«Наверное, я наглотался дыма. Вот и мерещится всякая ерунда», – рассеянно подумал он, хоть по спине и пробежали мурашки.
Среди зубов скелета один клык особенно выделялся – это был крупный железный зуб, слабо поблёскивавший в свете фонаря.
– Боже мой… – сипло ужаснулась мать Саши, прикрыв рот ладонью. – Это же Боря. Это его зуб…
Гнетущая тишина повисла в воздухе. Саша стоял над скелетом, стиснув кулаки и поджав губы. Вся его фигура была напряжена, будто натянутая струна. Он, как и Андрей, в тот миг вспоминал добродушную улыбку их соседа, дяди Бори, от которой теперь не осталось ничего, кроме одного железного клыка и обугленных костей.
– В доме были другие останки? – наконец решительно спросил Саша у одного из пожарных, который снял шлем и отирал своё вспотевшее лицо.
– Перекрытия обвалились, – ответил молодой парень. – Так что там, под завалами, может ещё сколько угодно останков быть. Надо проводить работы, разгребать завалы. Мы этот скелет нашли лишь потому, что на веранде он лежал, в сторонке, не слишком засыпан оказался… Но, судя по всему, возгорание началось не с этой комнаты. Иначе даже скелета бы не осталось.
Саша хмуро кивнул, развернулся на пятках и решительно направился в дом матери. Андрей поспешил за ним, чувствуя тревогу на сердце. Они вдвоём молча обосновались на кухне, оседлав старые скрипучие табуретки. Саша достал откуда-то бутыль мутного самогона, разлил по стопкам и в полной тишине опустошил свою. Андрей, чтобы унять нервозность, последовал примеру друга. Самогон жаром обжёг пищевод, и через миг по груди расползлось тепло.
Оглядев свои чёрные от сажи руки, Саша перевёл взгляд на друга и сипло произнёс:
– Он же мне как родной отец был, понимаешь?.. С тех пор, как мой батя ушёл в сельмаг за хлебом и не вернулся, бросив нас с матерью, как последняя скотина, Боря меня всему научил. Он из меня мужчину вырастил, воспитал, во всём поддерживал… Да что я рассказываю? Ты и сам всё это знаешь.
– Он мне тоже не чужой был, Саня.
– Дык если не чужой, то почему ты, как из Саратовки уехал, больше никогда и не приезжал обратно, а? Ни погостить, ни узнать, как тут люди живут.
– Я…
– А Боря ведь о тебе не раз спрашивал. Я ему всегда рассказывал, как ты живёшь в городе, какая у тебя жена красавица. Он хоть и радовался, да только в глазах у него всегда тоска стояла. А знаешь почему? Да потому что мы с тобой оба для него тоже как сыновья были. И тебя он даже больше любил…
– Саня…
– Не возникай. Я точно знаю, что так оно и было. Он больше всего мечтал, что ты однажды вернёшься к нему, погостить приедешь хоть на денёк, порадуешь старика. А то так выходит, что ты его бросил. Он с тобой всё детство нянчился, а ты ему вон какой неблагодарностью отплатил.
Саша налил себе ещё самогона и быстро опрокинул стопку. Андрей даже не догадывался, что все эти мысли терзали его друга. Они никогда раньше это не обсуждали. Да и о дяде Боре Андрей, если честно, не особенно вспоминал за все прошедшие годы, хоть ещё хранил старые фото в альбоме.
– А теперь вот Боря погиб. Погиб страшной смертью. И так и не узнал, в чём он виноват, что ты его ни разу за тридцать лет не навестил.
– Ни в чём он не виноват, – насупился Андрей.
– А кто виноват?..
– Видимо, я один. – Андрей тяжело вздохнул и опёрся локтями на стол. – Я как из села переехал в город с родителями, то распрощался с этим этапом жизни, понимаешь? Ты ведь тоже скоро перебрался вслед за мной, а больше меня ничего и не связывало с Саратовкой… Ну, я так думал.
– Да ведь тут же всё наше детство прошло! Вся юность! Как о таком забывать можно, чёрт тебя дери?! – Саша грохнул кулаком по столу.
– Потому что я думал, что с моим переездом всё изменилось. Что я сам стал другим человеком – городским, со своими заботами, что и в селе все меня давно уже позабыли, живут своей жизнью. И нечего мне в неё лезть. Мне тут хорошо было в юности, и я боялся, что если вернусь, то увижу, как всё в Саратовке переменилось, буду горевать по прошлому. Вот так я думал, Саня.
– Ну, значит, идиот ты, Андрей! – припечатал Саша. – Ничего тут не менялось. И всё так же, как и раньше, нас с тобой тут все помнят. И жизнь тут такая же, как прежде. Разве что только теперь телики в каждом доме появились. А люди здесь по-прежнему добрые, отзывчивые!.. Баба Маня вон, как и тридцать лет назад, выращивает самые красивые цветы в селе, батюшка Иоанн, как и всегда, бродячим псам приют даёт, их у него теперь почти дюжина, и даже дядя Боря до этого самого дня каждое воскресенье ходил на рыбалку, как было и во времена нашего детства.
Андрей понурил голову, выслушивая своего друга. Никогда прежде на душе у него ещё не было так гадко от самого себя. И даже удивительно, что Саша раньше ему всё это не рассказал, не раскрыл глаза.
– Мне жаль, – только и смог произнести Андрей. – Правда жаль, что всё так сложилось.
– Мне хочется верить, что ты говоришь правду, – раздув ноздри, сказал Саша, катая между пальцами пустую стопку. – Боря враньё ненавидел, сам знаешь. Вечно учил нас не лгать ни людям, ни самим себе. И потому я надеюсь, что в память о нём ты врать не станешь.
– Я не вру. Мне в самом деле жаль.
Саша хотел ему что-то ответить, но в этот момента в дом вошла его мать. Осунувшаяся и будто ещё на десяток лет постаревшая женщина устало сбросила с ног чёрные калоши и появилась в дверях кухни.
– Ой, мальчики, что ж вы тут самогонку одну хлещете?.. Хоть бы закусь взяли из подпола. А вообще у меня супчик есть. Щи. Может, хотите?
Даже не дождавшись ответа, женщина сразу принялась накрывать на стол, суетиться возле кастрюли с супом, стоявшей на газовой плитке. Саша пытался усадить её, но все его усилия были тщетны, и вскоре перед мужчинами появились тарелки с дымящимися щами и хлеб. Прямо как в детстве. Когда Андрей с Сашей зимой нагуляются до самого вечера. Придут домой к Сашкиной матери с мокрыми варежками, облепленными снегом валенками, уставшие, довольные новой снежной крепостью, построенной в огороде – а там их уже ждёт горячий суп, тёплый хлеб и сладкий чёрный чай. Тогда было хорошо.
Спустя ещё пару стопок стало ясно, что обратно в город этой ночью они уже не поедут. На пожарище ещё работала бригада, несколько селян остались помогать, но большинство уже разошлись по домам, надеясь урвать последние часы отдыха у этой ночи. Саше мать постелила в его старой комнате, где до сих пор на стенах остались висеть плакаты с музыкальными группами, которые тот слушал ещё в подростковые годы, а для Андрея отвела место на тесной веранде. Через несколько часов должно было начать светать, но пока что луна ещё властвовала на небе – её тонкий серп было видно сквозь ажурную тюль на окнах, и Андрей медленно проваливался в сон, любуясь бледно-жёлтым месяцем.
А снился ему его старый дом, где он жил со своими родителями, бабушкой и дедушкой. И снился он ему в прежнем виде: маленький, одноэтажный, покрытый облупившейся зелёной краской и оплетённый побегами хмеля с одной стороны. Теперь этот дом хоть и остался стоять на своём прежнем месте, напротив Сашиного дома, но новые хозяева всё же изменили его облик под себя: убрали хмель, поменяли крышу и обновили краску. Не сказать, чтобы это сделало его хуже, но теперь Андрей окончательно почувствовал, что этот дом больше ему не принадлежал. Не всё в Саратовке осталось как прежде.
Он вновь был ребёнком, чумазым пацанёнком с вечно ободранными коленками и колтунами на голове. Вместе с Сашей, своим худощавым жилистым другом с копной смолисто-чёрных волос, он сидел на крыльце старого дома и разглядывал каждый свою коллекцию расплющенных металлических крышек от бутылок, разложив их на ступеньках. Пивные с изображением медведя ценились особо, а красные из-под сладкой газировки с большой буквой «Т» и вовсе считались безумной редкостью, ведь добыть их можно было лишь в городе.