Император сел на своё место, а Вече поднялось, его приветствуя. Конечно, с разными чувствами аплодировали: кто с завистью, кто в злобе, кто от страха, до сих пор не прошедшего, кто – ликуя и радуясь.
– Слово следующее, – медленно проговорил председатель, пробегая взглядом по тронам наследников Петра, – предоставляется… – князь замолчал, подбирая достойных для советов отчизне, и наконец решился: – …императрице Елизавете Петровне.
Пока величественная дочь Петра Великого поднималась от трона, полезную информацию для размышлений участникам Веча успел подать великий историк Соловьёв:
– Ссылаясь на достоверные донесения иностранных посланцев в России, «считаю уместным и необходимым напомнить, что спустя совсем уж малые годы после кончины великого императора стало всё в России в страшном расстройстве, царь не занимается делами и не думает заниматься; денег никому не платят, и Бог знает до чего дойдут финансы; каждый ворует сколько может. Все члены Верховного совета нездоровы и не собираются; другие учреждения также остановили свои дела; жалоб бездна; каждый делает то, что ему придёт на ум. Об исправлении всего этого серьёзно никто не думает…».
Посол Истории с горечью прокомментировал:
– Можно не продолжать, всё то же в России и сейчас имеется.
Наследница Петра Алексеевича, красавица Елизавета Петровна, поднялась в свой царственный рост и обратилась к коллегам с теми словами, которыми звала своих гренадеров на подвиг во благо России:
– «Ребята! Вы знаете, чья я дочь, ступайте за мною». – И далее провозгласила призыв-совет, важный для нынешней России: – «Так пойдём же, и будем только думать о том, чтоб сделать наше отечество счастливым во что бы то ни стало».
Согласно регламенту, следом за Елизаветой поднялась Екатерина Вторая.
– Начну с того, с чего начала, взойдя на престол. С констатации факта коррупции и взяточничества во власти. Потому что ныне это главная опасность для России, бо́льшая, чем прежде, в мои времена. «…До какой степени в государстве нашем лихоимство возросло: ищет ли кто места – платит; защищается ли кто от клеветы – обороняется деньгами; клевещет ли на кого кто – все происки свои хитрые подкрепляет дарами. Напротив того: многие судящие освящённое своё место, в котором они… должны показывать правосудие, в торжище превращают… и мздоимством богомерзким претворяют клевету в праведный донос, разорение государственных доходов в прибыль государственную…» К тому же «почти все отрасли торговли были отданы частным людям в монополию», а подобное есть вред громадный, с коим бороться следует прежде всего, ибо без оной борьбы рынка свободного и тем справедливого вам во веки веков не сотворить… Потому помните мой повседневный девиз: «В правительстве… мне дураков не надобно».
Тот сектор Веча, где расположились правители России, издал ропот. Понимая причину его, императрица обратилась к ним со словами, которые когда-то адресовала Вольтеру:
– «Я должна отдать справедливость своему народу: это превосходная почва, на которой хорошее семя быстро возрастает; но нам также нужны аксиомы, неоспоримо признанные за истинные; благодаря этим аксиомам правила, долженствующие служить основанием новым законам, получили (бы) одобрение тех, для кого они составлены».
Императрица взглянула на куранты и, не желая нарушить регламента, ею предложенного, поделилась, к народу обращаясь, своими мечтами-надеждами:
– «Я думаю, вам бы понравилось сидеть за столом, где сидят вместе православный, еретик и мусульманин, спокойно слушают голос идолопоклонника и все четверо совещаются о том, чтоб их мнение могло быть принято всеми». Дабы достигнуть этого и всего другого нам желанного, повелеваю возродить октябрят, пионерию и комсомол. Немедля. Сегодня это важнее всего. Пусть в других именах, с другими возрастными границами, но, несомненно, без партийных идеологий взрослых. С целью взрастить нравственно чистых, физически здоровых, образованных и ответственных молодых людей. Войдут в совершеннолетие – сами найдут свои партии или новые создадут. А назвать их надо так, чтобы отразить в именах грани неизведанной и тем прекрасной юной жизни. Так, чтобы чувствовалось уважение к ним народа, высвечивалась надежда на них отчизны и искрилось в ответ стремление молодёжи чувства народа и надежды страны оправдать… И ещё. Настоятельно всем гражданам рекомендую: «Поступайте так, чтобы люди добрые вас любили, злые боялись и все уважали».
Князь Рюрик отдал должное Екатерине Второй, первым начав бурно аплодировать, и предоставил слово Александру Первому.
Пока император России поднимался от трона, Сергей Михайлович Соловьёв успел напомнить, что 10 июня 1812 года французский император скомандовал своим войскам: «Россия увлекается роком! Она не избегнет судьбы своей. Вперёд! Перейдём через Неман, внесём оружие в пределы России».
Александр Павлович тотчас порекомендовал нынешней России то, что провозгласил, когда узнал о вторжении неприятеля:
– «Не нужно мне напоминать вождям, полководцам и воинам нашим о их долге и храбрости. В них издревле течёт громкая победная кровь славян. Воины! Вы защищаете веру, отечество, свободу. Я с вами. На зачинающего Бог… Я не положу оружие, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моём».
Участники Веча поднялись, склонив головы в память тех, кто достойно исполнил клятву своего царя. В тишине над русским полем от поднебесных куполов и солнцем золочёных крестов часовни разлились торжественные звуки благодарственной кантаты в честь народа-героя, победителя в той Отечественной войне.
Стройный красавец-император, покоритель Франции и покровитель муз, заложив пальцы за борт элегантного сюртука, кратко изложил своё кредо управления страной:
– Прежде всего, как и Екатерина Вторая и Пётр Первый, мы «с сердечным соболезнованием замечаем, что пагубное лихоимство или взятки не токмо существуют, но даже распространяются меж теми, которые бы гнушаться ими и всемерно пресекать их долженствовали».
– Вздохнув, император отвернулся от лихоимцев и тезисами продолжил: «Если я подниму оружие, то это единственно для обороны от нападения, для защиты моих народов… Я особенно постараюсь следовать национальной системе, то есть системе, основанной на выгодах государства, а не пристрастиях к той или другой державе, как это часто случалось. Я буду хорош с Францией, если сочту это полезным для России, точно так, как теперь эта самая польза заставляет меня поддерживать дружбу с Великобританией…» Посему и по иным причинам поручаю мудрому Карамзину и его последователям написание «Истории государства Российского», беспристрастной и понятной каждому гражданину страны и мира.
Александр Павлович умолк на миг, намечая, что ещё посоветовать России. За этот миг великий Соловьёв успел, как всегда вовремя, напомнить:
– «Наполеон долго хвалился аустерлицким солнцем, оно сияло ему до самого московского зарева»; после покорения Наполеона Александр Павлович становится могущественнейшим из государей мира, главной опорой примирительного направления в политике Европы, утверждает всюду «начала религии, нравственности и правосудия»; этим и иным многим характер императора «представлял загадку», а деятельность его казалась «романической».
Повелитель конгрессов Европы, император России, упёршись ногами в поле Большого Веча, поднял взгляд к небу, за облака, и обратился к народу с пророческими словами:
– «Бывают случаи, когда вернейший друг не в состоянии подать совет, когда каждый должен принять сам своё решение». И, пожалуй, главное. Смена плановой экономики на рынок, а если правильнее – их оптимальная интеграция – могла бы стать максимально продуманным, гуманным, точно по времени рассчитанным промежуточным эпизодом в развитии нашей страны. У вас вышло не так. Эпизод смены экономик превратился в сходку. Нескончаемую. Кого – понятно. Отсюда, вместо развития, – регресс. Рынка свободного нет, конкуренции нет, но есть новейшая жёсткая плановая система. По-прежнему централизованная. По-новому коррупционная. Из того, что сотворили, получилась пирамида с основанием из политического, организационного и экономического хаоса, обнищания десятков миллионов людей с массовым недоверием к власти и инертностью отрицающего её народа. А верхушка пирамиды – чрево самонадеянности, самодовольства и стяжательства, блеск роскоши и самовосхваления, жало смуты, срама и насилия. Мы вновь в полушаге от ордынских столетий…
Что же делать с этой пирамидальной конструкцией? – продолжает император свои напутствия. – Опять крушить? Вновь перестраивать? Ломать альтернативными реформами?.. Известно, такие пирамиды сами рушатся, как не раз бывало с аморальной, алчной властью в давней и не очень далёкой истории человечества. Но ещё в древности люди говорили: «Прощать злым – значит вредить добрым». А те, кто раздробили, обобрали страну, обманули народ, – злы и жестоки. Мы, если любим своё отечество, уважаем наш народ, должны без срока давности найти комплексный ответ на системный вопрос: «Кто виноват и кто за вину справедливую кару понёс?» Без спроса за содеянное, – царь жёстко сжал кулаки, – Россия ни на шаг не сдвинется в нужном народу направлении. Человек должен быть снисходителен. Но нельзя бесконечно прощать ложь и предательство. Особенно если эта ложь для целой нации, предательство десятков миллионов доверившихся избирателей. Человек, который идёт во власть, обязан знать о неотвратимости наказания за преступления и ошибки, так же как должен быть уверенным в искренней благодарности народа за свою полезную и самозабвенную работу.
Над Вечем вновь нависла тишина. Тяжёлая. Мрачная. Подобная той, что окружала древних русичей в преддверии ордынских нашествий. Люди, кто-то в отдельности и, пожалуй, все вместе, пытаются отвлечься от мыслей, острой занозой засевших в душах при напоминании о мёртвых затишьях ордынского ига. Были они очень-очень давно. Но так накрепко укоренились в генной памяти народной, что забыть их возможно только на время, а вырубить навсегда невозможно.
Раздумья нарушили Минин и Пожарский. Произнесли то, что хотели сказать многие.
– Александр Павлович, мы согласны с тобой во всём, кроме одного, – начал Кузьма Минин. – Мы не в полушаге от ордынских столетий, мы в них заново вошли. Да и пирамиду со слепящей роскошью верхушкой одним взглядом не свалить, даже пытливым и грозным. Мы верим в твою искренность, мы благодарны за то, что ты с народом одолел узурпатора Европы, что сохранил Россию потомкам, но никогда не поверим, что эта алчная верхушка сама по себе развалится.
– Эти нахлебники отечества, – поддержал соратника князь Пожарский, – будут цепляться зубами за свою роскошь и за то, что её в России порождает, – за власть. И даже выборы-перевыборы свалить эту пирамидальную верхушку не смогут. Верхушка научилась так мутить головы миллионам нищих людей своими обещаниями, так подкупать посулами, должностями и деньгами, так подтасовывать недостающие «избирательные» голоса, что сумеет оставаться верхушкой, покуда не вымрут все честные и думающие в основании пирамиды. И после того у верхушки жизнь пойдёт спокойней нынешней и ещё роскошней. А основание таковым и останется – нищим и коль уже без думающих людей, то просто смирившимся холопством.
С пониманием выслушав реплику спасителей отечества, император Александр Благословенный подытожил свою точку зрения:
– Я сегодня, впрочем, как и всегда, слушаю вас, наши спасители, и близких вам по духу соотечественников очень внимательно и, как всегда, убеждаюсь, что всё ещё жив и силён в русском человеке ген достоинства и справедливости. Сколько нас ни ломали, этот ген выжил. Взращивайте его и в своих детях. Он очень важен для России. Всегда был важен и будет важен вечно. Именно на него, на ген российской чести и высокого чувства справедливости, я полагаюсь сейчас, когда утверждаю, что вопиюще несправедливую для народа пирамиду жизни страны пока ещё возможно устранить, разобрав её, а не обрушив, и одной только политической мощью. Волей народа…
От своего трона, почерневшего в пороховой гари севастопольских бастионов, поднялся император Николай Павлович.
Но не успел сей властитель произнести первую фразу, как раздался революционный призыв пролетарского вождя:
– Нет смысла слушать Николая Палкина, душителя свобод, вешателя декабристов, организатора разгрома России в Крымской войне! К Николаям у меня свой счёт. Потому следует гнать их и их приспешников от Веча и из России. Их же кровавыми методами. «Они не дадут нам совершить никакие экономические перемены, поэтому их надо вышибать отсюда. Сам я не вижу, как мы можем испугать их так, чтобы они убрались из России без массовых расстрелов».
Беспристрастный Посол Истории не сдержал своих эмоций:
– Помилуйте, товарищ Ленин, оставим Николаев для другого разговора, но среди их «приспешников», как вы изволили выразиться, многовековой интеллект разных слоёв народа. Как быть с ними? Без них Россия не Россия.
Пролетарский вождь, вздыбив кепку-корону, напомнил князю-председателю, что «революционная целесообразность выше формального демократизма», и перешёл к своему текущему моменту, имеющему прямое отношение к России так называемых реформаторских лет:
– «Управлять хозяйством мы сможем тогда, когда коммунисты сумеют построить это хозяйство чужими руками… Наша задача – учиться государственному капитализму у немцев, всеми силами перенимать его, не жалеть диктаторских приёмов». – Окинув приверженцев якобы демократических реформ известным миру взглядом, товарищ Ленин критично подчеркнул: – «Чтобы партия не потеряла душу, веру и волю к борьбе, мы должны изображать перед ней возврат к меновой экономике, к капитализму как некоторое временное отступление». – И, ещё раз бросив взгляд, уже гневный, в кучку реформаторов, тех, кто ваучерами и аукционами издевались над пролетариатом и давно примкнувшими к нему крестьянством и интеллигенцией, вождь высказал для России исключительно актуальное:
– «Монополистическое обладание важнейшими источниками сырых материалов страшно увеличило власть крупного капитала. А монополии всюду несут с собой монополистические начала, использование связей для выгодной сделки становится на место конкуренции на открытом рынке. Сделки бывают при этом таковы, что они стоят на “границе подкупа”».
На вопрос князя Рюрика, как такое возможно в демократической стране, Владимир Ильич, удивившись наивности князя по поводу доморощенной демократии, привёл пример:
– «Пара нефтяных королей – вот кто ворочает миллионами и сотнями миллионов, занимаясь стрижкой купонов, собиранием сказочных прибылей «с дела», уже организованного фактически, технически, общественно в общегосударственных размерах». Потому «национализация нефтяной промышленности обязательна для государства, особенно в период кризиса, когда надо во что бы то ни стало сберегать народный труд и увеличивать производство топлива».
От конца второго тысячелетия псевдолиберально громыхнуло демонократичное:
– Ну!..
Товарищ Сталин не сдержался на этот раз и метнул в тот конец свой отеческий взор. Там вмиг всё стихло. В сей же миг Большое Вече в редком единодушии жёстко повелело, дабы вслед взору «вождя народов» тронулись колонны чёрных «воронков». Они тотчас, теперь почтительно объезжая часовню, уверенно, как всегда, и, как не всегда, правосудно двинулись в сторону нефтяных месторождений и всех прочих российских недр. Отсюда большинство Юбилейного Веча начало запоздалый процесс возвращения государству его умыкнутого достояния. С вытекающими из этого последствиями, коль иначе не получилось.
Мудрейшие участники юбилейного форума, поощрительно всматриваясь в процесс возрождения государства, поручили Владимиру Ильичу напомнить народу и всем грядущим партиям то, что произнёс он в далёком двадцать первом году на девятом Всероссийском съезде Советов: «Только тогда мы научимся побеждать, когда мы не будем бояться признавать свои поражения и недостатки, когда мы будем истине, хотя бы и самой печальной, смотреть прямо в лицо». И – «поменьше политической трескотни… Поближе к жизни…»
На Вече завихрилась круговерть мнений. Те властелины, что рвали и унижали страну, зашумели вдруг о своих заботах о народе. Вне очереди и без приглашений пытаются убедить пролетарского вождя и «отца народов» в своём особом вкладе в госстроительство страны и в том, что у них не было и не будет головокружения от успехов. Нервно перебивая друг друга, эти властолюбцы неспевшимся хором принялись пиарить свои кандидатуры на премию за что-нибудь, лишь бы была она Сталинской либо Ленинской.
Князь Рюрик возмутился:
– Ну зачем уж так сильно власти любить себя! И за что? По мне, так её осудить за многое строго-настрого следует! – Рюрик закритиковал прежде всего самого себя: – Что я для отечества сделал? – Подумав изрядно, нашёл ответ: – Я начал. В обычаях моего века. Не во всём и не всегда удачно. В неведомых условиях нового для меня поприща жизни. И всё же начал. Остальные шли мне вослед. Каков этот след? Кто всех больший след оставил?.. – Рюрик закручинился, но, пересчитав на пальцах имена властелинов, кто оставил в жизни страны большие следы и кому, с одобрения народа, следует отдать предпочтение, встрепенулся, сбрасывая тяжёлые мысли. И осенили его другие мысли.
Как не упомянуть в череде людей, оставивших особый след в судьбе России, великих открывателей российских земель! И прежде всего Ермака Тимофеевича с ватагой товарищей казачьего звания. Одарили казаки Россию богатейшими землями, целебным воздухом, байкальской водой. Одарили Сибирью, которой народу российскому вечно богатеть. Одарили несметными богатствами малой кровью и с ничтожно мелкими финансовыми затратами. В этом с ними не сравнится ни один князь, ни один царь, ни один император страны и мира. Вровень с подвигом атамана Ермака и его сотоварищей лишь деяния Колумба, Кука, Беринга, Лазарева, Беллинсгаузена и других первооткрывателей крупнейших континентов и иных важнейших земель планеты. К этому следует добавить весьма важное: в отличие от некоторых первооткрывателей-землепроходцев мира, наши казаки не насильничали сибирских аборигенов, веру их не оскорбляли, коварством не изничтожали…
А как не вспомнить Пушкина, Достоевского, Толстого, Чехова, Шолохова, Солженицына и ещё многих великих покорителей континентов мира, русским словом и российской ментальностью присоединивших к России шар земной. А как не вспомнить великих учёных, великих воинов, великих…
Симфонией многозвучных голосов взвился хор великих созидателей производительной мощи отчизны. От их имени Строганов, Морозов, Третьяков, Королёв, Гагарин, Курчатов задали Истории вечно актуальный вопрос:
– Как ныне с производительными силами страны?.. Теми, конечно, на кои нашим потомкам следует равняться!..
Посол Истории с трудом нашёл ответ…
…Утреннее солнце осветило сонный постперестроечный Российск, большой старинный город; улицы начали заполняться народом. Узкие ручейки поспешающих от домов людей сливаются у транспортных остановок в журчащие недовольством потоки. Трамваи, троллейбусы, автобусы растекаются по городским маршрутам, постукивая латаными колёсами на стыках изношенных рельсов и на выбоинах асфальта.
Начинается рабочий день. Обычный и всё же непривычный. Неприятный отчуждением от общего для народа дела. С горечью из-за множества прежних и новых нерешённых личных проблем и, главное, из-за ощущения безнадёжности их решения. Но и в этот обычный для Российска постылый день в его производственной жизни заметны оптимистические исключения. Редкие для текущего десятилетия, вопреки его течению вспять. Исключения, рождённые и натренированные жизнью разных десятилетий и веков тысячелетней страны. По наклонной доске реформаторских перемен, сопротивляясь их отрицательной инерции понукания жизни вниз, в падение, цепляясь за всё несомненно положительное в реформируемом времени, люди всё же продвигаются вверх в своём эволюционном развитии.
Сегодня пятница, последний рабочий день недели. Александр Дмитриевич Смелов ответил на несколько особенно настойчивых телефонных звонков и стал внимательно слушать доклад своего зама Николая Удальцова, курирующего в это время внешние связи и службу безопасности корпорации. Александр Дмитриевич видит в этом молодом инженере, внуке сталинградского героя, одного из возможных своих преемников и старательно готовит себе смену.
На недавнем плановом заседании совета директоров Смелов отсутствовал: по просьбе европейских коллег по бизнесу летал в заокеанские страны. Решив там все задачи, возвратился в Российск поздно ночью. И сейчас весь обратился в слух.
Доклад Николая был кратким, но ёмким. Головной завод корпорации и поставщики работают как часы. Потребители довольны. Объёмы производства – точно в соответствии с контрактами и договорами. С учётом рисков и неопределённостей рынка создан необходимый резерв готовой продукции. Экономические показатели на запланированном уровне. Все платежи контрагентам и в бюджет осуществлены вовремя. Зарплата заводчанам возросла, размер дивидендов увеличился. Оказана существенная благотворительная помощь. Выплачены запланированные спонсорские взносы. Рентабельность несколько выше прошлогодней. Но…
Смелов знал, что последует за этим «но». Очередные происки очередных мафиози, бандитов, чиновников и всех их вместе, не прекращающих попыток присосаться к заводу. Чем успешнее работает предприятие, тем шире влиятельные силы Российска разевают на него свои ненасытные рты. Присвоить завод за чеки на первом этапе приватизации у власть имущих не получилось: коллектив завода не позволил. С того момента и по сию пору разные кланы мафиозных структур прилагают все силы, силы огромные, к тому, чтобы запугать заводчан, присвоить завод себе, включить в олигархическое ханство, направить его финансовые потоки в тень и за бугор.
Чего только не испытал Александр со своим коллективом за годы реформ! Власти почти всех уровней, криминалитет всех мастей всячески препятствовали заводчанам в их предпринимательской деятельности, склоняли к деятельности незаконной, подталкивали к лжепредпринимательству, уклонению от погашения кредиторских задолженностей, провоцировали к неуплате налогов и страховых взносов, подстрекали рабочих к войне с администрацией и забастовкам, пытались вводить внешнее правление. В общем, делали всё, чтобы втолкнуть руководство завода в незаконное поле деятельности, втянуть в мафиозные структуры, скомпрометировать и засадить через карманные суды на нары. Вслед за всем этим и параллельно этому на руководство завода сыпались угрозы, имели место шантаж и неоднократные попытки покушений.
Об очередном таком эпизоде становления рынка в Российске, имеющем прямое отношение к их заводу, и докладывает сейчас Удальцов.
– Как всё это осточертело! – выслушав Николая Владимировича, в необычной для себя манере прореагировал Александр Дмитриевич. – Как это мешает делу… Нет на них напасти! Пропади они пропадом!..
Разговор прервался длинным телефонным звонком. Явно международным. Из дальнего зарубежья сообщали о заключении нового контракта, весьма интересного для завода и полезного Российску.
После телефонного разговора Смелов потеплевшим голосом закруглил обсуждение извне навязанных проблем, чтобы перейти к производственным задачам…
Вновь раздался телефонный звонок, внутризаводской. Александра Дмитриевича приглашали в цех, в котором он начинал свою заводскую жизнь. Там сегодня юбилей.
Смелов улыбнулся и, пообещав скоро прийти, спросил в трубку:
– А Удальцова я могу от вашего имени пригласить?
– Конечно! – послышался ответ. – Он будет ещё одним желанным гостем.
Александр Дмитриевич, продолжая улыбаться, повернулся к своему заму:
– Давай покончим с мерзавцами и отморозками, нас с тобой призывают люди. На главном сборочном конвейере сегодня юбилей. Мы у них, с их слов, будем желанными гостями. Пойдём не мешкая. В качестве подарка сообщим нашим акционерам приятную новость о новом международном контракте.
Празднование юбилея было кратким. Дорога каждая минута производственной жизни. Отметив начало очередного этапа успешной работы постоянно модернизируемого конвейера, удовлетворённо поаплодировав новому контракту, заводчане продолжили работу.
Александр Дмитриевич, попросив начальника цеха не отвлекаться от своих дел, пошёл вдоль главного заводского конвейера…
Александр идёт по цеху, давным-давно ставшему для него вторым домом; он идёт вдоль конвейера, видит занятых трудом людей, большинство из которых так же давным-давно стали ему родными. С ними и с их соратниками в других цехах прожита большая жизнь, испытаны взлёты и падения. Он помнит, как рабочие цеха в давно ушедшие времена не отпускали его в директорство и как эти же рабочие протестовали против его снятия с директорской должности. Снятия под предлогом ротации кадров, на самом же деле в связи с его статусом беспартийного. Он помнит, как все они вместе успешно боролись за неизменное перевыполнение планов, как гордились своими успехами и крошечными, но значимыми и часто повторяемыми поощрениями. Он помнит, как все они своим самоотверженным трудом и с чистым сердцем боролись за мир во всём мире, не жалея здоровья, не считаясь со временем. Он помнит монотонную заданность одноцелевой идеологии правящей партии, закостеневшей в стремлении осчастливить планету за счёт средневзвешенной и безвыездной жизни одной шестой её части. Он помнит тупость и чванство немалого числа партийных бонз всех уровней, превращавшихся, по определению его отца, убеждённого коммуниста, в «партийную муть». Он помнит, с каким энтузиазмом заводчане поддержали перестройку. И помнит горькое разочарование людей, когда долгожданные реформы потрясли их своей несправедливостью, а признательность к реформаторам сменилась ненавистью и презрением к теневым маргиналам из их среды.
Заводчане сообща, единым фронтом отстояли свою маленькую, по масштабам Российска, независимость. Условную, конечно, в масштабах страны, но всё же действенную и эффективную для своего коллектива. Смелов всё помнит. И знает: память эту сохранит в своих преемниках, в смене заводских поколений.
Александр идёт вдоль конвейера. Вглядывается в сосредоточенные лица. Умные головы, покрытые фирменными беретами, склонились к движущимся с технологической скоростью столам конвейера. Красивые рабочие руки, востребованные всем цивилизованным миром, споро выполняют точные движения сборки новых, сложнейших изделий, закладывают фундамент технического прогресса страны, благополучия народа. Пожалуй, во всём этом – в прогрессе, благополучии, востребованности – дополнительные факторы борьбы за социальную и экономическую независимость завода от алчущих ставленников олигархии. Это всё – ещё толчок в ускорении задуманного Смеловым дела. Он давно вынашивает мысль об интеграции завода с подобными ему предприятиями страны, выстоявшими в битве с криминальными реформами. С предприятиями, тождественными не столько технологически, сколько близкими в социально-экономических деяниях и родственными по нравственным качествам людей, в них работающих. В такой интеграции, считает Смелов, залог успешной борьбы с негативами реформ и трамплин к эффективному использованию их положительных процессов.
Смелов давно начал осуществлять свою идею. Её сторонников оказалось немало. В определённых чертах она уже воплотилась в концерне «Рос-Демос». Мощь социально ориентированного, пока только производственно-коммерческого объединения стала всем очевидной. В злобном желании преградить путь новым импульсам его развития, в алчных позывах его обуздать и присвоить-приватизировать демонова власть рвала и сковывала всё лучшее из реформ, всё то, что способствовало созданию народных концернов, подобных «Рос-Демосу».
Смелов остановился около поста отдыха сменного звена монтажниц. На «перекуре» было звено Елены Ермаковой, одной из лучших потомственных монтажниц завода, острой на язычок красивой женщины лет тридцати. Монтажницы сидели в удобных креслах, окружённые цветочными клумбами. Пили чай с мёдом пасеки подшефного совхоза. Александр поздоровался, сел в свободное кресло. Поговорили о домашних делах, о строящихся детсаде и производственном училище для заводчан и их детей. Директор рассказал о ходе строительства, подтвердил, что детсад начнёт работать через месяц, училище – в следующем учебном году.
Женщины были довольны ответами своего руководителя, но чувствовалось: сейчас их в большей мере тревожит другое.
– Александр Дмитриевич, – заговорила Галина Васильевна, одна из ветеранов завода, – что будет с нашими акциями, когда прекратится на них охота? Нам проходу не дают всякие купчики и у завода, и дома. Как только эти мерзавцы наши адреса узнают? Но даже не в этом главные опасения. С купчиками мы справляемся сами; спасибо, что вы нам глаза на цель их действий вовремя открыли. Нас сейчас волнует то, что печать, радио, телевидение вновь стали обливать грязью избранное нами заводское руководство. Вас пока напрямую не трогают, по всей видимости, опасаются, но мы-то понимаем: метят они именно в вас.
– Как только завод и мы с ним становимся богаче, – бойко перебила свою подругу Елена, – так и начинается вокруг нас мышиная возня демонократов всех мастей и рангов. Остановите их, Александр Дмитриевич! Любыми методами, кроме их административно-бандитских. Вы это можете. А мы вам, как всегда, верные помощники. Напомните этим, как их там зовут, – мощь рабочих уже давно не в булыжнике пролетариата. Мы теперь другие. И мощь наша ни с чем не сравнима. Понятливых из этих… заставьте на завод, на страну работать; среди них, похоже, немало толковых людей. Берите их себе в помощники. С вами рядом у них дурные инстинкты перестанут проявляться. Ну а тем, кто заартачится, не захочет с прихватизированного трона народного достояния слазить, напомните слова старые пролетарские, нынче более уместные, чем тогда, когда впервые прозвучали: «Слазь, временные, кончилась ваша власть!» Может, не так тогда у матросов звучало, но смысл слов сейчас именно таким должен быть.
Обычно молчавшая на собраниях Ольга Князева вдруг вступила в разговор:
– Совсем непонятливых из этих полезно от народа изолировать. Так изолировать, чтобы их паразитирующее потомство не объявлялось как минимум тысячу лет. Чтобы за это время их гены в небытие отошли и Россию никто и никогда больше не рвал, не истязал, не грабил.
– Оленька, какая ты умница; говоришь редко, да метко, – улыбнувшись, вновь заговорила Елена. И, обращаясь к Александру Дмитриевичу, подвела черту под своими и народными наказами: – Ольга, княгиня наша, о потомстве демоно… тьфу на них, да и слово это неприятно произносить, – верно сказала. Оно стране во вред. А вот о народном потомстве забывать нельзя. Заходите к нам почаще. Как только новости хорошие о заводских делах и успехах «Рос-Демоса» от вас узнаём, так и детишки в бригаде новые зарождаются. Мы эту закономерность давно вывели и впредь нарушать не собираемся.