Европа. Акт 3-й

Толпа замерла. Первый открыл двери и спустившись по широкой лестнице вышел прямо к трибуне. Обводя взглядом замершую толпу он медленно кивнул головой. Все знали, что этот жест означает – можно отмереть. Что более никому из толпы ничего не грозит. Но, если взгляд останавливается на одном месте, то люди в этом направлении просто переставали дышать на сколько, на столько позволяют их организмы. Это был животный страх. Но теперь можно успокоиться. Никого из толпы не выдернут и ничего с ним не сделают. Все останутся живы. Лица многих растянулись в улыбке. Некоторым стало хорошо, эндорфиновый выброс взбудоражил их тело. Именно из-за этого момента многие и стремились на площадь. Ощутить, что смерть пронеслась рядом и ты ее победил. Ты перехитрил эту старуху.

Второй, поклонившись и поправив прикрепленный микрофон-пришепку (что вызвало ряд характерных звуков в динамиках на площади) начал свою размеренную и серьезную речь:

– Ваше величие, о Великий, о Первый, утверждаете ли вы данные приговоры суда, вердиктом великой Сапой?

Первый, улыбнувшись:

– Народ! Что вы скажете о вине Роберта Роуза? Не ошибся ли суд, не ошиблись ли следователи Инквизиции?

Толпа разразилась сплошной какофонией возгласов. Великий указал на палача и толпа тут-же притихла. Палач промедлил, демонстративно почесав затылок:

– Во втором ряду от меня стоит мужчина в розовой кепке, не свершите ли Сапу?

Толпа расступилась, явно выражая некую степень зависти к выбранному. Крепкий молодой мужчина непримечательной наружности поднялся на помост и почти на ухо прошептал что-то палачу. Палач, улыбнулся во весь рот и похлопав мужчине по плечу обратился к толпе:

– Тут есть некая Анна Смит?

С права от трибуны толпа зашевелилась, расступаясь от молодой, миловидной блондинистой девушки в джинсовом костюме. Девушка, выражая смесь радости недоумения, двинулась к трибуне и уже скоро вбежала на помост. Палач, став между молодым человеком и Анной, снова обратился к толпе:

– Данного плебса высшей категории зовут Бадди Грей, данную девушку Анна Смит. Бадди просит Анну руки и сердца. – Этому развитию событий удивился даже Первый.

Девушка весело закивала головой и толпа взорвалась приветствиями. Такого не ожидал никто. Многие, в глубине души, этой паре завидовали.

Первый наблюдал за этим с удивлением и заинтересованностью. Данное действительно было не наигранно и не заготовлено заранее. Как принято, палач должен был выбрать кого-то из толпы и этот «любой» должен был назначить окончательный приговор. Народ знал, что на Сапе часто приговоры «отдаются утверждать решением толпы». Поскольку один из приговариваемых убил человека из более низкой ему категории, то тут явно такое могло произойти. Поэтому места у помоста палача занимались заранее. Мало ли. Люди одевали вычурные одежды, всякие яркие платки и кепки, лишь бы быть замеченными. Но тут поворот так поворот. Тотализатор явно уже принимал ставки на то, кто из двоих будет выносить приговор.

Палач продолжал раскручивать спектакль. Некоторое время он пожимал обоим руки, потом похлопывал их по плечам и поздравлял с проведением Великой Ра, так благосклонно обратившей на них внимание. Но действие начало толпе надоедать, поэтому Палач начал новый акт спектакля:

– Кто из вас вынесет окончательный приговор? Кто свершит Сапу… Кто назначит казнь… Через кого прозвучит голос Великой Ра?

Палач выделывался как мог, растягивая действие. Уж ему то не понимать, как каждая секунда сказывается на прибыли тотализатора Инквизиции. Его зашкаливало от ставок на то, ко именно произнесет приговор. В наушнике, вставленном в правое ухо палача, просто молили потянуть хоть еще чуть-чуть. Но все это закончилось в момент, когда молодой человек кивнул в сторону избранницы. Палач, начиная следующий акт, переключился на серьезную волну:

– Первое! Я, палач Великой Сапы, принародно объявляю вас мужем и женой и прошу синод врой ложи зарегистрировать этот брак.

Во второй ложе встал какой-то дедуля, немного промедлил растерявшись, потом поднял руку и закивал головой, что-то при этом бормоча. В спешке ему поднесли микрофон, но толпа на площади услышала лишь: «Во имя Великой Ра и по ее проведению брак, между вышеуказанными лицами объявляется состоявшимся».

Анна и Бадди поцеловались, в динамиках площади заиграла положенная для этого действия музыка. Палач, подумав: «Догадались, наконец», продолжил серьезным тоном:

– Второе! Вот, теперь вы муж и жена! – Палач разнял их и встал между ними, как рефери между боксерами, – Пускай теперь… Великая Ра… Через уста Анны Грей… произнесет приговор Сапы… Слово Анне! – заорал последнюю фразу Палач.

Толпа стала повторять «Слово Анне!» тысячекратным эхом. Палач же подвел Анну к краю помоста и поднял руку вверх, останавливая крики толпы. Толпа утихла и почти в полной тишине зазвучали несмелые слова Анны:

– Жалко как-то его… пускай, там… помидорами и яйцами закидают, я не знаю… пусть живет!

Палач, вскинув вверх руки:

– Сапа по поводу Роберта Роуза свершена! Великий любезно разрешил проявиться истинной демократии! Все имущество Роберта Роуза и его семьи переходит в собственность новоиспеченной семьи Анны и Бадди Грей. Сам Роберт Роуз и его семья… Роузы признаны ложно квалифицированными! Правда восторжествовала, отныне Роузы переводятся в класс «Людеподобные существа», в коем, как оказалось и находились, несмотря на неверную изначальную классификацию. Они ведь не смогли нести бремя знаний. Они наделали много ошибок. На лоб и плечи всех вышеупомянутых Роуз следует нанести опознавательный метки принадлежности к собственности вышеупомянутой семьи Грей. О Великий, о Первый, правильно ли поступил народ? Правильно я его понял?

– Правильно! Но, я думаю, что семью Грей тоже неправильно классифицировали. Такие ошибки случались в прежние времена. Полагаю, что они и их близкие родственники являются представителями Второй ложи! Правильно ли я думаю, о свободный народ? Свершите Сапу!

Толпа просто неистовствовала в восторгах:

– Правильно! Верно! Да здравствует Великий и Первый! Слава Великой Ра! Демократия свершилась!

Даже во второй и культурной ложах кивали и вставали. Они неистово хлопали и выкрикивали подобные лозунги. Уж люди Лож то понимали, как это скажется на их спокойствии. Народ исподтишка всегда недолюбливал «сидетелей в ложах». Если что, – во всем виноваты они. Это Великий Первый не видит, это они ему врут.

Первый поднял руку, толпа затихла, и он начал размышлять…

– Так, кто там у нас следующий… там двое осталось, – ради тотализатора Великий тянул фразу, – этот Ивновский и Озборн… И так… Озборн Логан! Он… ясно и понятно… Озборн виновен! Тут вердикт Сапы именно такой. Но стоит ли нагружать нашего Палача?

Толпа снова зашевелилась и загалдела окриками:

– Пускай задницу свою покрутит!

– Год уже как ничего не делает!

– Лентяй этот Палач, дайте я сам подожгу и уколю, если надо!

Последний окрик, в общей какофонии звуков, долетел к Великому и у него загорелись глаза:

– Кто сказал: «Я сам подожгу»? Покажите… мне… этого… человека…, – снова ради тотализатора тянул Первый, – Где… этот… негодник…? Я хочу… его… видеть!!! Нееемееедлеееннооо!

Толпа расступилась вокруг невысокого худенького человека средних лет. Он был одет в кожаный плащ, джинсовые брюки, вычурные сапоги коричневого цвета и желтую футболку с черной надписью: «А как?». Человек побелел и остолбенел… В это время, принимающие ставки люди просто исходили на мыло. На своих постаментах они и их помощники крутились, как белки в колесе. Ставки ставились на короткие «Казнят», «Не казнят». Этим «балаганом ставок» управлял человек из первой ложи. Все приказы (на что и какие принимать ставки) раздавались по наушникам. Оплата – картой! Оплатил – клацни на что ставишь и из аппарата вылезет билет. В нем указано кто и на что поставил. Так что процесс делания ставки – почти мгновенный. Такие устройства были на каждой такой платформе (или в любом баре) и не по одному.

Первый же, прищурил глаза и демонстративно задумавшись произнес:

– Такс… нееегооодяяяй… поработать хотите? Палач… я думаю… тебе придется… отдать треть сегодняшнего заработка этому человеку!

Палач, скорчив жалобное лицо запросился:

– Ну великий, как же я… это восемнадцать тысяч. Ну хоть 15! Я же целый год не работал, зарплату не получал…. Ну жить мне на что прикажешь?

Следует заметить, что такие деньги простой плебс зарабатывал года за 3-4. Великим, по сути, деньги были вообще не нужны. Копить? Кому и зачем? Детей нет и не будет, вилла, машина, самолет – все инквизиторское. Женщин (или мужчин) тоже можно менять, как перчатки. Только пальцем ткни. Да и кроме исполнения приговоров Сапы, Палач получал жалование и за другие дела и обязанности. Так что и ему, и его родственникам хватало с головой. Тем более, что живой еще отец палача, как в старые времена, не уставал проворачивать свои дела и делишки. Хоть и не криминальные, но вполне доходные экспортно-импортные операции.

«Торговля» между Палачом и Первым продолжалась:

– Ладно, 15, так 15, – согласился Великий! А то похудеешь еще (площадь захохотала).

Молодой человек, сквозь расступающуюся и подбадривающую его толпу, зашагал в сторону костров. Там его встретят инквизиторы, проведут инструктаж что и как делать. Вполне возможно, что он так и останется «поджигающим инквизитором» с определенной ставкой. Великий Палач любит проворачивать такие шутки. Хочешь поджигать – будешь это делать всю жизнь. И попробуй только откажись.

Ко столбу первого костра уже прикрепили чучело Роуза. Самого Роуза сняли со столба и бережно раздирали склеенный рот, смачивая место склейки специальной жидкостью. В противном случае – рот бы просто разрезали, или разодрали (на потеху публике). Это называлось: «Время и покричать». Публика уже привыкла к такому зверству и даже шутила над кривизной разреза. Сердца людей уже не те, их камень охватил всецело. Именно такое времяпровождение, на этой части планеты и называется «культурным». Люди не видели и не знают другого.

Уже с расклеенным ртом, Роуза потянут к реке. Там находится стена избиений. В стене закреплены специальные кандалы, в которых его и закуют. Напротив, стены уже стояли ящики с помидорами и яйцами. Любой сможет подойти и совершить правосудие. Поскольку избивали Роуза не до смерти, то Инквизиторы будут строго следить за состоянием избиваемого и в любой момент экзекуцию могут остановить. Это же собственность уважаемого и досточтимого теперь человека. Так что охочие уже толпились возле ящиков, попивая вино. Там снова придумают какой-то тотализатор, будут смеяться над промазавшими и громко обсуждать удачные броски.

Великий, в это время начал рассуждать о судьбе Периша, или, как его теперь звали Петровиша: «Какое дебильное имя» – подумал Первый, впервые его услышав – «ну не называют русские так своих детей, но… откуда им это знать? Надо было поправить…». Поэтому, вслух он произносил не менее дебильную фамилию Ивновский:

– Ивновский… Что с ним? Понимаете,… я чувствую, что Великая Ра не согласна с таким приговором… Ивновский… Он… Виноват! Но… Спалить его надо… стандартным способом! Не умерщвляя и не обезболивая. С одной стороны, его ересь страшна и неисправима. Но, все ж, Ивновский должен быть благодарен Великой РА! Через муки он очистится от ереси. Хоть немного, но очистится. И, возможно, ему дадут место у входа в Вальгаллу. Может он заслужил, чтоб его душа не бродила по бескрайней пустоши у подножья горы, на которой стоит вход в Вальгаллу? А может Ра его пожалела? Нам не дано понять. – После этих слов Великий вознес руки к небу и просто проорал, – Всемогущая Ра, спасибо тебе за твою милость! Спасибо за то, что ты не дала нам сделать неверный суд! Сапа свершена! Да очистятся души сжигаемых!

Последние слова были стандартными фразами окончания Сапы. Все люди на ложах встали, зазвучал Гимн Великой Сапы. На площади пьяные люди подпевали (а других там уже не было). Некоторые просто раскачивались в такт музыке, некоторые почти плясали. Отдельные уже не могли ни стоять, ни плясать. Их уже вытянули из толпы и погрузили на специально приготовленные тележки.

Действие окончилось. Великий развернулся и бодро зашагал по лестнице в свою комнату. Второй занял его место на трибуне. После окончания гимна он монотонно прочитал приказ о исполнении вердикта Сапы. В приказе подробно было описано, кого и как надо было наказать. Присутствовали ссылки на инквизиторские стандарты исполнения приказаний и прочую официальную документацию. Инквизицией уже давно были оформлены все нужные для этого документы. Самоуправство и отклонение от них не приветствовалось. Время банд давно уже прошло. Именно такое положение дел и называлось «цивилизованностью», на данной части планеты Земля.

ПАЛАЧ ДЖОНИ

После церемонии, Великий снова закрывался в той же комнате. Слушая старую музыку, погружался в раздумья. Иногда, уже поздно вечером, к нему присоединялся Палач. Палача звали Джон Вудс, но по фамилии его почти никто не на называл. Просто Джон, или Палач. Именно с заглавной буквы. Данный человек возглавлял целую структуру, которая так и называлась: «Служба Палача». Это и тюрьмы, и исправительные заводы, шахты и карьеры, на которых работали наказываемые. Половину сельского хозяйства было под подобными заведениями. Вне работы карателя, Палач занимался всякого дела аналитикой и управлением коммерческими делами Инквизиции. Именно он был инициатором многих полезных для Европы дел. И только с Палачом наедине Великий мог позволить себе расслабится. Однако Палач знал свое место и при посторонних не наглел. Слишком долго эти двое знают друг друга.

…Инквизиция не просто организация. Она, на территории Европы и бывшей Англии, была эрзац государством. Это и церковь, это и гос. структуры, вместе с полицией, армией и таможней. Само же государство ограничивалось медициной, Великим инкубатором и портами. Но оплачивало все государственное – Инквизиция.

Кроме прочего, Палач был ответственным за поставку всего того, что надо было инквизиции от России, Индии и Китая. Да, в некоторых вещах без этого было никак. Именно потому никто и не трогал Польшу. Она жила себе своей жизнью. Ее женщины так же рожали, как и их прабабки. Папа Римский превратился в Папу Гданьского (по договоренности с Инквизицией). В Польше издавалась Библия (на польском и русском, но не на английском) и стояли старые костелы. И все, все что ввозилось в Европу из России, часто называли польским. Про это знали все Великие и половина Ложи культурной элиты. Но эти были с «промытыми» мозгами. У них на всякий вопрос уже был в голове удобный ответ. Их мозги находили такие ответы автоматически и со скоростью света. Даже задумываться не надо было.

Хорошо иметь общество, где с самого детства строго фильтруют то, что ты должен знать. Более того, Учение Великой Ра вбивает тебе в мозги то, что «Лишний груз знаний мешает тебе взобраться на гору перед воротами Вальгаллы». Согрешившим же, Ра докладывает камнями груз и человеку становится идти еще труднее. Как просто. Слепая, тупая вера делает свое дело. Тысячу лет Европа воспитывала человека новой эры. Всех тех, кто способен всерьез навредить – просто убивали. Людей заставляли стучать друг на друга, воспитывали послушного гражданина. Главное – чтобы как все. Все покупают – и я покупаю. Все красят заборы в зеленое – и я так же. Главное – не быть чужим!..

Великий скомкал конец церемонии. Вдохновение кончилось. Так часто бывает. Как свеча, что догорела и погасла. Сейчас он пил коньяк под музыку старого The Meters. Закусывал персиком и виноградом (так когда-то его приучили друзья, московские армяне). Механизмы инквизиции крутились, машина работала. Великий настраивал ее пол своей жизни. Он лишь сумел подбирать людей и сейчас они отплачивали ему за доверие. Даже напрягаться особо было не надо. В дверь постучали:

– Великий, пускай впустят, это Джон.

Снаружи обоих дверей комнаты уже стояли гвардейцы его личной охраны. В другое время они тоже находились рядом, но иногда незаметно и в штатском.

– Впустите его!

Дверь распахнулась и в нее ввалился Джон.

– Ну я устал, – Джон нагло схватит бутылку коньяка и наливши бокал выпил его залпом, – фу, гадость. Ненавижу эту бурду.

Джон обошел стол и открыл скрытую специальной панелью дверь холодильника.

– Вот… так… водка, пиво… о! Это я и буду пить, – достал бутылку какого-то вина.

– Джон, как там с дровами?

– Не дровами, а древесиной! Нормально. С Южной Америки и Китая будут возить. Русские леса «экономить» стали. Засаживают, засаживают. Лимиты у них. При чем и для себя тоже. Никакой политики. Так что ссорится смысла нет.

– Может и нам, того… заживать? Германия когда-то сплошь лесами была покрыта.

Джон, отхлебнув с бокала и прицеливаясь к винограду рукой:

– А что, идея! Послезавтра обсужу с галеркой, – так Джон называл руководителей департаментов Инквизиции, – вон, китайцы лозу садят тысячами гектар. Скашивают ее специальными комбайнами и в труху! Далее тебе, хоть панели, хоть кирпичи для растопки. Красота! Надо подумать. Слушай, Великий что за мура и тебя играет?

Великий клацнул пару кнопок на пульте и заиграла песня «I'd love to change the world» группы Ten Years After. Голос и гитара Элвина Ли тоже нравились Великому.

Джон поморщился:

– Ну! Снова старье!

– Джон! Не рявкай, играть будет это. Лучше просвети что там департамент погоды на зиму обещает?

– Они пообещают…

– А все-таки?

– Холодно, но не так, как в прошлую зиму. Реки не замерзнут.

– Слава Ра!

– Слава! – залпом осушив бокал рявкнул Джон.

…Оба, и Великий Первый и Палач Джон слишком уж не различались по возрасту. И внешний вид тут не при чем. Имеется в виду действительному положению вещей в этом мире. Джон прожил на земле на несколько полных ее оборотов вокруг солнца меньше, чем Первый. Его отец, коротышка, по сравнению с его высокой и стройной мамой-итальянкой. Но кипучая смесь итальянской и какой-то восточной крови делала из него сущего энерджайзера. Перед мамой Джона, Евой, ложились ниц первые красавцы Милана. Она была гордой и неприступной. Но тот поток энергии, который исходил от этого коротышки не мог не растопить сердце этой женщины. Конечно, не последним оказалось то, что у папы просто всегда были деньги. Все его предки и живущие родственники были очень рисковыми людьми. Рисковыми, но расчетливыми (до определенной меры). Все это, вместе с неуемной энергией и трудолюбием давало свои плоды.

Папа был геологом. Его тоже звали Джон. И деда, кстати, тоже звали Джоном. Такая странная семейка. Почему папа-Джон выбрал эту профессию, тогда как все родственники были либо торгаши, либо отъявленные бандюги, папа и сам не знал. Так судьба вывезла. Сразу после получения профессии, ряд случайностей, кинули его за Урал. Там, вместе с экспедицией, папа-Джон просто вынюхал кимберлитовую трубку. Молодой иностранец, почти не понимал того, что говорят окружающие. С другими поисковиками он общался через электронный переводчик. И если бы не это устройство, то этого надоедливого живчика-коротышку, просто зарыли бы живьем на очередной попавшейся поляне. Какую же гулянку закатили его угрюмые спутники, когда стало понятно, что именно нашел их итальяшка. Джона просто носили на руках. Удивительный народ. После экспедиции, уже при деньгах, он и очаровал маму будущего Джона Палача.

Два года папа-Джон провел в Милане. Там он разруливал темные делишки своего родного брата. Под Новый же год, забрав Еву с уже годовалым сынишкой Джони, папа-Джон уехал в Заризастан. Местное население уже было избавлено от своих настоящих Вузов, построенных еще при СССР. Государство получило в место них – выживающие в безденежье пустышки. А новые технологии добычи требовали толкового, знающего руководства. Тем более, что в этой стране успешно пронеслась еще одна напасть, убивающая науку. А именно – перевод всего местного образования на другой язык и другую азбуку. Старые, толковые ученные и преподаватели, раньше времени уйдут на пенсию. Молодые же, те, кто сможет и кто толковый – уедут в другую страну (тут главное их направить, в какую именно уезжать). Середнячки же будут пол жизни барахтаться в переводах кучи бумажек и ничего в жизни толкового не произведут. И да, если есть выбор, на какой язык переходить, то для более качественного убийства всей области наукознания надо выбрать тот, чья распространенность в науке (и интернете) не очень значительна.

Заристанский язык папе маленького Джонни был неизвестен. На русском (который тоже знали в Заристане почти все) папа мог только материться. Но руководителю такой компании достаточно английского, который и пришлось учить местным аборигенам. Чужая земля, ее не жалко. Выкачали и уехали. Но все ж, следовало осмотреться. Может где-то и возможно поставить еще один насос? А местные, что местные… В них, как и других подобных, на земли которых кинула тень ь Британская корона – бросили зерна национализма. Пускай занимаются мелкими разборками со своими соседями, имеющими другую форму лица. Помимо основной деятельности, через своего брата, папа наладил торговлю зерном и еще бог знает, чем. И вот, уже 6-ти летний Джони, едет с в первый класс дорогой миланской школы.

И так, рывками, из страны в страну, Джон дошел до выпускного класса. Он видел папу каждый день, но не каждый день через телефон и мессенджер на компьютере. После выпускного бала Джон-сын со своей мамой полетели на отдых в Кению, где крутил свои дела его папа. Серенгети… ничего красивей Джон-сын до этого не видел. В то время мир уже разбился на кластеры. Даже интернет существовал лоскутным одеялом. Из лоскутка в лоскуток информация переходила, но значительно исказившись. Правду знали лишь не многие. Проведя неделю в Серенгети, застрелив косулю и наевшись диковинных блюд, семья не смогла вылететь обратно в Милан. Эпидемия заставила их прожить три месяца в хорошем, но каком-то чужом и скучном отеле. Однажды утром отец принес три укола. На пачке было написано непонятное название. Вместе с отцом пришла молоденькая негритоска приятной внешности. Это был тот самый «Индийский укол», привезенный контрабандой из далекой Польши. Местному населению пока только обещали поставки с Китая, но папа -Джон ждать не собирался. После укола, на убитом грузовом самолете вся семья добрались до Греции. Оттуда, различным транспортом – до Милана. Тем временем из родни не осталось в живых никто. Одни умерли от болезни, другие погибли в разгорающейся кутерьме беспорядков. Деньги же и папы-Джона остались (в виде припрятанных слитков золота и бриллиантов). Жизнь продолжалась. Папина башка работала… Сейчас папа представляется старшим двоюродным братом, а мама – женой двоюродного брата. Благо дело, что кажущийся возраст позволяет. Великий инкубатор, не такое древнее и пока не такое «плодовитое» сооружение, чтобы полностью отказаться от природного способа размножаться. Сестры и братья до сих пор еще существуют на территории, зовущейся Европой.

Побочка «Индийского укола», в виде частичного омоложения действует не на всех, да и количество уколов «бракованных» партий – не бесконечная величина. Беспорядки «Времени банд» уничтожили многие «бумажные следы». Вот и фамилия Вудс появилась из почти из ниоткуда. В Польшу поехали одни Вудсы, а уехали из нее совсем другие, не похожие на приехавших совсем. Однако никто этого не заметил. Кого тогда это интересовало?..

Джон с Великим Первым сидели еще долго. Обсуждали то, как правильнее организовать работу в Инкубаторе. Говорили о возможных проблемах, вызывающий окончательный брак плодов. Ударились в тему философских рассуждений. Решили, что сознание, по сути дела такой же орган, как например живот. Его можно сравнить с экраном компьютера. Сознанию предоставляется все в том виде, в котором оно способно воспринимать информацию. Все нули и единицы кода остаются скрытыми. Вся дискретность изображения и дискретность звука сглаживаются. В отличии от компьютера, это делает сам мозг. Великий, поясняя свою точку зрения, произнес:

– Все, что чувствует себя человеком – это и есть его сознание! Сознание человека может даже не знать то, на что способен его мозг. Вся сущность мозга скрыта от сознания и покрыта таинством внутренних процессов. О некоторых из них человек может даже не подозревать. Сам человек вам пообещает что угодно. Он, сознанием, может искренне верить в то, что вы ему говорите. Он даже верит в данные им самим обещания. Искренне верит. Но мозг… он затаится. И понемногу будет точить свое сознание червячками сомнения. А все из-за того, что где-то, внутри мозга не складывается вместе круг знаний. Один из кусков в этом круге, слишком слаб. Он не похож на правду! Или он просто кажется лишним. Мозг считает его ложью, или просто усложняющим жизнь правилом. И как ты не пичкай человека информацией, мозг будет ее отбрасывать. Мозг заставит свое сознание вам солгать. И, возможно, само сознание этому даже поверит. Но потом…

– Слушай, Первый, я так понимаю: Eсли у человека мозг вора, если мозг привык получать свое воровством. Круг знаний и понятий у него так замкнут! То, сколько человек (сознание – другими словами) не будет вам обещать «не воровать» – мозг все равно, рано или поздно, заставит сознание заниматься воровством. И человек, своим сознанием, может даже верить в искренность своих обещаний «не воровать»! Но потом сознание сдастся. Мозг подсунет ему оправдание. Внутреннее оправдание. Далее – муки совести, или уже даже без них.

– Это примитивно, но это правда, – подтвердил Первый.

– Да… как бы найти эту ширму. Этот декодер. Переключить его в режим открытости.

– Я так думаю, – пьяным голосом произнес Первый, – Есть сознание-человек, есть этот декодер-мозг, а далее за декодером – божество. Там все ясно правильно и известно. Там – истина. А проблема как раз – в декодере. Мозг накапливает знания, «раздупляется» в понятии процессов. Складывает их суть в правильные кружки, через декодер сверяет их с истинной. Связывается с тем, что находится там, за ширмой. Декодер выдает: «Это правда – это ложь». По-другому, наверное, просто нельзя. Иногда этот декодер является бракованным. Он заставляет сознание-человека поверить в ложь, стать вором, или лгуном. И виноват в этом именно декодер. Но убери его и да, ты услышишь голос божества. Но поймешь ли ты его? Декодера то уже нет, а кода программы ты не знаешь и знать не можешь. Язык тебе не известен и известен быть не может. Все верные способы понять сущность всего лежит именно через путь: сознание (человек, то есть) – мозг и декодер – божественная сущность. Переключи этот декодер в режим открытости и сознание ничегошеньки не поймет. Оно увидит непонятные ему строчки кода. Что, если вся суть процесса, называемого жизнью, – понять строчки этого кода. А единственный путь доступа, как говорилось: сознание (человек) – мозг и декодер – божество. Ладно, я пьян… Спать тут буду. Какой-то бред мы с тобой в конце выдали. Запутались совсем. Иди домой.

Палач вылил все вино с очередной бутылки прямо в глотку и с бешеным выражением глаз пошатался к выходу, не забыв при этом захватить еще одну бутылку вина. Такое вино было только у Первого. Стояло порадовать им домашних.