившись за эфес шпаги, потребовал людей в плаще остановиться:
– Стойте на месте и покажите лица немедленно!
– Чего кричишь? Хочешь, чтобы каждый спящий вдруг проснулся и посмотрел на нас? Хочешь публики, да? – поднял уголок капюшона, и тот упал на плечи, показав лицо Алмакира со сверкающими глазами.
– Так тебе рассказал всё этот щенок? Каким же ты наглым стал, Дахий. – не стал Гвала показывать лицо, заместо этого руки потянулись к ножнам, прикреплённым на поясной ремешок, и достал кинжал, на что Эксодий быстро обратил внимание и решил как можно скорее уладить дело без крови.
– Я не допущу вам устроить злодеяния, но и убивать не стану. Вы – всё ещё мои братья, поэтому прошу, одумайтесь и бросьте в воду даги6 – пускай заржавеют!
– Лучше отойди, Эксодий. Мы и сами не желаем твоей смерти, только не мешайся под ногами! – ожесточенным тоном в тишине проблеснули слова Алмакира, как и лезвия кинжалов при свете Шенч, но Эксодий был непреклонен.
– Только через мой труп! – решительно достал Эксодий шпагу и готовился к сражению, пока Дахий в страхе наблюдал сзади за происходящим.
Гвала и Алмакир ринулись с кинжалами на Эксодия, на что тот, быстро встав в защитную стойку, стремительными взмахами шпаги обезоружил нападающих, а затем повалил на землю, ударив братьев по лицу защитной дужкой, словно кулаком. Гвала быстро сдался, понимая, что будь у Эксодия желание убить их, возможность не заставила бы себя долго ждать, и не видать уже было головы с плеч, но сейчас он жив. Тогда Гвала попятился назад и стал просить прощения у Эксодия и давать клятву, что никогда больше не схватится за оружие, а Алмакир, упавший навзничь, смотрел исподлобья на человека, что нанёс ему поражение, и испытывал к нему неимоверное отвращение.
Эксодий, проявив милосердие, как подобает сыну Рьяны Айтилла, протянул упавшему противнику руку, чтобы помочь встать. Алмакир смотрел на неё пару секунд, но когда поднял взгляд и увидел это гордое, неприятное лицо, что скоро станет королем и властителем, молча ударил по ней тыльной стороной ладони. Отказываясь от его подачек и, стряхивая от пыли плащ, встал на ноги, после чего подозвал Гвалу и ушёл с ним далеко от глаз самодовольного брата.
Ночь убийства была предотвращена, а Гвала и Алмакир ушли восвояси. Так, будучи побежденными, их дух сломался, и те долгие кольца больше не мешали Эксодию в его королевских делах и не настраивали никого против него, спокойно отсиживаясь в кабаке. А Дахий же стал учеником Эксодия и через пару колец вовсе сильно возмужал, став самым верным вассалом короля.
Глава 5 "Сэнник смотрит на Сэн, а я на звезду близкую"
4 эра, 53 кольцо
Эксодию Айтилла исполнилось 18 колец, и по законам клана Айтилла приемник должен пройти коронацию и править королевством. Так и случилось с сыном покойного короля, а назначенный регент с почестями ушёл обратно в совет магистров после того, как успешно завершил коронацию Эксодия. Именно благодаря его записям до нас дошли подробности того знаменательного дня:
"Я с нетерпением ждал того момента, когда сумею отдать должное своему Государю, что не сумел дожить до дней наших. Когда Молодой Господин шёл по ковровой дорожке ко мне, глаза его были полны решимости, а с каждым шагом я видел всё более ясный силуэт Гидеона. Народ рукоплескал, когда этот юноша громогласно произнёс клятву верности своим людям и клану, а после я, руками дрожащими, но сумел передать ему на бархатной подушке корону. Пальцы его двигались точно, словно то были руки хирурга, и тот принял власть и ответственность со всей серьёзностью, как подобает королю."
Первые кольца своего правления молодому господину было нелегко: государственные проблемы требовали внимания и много ресурсов, в королевстве то и дело образовывались партии, а люди нуждались всё в больших благах и комфорте. И хоть не всё было так радужно, как хотелось, но к сыну Гидеона народ был терпим, ибо доверял приемнику человека, что сумел подарить людям довольно длительное процветание. В один момент Эксодий, не успевая делать всё, разделил свою власть, избрав пару человек в свой круг советников, которых тщательно подбирали магистры, и те стали делить обязанности, отчего новому королю перепало время заниматься загадкой всей жизни, что уже была бельмом на глазу.
Эта страница истории нашего героя содержит знакомство правителя королевства Айтилла с членом рода Халливель, однако сам Эксодий умолчал о том, что произошло в тот самый день, и информацию об их знакомстве мы имеем только от записей библиотекаря. Тот просто не мог не обратить внимание на то, какую литературу ищет Король, и хотел получить от того доверие, разузнав о его вкусах и всячески помогая с выбором книг. Но Фиора Халливель заинтересовала Эксодия, и библиотекарь, подслушавший диалог, записал всё в своём дневнике в порыве ярости и с нотками зависти, ведь девушка-вашак была для короля помощником номер один. Кроме того, она была из знатного рода Халливель, что верой и правдой служил династии Айтилла, куда уж там простому библиотекарю:
"Просто невероятно! Эксодий Айтилла, сын Гидеона, решил довериться ей, завидев какие-то листья! Либо наш король падок на женщин, либо его не учили, как выбирать друзей. Что ещё за плазма?! Какие ещё муткогмы?! Я мог стать его советником, но теперь этот вашак всюду следует за ним – просто мерзость!"
Но помимо зависти и негодования в дневнике библиотекаря были записи о том, что узнал Эксодий о своей силе: под северным сиянием рождались войдеры плазмы, а их элементалями, возможно, являются муткогмы; эти двое решили сотрудничать, потому что Фиора тоже обладает этой силой и хочет пойти по стопам предков: защищать правителя клана и стать его правой рукой.
4 эра, 54 кольцо
И хоть обо всём этом Эксодий в своём дневнике решил умолчать, но внезапно после одного кольца появляется запись о прогулке по окрестностям дворца с Фиорой, где они уже привыкли друг к другу, а наш герой в записях часто уходит от событий к своим мыслям и погружается с головой в мечты. И к этому моменту Фиора Халливель, в отличие от Эксодия Айтилла, уже могла управлять пламенем – наверное так она разожгла огонь в глазах короля.
Птицы пели с наступлением весны, а всюду таял малый слой снега, выпуская прекрасный запах распускающихся цветов, а влажный тёплый ветер обнимал каждого, кто выходил из дома прогуляться в такую прекрасную погоду. И пока с черепицы домов стекала вода, а дети вокруг кидались друг в друга липкими снежными шарами, Фиора Халливель, разглядывая каждый уголок улицы, где царила радость и безмятежность, указала пальцем на лавку с цветами, а потом, переведя взгляд на Эксодия, сказала ему:
– Я никогда не забуду это место. Однажды дядя дал мне денег, чтобы я смогла купить на свой день рождения любимые цветы. – на пару секунд она умолкла в печали, сомневаясь, стоит ли вспоминать этот день и рассказывать Эксодию такое, но она продолжила. – Но по пути я увидела, как солдат Лакшата пытался отобрать у старого кузнеца кровные деньги, и я не смогла это вынести… – Эксодий, хоть и не заметив нарастающей печали в голосе Фиоры, перебил её и остановил погружение в плохие мысли неожиданными для неё словами.
– Я был там и всё видел, Фиора. Значит, это была ты?
– Ах! – покраснела от неожиданности и, положив руку на грудь, выдохнула. – Так ты был тем мальчиком со шпагой?
– Именно так. Но сейчас меня интересует кое-что другое… – с ухмылкой посмотрел Эксодий на Фиору, разглядывая каждый алый волосок, что чуть ли не сиял под лучами Сэн.
– Что же? – подумав, что речь пойдёт о том самом дне и несправедливости к народу Айтилла, который Фиора так любит, резко вогнала себя в краски, отчего красивые глаза вдруг наполнились слезами.
– Прошу, не стоит плакать! Я всего лишь хотел спросить, какой цветок ты хотела купить тогда?
– Действительно, чего я вдруг… – улыбнувшись, Фиора смогла отвлечься и осознать, что прямо сейчас членом её компании является не страх из прошлого, а человек, которому она доверяет здесь и сейчас. – То были сэнники, Эксодий. Они всегда смотрят на яркий Сэн, даже в самую плохую погоду. Это цветы надежды… У них чудесный запах, а белые лепестки хоть и немного толстые, но нежные! Ты сразу почувствуешь их сладкий аромат, как только зайдешь в комнату с такими цветами. Так мне тепло от них…
– Ни слова больше, Фиора! А теперь прошу, постой тут недолго!
– Но куда же!.. – не успела Фиора спросить, как Эксодий, сверкая пятками, ринулся к цветочной лавке и хлопнул дверью, войдя в неё. Однако в моменте она успела заметить взволнованное и глупое лицо Эксодия, готовое прямо сейчас на всё. И это так умилило Фиору, что улыбка сама тянулась на лице.
И в таком смущении она простояла около пяти минут, пока Эксодий не вышел с одним высоко обрезанным белым сэнником, но лицо его не источало какой-либо радости победы. И хоть Фиора была счастлива увидеть свой любимый цветок, приунывшее лицо Эксодия не могло не удручать.
– Что случилось, Эксодий? – улыбка сошла с лица, а на смену явился взволнованный и любопытный взгляд.
– Из всех сэнников остался только… Один… – внутри творился сущий хаос: желание подарить Фиоре пышный красивый и просто во всех своих чертах великолепный букет столкнулось с таким ужасным обстоятельством. – Все остальные замёрзли и завяли…
И эти слова в глазах Фиоры выглядели так по-детски наивно и в какой-то степени глупо, что она прикрыла рот ладонью и после небольшого смешка, улыбнувшись опечаленному Эксодию, сказала:
– Разве я разочаруюсь от этого? Эксодий, я счастлива получить даже один цветок от тебя! – звонким, полным радости голосом ободрила Эксодия, а потом продолжила всё менее громко говорить и под конец отводила взгляд от его глаз. – Так любой цветок, даже будь он один, станет моим любимым… – опустив глаза и смягчив громкость своего голоса от смущения, Фиора поправила волосы. – Что же я такое говорю…
– Подожди-ка… – чувство, которое заметил Эксодий, было взаимным, и он хотел подкрепить это тем самым маленьким сэнником, закрепив его грубыми руками к нежной пряди волос Фиоры, отчего она встала в ступор и подняла свой взгляд. А когда Эксодий закончил, то с улыбкой убрал руки с её головы и, глядя в её смущённые глаза, мягко улыбнулся. – Ты прекрасна, Фиора. Мне хочется смотреть и смотреть на тебя до скончания веков. – глаза его заблестели, а голова будто отключилась, выдавая всё, что сидит там, внутри.
– Что же вы… Ты такое говоришь? Ты заставляешь меня краснеть!
Огонь в глазах Эксодия разгорелся ярче некуда; грудь его сдавило, а окружение сжалось, оставив сцену только с ним и Фиорой, на которую влюблённо смотрел и хотел сказать всё, что накипело за несколько колец совместной работы и поиска истины. Все эти слова так рвались наружу, что Эксодий сказал их на одном дыхании:
– Столько времени ты была мне верным союзником, но с каждым днём я перестаю тебя ощущать каким-либо подручным. И даже не будь этого войдерума, я был бы счастлив твоему обществу и взгляду. Ты куда больше для меня, Фиора, куда больше! Я… Я тебя… – и хоть огромная жажда сдавливала грудь, выпуская всё, но губы просто не могли двигаться, чтобы сказать последнее – самое важное сейчас – слово, но Фиора, расплываясь в улыбке и с бешено стучащим сердцем продолжила за него.
– Эксодий… Я так счастлива… Мне тоже тепло и радостно рядом с тобой… И я забываю с тобою все заботы временами… Но правда ли в твоем сердце есть место для… – не успела Фиора дрожащим от волнения голосом договорить и озвучить полностью мысль, рождённую сомнением, как Эксодий, схватив её нежные ладони и глядя прямо в глаза, перебил.
– Конечно хватит, Фиора! Ты всегда!.. – воскликнул Эксодий, не успев дать свободному слову, словно птице, выпорхнуть и хлопнуть крыльями, но всё-таки клетка неуверенности и страха открылась, и следующие слова не дали долго себя ждать. – Всегда самый нужный и желанный человек в нём! В ночи я засыпаю, думая о тебе, а в грёзах только мы вдвоём, так как же для тебя не может быть там места?! – после этих слов по щекам Фиоры покатились слёзы, и та не могла оторвать глаз с Эксодия, ибо слова эти были такими искренними, честными и желанными, что она только мечтать могла о таком ответе. – Что такое? Ты опечалена? – испугался Эксодий от вида слёз, но Фиора в ответ ему улыбнулась, махнув ладонью по щекам.
– Нет, Эксодий… Напротив, сейчас я счастливее всех… – Фиора крепко сжала руку Эксодия и взглянула ему в глаза, в самую глубь, завидев абсолютно всё. – Я люблю тебя, Эксодий… Люблю! – Эксодий было чуть не взлетел на седьмое небо от счастья, но, словно гвоздь в него вонзилось одно "но".
– Но как же традиции? Род Халливель всегда был правой рукой правителю… Разве смогу я заиметь право быть в будущем… женой тебе?
Теперь влюблённый взгляд Эксодия и лёгкая, словно пушинка, радость ушли, а на смену им явилась суровость и ответственность. Пора думать о том, как добиться желаемого. Тогда Эксодий максимально серьёзно посмотрел на взволнованную Фиору и сказал: "Со мной в стране начинаются перемены, Фиора. И я знаю, как получить тебе право стать королевой-консортом!" Эксодий рассказал ей весь план, который состоял в том, что им потребуется сначала одобрение действующего главы семьи Халливель, а потом и совета магистров.
Эксодий влюбился как мальчишка, и все его мысли занимала только Фиора, но чувства эти были взаимны, отчего вдвоём они могли преодолеть любые преграды, только бы быть вместе. Этот период жизни Эксодий расписывал совсем наивно и глупо, как молодой паренёк. Можете ли вы себе представить, чтобы Прах Пустыни, которого боялись все в Лакшата, был таким любвеобильным? Дядя Фиоры – Ланс Халливель – тоже не так представлял короля клана, в котором жил при Гидеоне: ожидая его видеть суровым и грозным, Эксодий пришёл к нему с такой робостью, будто это не король, а мальчик на побегушках.
В гостевом зале особняка семьи Халливель, что видал на своём веку множество правителей, увидел ещё одного – заседающего Эксодия на обитом пухом кресле с подлокотниками странной формы с изломами, больше похожими на ступеньки лестницы. Эксодий, сидя напротив любопытного Ланса, которому не сказали ни слова о причине визита, постукивал пальцами по подлокотнику и старался подобрать первое слово в неловкой тишине, пока из дверных проёмов детишки-вашаки тихонько наблюдали за странным величавым дядей, что пришёл к их отцу и, будто с зашитым ртом, решил узнать, насколько удобные в их доме кресла. Хоть Эксодий всю дорогу до особняка пытался подобрать идеальные слова, перед лицом Ланса все мысли куда-то улетали от одного его вида: одет он был совершенно странно и отлично от обычного жителя королевства. Кафтан хоть и был из дорогой ткани, но на вороте и рукавах красовалось множество белых и черных перьев, а на всей одежде тут и там пестрили полосы геометрических узоров красных и желтых треугольников с белой обводкой. Сам Ланс всё мычал какую-то странную мелодию, глядя Эксодию прямо в глаза, пока не заговорил с ним: