#Моя [не]идеальная жизнь

Глава 4

Ничто не может испортить мне настроение, когда я еду вечером домой. Даже дождь, который начался днем и все усиливается. Даже автобус, проехавший по луже и окативший меня с головы до ног. Даже компания мальчишек, насмехавшихся надо мной, когда я выжимала юбку.

Открывая дверь своей квартиры, напеваю про себя. Я иду на свидание! Я иду на совещание! Все складывается так хорошо…

– Ой! – вскрикиваю я, ободрав обо что-то голень.

По одну сторону холла выстроился ряд коричневых картонок, и я едва протискиваюсь мимо них. Холл напоминает пакгауз. Что это? Я наклоняюсь и, прочитав на ярлыке имя Алана Росситера, глубоко вздыхаю. Как это на него похоже!

Алан – один из моих соседей по квартире. Он веб-дизайнер и фитнес-блогер. Алан постоянно сообщает разные факты, которые мне не хотелось бы знать: о наращивании мускулов, о плотности костей, а однажды – даже о функционировании кишечника.

– Алан! – Я стучу в его дверь. – Что там такое в холле?

Минуту спустя дверь Алана распахивается, и он смотрит на меня. (Алан очень высокий, но при этом у него очень большая голова, так что он не выглядит таким уж рослым. На самом деле, у него какой-то странный вид.) На нем черная майка и шорты, в ухе – наушник, в котором звучит что-то вдохновляющее типа «Владеть своим телом значит владеть всем миром». Один раз он уговаривал меня это послушать.

– Что? – спрашивает он с отсутствующим видом.

– Коробки! – Я указываю на забитый коробками холл. – Они твои? Из-за них может случиться пожар!

– Это вей. Протеин без консервантов. – Он достает из открытой коробки полиэтиленовый мешочек и протягивает мне. На нем надпись: «Вей: ваниль».

– А, вей. – Я бросаю взгляд на картонки. – Зачем тебе столько?

– Бизнес. Пришлось купить оптом. Это крутой бизнес. – Он машет кулаком в воздухе, и я вздрагиваю. У Алана агрессивная манера вести беседу – наверное, он считает это «мотивацией». Иногда я слышу, как он восклицает, поднимая штангу: «Черт бы тебя подрал, Алан! Сделай же это, дурья башка!»

Дурья башка? И это мотивация?

– Какой бизнес? – осведомляюсь я. – Ты же веб-дизайнер.

– И распространитель вея. Сейчас это мое побочное занятие, но это будет серьезный бизнес.

Это будет серьезный бизнес. Сколько раз я слышала эту фразу от своего папы? Его сидр обещал быть серьезным бизнесом, но продержался всего полгода. Потом были трости ручной выделки. Но на их изготовление требовалось столько времени, что папа так и не получил никакой прибыли. Потом он собирался нажить состояние на продаже мышеловок какого-то нового типа, которые дешево купил у своего друга Дейва Ярнета. (Они занимали очень много места. В любом случае, я предпочитаю сидр мышеловкам.)

В результате у меня выработалась интуиция. И сейчас моя интуиция говорит, что у Алана с этим веем не выйдет ничего хорошего.

– Итак, ты собираешься куда-нибудь убрать эти коробки? – спрашиваю я Алана. – Как скоро?

Может быть, мне не следует быть такой категоричной, говорю я себе. Может быть, к нему выстроилась очередь из покупателей и все это исчезнет к завтрашнему дню.

– Я их продам. – Он отводит взгляд. – Устанавливаю контакты.

Так я и знала.

– Алан, ты же не можешь держать все это здесь! – Я машу на коробки.

– У меня в комнате нет места, – отвечает он, пожимая плечами. – Там моя скамья под штангу. Ну, пока.

И не успеваю я вымолвить ни слова, он исчезает за дверью. Мне хочется кричать, но вместо этого я направляюсь к комнате Аниты и осторожно стучу в дверь.

Анита – суперличность. Она стройная и сдержанная. Работает в инвестиционном банке. Мы с ней ровесницы. Когда я пеерехала в эту квартиру, то была полна радостных надежд. Я думала: «Моя новая лучшая подруга! Это будет так круто!» В первый вечер я слонялась в маленькой кухне, переставляя свои пакеты с едой и посматривая на дверь. Я поджидала Аниту, чтобы сразу же начать тесное общение.

Но когда Анита вошла в кухню, чтобы заварить себе мятный чай, она смерила меня холодным взглядом и сказала: «Без обид, но я решила не заводить друзей, пока мне не исполнится тридцать. О’кей?»

Я так смутилась, что не нашла что ответить. И конечно, с тех пор никогда с ней не заговаривала. Жизнь Аниты состоит из работы и разговоров по телефону с ее семьей в Ковентри. Она вежлива и иногда присылает нам с Аланом имейлы насчет сбора мусора. И это все. Однажды я спросила, почему она живет в такой дешевой квартире, если может позволить себе что-нибудь получше. Она только пожала плечами и ответила: «Я делаю накопления. Тридцать одна тысяча фунтов».

Сейчас она открывает дверь, и я вижу, что она говорит по телефону.

– О, привет! – говорю я. – Прости, что помешала. Но… Ты видела коробки? Ты что-нибудь сказала Алану?

Анита прикрывает трубку рукой и говорит своим бесстрастным тоном:

– Меня посылают на три месяца в Париж.

– О!

– Вот так.

Следует пауза, и до меня с некоторым опозданием доходит смысл ее слов: «Мне наплевать на эти коробки. Я уезжаю в Париж».

– Ладно, – говорю я. – Хорошо. Желаю хорошо провести время.

Кивнув, Анита закрывает дверь, и я с минуту молча смотрю на эту дверь. Жизнь в лондонской квартире оказалась вовсе не такой, как мне мечталось. Я думала, что будет бурное веселье, заводные друзья, забавные истории на фоне пабов и лондонских достопримечательностей, а также костюмированные балы. Но все вышло иначе. Не могу себе даже представить Аниту в маскарадном костюме.

Честно говоря, я неплохо провела несколько вечеров в компании девушек с моей прежней работы. Но на самом деле мы только пили просекко и болтали. А после я натерпелась такого страху с превышением своего кредита в банке, что поклялась себе пока что не выходить в свет. А в «Купер Клеммоу», по-видимому, никто не ведет светскую жизнь – если только не считать светской жизнью работу допоздна.

Я решительно отворачиваюсь от двери Аниты и думаю: «Какая разница? Ведь у меня завтра ланч с Алексом Эсталисом!» И у меня сразу же улучшается настроение. Все хорошо. Сейчас поужинаю, а потом зайду в инстаграм…

Что такое?

Я в ужасе останавливаюсь на пороге кухни. Тут сплошное море коробок. Ими покрыт весь пол, они стоят в два слоя. Коробки заблокировали подход к кухонным шкафам. И к холодильнику. И к плите.

– Алан! – ору я в ярости и, вернувшись к его двери, колочу в нее кулаками. – Что происходит в кухне?

– Что? – Алан открывает дверь. Вид у него воинственный. – Они не поместились в холле. Это временно, пока я их не продам.

– Но…

– Это мой бизнес, понятно? Ты можешь поддержать меня?

Он закрывает дверь у меня перед носом, и я злобно смотрю на нее. Нет, от него ничего не добиться. К тому же я умираю с голоду.

Возвращаюсь в кухню и осторожно залезаю на верхний слой коробок. Они такие высокие, что я почти достаю головой до потолка. Я чувствую себя Алисой в этой чертовой Стране чудес. Несомненно, из-за этих картонок легко может возникнуть пожар.

Рискованно покачиваясь на картонке, ухитряюсь открыть холодильник, достать два яйца и положить их на полку, которая на уровне моих колен. В эту минуту мне приходит сообщение в инстаграме от Фай, моей лучшей подруги университетских времен. Теперь я общаюсь с Фай только в инстаграме. Наверно, она забыла, что существуют другие способы общения.

Привет! Как дела? В Центральном парке светит солнышко. Господи, как я люблю это место! Оно великолепно даже зимой. Пьем латте с Дайаной и Джеком, я тебе о них говорила? Они такие ВЕСЕЛЫЕ! Ты должна приехать в гости!

Она прицепила селфи, вероятно, из Центрального парка (я никогда не бывала в Нью-Йорке). Небо ярко-голубое, а нос у Фай розовый. И она смеется над чем-то, что не вошло в кадр. Невольно чувствую легкую зависть.

Фай всегда стремилась жить в Нью-Йорке, как я – в Лондоне. В университете это стало предметом наших постоянных шуток: мы пытались переубедить друг друга. Однажды я подарила ей на Рождество снежный шар с Биг-Беном, а она мне – надувную статую Свободы. Это была игра.

Но сейчас это реальность. После окончания университета я окольными путями попала в Лондон, а Фай отправилась в Нью-Йорк на стажировку. И так и не вернулась. Она по уши влюблена в этот город, и у нее действительно есть компания заводных друзей, которые живут в Вест-Виллидж. Каждый уик-энд они катаются на роликах и посещают блошиные рынки. Фай все время посылает мне фотографии. Теперь она даже пишет по-американски.

Я хочу сказать, что рада за нее. На самом деле рада. Но иногда я представляю себе, как все было бы, если бы она поехала не в Нью-Йорк, а в Лондон. Мы могли бы вместе снять квартиру… все было бы по-другому… Но нет смысла грустить. Я быстро отсылаю сообщение:

У меня все хорошо! Только что поболтала с Аланом и Анитой, мы так хохотали! Жизнь в Лондоне – это безумное веселье!!!

Я наклоняюсь, чтобы помешать яйца, чуть не потянув при этом спину. И как раз когда я собираюсь добавить кайенского перца…

– Ааай!

Я слышу свой крик, еще не осознав случившееся. Коробка подо мной треснула – и я по колено в пакетах с веем. Некоторые из них, должно быть, порвались, потому что по кухне витает белый порошок с отвратительным запахом ванили.

– Что случилось? – Наверное, Алан услышал мой вопль, потому что он с грозным видом стоит на пороге кухни. – Ты угробила мой вей?

– Нет, это вей угробил меня!

Кажется, я действительно подвернула ногу. И я вдруг замечаю, что облако порошка вей окутало мою яичницу. Это ужасно, тем более что я не могу приготовить ничего другого. Вся моя еда заблокирована в холодильнике, а я так проголодалась!

Я пытаюсь освободиться от картонки, но чувствую, что каблук зацепился за другой пакетик и разорвал его. (Ой, может быть, не стоит говорить об этом Алану?) Из коробки поднимается еще одно облако порошка, но оно не белое, а бежевое. И пахнет иначе – вкуснее.

– Алан, – говорю я. – Предполагается, что все это – вей с ванилью?

– Это и есть вей с ванилью.

– Нет. – Я достаю из коробки пакетик, который только что разорвала. – Это… – Я смотрю на ярлык. – Порошковый куриный бульон.

– Что? – Я передаю Алану мешочек, и он недоверчиво смотрит на него. – Ну и ну! Какого черта? – Он открывает другую коробку и ныряет в нее. Вытаскивает два полиэтиленовых пакетика и в недоумении на них смотрит. – Куриный бульон? – Алан принимается лихорадочно вытаскивать мешочки из коробок и читать ярлыки. – Вей… бульон… еще бульон… О господи! – Он закрывает лицо руками. – Нет! – У него голос как у гориллы, у которой сильно болит голова. – Не-е-е-е-ет!

Честно говоря, это всего лишь вей. Или не вей. Только и всего.

– Наверно, они перепутали, – предполагаю я. – Позови их – и пусть заменят те, что с бульоном.

– Все не так-то просто! – кричит Алан. – Я брал их у… у…

Он останавливается на середине фразы, и я умолкаю. Я не собираюсь в это вникать, потому что: 1) тут явно что-то подозрительное; 2) это не моя проблема; 3) я не хочу, чтобы это стало моей проблемой.

Алан снова напомнил мне моего папу – а уж мне ли не знать своего папу! Он втягивает тебя в свои проблемы. Заставляет почувствовать, что ты не можешь просто повернуться и уйти. И не успеешь оглянуться, как будешь сидеть на телефоне, пытаясь продать пакеты с куриным бульоном.

– Ну что же, надеюсь, тебе удастся все уладить, – говорю я. – Извини.

Каким-то образом мне удается вытащить ногу и осторожно проползти по картонкам к двери кухни с тарелкой яичницы в руке. Мне кажется, что я – в дурацком шоу с игрой на выживание и сейчас с потолка спустятся пауки.

– Тебе не нужно немного куриного бульона? – спрашивает Алан. – Я тебе продам. Это первоклассный товар, превосходного качества…

Он это серьезно?

– Нет, спасибо. Мне ни к чему столько куриного бульона.

– Ладно. – Алан открывает следующую коробку, заглядывает внутрь и стонет. У него такой несчастный вид, что я невольно глажу его по плечу.

– Не расстраивайся, – говорю я. – Ты разберешься с этим.

– Эй! – Он поднимает глаза, и в них загорается надежда. – Кэт.

– Да?

– А как насчет того, чтобы приласкать?

– Что? – Я смотрю на него, ничего не понимая. – Что ты имеешь в виду?

Алан указывает на себя, словно это очевидно.

– Тебе же меня жаль, не так ли?

– Э-э… Немного, – осторожно произношу я.

– Вот и приласкай.

Э-э, я что-то недопонимаю?

– Алан… – Я сама не могу поверить, что задаю вслух подобный вопрос. – С какой стати я должна тебя приласкать?

– Потому что тебе меня жаль. Вот почему. – Он тянется к моему заду, и я отодвигаюсь. (Ну хорошо, отпрыгиваю.)

– Нет!

– Что нет?

– Просто… нет! Нет – и все! Никаких ласк из жалости. Ни за что. Никогда. – И, подумав, добавляю: – Прости.

Алан смотрит на меня с укором и снова ныряет в коробку.

– Значит, ты бессердечная.

– Бессердечная только потому, что не хочу тебя приласкать? – восклицаю я в ярости. – Знаешь что… Заткнись!

Я иду в свою комнату, закрываю дверь и плюхаюсь на односпальную кровать. Моя комната настолько мала, что в ней нет места для платяного шкафа. Поэтому я держу все свои вещи в гамаке, который висит у меня над кроватью. (Вот почему я ношу в основном вещи, которые не нужно гладить. К тому же они дешевые.) Сажусь на постели по-турецки, скрестив ноги, и отправляю в рот кусок яичницы-болтуньи. И сразу же содрогаюсь от ужасного синтетического привкуса ванилина. Мне нужно прекратить злиться. Нужно успокоиться и познать дзэн. Я должна отвлечься.

Захожу в инстаграм и, немного подумав, отправляю фото «Осколка»^[8], сопроводив надписью: «Еще один изумительный день: работа, развлечения, не хватает времени для отдыха». Затем нахожу шикарную фотку: чашка горячего шоколада с маршмеллоу, – я сделала ее на днях. Вообще-то, это не мой шоколад – просто он стоял на столике, на тротуаре перед кафе в Марилебон. Девушка, сидевшая за столиком, ушла в туалет, а я быстренько щелкнула.

О’кей, а теперь начистоту. Я осторожно заглядываю в дорогие кафе, чтобы сделать фотки для инстаграма. Что в этом плохого? Я же не говорю, что пила этот шоколад. Я говорю: «Посмотрите, горячий шоколад!» А если люди подумают, что он мой… Ну что же, это их дело.

Я отправляю фоточку с надписью: «Кайф!» – и через несколько минут приходит новое сообщение от Фай:

Жизнь в Лондоне просто супер!

Я отсылаю ответ:

Так и есть!

Затем добавляю:

А у меня завтра свидание!..

Я знаю, что это заинтригует Фай, и, разумеется, через десять секунд приходит ответ:

СВИДАНИЕ? Выкладывай!!!

Ее реакция возносит меня на вершину блаженства. Знакомство с Алексом, ходули на крыше… У меня такое чувство, будто передо мной открывается дверь. Дверь во что-то иное… Ну, не знаю… может быть, в какое-то новое существование. И все же… Любые отношения с чего-то начинаются, не так ли? Например, Ромео и Джульетта начали с того, что влюбились друг в друга с первого взгляда.

Ну хорошо. Пример неудачный.

Пока что нечего выкладывать. Буду держать тебя в курсе.

Я добавляю бокал с коктейлем и смайлик, а потом – просто для смеха – сердечко.

Отослав сообщение, я снова принимаюсь за эту ужасную яичницу. Потом, под влиянием порыва, просматриваю свои предыдущие посты в инстаграме, любуюсь картинками. Лондонские кафе, достопримечательности, бокалы с выпивкой и улыбающиеся лица (в основном иностранцы). Все это похоже на кино – ну и что тут плохого? Масса народу в инстаграме использует цветные фильтры. А вот мой фильтр: «Мне бы хотелось, чтобы так было».

Не то чтобы я лгала. Я действительно была в этих местах, даже если и не могла позволить себе горячий шоколад. Просто я не зацикливаюсь на неприятностях – таких как транспорт, или цены, или гамак со всеми моими вещами. Не говоря уже о яичнице с привкусом ванилина и о несносных соседях по квартире. А смысл вот в чем: это то, к чему нужно стремиться. В один прекрасный день моя жизнь непременно станет такой, как на фотографиях в моем профиле. В один прекрасный день.

Глава 5

«Парк-Лейн» всегда была моим святым Граалем. Это самая большая комната для заседаний в «Купер Клеммоу», с массивным полированным столом красного дерева и разноцветными стульями. Я всегда воображала, что, сидя за этим столом, чувствуешь себя так, словно заседаешь в кабинете министров. И всегда считала, что это креативное сердце агентства: люди там вдохновляются, а идеи так и носятся над столом. В «Парк-Лейн» прокладываются новые пути бренда и творится история.

А теперь я здесь… И это просто совещание. Никто и не думает прокладывать новые пути. Пока что обсуждали только один вопрос: был ли ошибкой оранжевый лимитированный выпуск «Крейз Бар». («Крейз Бар» – наш клиент, и мы делали дизайн упаковки для лимитированного выпуска. Но теперь они прислали нам десять полных коробок, и это всем осточертело.)

– Черт возьми! – Деметра прерывает заседание и театральным жестом указывает на телефон. – Адриан хочет со мной переговорить. Я вернусь через пару секунд. – Поднимаясь со своего места, она бросает взгляд на Розу. – Вы можете продолжить? Проинформировать всех о ЙоСК?

– Конечно. – Роза кивает, и Деметра выходит из комнаты.

На ней сегодня обалденная замшевая юбка с бахромой. Пока Деметра идет к двери, не могу отвести от нее взгляд.

– О’кей, – обращается Роза к собравшимся. – Итак, Деметра хочет, чтобы я рассказала вам о нашем новом потенциальном клиенте, ЙоСК, или «Йогурт от Счастливой Коровы». Это органический йогурт с какой-то фермы в Глостершире. – Роза пускает по кругу дешевые буклеты с изображением горшочков с йогуртом, простым логотипом, набранным «гельветикой», и нечеткой фотографией коровы. – Их основная мысль заключается в том, что над молочными фермами нависла угроза, но их продукты действительно хороши и… э-э… – Роза заглядывает в свои записи. – Их коровы едят органическую траву – словом, что-то в этом роде. – Она поднимает глаза. – Кто-нибудь знает хоть что-то о молочных фермах?

Все разражаются смехом.

– Молочные фермы?

– Я так боюсь коров! – говорит Флора. – Нет, серьезно.

– Да, боится, – подтверждает Лиз. – В Гластонбери мы видели коров, и Флора пришла в ужас. Она подумала, что это быки. – Лиз покатывается со смеху.

– Это и были быки! – кричит Флора. – Они могли забодать! А запах! Не знаю, как только к ним могут подходить близко!

– Так кто поедет на ферму, чтобы встретиться со Счастливыми Коровами? – Роза насмешливо ухмыляется.

– О господи! – Флора высоко поднимает брови. – Вы только вообразите!

– А ну-ка, девонька… – Марк подражает сельскому выговору. – Пора доить коров, Флора. Ступай-ка в коровник, девонька, да поживее!

Я уже дважды открывала рот и сразу же закрывала. Знаю ли я что-нибудь о коровах? Да я выросла на молочной ферме! Но что-то мешает мне заговорить. Я вспоминаю о бирмингемских девицах, которые называли меня «Кейти с Ферррмы», и меня передергивает. Лучше я немного пережду и посмотрю, как повернется разговор.

– Деметра хочет, чтобы мы выдали идеи. – Роза обводит нас взглядом. – Когда я говорю «сельская местность», что вам приходит на ум? – Она встает и берет маркер. – Давайте немного займемся словесными ассоциациями. Итак, «сельская местность»…

– «Вонь», – сразу же говорит Флора. – «Ужас».

– Я не стану записывать «вонь» и «ужас», – нетерпеливо произносит Роза.

– Тебе придется, – возражает Лиз.

И это правда. В «Купер Клеммоу» следуют девизу: «Каждый голос должен быть услышан». Так написано в документе, излагающем принципы нашего агентства. Так что даже если вы высказываете абсолютно дурацкую идею, все должны отнестись к ней с уважением, потому что она может привести к чему-нибудь блестящему.

– Прекрасно. – Роза пишет на доске «вонь» и «ужас», потом бросает сердитый взгляд на Флору. – Но это вряд ли поможет продать йогурт. Ты бы купила вонючий, ужасный йогурт?

– На самом деле я не ем молочные продукты, – отвечает Флора с легким презрением. – А у них, скажем, есть йогурт из миндального молока?

– Конечно, нет! – Роза закатывает глаза. – Это же, черт возьми, молочная ферма, а не миндальная!

– Погоди-ка. – Флора смотрит на нее округлившимися глазами. – Разве миндальное молоко действительно делают из миндаля? Я думала, оно просто… ну, не знаю. Просто название или что-то в этом роде.

Роза хохочет, с изумлением глядя на Флору:

– Флора, ты это серьезно?

– А тогда как же они его делают? – не сдается Флора. – Как они получают молоко из миндаля? Что они, доят его? Выжимают из него молоко?

– Это миндальное масло, – предполагает Марк.

– Так что же все-таки они делают?

У Розы растерянный вид, но через минуту она приходит в себя и отрезает:

– Я не знаю! И мы говорим не о миндальном молоке, а о коровьем. О молоке от коровы.

– На самом деле… – начинаю я, поднимая руку. – Я немного знаю о…

– Ну, как дела? – Деметра прерывает меня, влетая в комнату с кипой бумаг в руках.

– Безнадежно! – отвечает Роза. – Вот все, что у нас есть. – Она указывает на «вонь» и «ужас».

– Мы ничего не знаем о коровах, – резко произносит Флора. – И о сельской местности.

– И о миндале, – вставляет Марк.

– О’кей, люди. – Как обычно, Деметра берет бразды правления в свои руки. Она кладет бумаги на стол и хватает маркер. – К счастью, я знаю сельскую местность – в отличие от вас, бедных городских созданий.

– В самом деле? – У Флоры ошеломленный вид, а я смотрю на Деметру новыми глазами. Она знает сельскую местность?

– Прекрасно знаю. Я езжу в Бабингтон-Хаус по крайней мере четыре раза в год, так что знаю все изнутри. – Она с вызовом смотрит на нас. – И истина заключается в том, что сельская местность очень крутая. – Деметра зачеркивает «вонь» и «ужас» и начинает писать: – Вот ключевые слова: Органическое. Натуральное. Рукоделие. Ценности. Исконное. Мать земля. Как же это должно выглядеть… – Она с минуту размышляет. – Коричневая бумага, изготовленная из бумажных отходов. Органическая конопля. Бечевка. Ручная выделка. И еще нужна какая-нибудь история. – Она берет в руки буклет. – Мы не станем писать: «Это йогурт от коровы». – Она стучит по фотографии. – Мы напишем: «Это йогурт от английского лонгхорна по имени Молли». И будем проводить соревнование: «Приведите ваших детей подоить Молли».

Я закусываю губу. Корова на фото – не английский лонгхорн, а гернсейская. Но я не уверена, что поправлять Деметру насчет пород коров на людях – такая уж блестящая идея.

– Это хорошо! – одобряет Роза. – Я понятия не имела, что вы так глубоко знаете сельскую местность, Деметра.

– Имя «Деметра» на самом деле означает «богиня плодородия», – с самодовольным видом отвечает Деметра. – Во мне есть что-то очень сельское, близкое к земле. Я имею в виду, что всегда делаю покупки на фермерских рынках, если есть такая возможность.

– О, я обожаю фермерские рынки, – вторит ей Флора. – Например, эти яйца в корзинке с соломой! Это так очаровательно.

– Вот именно! Солома. – Деметра кивает и записывает на доске слово «солома».

– О, я уже это вижу, – кивает Марк и что-то строчит в своем блокноте. – Все натуральное. Этот йогурт – не массовая продукция, его готовят вручную.

– Вот именно. Вручную. Очень хорошо. – Деметра пишет на доске «вручную».

– Итак… – Марк делает паузу. – Может быть, деревянный горшочек для йогурта?

– О боже! – восклицает Флора. – Это гениально. Деревянные горшочки для йогурта! Их можно коллекционировать и, скажем… держать в них что-нибудь! Например, карандаши, косметику…

– Очень дорого, – задумчиво произносит Деметра. – Но если бы мы превратили это в ультраультрабренд… – Она задумчиво похлопывает маркером по руке.

– Премиальные цены, – кивает Роза.

Я знаю о премиальных ценах: это когда вы повышаете цены, а покупатели думают: «О, это должно быть что-то хорошее», – и покупают гораздо больше товара.

– Я думаю, люди заплатят много денег за деревянный горшочек с йогуртом, сделанным вручную, – серьезно произносит Марк. – И с именем коровы, напечатанным на горшочке.

– Давайте придумывать имена, – говорит Роза. – Имя коровы крайне важно. Фактически, это главное.

– Дейзи, – предлагает Флора.

– Только не Дейзи, – решительно возражает Лиз.

– Что-нибудь еще? – обращается ко всем Деметра, и я поднимаю руку. Ведь я так рвалась на это совещание – и теперь я должна внести свой вклад.

– Можно отметить, что они хорошо ухаживают за своими коровами, – отваживаюсь я. – Я имею в виду, что раз это называется «Йогурт от Счастливой Коровы», то коровы должны быть счастливыми, правда? И мы могли бы использовать эту идею в имидже?

– Да! – Деметра ухватывается за мою идею. – Благополучие животного – блестяще! – Она записывает на доске «счастливые ухоженные коровы» и подчеркивает эти слова. – Молодец.

Она благосклонно мне кивает, и я расцветаю. Я внесла вклад в это совещание! Пусть совсем маленький. Но это начало.

После совещания я отсылаю Деметре результаты опроса. В ответ она присылает сообщение, в котором просит сделать это в другом формате. С одной стороны, это жуткая канитель. Но с другой стороны, я хотя бы не буду сидеть все утро сложа руки и изводиться насчет предстоящего свидания. Я занята; я сосредоточенна; я даже не думаю о ланче…

О’кей, а теперь начистоту: это вранье. Я ужасно извожусь. А как же иначе? Это же Алекс Эсталис. Он обалденный! Теперь я это понимаю – после того, как прошлой ночью битых два часа читала о нем в «Гугле».

Как я могла считать его обычным парнем? Как могла подумать, будто он стажер? Вот в чем проблема, когда встречаешь людей в реальной жизни: к ним не прилагается информация. А может быть, это и хорошо. Если бы я знала, что он такая важная персона, то никогда бы не стала разгуливать вместе с ним на ходулях.

В любом случае пора идти. Я убираю волосы за уши, потом опять начесываю на уши. Снова переделываю. Ну, не знаю… По крайней мере, челка в порядке. Когда я сделала себе челку, то понятия не имела, сколько с ней возни. Если бы я ежедневно ее не выпрямляла, она бы торчала каждое утро. Типа: «Привет! Я твоя челка! А я-то думала, что весь день буду стоять под углом сорок пять градусов. Ты не возражаешь?»

Ну все, действительно пора идти.

Я неловко поднимаюсь в полной уверенности, что сейчас все отвернутся от мониторов и спросят: А куда это ты идешь? Но они, конечно, не делают ничего подобного. Никто даже не замечает, что я ухожу.

Рождественская ярмарка не так уж близко от офиса. Когда я до нее добираюсь, щеки у меня раскраснелись и я запыхалась. Очевидно, эта ярмарка работает каждый декабрь, но никто не знает, как ее назвать. Это рынок, плюс кафе, плюс рождественский базар. С «пряничным домиком» для детей, глинтвейном для взрослых и рождественскими гимнами, доносящимися из колонок.

Сразу же вижу Алекса, который стоит возле киоска, где продают глинтвейн. На нем куртка, фиолетовый шарф и серая хипстерская шапка, а в руках – два пластиковых стаканчика с глинтвейном. Заметив меня, он улыбается и говорит, словно продолжая прерванный разговор:

– Видите ли, есть проблема. Вот карусель, но никто на ней не катается. – Он указывает на карусель. Действительно, на лошадках сидит только пара малышей, и у обоих ужасно испуганный вид. – Все дети в школе, – добавляет Алекс. – Или ушли домой на ланч. Я наблюдал, как они исчезают. Глинтвейну? – Он протягивает мне стакан.

– Спасибо!

Мы чокаемся пластиковыми стаканчиками, и во мне поднимается радостная волна. Это чудесно – независимо ни от чего. Я имею в виду, что никак не могу понять, деловое это свидание или… вовсе не деловое… Но, как бы то ни было, все чудесно.

– Итак, за работу. – Алекс осушает свой стакан. – Вопрос вот в чем: можем ли мы создать бренд для этого места?

– Что? – спрашиваю я в недоумении.

– Для этой ярмарки.

– Вот для этого? – Я озираюсь. – Вы имеете в виду ярмарку? Рынок?

– Вот именно. – Его глаза загораются. – Они даже не знают, как его назвать, но хотят развернуться по всему Лондону. Делать деньги на сезонных праздниках в широком масштабе. Кафе. Реклама. Привлекательный ассортимент.

– Хорошо. Вау! – Я смотрю другими глазами на ларьки и китайские фонарики. – Ну что же, люди любят Рождество. И ярмарки.

– Но что именно? – уточняет Алекс. – Кафе с изысканным меню? Развлечения для детей? Ярмарку поделок? Или еще что-нибудь? – Он размахивает пустым стаканчиком. – Как вам глинтвейн?

– Очень хороший, – искренне говорю я.

– А вот карусель… – Он морщит нос. – Довольно печальное зрелище, верно?

– Может быть, им нужно сосредоточиться на еде? Еда – это великое дело. Или им нужно что-нибудь другое?

– Хороший вопрос. – Алекс направляется к карусели. – Давайте опробуем ее.

– Что?

– Мы же не сможем оценить карусель, если на ней не прокатимся, – серьезным тоном говорит он. – После вас.

Он указывает на лошадок, и я усмехаюсь в ответ:

– Ну что же, о’кей!

Я забираюсь на лошадку и роюсь в сумке в поисках кошелька, но Алекс поднимает руку.

– За мой счет. Точнее, за счет компании. Это важное исследование. – Он забирается на соседнюю лошадку и платит служителю – угрюмому парню в парке. – Наверное, придется ждать, пока к нам присоединятся толпы, – замечает Алекс, и я не могу удержаться от смеха. Здесь только мы и малыши – больше никого не видно. – В ваше нерабочее время, – бодро обращается Алекс к парню в парке, который нас игнорирует.

Чувствую, что мою челку треплет ветер, и безмолвно ее проклинаю. Почему она не может оставаться на месте? Это очень странно – сидеть на деревянной лошадке рядом с парнем, который теоретически – мой босс. Но он не похож на босса. Вот Деметра похожа на босса. Даже Роза немного похожа на босса. А этот парень… У меня сжимается сердце от сладкой муки.

С ним так весело! Сколько ума, бесшабашности, остроумия и обаяния! Это мужчина, встречи с которым я ждала с тех пор, как перебралась в Лондон. Нет, еще когда захотела перебраться в Лондон.

Я украдкой окидываю Алекса взглядом, и меня пробирает дрожь. Этот многозначительный блеск в глазах, эти скулы, эта улыбка…

– Так как дела с продукцией из Азии? – спрашиваю я. – С ходулями и со всем остальным?

– Ах, это… – он хмурится. – Мы отказываемся от этого проекта. Считаем, что из этого вряд ли что-нибудь получится: ведь придется сотрудничать с «Сидни Смит».

Я разочарована. Пожалуй, я уже рисовала себе, как работаю над этим проектом вместе с Алексом. (О’кей, а теперь начистоту: я вовсю фантазировала, как мы с ним работаем над этим проектом. Может быть, мы засидимся допоздна, и все закончится страстными объятиями на блестящем полированном столе в «Парк-Лейн».)

– Значит, голова одержала верх над сердцем.

– Верно.

– Жаль, – говорю я, и на лице у Алекса появляется кривая усмешка.

– Головы. Сердца. Все та же старая история.

– Хотя на самом деле, – продолжаю я, немного поразмыслив, – может быть, победило все-таки сердце. Возможно, вы просто не хотите работать с «Сидни Смит». Считаете, что это разумное деловое решение, но тут сработала личная неприязнь.