Война миров 2. Гибель человечества

15. Понедельник в Лондоне

Я всегда недолюбливала утро понедельника. Особенно если нужно включаться в повседневную рутину – работа, транспорт, – а перед этим был ленивый воскресный вечер, в конце которого человеку кажется, что он снова стал собой, и который оборачивается обманкой. В понедельник утром только и остается, что второпях проглотить завтрак и, ощущая в желудке его тяжесть, отправиться вместе с копошащимся роем в огромные ульи деловых кварталов. Но вряд ли можно вообразить более ужасное утро понедельника, чем то утро 29 марта: у лондонцев, пожалуй, не было такого горького пробуждения со времен Первой марсианской войны, а у парижан – с 1914 года, когда в город вошли немцы. Впрочем, думаю, что многие из нас и не спали – с самой полуночи, когда приземлились цилиндры, я почти не смыкала глаз.

Я не без труда добралась из Стэнмура в центр Лондона и остановилась в отеле на Стрэнд. Номер стоил заоблачных денег – в эти последние дни и часы все героически задирали цены, – но я, журналистка, не обремененная заботой о невестке, твердо решила попасть в самую гущу событий. Историю о Лондоне времен Второй войны, независимо от того, доберутся ли до города марсиане, будут пересказывать еще долгие годы. Сказать по правде, я рассчитывала, что «Сатердей ивнинг пост» задним числом оформит мне командировку, и я к тому же умножу свои сбережения.

Необходимые наблюдения были произведены до вечера воскресенья. Правительство и военное руководство предупредили людей посредством газет, радио и громкоговорителей о том, что марсиане приближаются к Земле и на этот раз они нацелились на Миддлсекс и Бакс – графства на приличном расстоянии от Лондона, а также о том, что армия уже в пути и готова расправиться с захватчиками. Они возвращались! Это пугало и будоражило: неужели мы и вправду готовы к их прибытию?

Так что в полночь я, не раздеваясь, стояла и ждала представления. Что я ожидала увидеть той ночью? Может быть, одну-другую падающую звезду – вроде тех, что заметил Уолтер в ту короткую июньскую ночь 1907 года, когда возле Уимблдона упал шестой цилиндр, пока мы с невесткой дремали. Я ждала зеленую вспышку, звезду над холмами, бесшумно скользящую вниз, – а вслед за этим должен был раздаться отдаленный грохот пушек: наши ребята отомстили бы за прошлый раз.

Ничего подобного. Как позднее выразился Черчилль, подлые марсиане вернулись на поле, но отказались играть по правилам.

Я смотрела из окна шестого этажа на северо-запад (я позаботилась о том, чтобы окна моего номера выходили именно туда), и мне показалось, что внезапно грянула гроза: я увидела ослепительные вспышки, белые, без каких-либо примесей зеленого цвета, похожие на молнии от земли до неба, – и все это в зловещей тишине.

Потом, спустя целую минуту, послышался грохот – словно колоссальный раскат грома сотряс город. Я услышала звон бьющегося стекла. Отель содрогнулся, и я почувствовала, что земля подо мной пульсирует – как и воздух вокруг. (Позже я узнала, что находилась милях в тринадцати от ближайшего места падения снаряда.) Прошла секунда, и все кончилось – только на горизонте постепенно разгоралось зарево пожара.

В наступившей тишине заголосил сигнал пожарной тревоги. В коридорах послышался топот; кто-то кричал, что надо эвакуироваться – и ни в коем случае не пользоваться лифтами. Я подозревала, что это лишнее, но была готова идти. Я подхватила свой рюкзак, куда, по обыкновению, заранее уложила вещи, вышла из комнаты, положила ключ в карман и присоединилась к толпе постояльцев, которые пробирались к лестнице.

На улицах были пробки – в основном из автомобилей, но были и гужевые повозки. Почти все направлялись на восток, к улице Олдвич, подальше от «бури», и многие ехали по встречной полосе, несмотря на усилия пары констеблей по специальным поручениям – полицейских-добровольцев, которые тщетно пытались поддерживать порядок. Значит, люди уже бегут из города. Толпа постояльцев вылилась на улицу из отеля; большинство были в пальто поверх ночных рубашек – ночь была прохладная. Люди были встревожены и слегка смущены – поскольку грандиозное световое представление, зловещий грохот и дрожь земли уже закончились. Не было видно ничего необычного, разве что небо на западе подозрительно покраснело. Люди рассуждали о том, что случилось: может быть, марсиан сбили еще до приземления? Ходили дикие слухи о титанических пушках, которых доставили на немецких цеппелинах и так далее.

Но какой-то пожилой мужчина с пышными усами, как у лорда Китченера, с этим не соглашался:

– Знаете, чего мы не слышали? Пушечных выстрелов! Во время битвы за Париж в четырнадцатом году я был в Рае, в Суссексе, и даже с такого расстояния мы слышали лай немецких гаубиц. А Миддлсекс куда ближе. Что бы это ни был за исполинский шторм – наши парни не стреляли в ответ. Верно ведь? Так что происходит? Может, у нас уже кончился порох?..

Жена потянула его за рукав, призывая замолчать, – и это сказало многое о том, как в ту ночь были настроены перепуганные лондонцы. Прохожие с подозрением косились на мужчину или выискивали глазами констеблей, чтобы те положили конец упадническим речам.

Поскольку представление, по всей видимости, закончилось, а отель не разваливался на части и не полыхал огнем, постояльцам предложили вернуться внутрь. Многие из них, однако, были слишком взбудоражены и не хотели обратно в номера. Администратор, проявив смекалку, открыл рестораны и бары; там можно было заказать напитки, а вскоре принесли закуски, кофе и чай. Я слышала, как ворчат официанты, которых подняли среди ночи: «Надо же было этим проклятущим марсианам явиться в самом конце моей смены!»

Я какое-то время провела внизу – пила крепкий кофе и пыталась разузнать какие-нибудь новости. В каждой комнате, в каждом холле был «мегафон Марвина», но оттуда в промежутках между бравурными патриотическими песнями лились только шаблонные заверения, что враг приземлился ровно там, где предсказывали астрономы, и что наши войска отважно вступили с ним в противоборство, – никаких деталей. Я пыталась дозвониться нескольким знакомым в Миддлсексе, но, похоже, телефонная связь с тем районом оборвалась. Я даже позвонила в «Обсервер» – эта газета опубликовала в разделе «Культура» несколько моих статей, которые я присылала из Нью-Йорка, – но дежурный редактор сказал, что телеграф тоже не работает и даже по радио не поступало никаких вестей.

В конце концов я запихала в сумку несколько сэндвичей, поймав на себе косые взгляды официантов, и вернулась в номер. Я решила, что стоит остаться там до рассвета и попробовать поспать. Я легла в постель прямо в одежде – сняла только пальто и ботинки. По крайней мере я согрелась. С поля боя, если таковое вообще было, ничего не доносилось – ни грохота взрывов, ни треска выстрелов.

Все это было загадочно, тревожно и совершенно неожиданно. Как будто не марсиане спустились на Землю, а какой-то грозный таинственный бог.

Кусочек неба в моем открытом окне уже начал светлеть, когда меня разбудил запах гари.

Ночь была позади. Я спешно умылась, схватила пальто и сумку, отхлебнула холодного кофе из чашки, которую принесла из ресторана, выбежала из комнаты и снова понеслась вниз по лестнице.

На востоке занимался рассвет. Но на западе темное небо до сих пор светилось красным. Оттуда дул слабый ветерок – именно он принес запах гари. Я представила себе полыхающий Миддлсекс – и, как оказалось впоследствии, была недалека от истины.

С полуночи улица преобразилась. Вдоль всей Стрэнд стояли временные заграждения, которые охраняли констебли, – многие из них были добровольцами, одетыми в гражданское, и отличить их можно было только по нарукавным повязкам и стальным шлемам. На улице больше не было машин, а на те немногие, что были здесь припаркованы, налепили уведомления о реквизиции. В дело вступали новые правила – очевидно, кто-то поспешно воплощал в жизнь очередной этап хорошо отработанного плана.

И все же люди по-прежнему сновали туда-сюда. Некоторые показались мне обычными служащими – ранними пташками, которые спешили навстречу очередному, ничем не примечательному дню в своей конторе, пока на окраинах полыхали пожары. Но другие явно готовились к исходу: с ними были дети и старики, в том числе с ходунками и в инвалидных колясках; люди тащили чемоданы и сумки, нагруженные всевозможным скарбом. При виде этого у меня в памяти вновь всплыло злополучное лето 1907 года.

Но сейчас все было иначе, чем тогда. По крайней мере пока мне так казалось. Правительство еще не сдалось. Констебли и офицеры, ответственные за пожарную безопасность, не покидали посты и даже призывали жителей возвращаться домой и выполнять свой долг. Некоторых отдельно выдергивали из толпы.

– Смотри, это повязка пожарного. Бери свисток, ведро с песком и отправляйся в церковь Святого Мартина – тебе надо быть там, а не бежать, поджав хвост!

Кое-кто спорил – например, пожарный, который порывался сбежать.

– Кончай выделываться, Тед. Ты же швейцар в «Риальто», а не чертов Уинстон Черчилль! Большие шишки забрали мой автомобиль, забрали двуколку, если бы они сообразили, они бы и тещину коляску прихватили – нет-нет, мама, не надо вставать, ее никто не отнимет, – но мои ноги они пока не могут рек-ви-зи-ро-вать, и, если в тебе осталась хоть капля здравого смысла, ты последуешь за мной.

Даже я привлекла внимание констеблей – потому что у меня не было с собой противогаза (на самом деле был, просто не на виду, – он лежал в рюкзаке).

– Вы, миссис, пожалеете, что он у вас не под рукой, когда придет черный дым.

Если уж в Вест-Энде такое происходило, легко было представить, что подобные сцены разыгрывались по всему городу и в окрестностях: власти пытались удержать город на плаву своими правилами, указами и воззваниями к чувству долга, и все дорожное движение замерло – по дорогам ездили только военные автомобили. И все же по улицам и переулкам текла тонкая струйка людей – они шли пешком, нагруженные тюками, и неуклюже пробирались все дальше и дальше. Жители Лондона кучковались, сбивались вместе, в единый рой, – и заполоняли магистрали, ведущие на юг и восток, в направлениях, противоположных тем, откуда на этот раз наверняка должны были прийти марсиане.

И все же даже на Стрэнд, даже в этот ранний час, в толпе жителей, уходящих из города, я различала людей, которые явно проделали куда более долгий путь – и шли в Лондон, а не из него. Некоторые из них с трудом переставляли ноги; их одежда была подпалена, лица почернели от копоти. Они шли целыми семьями, с детьми и стариками, шли пешком – и вещей у них было куда меньше, чем у лондонцев, которые свой путь только начинали. В отеле был пункт первой помощи, и на улицу выпархивали медсестры, чтобы позаботиться о тех беднягах, кому пришлось особенно несладко. Официанты и коридорные выносили наружу стаканы с водой. Я хотела поговорить с этими беглецами, услышать их рассказ, но констебли, которые неизменно пеклись о морали, не подпускали меня к ним.

Потеряв терпение, я махнула рукой на отель и пошла по Стрэнд на запад, против движения толпы. Я направлялась на Трафальгарскую площадь.

Вокзал Чаринг-Кросс был закрыт и щетинился колючей проволокой: железные дороги, как и автомобильные, перешли в ведение военных. Было еще рано, но некоторые магазины уже открылись – я видела дерущихся людей в бакалейной лавке. Возле запертых дверей банка собралась очередь. Позже я узнала, что Банк Англии приостановил платежи, и все остальные вынуждены были закрыться. Это был первый намек на то, что новая атака марсиан повлечет за собой масштабные последствия: закрытие лондонских инвестиционных рынков, через которые в те дни проходила изрядная доля мировых финансов, должно было немедленно привести к кризису.

Оказавшись на площади, я встала на крыльце Национальной галереи, и мы вместе с Нельсоном стали наблюдать за тем, что происходит в месте слияния городских улиц. На дорогах постепенно становилось все больше пешеходов, и лишь несколько автомобилей, полицейских и военных, пробирались вперед, минуя толпу и заграждения. Даже здесь по мере того, как разгоралось утро, я отчетливо видела, что люди движутся на восток, – они инстинктивно бежали от загадочных отблесков на западе.

Около восьми утра появились газетчики с первыми экстренными выпусками, и их обступили со всех сторон. В то утро можно было запросто сколотить состояние, собрав его по пенни. Я не стала присоединяться к общей свалке – вместо этого я подождала несколько минут и подняла выброшенный, но практически нетронутый экземпляр «Мейл». Этот листок, отпечатанный в спешке, без картинок, зато с крупными заголовками, похоже, содержал подлинные новости, и я молча возблагодарила издателей, отказавшихся соблюдать спущенный сверху запрет на правду, когда она была так нужна. Из кричащих заголовков можно было составить впечатление о том, что происходит на фронте:

СТРАШНАЯ КАТАСТРОФА

В МИДДЛСЕКСЕ И БАКСЕ

ПОЛОВИНА АРМИИ УНИЧТОЖЕНА В ОДИН МИГ

Несколько слов, пригоршня фактов – можно было бы счесть заголовок паникерским, но, как я убедилась позже, в этой дюжине слов была точно схвачена суть дела.

Тем временем главный комиссар полиции призывал нас соблюдать общественный порядок. Парламент, Тайный совет и Кабинет министров, как нам сказали, проводили срочные заседания, а с военными командирами на фронте поддерживалась связь. Королевской семьи в Лондоне не было: еще на прошлой неделе военный корабль увез короля в Дели, где он был в безопасности. Я слышала, как читатели одобрительно бормочут при виде этих новостей: «Благослови их Господь, они целы». Для меня король был просто тупицей со страстью к филателии, но в те дни меня не раз поражала искренняя преданность, которую питали к Саксен-Кобург-Готской династии самые нищие и обделенные подданные короны – даже те, кто презирал правительство Марвина.

В газете сообщали, что большая колонна солдат и техники выдвинулась из Олдершота, где располагался штаб армии и были размещены три дивизии, и из Колчестера к северу от Темзы, а особые поезда везли запас оружия и снарядов из Вулвичского арсенала. Продуктовые магазины уже опустели, потому что жители в панике начали скупать провизию, и правительство направило продовольственные потоки на особые склады, где еду должны были раздавать по карточкам.

Я дважды перечитала газету и отдала ее мужчине, который с нетерпением ждал своей очереди.

Я двинулась дальше – без конкретной цели, доверившись инстинктам. Спустилась к реке, прошла по набережной – вернее, по узкой полоске тротуара, которая еще не была перекрыта, – и пересекла Вестминстерский мост. Оттуда я увидела, как вверх по течению идут военные корабли. Там были баржи, перевозившие солдат, и мне показалось, что я узнаю низкие борта миноносцев – похожих на «Сына грома», который столько сделал для моего спасения тринадцать лет назад. Такие суда, как я поняла, смогут пройти под мостами и подняться по реке выше, чем большинство боевых кораблей. Я также увидела тяжелые орудия, погруженные на небольшие корабли и баржи.

От реки я прошла по Бридж-Роуд и оказалась к югу от Ватерлоо. На узких улицах Ламберта, несмотря на стены и фонари, сплошь увешанные, как и везде, правительственными плакатами, не было той паники, которая охватила Вест-Энд. Видимо, когда у тебя почти ничего нет, тем более не хочется бросать то, что есть. Но на улице Кат продуктовые магазины были закрыты, а в одном хозяйничали мародеры. Его разбитое окно зияло, как дырка на месте зуба.

На ступенях перед непритязательным, но величественным зданием театра «Олд Вик» я увидела стайку босых ребятишек, которые просили подаяние. Я дала им несколько пенни – впрочем, какой толк от денег, когда магазины все равно закрыты! Интересно, как скоро Марвин сможет наладить свою карточную систему? Я надеялась, что скоро: в местах вроде этого людей отделяет от мук голода всего один обед. Во время Первой войны, даже когда марсиане свирепствовали в Суррее, полиция пыталась подавлять голодные бунты в подобных районах. Это имело долгоиграющие последствия: Фрэнк был в одном из первых медицинских отрядов, после войны отправившихся в Ист-Энд, и он так и не отказался от своей миссии – а полицейские, закаленные в боях, так и не смягчились. Уолтер Дженкинс никогда об этом не говорил и никак не комментировал заявления властей, которые утверждали, что подобные несчастья больше никогда не постигнут обездоленных людей, вверенных их заботам. У меня не было оснований сомневаться в искренности этих заявлений, но теперь правительству настало время претворить их в жизнь.

Я вспомнила Фрэнка и задумалась о том, что случилось с моим бывшим мужем там, в Миддлсексе. Жив ли он? Я не знала.

16. За Кордон

Как Фрэнк позднее записал в своем новоиспеченном дневнике, через семь часов после приземления первых цилиндров – вскоре после рассвета – ему и прочим медикам сказали, что войску нужно передислоцироваться.

Фрэнк ожидал, что уцелевшие части отзовут в Лондон, – раненых туда уже отправили: одних везли на санитарных машинах, другие шли пешком. Эвакуировали всех, кроме умирающих, которые ждали своего часа в палатках, разбитых посреди фермерского поля. Однако вместо этого подполковник Фэрфилд лично явился к Фрэнку и Верити, чтобы сообщить, что часть выживших военных отправят за Кордон.

– Так мы прозвали тот огромный земляной вал, который в один миг воздвигли марсиане. А местность внутри можно назвать «Марсовым полем» – Фэрфилд ухмыльнулся собственной вымученной шутке.

Вокруг было жарко и дымно. Окрестные леса и поля горели всю ночь, и кое-кто даже пытался спать в противогазе. До сих пор приходилось часто моргать, чтобы в глаза не забивалась пыль. Над головой, словно мухи, жужжали аэропланы. Фрэнку в конечном счете удалось помыться и сменить окровавленную одежду, хотя поспать он так и не успел, и все же его преследовало странное чувство нереальности всего происходящего, словно даже дневной свет был бутафорским. Ему пришлось сосредоточиться, чтобы понять, о чем говорит Фэрфилд.

Тот показал сделанный с воздуха снимок, где было запечатлено кольцо из пятидесяти двух кратеров.

– Раны, нанесенные с хирургической точностью, – сказал Фрэнк.

– Думаю, это уместное сравнение, – заметил Фэрфилд. – Но по этим фотографиям трудно понять масштаб. Тут ведь совмещено несколько снимков. Ребята трудились всю ночь, чтобы отпечатать эти фото и составить новую карту местности, – я уж не говорю о том, какой опасности подвергались пилоты, которые это снимали. Каждый из этих кратеров почти в милю шириной. Вот эта клякса, – он показал на размытое пятно в самом центре кольца, – это Амершем, довольно крупный городок. В этом кольце его почти не видно – теперь представляете размеры? А ведь впереди еще вторая волна. Это была всего лишь подготовка.

– Вторая волна, – Фрэнк вспомнил слова Уолтера о том, что с Марса летят сто цилиндров, пока что успело приземлиться только около пятидесяти. – Следом наверняка прилетят военные корабли вроде тех цилиндров, что упали в прошлый раз. Но где они приземлятся? Можем ли мы сейчас это сказать?

– С определенной долей уверенности: им осталось лететь всего-то часов восемнадцать. Некоторые упадут внутри Кордона. Но другие, которые летят первыми, приземлятся… – Фэрфилд ткнул пальцем в некоторые кратеры. – Вот здесь, здесь, здесь… В уже существующие ямы. Как видите, они метят не в каждый кратер, но большая часть примет новых гостей.

– Но зачем приземляться туда, где они уже все разворотили? – озадаченно спросила Верити.

– Потому что там они уже успели уничтожить всех противников, не открыв ни единого цилиндра, – ответил Фрэнк. – Теперь они думают, что смогут спокойно совершить посадку.

– В точности, – подтвердил Фэрфилд. – Но в их планах есть изъян. Им не удалось уничтожить всех, и у нас есть время подготовиться – перебросить туда солдат и пушки из тыла и из резервных дивизий. И окружить их еще до приземления.

– Окружить их, – повторила Верити. – Вот почему мы идем внутрь.

– Именно так. Мы бросаем силы за Кордон, располагаем солдат между кратерами и на сравнительно нетронутой земле внутри кольца, так что, когда цилиндры опустятся, каждый из них ожидает радушный прием. А тем временем подтянутся новые солдаты, которые заткнут бреши в обороне. И вы отправитесь с нами. Боюсь, вам сегодня придется много ходить, ходить и копать. До Кордона отсюда недалеко, но местность там неровная, сами понимаете. Разведчики и саперы уже там, – он посмотрел на Верити. – Мисс, это не приказ. Ваш отряд – добровольцы. Если вы хотите уйти…

– И пропустить все веселье? – откликнулась она. – Ну уж нет, ни за что.

Фэрфилд улыбнулся.

– Ну что ж, тогда вперед.

Он коротко отсалютовал и ушел.

– Смелый поступок, – пробормотал Фрэнк.

Верити хмыкнула:

– У меня нет особого выбора: если я спасую, мне придется вернуться и предстать перед матерью, которая постоянно хвалится тем, что когда-то встречала Флоренс Найтингейл. Лучше уж орда марсиан, чем это. Пойдемте, доктор Фрэнк, надо собрать вещи.

Фрэнк всегда старался держать себя в форме. После той стычки у Хай-Барнета во время Первой войны он снова начал заниматься боксом, которым увлекался в школе, раз уж этот навык оказался таким полезным. Позднее он с не меньшим энтузиазмом выполнял распоряжения Фирда: тамошние инструкторы требовали, чтобы рекруты были здоровыми и крепкими. Но, несмотря на это, он порядком утомился, когда они разобрали полевые госпитали, свернули палатки и погрузили их в автомобили и повозки.

Конечно, медицинское оборудование было куда легче, чем оружие, обмундирование и прочие вещи, с которыми приходилось иметь дело солдатам. «Я никогда не встречал менее спортивных с виду людей, чем рядовые британской армии, – рассказывал мне Фрэнк. – Но дай им задание – и они его выполнят. В процессе они будут курить, жаловаться, чертыхаться, но на самом деле каждый из них – маленький Геракл».

Впрочем, он говорил, что в тот момент тяжелый физический труд воспринимался как облегчение. Хотелось чем-то себя занять, чтобы лишний раз не думать.

Они сделали небольшой перерыв на обед – подкрепились холодным мясом и хлебом. А потом, вскоре после полудня, направились на северо-запад, мимо руин Аксбриджа. Фэрфилд и прочие офицеры шли или ехали вдоль колонны, а разведчики сновали туда-сюда на мотоциклах, подскакивая на изрытой земле. Фрэнк представил, как все это выглядит сверху, словно на сборном снимке Фэрфилда. Быть может, в эту самую минуту какой-нибудь марсианин в своем цилиндре наблюдал именно такую картину: огромный круглый шрам на теле планеты – и люди, машины и лошади, которые осторожно перебираются через земляную гряду.

Как понял Фрэнк, они преодолевали Кордон в том месте, где два кратера вплотную примыкали друг к другу. Повсюду курился дым. У границ кратеров разрушено было не все. Они прошли мимо остова какого-то дома: одна его стена уцелела, и из нее беспомощно торчали перекрытия, из поврежденных труб сочилась вода, затопляя руины.

Земля под ногами была относительно целой – но лишь относительно: где-то ее усыпали поваленные деревья, где-то она была взрыта, и обнажилась твердая порода – камень цвета кости. В самых разбитых местах саперы положили настил, но он был предназначен скорее для машин, чем для людей, так что Фрэнку и членам его отряда, каждый из которых тащил на себе груз, приходилось ступать очень осторожно.

Они миновали Аксбридж, а вернее – место, где он раньше находился, и, подобравшись к указателю на Денем, увидели, что путь затоплен. Канал Гранд Юнион, чье русло пострадало при падении цилиндра, вышел из берегов. Саперы соорудили понтонный мост, по которому могли пройти машины, но пешим солдатам пришлось пробираться по размокшей глине. Ноги тут же промокли – но хуже было то, что Фрэнк на каждом шагу застревал в густой грязи: та липла к подошвам и вытягивала остатки сил. Вскоре вокруг не осталось офицеров и солдат, добровольцев и призывников, мужчин и женщин – были только одинаковые перепачканные фигуры, которые с трудом пробирались вперед.

Фрэнк и отряд медиков поравнялись с группой солдат, таких же грязных и неузнаваемых, как и все остальные. Они возились с опрокинувшейся повозкой. Рядом со скучающим видом стояла лошадь. Один из солдат обратился к Фрэнку – с немецким акцентом, чем немало того удивил:

– Можете нам помочь?..

Фэрфилд кивнул, и Фрэнк с парой юных врачей и санитаров-добровольцев подошел к солдатам. Они закурили, отхлебнули воды из фляжек и, стоя в грязи, оценили масштабы бедствия. Сама повозка не пострадала, но опрокинулась в яму, скрытую коричневой жижей, и груз – впечатляющих размеров пулемет – упал в воду.

– Даже когда мы его достанем, – сказал немец, который позвал их на помощь, – придется целый день его чистить. Но деваться некуда – у нас назначено свидание с марсианами, – он протянул Фрэнку руку. – Швезиг. Хайко Швезиг, фельдфебель-лейтенант. Я в ответе за эту пушку и этих ребят – нас откомандировали сюда из имперской армии, и эта красавица оттуда же.

Воинскую часть Швезига отправили охранять немецкое консульство: в те времена посольство такой могущественной страны, расположенное в дружественном городе вроде Лондона, должно было иметь внушительный арсенал. Когда объявили о марсианской угрозе, воинская часть среди прочих вызвалась на фронт.

– Марсиане, в конце концов, грозят не Британии, – сказал Швезиг, тщательно выговаривая слова, – а всему человечеству. Конечно, мы должны быть здесь.

Верити подозрительно глядела на застрявший пулемет.

– Тут придется попотеть. Весь день об этом мечтали!

– Помощь нужна? – раздался бодрый женский голос.

Фрэнк обернулся и увидел женщину лет пятидесяти, крепкую, мускулистую, с широким обветренным лицом. Ее темные седеющие волосы были перевязаны шарфом. На ней были рыбацкие сапоги и кожаная куртка, облегающая плотный торс. Позади женщины тарахтел мотором внушительный трактор, который остался незамеченным в общей суете.

Швезиг усмехнулся.

– Мадам, я сегодня еще не встречал более чистого человека.

– Надеюсь, вы не врете, иначе муж мне не простит, что я одолжила его болотные сапоги. Но с тех пор как его призвали в резерв, а я осталась следить за фермой, у него больше нет времени на его драгоценную рыбалку, – она указала куда-то пальцем. – Наша ферма в нескольких милях отсюда, возле местечка Эбботсдейл, если знаете такое. И старушку Бесси я сюда пригнала ровно потому, что вы, ребята, попали в передрягу.

– И мы вам за это очень признательны, – сказал Швезиг и пожал ей руку. Фермерша представилась: ее звали Милдред Триттон.

Трактор Бесси, управляемый уверенной рукой Милдред, мигом вытащил пулемет из грязи и погрузил на повозку; можно было двигаться дальше. Фэрфилд, увидев, что к солдатам пришла неожиданная подмога, не преминул воспользоваться любезностью Милдред: для ее трактора тут же нашлось применение.

Верити проводила ее взглядом и вздохнула.

– А я-то надеялась, что нас подвезут. Ладно, забудем. Вперед, капитан Фрэнк…

Пункт назначения был совсем близко, судя по заляпанной, от руки нарисованной карте, с которой сверялся Фэрфилд. И медики были не первыми, кто прибыл на это поле: солдаты уже рыли там траншеи и отхожие ямы и возводили укрепления из мешков, наскоро набитых песком, перегораживая дорогу, по которой пришли.

Теперь они были далеко за Кордоном и оказались в нетронутой сельской местности среди зеленых холмов, оврагов и деревушек. Невдалеке низко над водой скользила цапля. Стадо коров сгоняли с поля, чтобы дать солдатам пройти, и слышалось недовольное мычание.

День был еще в разгаре – они прошли всего несколько миль. И все же страшно утомились. Вряд ли хоть кому-то удалось выспаться прошлой ночью.

Однако им пришлось сразу же взяться за работу. Время поджимало, и это чувствовали все. «Они прилетят в полночь», – шептали повсюду: и в траншеях, и возле наспех развернутых полевых кухонь. Об этом тихо говорили доктора, медсестры, санитары. «В полночь снова прилетят марсиане. Надо подготовиться…» Все они прошлой ночью убедились, как велика, как слепа в своей жестокости разрушительная сила марсиан и с какой легкостью они ее применяют. Их-то всех инструктировали насчет черного дыма и тепловых лучей. И вот они стояли здесь, на переднем рубеже обороны, готовые защищать Англию и все человечество. Фрэнк слышал, как Фэрфилд, прочие офицеры и сержанты, расхаживая между рядами, подбадривали солдат и побуждали их трудиться не покладая рук, но думал, что в этом нет необходимости. Все и так все понимали.

В шесть часов они поужинали, не отрываясь от работы. Хотя после первого приземления ожидалось окно в девятнадцать часов, все готовились к схватке, и медикам велели вырыть окопы, чтобы в них укрываться. Полевые госпитали находились довольно далеко от передовой, от того места, где, предположительно, должен был приземлиться «их» цилиндр, на карте Фэрфилда помеченный номером двенадцать, – но со времен Первой войны было известно, что тепловой луч может разить на несколько миль. Так что окопы были не лишними. Есть приходилось на ходу, прерываясь лишь на несколько минут и снова принимаясь рыть.

К половине восьмого солнце село. Фрэнк и Верити в последний раз оглядели вверенный им лагерь.

– Мы сделаем все, что в наших силах, – сказал Фрэнк, пытаясь придать голосу уверенность, которой на самом деле не чувствовал.

Она рассмеялась.

– Вот это я понимаю – слова настоящего доктора! Ободряющие и бессмысленные. Вы слишком давно на этой работе, капитан…

Вокруг стемнело, и часы отсчитывали минуты до полуночи.

Фэрфилд, в последний раз инспектируя лагерь, не проникся особым сочувствием к медикам, которые ощущали нарастающую тревогу.

– Я пережил пару операций, – сказал он. – Пуля угодила в плечо, пришлось вынимать. Дело было в Судане. Помню, каково это – ждать своей очереди на операционном столе. Теперь, доктор, ваш черед дрожать в ожидании скальпеля!

В десять часов Фрэнк сходил в уборную, в одиннадцать снова туда наведался – там было уже больше народу. Эта привычная рутина вызвала у него неуютные воспоминания о прошлой ночи – как будто он застрял в какой-то запутанной пьесе, которую обречен репетировать вновь и вновь.

Он взял в окоп чашку кофе, выпил ее, спустился по короткой деревянной лестнице и уселся за бруствером из мешков с песком, гадая, поднимется ли он по ней снова. Как Фрэнк ни старался, он не мог вообразить себе мир, в котором окажется, когда пробьет полночь. В земле под ногами он увидел осколок камня, блестящий в свете одной из масляных ламп, развешанных вдоль окопа, – нежно-белый снаружи, густо-черный внутри.