Сосед-алкоголик давно уже продал свою «Победу» и победоносно пропивал оставшееся имущество. Но с гаражом решил пока не расставаться. Здесь он держал элитарный клуб единомышленников, приют униженных и непонятых, который распахивал свои двери вполне периодически и чуть ли не ежедневно. В клубах папиросного дыма и парах спирта посетители решали вопросы внешней политики, обсуждали последние события отечественного спорта, в частности, футбола, и, особенно яростно обсудив последние, напивались до зелёных футболистиков.

– Продай мне свой гараж, – просил соседа Богдан.

Тот икал, рыгал, интонацией отрыжки показывая, что обдумывает предложение, а потом тянул «Не-е-е-е», причём складывал губы трубочкой так, будто говорил «Ню-ю-ю-ю».

Однако Богдану было дозволено свободно посещать клуб и заниматься своими делами, что он и делал. Каждый свободный вечер он уютно устраивался в углу за крохотным столиком, разводил глину водой и погружал руки в мягкую бесформенность. Он мял глину, словно массировал плечи любимой женщины, он гладил податливую массу, как гладит живот беременной жены любящий муж в трепетном ожидании новой жизни. Так же и Богдан верил, что из его глины должно появиться на свет что-то новое. И оно появлялось: кривое, нелепое, косолапое и убогое. Такое хилое, горбатое, криворукое, неуклюжее, но в то же время такое милое и трогательное в своей беззащитности, что сосед, попрощавшись с последними посетителями, обязательно подходил к Богдану посмотреть очередную поделку. В такие моменты он клал руку на плечо скульптора (не столько чтобы выразить симпатию, а скорее просто обрести опору) и говорил:

– А в этом что-то есть… да-а-а… только вот тут немножечко подпра… ага, так лучше.

И награждал Богдана отрыжкой благодарного зрителя. А осмотрев ещё сырую фигурку со всех сторон, всякий раз узнавал в ней себя и проникался к ней таким состраданием, что глаза его ещё долго оставались влажными от слёз.

– А знаешь, почему у него ничего не получается? – спросила Алёна у Кошмара, когда он вместе с Богданом сидел у неё на кухне в следующий вторник или субботу.

Кошмар устроился на табуретке и щурил на Алёну янтарные глаза. Богдан стоял лицом к окну и видел, что на зелёной скамейке под липой, присев на самый краешек, томится в ожидании тот самый сопляк из молодого литературного кружка. Богдан закурил.

– А потому,– продолжала Алёна без претензий на новизну суждения,– что художник должен творить из себя. Для художника материал – только средство.

Она помешала сахар в чашке. Кот повёл ухом и посмотрел на стол, где стояла вторая чашка с остывающим чаем – не то для него, не то для Богдана.

– Неважно, что из меня сделает очередной художник: начертит мелом на асфальте, нанесёт мазок маслом, выразит меня музыкальной гармонией, выплеснет чернилами на бумагу… Или нарисует чаинками на донышке пустой чашки. Всё это идёт у него изнутри.