Птичками засвистел звонок
Филипп спустился именно в тот момент, когда Рене выбежал из гостевого туалета, подтягивая штаны на ходу. При виде старшего брата он спал с лица и чуть покраснел, не смея поднять глаза.
– Здрасьте! – сказал Филипп, раздраженно.
Рене бесил его одним только фактом существования. И тем, как младшенький лип к отцу, и его манера общаться, и то, как он боялся его, хотя и задирал при свидетелях. Однако после того, как отец наорал на них, велев им как следует присмотреться, чтобы понять… Филипп действительно присмотрелся.
Рене раздражал его, потому что сам его вид воскрешал те воспоминания, которые Филипп похоронил. Он сам, действительно, был таким. Мать вся была в Рене-старшем, а он, как собачка ковылял за отцом, пытаясь прилепиться к его штанине, чтобы не отставать. И все равно отец обгонял его. Филипп навеки запомнил то тягучее чувство, что никогда не сравняется с ним, никогда не окажется достаточно хорош, чтобы отец обратил на него ВСЕ свое внимание.
И после той отповеди, немного проникся к брату. В конце концов, Рене – Штрассенберг. И, возможно, Филиппу пригодится комнатка в графском доме, когда он разорится в очередной раз.
– Надеюсь, ты мой унитаз не разбил? – спросил он, стараясь говорить шутливо и мягко. – Если разбил, я приеду и разобью твой.
Рене хихикнул и посмотрел на него. С испугом и любопытством одновременно.
– У тебя что, новая прическа? – Филипп рассмеялся, невольно притронувшись пальцами к собственной голове.
Младшенький покраснел. Похоже, он всерьез задумался над словами отца, но понял по-своему. И ему явно пришлась по вкусу мысль, что они похожи. Иначе с чего Рене попросил, чтобы его подстригли как Филиппа? Раньше он носил стрижку «паж».
– Верена отвезла меня в твой барбер-шоп и показала парикмахеру, как мне надо и он сказал, что поменяется с другим парнем, потому что тот стрижет тебя. Он сказал, чтобы я тебе привет передал. Сказал, что мы с тобой на одно лицо…
– Ну, мы, вообще-то братья.
– Ты самый красивый из всех, – чуть ли не шепотом, произнес Рене.
Филиппу это даже польстило.
– Ты будешь еще красивее, – великодушно ответил он.
Рене раскраснелся.
– А потом мы были в моле, а потом поехали домой, но в дороге я очень сильно захотел в туалет, – застенчиво сказал младшенький. – А теперь я все!
– А руки помыл?
– Но там же у тебя чисто!
Чувствуя себя стариком, Филипп развернул брата за плечи и повел обратно.
– У аристократа и джентльмена, который сопровождает даму, всегда должны быть вымыты руки, уши и… Начнем с рук.
Рене рассмеялся.
– Я знаю, что еще; папа мне говорил.
– Вот и слушай папу: тогда у тебя будут чистые руки и… – он пошевелил бровями и рассмеялся вслед за Рене.
В холле Верена беседовала с Ральфом. Судя по скорбным лицам, речь шла о Мартине и Лизель. Верена обернулась и удивленно умолкла, увидев их с Рене.
– Хай, Филипп! – сказала она, склонив набок голову, как часто делала в детстве.
Младший тут же устроился между ее обтянутых черными джинсами колен, и девушка обняла его, скрестив на его груди руки. Словно время остановилось и обратилось вспять. В те времена, когда малышкой была Верена и точно так же «гнездилась» в объятиях самого Филиппа.
Фил замер. На миг ему примерещился давний летний день.
Джессика со светлыми блестящими волосами, Верена в облаке клубничных духов, Грета… Вспомнилось, как впереди была вся жизнь и единственной проблемой было – выследить продавца наркотиков, чтобы завалить Джесс.
Теперь Продавец сидел перед ним, – искать никого не надо. И Ви рядом с ним, сидела в облаке жасминных духов. Вот только Джессики больше нет и уже никогда, никогда она с ним не будет. Ни за наркотики, ни ради ребенка…
Вообще, никогда.
О, Джесс!..
Детская любовь поднялась у него в груди и вскипела, словно соль, которую бросили в кипяток. Филипп сморгнул слезы. Ему было жаль и Джессику, и себя, и даже Верену.
Но больше всего, конечно, себя.
Как он докатился до женщины, вроде Иден? Как?! Он не имел права приводить ее в дом, который построил для своей красивой жены; в дом, в котором его брак начался и закончился. Он оскорбил эти стены, просто впустив ее. И самого себя оскорбил, когда с ней в постель ложился.
– Филипп?! – Иден вышла из комнаты и все трое подняли головы.
С этой точки она была еще отвратительнее.
– Мы не договорили! – сказала Иден тоном мамаши, которая очень гордится своими педагогическими способностями. – Пожалуйста, возвратись наверх!
– Нет, – все еще во власти своих страстей, он повысил голос. – Мы договорили. Забирай свои вещи, забирай свою паршивую тачку и уходи.
– Филипп! – сказала она. – Я говорю серьезно!
Он поднял голову, онемев. И от ее тона, и от ее нахальства, – позволить себе такое на глазах у его семьи! А потом вспомнил: она ничего не знает. Ни про дядю Мартина, выкупившего у Лизель их общую с Вереной и Джесси долю, ни про его завещание, в котором он оставлял все им.
– Серьезно? – лениво вмешалась Ви и ее голос, такой похожий на голос матери, опять заставил Филиппа закусить губу. – Ты его что, отшлепаешь, если он не придет?
– С тобой я не разговариваю, – сказала Иден надменно. – Это ты к нам в гости пришла, а не я к тебе.
Верена буквально позеленела от бешенства.
– Кто-то рассказывал мне легенду, будто блаженные возвращаются после смерти в виде белых слонов, – сказала она Рене. – Видишь, Маленький? Этот слоник – моя мама Джесси… – Верена подняла голову и сузила глаза, обращаясь к Иден. – Иначе с чего этой слономатке называть ее дом своим?!
– Джесси была красивая, – возразил Рене. – И худенькая, как ты!
Не сказав ни слова, Иден царственно повернулась и ушла в комнату, оставив открытой дверь.
– И что мы будем делать с этим Слоном? Вызывать полицию и пожарных? – чуть слышно проворчал Ральф.
– Тише, а то она и тебя выгонит, – сказала Верена. – Наприходят тут в гости, а потом мешают ей воспитывать жениха. А ты иди лучше наверх, Фифи. Иначе, она сама спустится, взвалит тебя на плечи и унесет.
– Не говори так, Вив, – возразил Рене. – Филипп намного сильнее.
– Дело не в мускулах, зайчик мой. Дело в ее бабле.
Ей было весело: она-то была с любимым. В том что она любила его отца, Филипп отчего-то не сомневался. Ральф послушно смеялся, от счастья, что Цукерпу снова заговорила с ним и лишь Рене, не разделяя веселья, в ужасе смотрел на единокровного брата.
– Тебе не надо жить с ней, приходи к нам! – прошептал Младший и Филипп подумал вдруг, что братишка никогда не был у него дома. И, верно, наслушавшись обрывков всех сразу разговоров, даже не знает, что у него есть дом.
Он благодарно посмотрел вниз и присел на корточки.
– Они просто издеваются…
Это мой дом!
Себастьян:
Дом был тих, как будто задумался.
Лишь в маленькой атласной гостиной Мариты горел свет. В Западном крыле хлопотали няни и Лизель шмыгала носом, переговариваясь с Марией по телефону. Верены не было и Себастьян, решил постучать к жене. Он был женат на ней тридцать три года, но никогда еще не получал столько удовольствия от этого брака, как последние месяцы.
– Привет, – он постучал, толкнул дверь и яркий поток розовато-желтого света хлынул ему в лицо. Как душе, ступающей за ворота бренного мира.
Марита сидела в уютном кресле, поджав колени, как девочка и с упоением читала какой-то дамский роман. При виде мужа она удивленно дрогнула и спрятав книгу под плед, спустила ноги на коврик.
– Привет! Я совсем тебя не ждала, – сказала она, нащупывая ногами туфли. – Ты ужинал? А где все?
Взгляд на часы стал почти испуганным.
– Господи, я совсем забыла!..
Себастьян сделал успокаивающий жест и про себя подумал, что Марита никогда не вызывала у него столько теплых чувств, как в последний год.
– Расслабься, за Рихардом присматривает Лизель, а Ви и Рене заехали ненадолго к Филиппу и теперь торчат там.
– Ей всегда было интереснее с ними, не будем отрицать.
– Наверное, с Рене все стало интересней втройне, – оборвал граф.
– Ах, вот значит, почему мне звонила Иден, – Марита встала и аккуратно сложила плед. – Я думала, она хочет снова начать скулить, что Филипп ее не хочет. Что за бесстыдство? Такие вещи обсуждают с собственной матерью! Чего она от меня ждет? Что я заставлю его вскочить на нее, как ты заставляешь своих жеребцов вставать на кобылу?! Господи, до чего я дошла? Обсуждаю такие вещи, да еще вслух… Эти нынешние девушки понятия не имеют о скромности. Вот и Верена тоже…
– Тебе не кажется, что пора заканчивать этот цирк? – перебил граф. – С Иден?
– Что ты предлагаешь сделать? Он видит, что Ви ревнует несмотря ни на что и пока он видит, он будет продолжать таскать ее в дом… Порой мне кажется, я живу в каком-то дамском романе. Одни интриги вокруг. Они ведь даже не любят друг друга больше, но все равно ревнуют. Как это понимать?
– Забавно: ты так любишь это в романах, но не желаешь участвовать наяву.
– О, – она улыбнулась. – Для этого у меня никогда не хватало духу. И знаешь, мне стало вдруг жалко Иден. Она хорошая девушка и могла бы быть хорошей женой, но вот влюбилась в твоего сына и вообразила, будто бы главное в отношениях – это секс.
– Он и твой сын, – напомнил граф. – А секс – довольно важная часть в отношениях.
Засунув руки в карманы, он раскачивался на пятках вперед-назад. Пора было в самом деле перекусить, но дом за спиной был таким большим и холодным.
– Надеюсь, они не забудут покормить Младшего, – сказала Марита. – Про Рихарда Виви почти не спрашивает, что уж говорить о Рене?
– Я каждый день благодарю бога, за то, что первый год жизни он проведет под твоим присмотром, – совершенно искренне ответил Себастьян. – Как и за то, что Виви привязалась к Младшему.
– Почему нет? Он вполне себе в ее вкусе: будущий интриган и будущий шалопай, хотя и прикидывается любящим простачком.
– Пусть лучше будет шалопаем и интриганом, чем просто шалопаем и простаком. И не волнуйся, когда она мне звонила, она как раз готовила сэндвичи для Рене. Мне это кажется, или ты ревнуешь? Ты, вроде, никогда не пылала к Младшему, им занималась Маргарет, а не ты. Что вдруг не так? Тебе не нравится их дружба с Вереной?
Жена помялась.
– Боюсь, как бы он в нее не влюбился… Ты помнишь, как у нее самой все было с Филиппом? Он младше всего лишь на девять лет, а дети растут и быстро.
Себастьян привычно пропустил намеки мимо ушей.
– Ты не составишь компанию? Как-то неуютно ужинать одному.
– Составлю, – сказала Марита. – С тех пор, как ты перестал развлекаться с горничными, с тобой стало очень приятно проводить время.
– Это все потому, что ты перестала меня пилить. Признай! – Себастьян рассмеялся и Марита слабо улыбнулась в ответ.
Она выглядела беспомощной и смущенной.
– Это и есть то самое «счастье», которого тебе не хватало? Молоденькая девчонка без тормозов, готовая сутками не вылезать из постели?
– Мы с ней подходим друг другу. Лучше, чем мы с тобой… Это именно то счастье, да. Ты довольна?
– Сейчас довольна, но что потом, Себастьян? Однажды ты просто не сможешь ей соответствовать. Что будет тогда?
Себастьян пожал плечами.
– Возможно, тогда мы оба будем благодарны Верене за то, что она помогла нам с тобой разглядеть друг друга!
– Меня ужасно расстраивает то, что она абсолютно не интересуется малышом. Только секс на уме. Она даже, наверняка, не в курсе, как часто его надо кормить или пеленать.
– Верена, может и не в курсе, как часто кормили Рихарда, но в курсе, кто лучше проследит за кормлением.
– Единственное, чем она озаботилась, так это чтоб малышу ни в коем случае не надевали памперсов, а меняли пеленки и мыли не салфетками, а водой. Я ее похвалила и знаешь, что она сказала в ответ?! Что памперсы, мол, могут сказаться на потенции! Все мои дети носили памперсы и ничего!
Себастьян сдвинул рот в сторону. Филипп, к примеру, списывал все на стресс или напряженные рабочие будни, но в глубине души граф все понимал. Верена пытается вырастить Рихарда похожим на него самого, а не на его сына.
– Черт, Марита! Да будь же ты справедлива! Не она ли сейчас решает проблемы твоего сына? Возможно, даже рассказывает Иден, что мужчины любят глазами. Или, что ты использовала памперсы и Фил не может так часто, как сможет Рич.
– Ей это все в удовольствие! Ты сам знаешь.
– А Рихард и его нянечки, и домохозяйство – тебе, – заботливо улыбнулся муж. – С тех пор, как у тебя снова появились дети, ты перестала бродить по дому как привидение и завывать с тоски… Я много лет твердил тебе, что женщина не должна ограничиваться хозяйством и детьми. Особенно, такая тонкая и возвышенная как ты. Те люди, что ты приглашала в дом, не художники, а вампиры, которые ищут себя в искусствах, а не искусство в себе. И, раз уж мы об этом заговорили, я рад, что Маркус представил тебя своему издателю. У тебя в самом деле отличный вкус и твои приемы достойны лучшего, чем горстка хнычущих неудачников, сосущих из тебя деньги и силы.
– Серьезно? – Марита удивленно уставилась на него, решив, что муж издевается по давней своей кошачьей привычке. Но он казался серьезным.
– Да, абсолютно. Рихард вырастет. И поверь, как только он начнет говорить, Верена сразу им заинтересуется. Через пару лет у него уже будут свои костюмчики, стрижка, как у меня и двадцать два пони. А ты опять останешься не у дел. Так не теряй зря времени. Сейчас, пока ты полна энергии, пока ты летишь на своей волне, начни с того, чтобы устроить презентацию книги Маркуса. У тебя наверняка найдется пара визиток людей, которые всерьез интересуются эзотерикой и искусством. Собери гостей, попроси Верену нащупать тех, кто не неудачник… У них с бабулей на эти вещи чутье. И привечай у себя таких. Удачливых. Тех, которые продают свой талант, а не пропивают. Ты создана кому-то там покровительствовать, так почему бы теперь, когда твои дети выросли, а дядя оставил мне кучу денег, тебе не расправить крылья над теми, кто того стоит? Над настоящими художниками и людьми искусства.
Это было, пожалуй, самое искреннее из всего, что когда-либо ей говорил муж. И самое теплое. Марита по инерции шагнула в его объятия и спрятала голову на его широкой груди. Давно, когда она была еще девочкой, Себастьян очень нравился ей. Издалека, он казался ей почти рыцарем. Великаном, способным загородить ее собой от всего мира. Увы, первая же ночь показала, этот Великан чересчур велик для нее.
Надежды умерли, не успев окрепнуть и расцвести.
Акт любви превратился в акт самопожертвования.
И лишь теперь, когда Себастьян сопровождал ее на вечера, благотворительные ужины и премьеры, она получила то, что всегда мечтала. Рыцаря, у ног Дамы. И даже самые злые и осведомленные сплетницы из числа нуворишей, прикусили жала, по поводу сведений, с кем ее Рыцарь спит.
А все – Верена. Вцепилась в глотку Коринне Кёниг и опорочила на весь свет. Раздула слона из крошечной лягушонки, уцепившись за неверно упомянутый пол. А дальше уже ухватилась за слоган, которым бравировала Коринна и понеслась в показной истерике по знакомым. И теперь мало кто усомнится, что Коринна шпионила. Хотя та вряд ли перемолвилась лишним словом с кем-то из своих девушек и явно ничего такого не делала. Верена была убедительна, когда раз за разом пересказывала историю, а Коринна – нет.
Марита слышала, дела у нее не очень и Ральф, который никогда не упускал случая добить лежачего и оторвать кусок, тут же принялся переманивать персонал. Сперва для своих отелей с апартаментами, затем для больших элитных жилых домов. Ральф, которого в дом привела Верена. Ральф, который не дал Филиппу утонуть в развлечениях и наркотиках; приструнил и приставил к делу еще задолго до того, как Себастьян признал его своим сыном.
Ральф…
А кто привел его в семью? Кто почуял в нем нечто большее? Сначала Верена, а потом, что неудивительно, – к мальчишке сразу же прониклась Лизель. И он ведь в самом деле селфмейд, не просто графский сынок, а бизнесмен со стилем и репутацией. Себастьян в его возрасте даже Цезаря пока что не изобрел.
Теперь очень многие десять раз подумают прежде, чем перейти на личности. Спросить, в какой спальне ночует ее супруг, и кто рожает ему наследников. Да, жизнь стала намного лучше с тех пор, как Себастьян сошелся с Ви…
Он сунул руку в карман и достал оттуда бархатную коробочку. Не веря глазам, Марита уставилась на лежащие в ней серьги. Она сама присмотрела их у своего ювелира, но в итоге пожадничала. Теперь бриллианты сверкали прямо в лицо.
– Дядя Мартин еще так много не успел подарить Лизель, – сказал Себастьян в вечно-грубой своей манере, – что даже нам немного осталось. Я счастлив, правда. Но не только благодаря Верене. Ведь это ты устраиваешь мой быт… Надеюсь, твой засранец-ювелир не соврал, и ты в самом деле на них запала.
Она сморгнула слезы и протянула руку. Еще никогда и ничего он ей не дарил. Все ее деньги были его деньгами, а те, что муж зарабатывал на разведении лошадей, Себастьян тратил на свои интересы. Не на нее.
– Он не соврал… Но, Себастьян, они ведь такие дорогие!
Он просто поцеловал ей руку.
Внизу чуть слышно хлопнула дверь.
Не дороже, чем ты
Фредерик:
Погасив свет в комнате, Фредерик стоял у окна, наблюдая как его дочь играет в ночи с собакой. Ее распущенные волосы мягко светились в неясном свете луны. И его сердце разрывалось на части. После смерти Джесс и своей болезни, он слишком глубоко погряз в самобичевании и чувстве вины. Смерть словно разрушила злые чары и Джесс, которую он знал, уступила место той Джессике, которой она притворялась.
Нежной, любящей, чистой… самой красивой девушке, из всех, что он знал.
Верена отдалилась, он этого не заметил. Ему было все равно. Та девочка, которую он любил и помнил, исчезла, а эту – взрослую, он просто не знал. Она лишь усугубляла его раскаяние, напоминая Джесс.
Теперь сходство стало еще больнее.
Когда Верена вдруг подъехала к дому и даже не поздоровавшись, взяла Герцога, он сразу же понял все. И словно увидел Джессику, которую он покинул. И чувство вины заполнило его с головой. Лизель уже объяснила им, что долго девочка не продержится. Себастьян увлекающийся тип и максимум, что они имеют – год.
Сам Фред решил, что мать из любви к Верене оптимистична.
Они с Себастьяном были лучшими друзьями. Он знал графа почти так же, как знал себя… Два года кряду он никем пока что не увлекался.
Какое-то время Фредерик наблюдал за дочерью, гадая что там произошло, но, когда Ви присела на корточки, уткнувшись лицом в ладонь, у него защемило сердце. Накинув куртку, он спустился по лестнице и вышел на задний двор. Герцог его не слышал, но Верена услышала и теперь торопливо прятала следы слез.
– Что-то случилось?
– Я поскользнулась, – она очень мягко неуловимо вильнула в сторону, уклонившись от его рук. – Пожалуйста, хоть ты не нуди!
– Я виноват, что ты поругалась с мужем?
– Он не мой муж и прекрати его так звать! – она ухватила Герцога за ошейник и с ненавистью уставилась на Фреда. – Когда ты уже научишься оставлять всех в покое?! Разве я просила твоей поддержки? Нет, ведь! Я просто хотела побыть одна! Ты мне не нужен, как ты все в толк не возьмешь?! Я выросла! Ты мне больше не нужен, а Джессика, вообще, мертва!
Фредерик ухватил дочь за локоть, рывком развернул к себе. Он был по горло сыт ее непонятной ненавистью, сыт ее вечными обидами не понять на что. Фредерик никогда не отличался терпением, но Герцог чуть слышно взвизгнул, его голова оказалась в опасной близости от их рук и Фредерик неохотно ослабил хватку. Пес мог не до конца правильно все понять, и среагировать. Укусить кого-то из них обоих.
– Ты понимаешь, что ты сейчас говоришь мне?! Кто ты такая, чтобы меня судить?
– Та девочка, которую ты бросил, когда был нужен! И женщина, которая не хочет тебя больше знать!
– Почему, Ви? Что я такого сделал? Не выгнал Ральфа, когда ты так захотела? С этого все пошло? Но это было в тот миг абсолютно несправедливо.
– Ты вечно за справедливость, как мировой судья. А мне не нужен судья. Мне нужен мой папочка и никто больше.
– Тебе не пять, Цукерпу.
– А где ты был-то, когда мне было пять лет?!
– Я был в Интернете. Ральф сбрасывал видео в Сторис и я смотрел их. Весь вечер… Я не могу просто взять и отшвырнуть человека, который так заботился о тебе! Для меня!
Она не ответила, лицо искривилось, но Ви сдержалась и не расплакалась. Помолчала немного, потом неохотно заговорила, но о другом.
– Мы были у Филиппа, помогали ему расстаться с его коровой. И это было чертовски весело… Потом мы поужинали все вместе на берегу. И было здорово, как в старые времена. И Ренни был в щенячьем восторге… А когда мы вернулись, в доме было темно. И я решила проводить его к Маргарет через главный вход.
– И? – подтолкнул епископ и тоже взялся за собачий ошейник.
Верена не обратила внимания.
– Себастьян и Марита пили вино в гостиной и говорили о чем-то взахлеб. Перебивая друг друга… Со мной он никогда так не разговаривает… Я просто проводила Рене и ушла сюда. Если он опять разглядел Мариту, я могу лишь одно – уйти.
– Понятно… Давай, зайдем в дом. Пес вспотел и может простыть.
Верена кивнула и пошла в дом. Они вместе обмыли собачьи лапы в тазу и вытерли их насухо старым полотенцем.
– Что ты собираешься делать? – спросил отец.
– То же, что и всегда. Отвалить и забить. Возможно, просто уеду куда-нибудь. Ты ведь присмотришь за Герцогом? О Риче позаботится Лиз… Господи, как же я устала… Стоит мне полюбить кого-нибудь, как он меня бросает на ровном месте. Раз и все! И я стою, как дура с мороженным и тупо реву.
– Верена, – спросил Фредерик, болезненно восприняв намек на то, как сам когда-то ее покинул. – То, что однажды мне пришлось тебя бросить, не зависело от тебя. Но то, что происходило с другими мужчинами, от тебя зависит. Сильно зависит. Ты сама была у двух сразу бывших. И вы все четверо веселились и тоже, думаю, хохотали взахлеб.
– Ты хоть однажды видел, чтоб Себастьян смеялся с Маритой?
Фредерик молча сжал губы.
– Вот и я нет.
– Это ничего не значит.
– Для него – может быть. Я же поняла лишь одно: чем больше для вас стараешься, тем сильнее любишь, тем быстрее вы начинаете пятиться. Вы понимаете только один язык: сомнения в себе, как в мужчине. Любовь вам нужна всего один миг, когда вы бежите за равнодушной самкой. Но стоит ей стать привычной и одомашненной, вы теряете интерес! Сперва я думала, забрать своего ребенка и уехать, куда глаза глядят, но… мой выродок даром ему не нужен! Наследство он уже получил!
– Джессика, – прогремел он, не помня себя от ярости и лишь потом, словно оглушенный громом, понял: перед ним Ви!
Сердце дрогнуло, устремляясь вскачь и Фредерик ухватился за грудь ладонью. Она не ринулась к нему. Лишь стояла и молча смотрела. Словно ждала, что он упадет.
Фред не упал.
– Верена, – сказала Верена холодно. – Джессику ты своим чадолюбием уже загубил.
Дочь подняла глаза и в их глубине Фредерик увидел такую ненависть, что ему расхотелось перед ней извиняться. Захотелось ударить ее. Как можно сильней. Как она смеет? Как она смеет ненавидеть его?
Он ухватил ее за руки и яростно, как куклу встряхнул:
– Не смей, поняла?! Ты не имеешь права!.. Ты превращаешься в свою мать!
– Нет, папочка. Не в свою. В твою. Ребенка я просто оставлю здесь. Он за меня и графа страдать не будет.
– В таком случае, ты еще хуже.
– Вы с Маркусом такие крутые, такие жесткие… Орать орете, но как до дела дойдет, так прячетесь под кровать и ждете, пока придет мамочка и все проблемы решит. Вы оба всю жизнь живете за ее счет! И не смей обвинять ее в чем-либо! Она не только вас вырастила, но и меня!
В тишине холла громко зазвонил телефон и эхо разбросало звук по гулкому дому. Верена скинула его руки и пошагала в холл.
– Да?.. Да, я дома. Нет, я не говорила. Смысл мне при ней унижаться?.. Просто увидела их с Маритой и сразу все поняла… Нет, я не делаю глупостей… Я не знаю, Лиз… Да, хорошо… Естественно, что сына ты заберешь! Я родила его для тебя, а не для Мариты.
Последняя пауза была такой долгой, что Фредерик решил, разговор окончен и пошел в холл, но Верена по-прежнему стояла с трубкой в руке.
– Я никому никогда была не нужна, Элизабет. Только как средство достичь чего-нибудь большего. Для всех для вас! В том числе и для тебя лично!..