– Ловко вы, батюшка, от жизни нашей развернули мои мысли к Господу Богу, – удивился Иван.
– Много лет проповедую – вот и познал тайны души человеческой, что выражается на лицах людей и на вашем лице, Иван Петрович, очень даже хорошо видится мне неудовлетворенность ваша бытом вашим.
– Правда ваша, батюшка, – ответил Иван, – стяжательство капиталов мне претит, но и бедность не красит человека, а в постоянных заботах о хлебе насущном некогда задуматься о смысле своей жизни. Давеча, в лесу наблюдал жизнь муравьёв: как разумно у них устроено – живут сообща и всё у них сообща делается, но люди тоже живут сообща, а вот заботиться о себе должен каждый в отдельности и большой удачей считается урвать себе кусок пожирнее за счет других: не по-божески это.
– У каждого своя стезя и каждому воздастся там по делам их, – назидательно сказал батюшка, указывая перстом в небо. – Всякое устройство общества – это от бога, и всякая власть – тоже от бога и не следует бога гневить за устройство нашей жизни здесь, на грешной земле.
– Почему бы, господу не устроить жизнь праведную здесь, на земле и для всех, а не там, в загробном мире, – возразил Иван священнику, наблюдая как собачонка схватила за крыло зазевавшуюся ворону, откусила ей голову и жадно урча, разбрасывая перья птицы, поедала нечаянную добычу.
– Вот смотрите, батюшка, собака съела ворону, щука глотает пескарей, человек поедает щуку, если другой человек не отнял у него эту рыбешку, и так во всём в нашей жизни: сильные поедают слабых или отнимают у них добычу и на вершине этого устройства жизни на земле находится человек, созданный Господом по своему подобию и образу. Так может это Господь устроил так мир, и ему это нравится, коль не применяет он свое могущество для справедливого переустройства мира? Тогда людям самим надо переустраивать нашу жизнь, не уповая на Господа, не так ли, батюшка?
– Вижу, Иван Петрович, изрядно вы набрались ереси в городе, коль сомневаетесь в божьем провидении, небось, в кружке каком-нибудь революционном изучаете эту ересь, придуманную жидами, чтобы сделать всех людей равными на земле. Тогда не будет равенства между людскими праведными душами, там, в вечной жизни, на небесах. Что лучше, по-вашему? Миг земной жизни здесь, пусть в заботах и несчастьях, или вечная блаженная жизнь там на небесах?
– Какая жизнь там на небесах, никто не знает, ибо никто еще оттуда не возвратился, лишь Христос воскрес и вознесся на небеса, но тоже не сказал про райские кущи, да и современная наука не находит места в мироздании для божьих чертогов: и рая, и ада, – возразил Иван, наблюдая за собакой, которая съев ворону, улеглась, облизываясь, на солнышке, меж тем как другие вороны с возмущенным карканьем носились над собакой, кляня её на своем птичьем языке за гибель своей товарки.
– Оставим, Иван Петрович, этот ненужный спор, – примирительно сказал батюшка, – хорошо, что вы бога совсем не отрицаете и иногда заходите в церковь, как сегодня. Пойдёмте ко мне, попьём чаю с вареньем и дам я вам почитать жития святых – первоапостольных, многих из которых тоже вначале сомневались в Христе, но потом прозрели и даже через лишения и смерть не утратили святую веру в Христа. Поживёте, Иван Петрович, подольше, устроите свою жизнь, и у вас тоже сомнения в божьем промысле исчезнут.
Иван зашел к священнику, попил чаю с вареньем, взял у него несколько книг духовного содержания и ушел домой, почитать на досуге христианские истории.
Жития святых он прочёл, как сказки про древние времена, в которые люди, как и сейчас, убивали, грабили, предавали родных и друзей и всё это прикрывали божьим именем. Да бог и сам был неплох в делах людских: самолично истреблял отступников, насылал на людей огонь небесный, потопы, моровые язвы и различные несчастья.
Иван, конечно, учил «Закон Божий» в школе и училище, да и в институте был курс православия, но учил по обязанности, не вникая в содержание. Сейчас, в свободное время и будучи зрелым человеком, он по другому воспринял церковные книги о христианстве и понял, что именем Христа прикрываются все несправедливости в человеческом обществе как в Европе, так и в России. Помещики имели крепостных, с которыми обращались не как человек с равным ему человеком, а как хозяин обращается со скотиной – исключительно по своему разумению и для своей выгоды. Барин, изнасиловав свою крепостную девку, шел в церковь, где поп давал ему отпущения грехов, а барин взамен жертвовал толику денег на храм божий.
Перечитав внимательно «Закон Божий» в популярном изложении для школы и семьи, Иван понял, наконец, истоки вражды христиан к еврейскому племени. Из сказок о Христе, следовало, что он выбрал иудейский народ, в качестве учеников своего учения, но евреи не поняли его учения и не приняли самого Христа, а отвергли его и подвели под смерть. Так евреи из богоизбранного народа превратились в губителей Христа и поэтому христиане до сих пор мстят евреям за богоотступничество. Хотя месть по Христовым заветам и распространяется лишь до седьмого колена, но прошло уже две тысячи лет с тех библейских времен, а вражда к евреям не только не утихает, но и разгорается все сильнее, благодаря христианскому учению и заслугам самих евреев в деле разжигания ненависти к самим себе неумеренным стяжательством.
Иван помнил, как в 1905 году неграмотные крестьяне и рабочие устроили в Орше еврейские погромы, не разбирая правых и неправых, а исключительно на основе библейских преданий о гонениях Христа евреями.
Вместо того, чтобы винить в своей тяжелой жизни хозяев земли, фабрик и перекупщиков, власти умело натравили недовольство обездоленных горожан на евреев, которые, якобы, когда-то, тысячи лет назад, обидели Христа, за что им до сих пор нет прощения.
Так сказки древности превратились в религию и помогают нынешним, власть имущим, сохранять и оберегать несправедливости современного устройства человеческого общества, направляя протесты людей на невиновных исключительно по национальному признаку. Хотя чем русский живоглот-фабрикант или помещик лучше такого же живоглота, но еврея, никто объяснить не сможет, если смотреть в корень зла и в его причины.
А корень зла, в понимании Ивана, заключается в том, что одни люди присваивают себе результаты труда других людей или, следуя учению Маркса – тоже еврея, одни люди эксплуатируют других людей. Извозчик эксплуатирует свою лошадь, зарабатывая её трудом, на содержание себе и своим родным, но кормит и саму лошадь, тогда как эксплуататор людей иногда отбирает у них последнее, не оставляя даже на пропитание.
Время за чтением поповских книг прошло незаметно, и наступила пора уезжать в институт. Хотя до занятий ещё было недели две, Иван намеревался найти учеников для репетиторства и снять квартиру в городе, желательно на двоих, чтобы избавиться от казарменной жизни в пансионе, которая ему за год учебы уже изрядно опротивела.
Возвратив книги священнику, Иван поблагодарил его, сказав, что нашел много полезного в этих книгах, но, не вступая в обсуждение с церковником. Иван и раньше веровал в бога по привычке, с детства ходил на службу в церковь по обязанности, а сейчас, систематизировав свои знания и представления о религии, он и вовсе перестал верить в догматы церкви, но ему не хотелось, чтобы поп догадался об этом. Атеизм в России не приветствовался, а на государственной службе, к которой относились и учителя, атеисты преследовались вплоть до увольнения.
Собрав вещи и прихватив в дорогу пару копченых куриц, что приготовила Фрося, Иван простился с отцом и его подругой жизни и отбыл в город для продолжения учебы, которая, как ему стало казаться, никогда для него не закончится.
Прибыв в пансион, Иван дал в местной газетке объявление: «Студент учительского института дворянин Домов, с опытом работы учителем и рекомендациями, дает уроки по предметам в помощь ученикам училищ и гимназий».
Такое объявление и адрес пансиона стоило ему пять рублей, но экономило время на поиски учеников, и трата денег себе оправдала: через неделю пришло несколько писем с приглашением на беседу и обойдя эти адреса, Иван выбрал двух учеников гимназии с занятиями через день по три часа, но на весь учебный год и с оплатой по два рубля за неделю. Этих денег Ивану должно было хватать и на жизнь, и на съем комнаты с компаньоном, которым оказался его сосед Фёдор, тоже решивший уйти из пансиона на свободную жизнь в городе.
Скоро начались занятия в институте, уроки с учениками и времени свободного не было совсем, кроме воскресного дня, в который студенты приводили свои дела и одежду в порядок, мылись в бане, которую устроил ловкий мужичок в соседнем квартале, беря за помыв по пятачку с человека, но не более 3-х тазиков воды для омовения – за чем он строго следил.
Хозяйка комнаты, что сняли студенты, согласилась потчевать их только обедом, не желая рано вставать для приготовления завтрака и поздно ложиться после ужина. Но взамен она предоставила студентам самовар прямо в комнату, и всегда можно было попить чаю – было бы с чем. Выручал лавочник, что снабжал студентов нехитрой снедью: сыром, ветчиной, бужениной, копченой рыбешкой-тюлькой или еврейским изобретением – колбасой, что могла храниться без порчи несколько дней даже в теплую погоду и не теряла вкуса. С чаем да под свежий хлеб такая пища вполне устраивала здоровые студенческие желудки и не требовала затрат времени, которого всё равно не хватало на личную жизнь.
Особенно тяжело давалось Ивану воздержание от женщин: за два года учительства он привык к услугам служанки Арины и теперь вынужденное воздержание не давало ему покоя – здоровое мужское тело требовало женщину для своего удовлетворения.
Однажды, в воскресный вечер он посетил публичное заведение на окраине, где женщины стоили подешевле, выбрал гулящую, заплатил рубль хозяйке заведения и почти час занимался с девкой, снимая мужское напряжение, но без всякого удовольствия – чисто механически. С тех пор, дважды в месяц он стал посещать это заведение, всегда брал одну и ту же женщину и удовлетворял свою плоть, чтобы на учебе и на работе вожделение не мешало ему.
Другие студенты тоже практиковали посещение публичных домов, когда были деньги, и делали это весело, как праздник тела, иногда покупая одну девку на всех – что обходилось дешевле.
Иван такие же посещения делал тайно, в одиночку, считая это занятие необходимым, но постыдным делом, ввиду своей бедности и занятости учебой и работой. Были бы средства и свободное время, можно бы познакомится с девицей без предрассудков, взять её на содержание и сожительствовать спокойно, как это делают некоторые его однокашники. Он часто и с тоской вспоминал Арину: за любовь он доплачивал ей всего рубль в месяц, но имел женщину, когда хотел и к взаимному удовольствию: с ласками и страстными объятиями, а здесь в публичном доме, девка стоила рубль за час и нельзя ни обнимать её, ни ласкать, а лишь владеть телом, чисто механически и почти без удовольствия для себя.
Он однажды спросил женщину, которую выбирал всякий раз, будучи мужчиной по натуре своей постоянным, почему её услуги стоят дорого, на что получил ответ, что ей приходится с рубля лишь двадцать копеек, а остальное уходит хозяйке заведения, в том числе и на содержание дома, взятки околоточному, содержание девок и прочие расходы, связанные с этим непотребным делом.
Сама эта женщина, по кличке «Кобылка» попала сюда случайно, испытывая нужду, и надеется, скопив немного денег, уехать в другой город и там начать честную жизнь и даже выйти замуж – всё это Кобылка говорила ровным голосом, пока Иван пыхтел и сопел над нею, совмещая разговор с плотским грехом, чтобы не терять даром оплаченного времени.
На посещение публичного дома уходило два вечера воскресений в месяц и, чтобы занять себя в свободные воскресные дни, Иван решил немного заняться политической деятельностью.
Еще в бытность свою обучения на учителя в Орше, он посетил эсеровский кружок, который вёл приехавший из Могилева бывший студент, исключенный из университета в Татру за политическую деятельность.
Лозунги эсеров – так называлась партия социал-революционеров, были близки и понятны Ивану: землю отобрать у всех владельцев, передать общинам, которые будут распределять её среди крестьян по едокам в семье. Наемный труд на земле запрещается, продавать землю тоже нельзя – в общем, владей землей, пока можешь на ней работать, а там, дальше, община перераспределит эту землю вновь: всё честно и справедливо.
Если же землю эту совместно обрабатывать и делить урожай по труду, то это и будут социалистические отношения в деревне, которые потом распространятся на рабочих фабрик, заводов и мастерских. Так без революции, по замыслу эсеров, можно избавиться от эксплуатации человека человеком, и построить общество справедливости. Иван тогда был юн, ходил в этот кружок эсеров, пока не случилась революция 1905 года, потом начались столыпинские репрессии, студента того арестовали и кружок исчез сам собой, слава богу, что больше никто не пострадал. Здесь в Вильне, Иван тоже отыскал эсеровский кружок, который действовал почти легально под прикрытием кружка по изучению истории государства Российского.
Кружок этот вел какой-то еврей, что неприятно удивило поначалу Ивана: вопрос о земле и частной собственности на землю в России берутся решать евреи, которые не должны иметь к этой земле никакого отношения. Но потом удивление Ивана прошло, потому что этот еврей объяснял суть книги «Капитал», которую написал Карл Маркс – тоже еврей по происхождению, живший в Англии. Книгу «Капитал» Иван читать не стал, – слишком толстая и заумная, но основная суть о прибавочной стоимости, создаваемой в процессе труда и присвоении этой стоимости капиталистом ему была понятна и близка. А понимал он эту прибавочную стоимость следующим образом:
Владелец дал крестьянину чурбан дерева, стамеску, пилу и нож. Крестьянин выстругал из этого чурбана три ложки и отдал их владельцу чурбана. Владелец отдал одну ложку крестьянину за труды, другую продал и купил еще один чурбан, а третью ложку взял себе – это его прибыль, ибо результат труда, при правильном ведении дела, всегда стоит дороже, чем затраты на труд и материалы. Итак, владелец чурбана и инструментов, ничего не делая сам, получил ложку в собственность – это его прибыль.
Лавочник, просто перепродавая товары дороже, чем их купил, получает свою прибыль. Фабрикант обувной фабрики, продавая обувь, изготовленную нанятыми им рабочими, возмещает все затраты и еще имеет приварок – это его прибыль, потому что он недоплачивает рабочим за их труд, – это и называется по «Марксу» эксплуатацией.
Капиталист, вкладывая в производство капитал, который его отец, может быть, добыл разбойничая на большой дороге, получая прибыль, возвращает этот капитал весь и еще добавок к нему получает, что и является прибылью на вложенный капитал. В добывании прибыли и заключается смысл и мотив действий капиталиста, помещика, торговца, банкира и прочих выжиг, которые фактически грабят людей, не доплачивая им за их труд. Маркс сказал: «Дайте капиталу 300% прибыли и нет такого преступления, на которое он не пойдет, даже под угрозой виселицы».
На этом, посещение кружка эсеров Иван закончил, поскольку активно участвовать в политике он не умел и не хотел по складу характера: примкнуть к кому-либо он был готов всегда, но вести людей за собой, убеждать их и агитировать – никогда. К тому же Иван не хотел быть отчисленным из института за политическую деятельность, которая для будущих учителей запрещалась категорически, в том числе и участие в партиях даже легальных, как кадеты и прочие, что заседали в Государственной думе. Не для того Иван отказался от любви Татьяны, чтобы по глупости быть исключенным из института.
– Закончу учебу и дальше займусь учительством и наукой, чтобы никакой политики в моей жизни не было. Пусть другие занимаются устройством лучшей жизни людей, а я буду заниматься честным устройством своей личной жизни – за столько лет учебы я заслужил это. Через год отыщу Татьяну и если она всё ещё любит меня, то простит мою связь со служанкой за давностью лет и мы вместе поедем покорять столицу, пока еще молоды, – мечтал Иван о своем будущем, продолжая учиться и учить.
Незаметно закончился второй курс, и Иван снова провел лето у отца в полном безделии, почитывая книги из поповской библиотеки.
Отец с годами не менялся. Хотя прошедшей весной ему исполнилось семьдесят лет, он оставался подвижным и подтянутым, скорее мужчиной, чем стариком и всё это благодаря сожительству с молодой женщиной Фросей, которой не исполнилось ещё и сорока лет, но выглядела она моложе своих лет, прожив в усадьбе с Петром Фроловичем почти восемнадцать лет без тяжкого крестьянского труда спокойной и размеренной жизнью женщины: полноценной и востребованной мужчиной.
Известно, что без мужского внимания и употребления женщины старятся гораздо быстрее и раньше, чем при регулярной, но умеренной близостью с мужчиной, особенно, если этот мужчина живет с ней во взаимной доброжелательности и совпадении чувств многие годы, как это происходило и происходит между отцом Ивана и его сожительницей Фросей, давно ставшей невенчанной крестьянской женой дворянина Домова.
Не отмечая своего юбилея, Петру Фроловичу пришлось-таки отметить свои именины. На день Петра и Павла приехал старший сын Иосиф из Петербурга – специально вырвался на несколько дней, чтобы повидаться с отцом и неожиданно встретил здесь своего младшего брата Ивана, которого и вовсе не видел с раннего детства.
Утром Петр Фролович с сыновьями сходили в церковь, где батюшка отслужил молебен по имениннику, а дьяк пропел ему «Вечные лета», за что удостоился после службы полуштофа водки.
Именины отца справили в усадьбе при небольшом стечении народа: из приглашенных были лишь поп с попадьёй, урядник с женою, местный учитель, который учил еще Ивана, сыновья именинника Иосиф и Иван, да еще дочь Лидия с мужем – вот и все гости. Фрося два дня пекла, жарила и варила разную снедь, так что стол был весь уставлен блюдами, не оставляя места едокам, которым пришлось расчищать стол, перекладывая кушанья в свои тарелки
Гости ели и пили, поздравляли именинника, потом поп, обладавший хорошим басом, спел несколько романсов, не стесняясь своего церковного звания и даже гости, захмелев, пели русские песни, пили чай и разошлись к полуночи, довольные собою и проведенным временем. Брат Иосиф, на свободе от городских своих забот, тоже изрядно выпил, так что Ивану не удалось с ним и поговорить толком.
На следующий день отец с Иосифом опохмелялись, отсыпались и пришли в себя лишь на третий день, когда Фрося, никому не давая спуска, усадила всех за стол завтракать остатками с именинного стола, но не дав мужикам ни капли водки или настойки: – Хватит с вас именин, – отвечала женщина на просьбу отца с сыном налить им по стопочке для аппетита.
После завтрака Иван пригласил брата Иосифа прогуляться к реке, на что тот охотно согласился, хотя река и не была ему родной как Ивану: Иосиф детство провел в гарнизоне по месту службы отца, потом учился в уездном городе в гимназии, а после уехал в Петербург, где поступил на службу в департамент просвещения, потом закончил чиновничьи курсы, получил классный чин, и теперь был уже столоначальником, имея десятый чин в табели о рангах: не бог весть что, но на семейную жизнь в столице ему вполне хватало.
Брат был на семнадцать лет старше Ивана – ему было за сорок и он выглядел даже старше своих лет. Иосиф предложил Ивану протекцию в Петербурге после окончания учительского института, за что Иван поблагодарил брата, но принять решение обещал к окончанию института, не зная сейчас, будет ли он одинок или женится. На том и порешили. Иосиф провел у отца еще три дня и уехал с попутной повозкой вполне довольным этим отпуском от работы и от семьи, в которой у него имелось два сына – погодка школьного уже возраста.
Вслед за братом, через неделю уехал и Иван, как всегда заранее до учебы, чтобы вновь отыскать себе учеников: те, кого он обучал ранее, за год подтянулись в учебе и родители решили, что дальше они смогут учиться самостоятельно без помощи репетитора, которому дали весьма лестные рекомендательные письма.
Вернувшись в Вильну, Иван снова дал объявление в газете о поиске учеников и через неделю зашел в пансион справиться о письмах. Действительно, пришли три письма с приглашениями на смотрины – так Иван называл родительские приглашения для подбора репетиторов своим детям. Оказалось ещё одно письмо, без обратного адреса, вскрыв которое, он увидел знакомый ему почерк Татьяны, которая писала следующее:
«Дорогой мой Иван, моя первая любовь!
Нашла у отца адрес твоего института и решилась написать тебе первое и единственное письмо. Надо бы писать обращение «вам», но считаю вас близким мне человеком в прошлом, а потому пишу «тебе». С первой нашей встречи я ощутила неведомое ранее притяжение к мужчине: мне хотелось слиться с тобой и раствориться в тебе. И это притяжение было духовным, а не телесным. Мне казалось, что я чувствую порывы твоей души, твои мысли и мечты были мне понятны и близки и я видела встречное стремление тебя ко мне, которое тебе не удавалось скрыть от меня.
Но время шло, а ты не делал никаких попыток превратить наше знакомство в дружбу и потом, возможно, в любовь. Видя твою нерешительность я отчаялась на известный тебе безумный поступок в Пасху – но даже моя нескромность не помогла наладить отношения и я благодарна тебе за то, что ты устоял перед соблазном и не совратил невинную девушку ради забавы, что делает большинство мужчин в такой ситуации.
Я приписала твою сдержанность равнодушием ко мне, но оказалось, что заблуждалась. Ты сожительствовал со своей служанкой и потому со мною был спокоен и сдержан. Ладно, я бы могла простить твою мужскую неверность моему духовному порыву, но ты продолжал связь с этой женщиной и после того, как я предложила тебе свою любовь. От обиды и оскорбления чувств, я уехала учиться в чужой город, надеясь, что ты отыщешь меня и, конечно, получишь прощение, хотя я и сказала при расставании, что никогда не прощу.
Если девушка говорит «что никогда не простит» – это значит, что она любит и уже готова простить, иначе она ушла бы молча. Я напрасно ждала тебя и год, и второй, и третий: ты не отыскал меня и не попросил прощения – значит, ты равнодушен ко мне, к моим чувствам, а единственное, что девушка никогда не прощает – это равнодушие к себе. Любовь и ненависть ходят всегда рядом и часто одно из этих чувств превращается в другое. Лишь равнодушие остается постоянным и неизменным. Что ж, оставайся, Иван, наедине со своим равнодушием, если отверг мою любовь. Может ты опять нашел себе какую-нибудь женщину для утехи, взамен служанки Арины, но знай, что никто и никогда не сможет полюбить тебя так, как полюбила когда-то я своею первой девичьей любовью.
За три года все во мне перегорело, все чувства к тебе выжглись и осталось лишь сожаление о несостоявшихся надеждах на нашу совместную и счастливую жизнь при полном взаимопонимании наших душ и помыслов. Да и в браке, мне кажется, мы были бы счастливы, как всегда, бывают, счастливы любящие друг друга мужчина и женщина.
Я заканчиваю учебу через год, останусь в городе, буду учительствовать, хочу заняться борьбой за равноправие людей, уже хожу в кружок. Возможно, встречу достойного человека и выйду замуж, но замыкаться в семейной жизни не намерена. Кроме счастья любить одного человека, есть еще счастье любить людей вообще, и помогать им становиться лучше, честнее и добрее, и тогда добро победит зло здесь, на нашей земле, а не на небесах, как учат церковники.
Прощай навсегда, Иван, моя первая любовь и помни всегда, что я сказала тебе на прощание: «Станешь уступать своим легким слабостям, кривить душою ради сиюминутной выгоды – всегда будешь потом жестоко расплачиваться за это своею судьбой, а может и самой жизнью.
Татьяна, так и не ставшая твоею».
Прочитав письмо, Иван сунул его в карман и вернулся в свою комнату, что снимал на двоих с товарищем. Фёдор еще не вернулся из дома и Иван оставался один. Иван снова достал письмо, перечитал его внимательно и лег на кровать, обдумывая содержание письма.
– Похоже, что Татьяна окончательно рассталась с иллюзиями относительно меня, – размышлял Иван, – коль написала такое откровенное прощальное письмо. И то сказать: девушка ждала его целых три года и не дождалась даже весточки от него.
Может бросить эту проклятую учебу, которая никогда, наверное, не кончится для него, поехать к Тане в Могилев, отыскать её, встать на колени, попросить прощения за все, что было и не было и заняться устройством семейной жизни с этой девушкой. Институт можно закончить экстерном, как делают девушки, которым нельзя учиться очно в учительском институте, но можно сдать испытания экстерном.
– Вот проучился я здесь два года и что видел в жизни за это время? – рассуждал Иван вслух, – днем занятия, вечерами уроки с гимназистами для заработка на жизнь, воскресеньями домашние дела и через неделю посещение проститутки. Разве в этом заключается смысл моей жизни? Рядом с Таней, вдохновленный её близостью, понимание и поддержкой, я добьюсь гораздо лучших успехов и обрету интересную и разнообразную жизнь. Иметь рядом любимую женщину, которая всегда поддержит тебя в трудную минуту, а невзгоды жизни скрасит своею теплотой и заботой – что еще может пожелать мужчина для счастья?
Поработаю учителем, подготовлюсь самостоятельно и сдам через год экстерном за полный курс института – вот и конец наступит моей учебе, а дальше немного везенья и с помощью брата, можно будет устроиться в Петербурге вполне прилично вместе с Таней.
Хватить плыть по течению, надо проявить решительность и настойчивость и тогда Татьяна будет навсегда со мною, – убеждал себя Иван, лёжа на кровати и представляя себе картины жизни с девушкой, которую уже видел однажды совсем обнаженной и все эти годы вспоминал Таню именно в таком виде, – просыпаясь утрами на своей узкой и жесткой кровати от тихого похрапывания соседи Феди.
В этих мечтах Иван незаметно забылся спокойным сном, а проснувшись через пару часов, обнаружил, что его решимость к перемене своей жизни куда-то улетучилась, уступив место сомнениям и опасениям.
Институт все же надо закончить, а Тане написать письмо и если ответит, то приехать к ней и объясниться, – решил, наконец, Иван и осмотрел конверт письма, который оказался без обратного адреса. Умная девушка, зная свои слабости перед Иваном, не оставила обратного адреса: может быть, нарочно, а может быть в надежде, что он не уступит трудностям и отыщет её самостоятельно и докажет силу и глубину своих чувств к ней.
Если такие надежды у Татьяны и были, то они не оправдались. Иван решил отложить розыски девушки на потом, а сейчас надо было решать текущие дела: искать учеников, чтобы зарабатывать себе на жизнь, посещать занятия в институте, где при довольно слабом обучении была казарменная дисциплина и каждый пропуск занятий требовал письменного объяснения студента.
В суматохе этих обыденных дел время потекло привычно быстро и Иван оглянуться не успел, как наступило Рождество, на которое он, после письма Татьян, хотел наведаться в село Осокое в надежде, что и девушка приедет в гости к отцу и там без долгих поисков они встретятся и объясняться.
Но в аккурат перед Рождеством Иван сильно простудился и всю рождественскую неделю пролежал в горячке на своей кровати, один в комнате – напарник Фёдор уехал гостить домой, оставив Ивана под присмотром хозяйки – достаточно доброй женщины, которая поила постояльца горячим чаем с медом и топила печь пожарче, чтобы больного не бил озноб и простуда не перешла в воспаление.
Оправившись после болезни, Иван прожил время до летних каникул в привычной череде серых буден, без единого дня радости в жизни от успехов и свершений ввиду их отсутствия.
Однако и печалей тоже не было: жизнь шла размеренно в заведенном им самим ритме смены занятий и работы, сна и отдыха: так лошадь тянет сани с поклажей мерной поступью по заснеженной степи, где нет ничего приметного до самого горизонта и лишь лента зимней дороги, укатанной санями предыдущих обозов, уходит вдаль, не обещая скорого привала ни самой лошади, ни её кучеру, безучастно сидящему в санях, зная, что лошадь сама и без понуканий привезет его к обитаемым местам.
Летние каникулы перед последним годом обучения Иван, как всегда, провел у отца, не сделав даже попытки отыскать Татьяну, хотя для этого требовалось лишь съездить в село к её отцу, взять у него адрес и потом по адресу отыскать девушку в Могилеве: всего пути было полтораста верст и за неделю Иван вполне мог бы управиться, при желании, но этого желания у него или не было, или он боялся перемен в жизни, ожидая, что все само собою устроится.
Отдохнув за лето, Иван вернулся доучиваться в институте, благо что работать ему предстояло меньше: тётка Мария, вспомнив про племянница, переслала ему сто рублей и обещала к окончанию института ещё столько же.
Иван сразу же сменил место жительства и напарника, – Фёдор неожиданно женился и переехал жить к жене – дочери довольно богатого лавочника из поляков.
Предвкушая скорое окончание опостылевшей учебы и располагая тёткиными деньгами, Иван облегчил себе работу с учениками и начал иногда проводить свободное время с товарищами по курсу, участвуя в студенческих вечеринках, и даже пару раз сходил в местный театр, чего раньше никогда не делал. Оказалось, что деньги дают свободу выбирать образ жизни, а свобода, в свою очередь, дает разнообразие в поступках и действиях, украшая студенческую жизнь.
XYI
Зимой, за полгода до окончания института с Иваном случилась житейская история, круто изменившая всю его жизнь и определившая дальнейшую участь в начинающей изменяться стране.
В тот год, 1911-й, он снимал комнату в доходном доме местного купца на пару с однокашником по имени Филипп. Оба были молоды, энергичны и неприхотливы, а впереди, после окончания института их ждала достойная учительская работа с достойной оплатой и уважением общества города, где придётся учительствовать. Это уже будет, по крайней мере, уездный город, а не захудалое село Осокое, где Иван учительствовал в земской школе, не имея возможности общаться с культурными и образованными людьми своего круга.
Иван и Филипп подрабатывали на жизнь репетиторством, натаскивая поповских и купеческих отпрысков для поступления в гимназии и реальные училища или просто помогая отстающим окончить городское училище, чтобы иметь потом право на получение чина в государственной службе.