Приручить Сатану

– Де-е-вушка привыкла к более уважительному отношению, – проблеяла голова козла с противоположной стороны. – Где твои мане-е-е-ры?

– Я сошла с ума, – вполголоса пробормотала Ева, прислонившись спиной к стене, чтобы не упасть.

– Занято! – рявкнул кто-то над ней, и острые зубы щёлкнули прямо рядом с ухом. Ева отскочила, как ошпаренная, и взглянула наверх.

– Осторожнее, девушка, – опять зевнула голова волка, подёргивая ухом. – Это медведь, он у нас кусается.

– Дурдом какой-то, – прошептала Ева, сползая на стул.

– И не говорите, – добродушно заметил волк, поднимая голову в попытке почесаться. – Вчера из-за него Саваоф Теодорович весь день провозился: больше часа пытался на место повесить.

– И это не считая оленя, чьи рога оказались слишком большими и постоянно мешались, – заметил с противоположной стены чёрный козёл. – Не то что мои – просто идеал рогов.

– Зато ты никак не мог найти себе места, и Саваофу Теодоровичу пришлось перевешивать тебя по всей кухне и гостиной, пока «Его Величеству козлу» не понравилось.

Козёл обиженно надулся и тряхнул длинной бородой.

– Кстати о нём, – немного приободрилась разговорчивостью волка Ева, так как остальные чучела оказались не особо расположенными к беседе. – Вы не знаете, где он?

– Пошёл в сарай за дровами, а то камин скоро погаснет.

Вдруг входная дверь настежь распахнулась, сильный порыв ветра поднял всё, что было можно, на воздух, и пламя костра, пару раз попытавшись противостоять, потухло.

– Ну вот, погас, – грустно заметил козёл, провожая взглядом своих горизонтальных зрачков тонкий дымок.

– Как Вы сказали? В сарае?

– Сразу от дверей налево, – понял волк и показал головой в сторону, где, предположительно, был сарай. Ева уже было направилась к дверям, но на пороге о чём-то задумалась. Тут она быстро взбежала по лестнице на второй этаж, а минут через пять появилась вместе с одетой Адой, и они вместе вышли на улицу.

– Слышал, как она ко мне обратилась? На «вы», – похвалился волк, гордо подняв нос.

– Не только к тебе, – хмыкнул козёл, после чего два чучела начали обсуждать, для чего вообще сюда приехала эта странная особа, и какое отношение она имеет к Саваофу Теодоровичу.

Крепко прижимая к себе Аду, Ева пробиралась сквозь сугробы. Прикрывая второй рукой глаза от колких снежинок, она пыталась рассмотреть где-нибудь сарай, но всё кругом было белым-бело и ничего не видно. Вдруг вдалеке показался тёмный силуэт, также пробирающийся сквозь снег. В правой руке он держал топор.

– Саваоф Теодорович!

Силуэт остановился, будто прислушиваясь, не показалось ли ему, но вскоре продолжил идти.

– Саваоф Теодорович!

– Ева!.. Это Вы?!..

– Да, это я! – кричала она, стараясь заглушить голос метели. – Подождите нас!

– Что?!.. Не слышу!..

– Подождите!

– Не слы-ышу-у!… Уууууу!!! – подхватил ветер, и снег, будто разозлившись, стёр тёмное пятно, означавшее Саваофа Теодоровича, со своего белого листа.

Идти было тяжело. Ева взяла Аду на руки, прижимая к себе, словно драгоценный оберег, хотя ребёнок тянул к земле, словно камень. Ветер сбивал с ног, часто меняя направление, и свистел, как закипающий на огне чайник.

– «Мчатся тучи, вьются тучи; невидимкою луна освещает снег летучий; мутно небо, ночь мутна», – прозвучал то ли в мыслях, то ли наяву голос Саваофа Теодоровича. Звук шёл откуда-то с неба, а может быть, это Ева бредила, уступая место стихии.

– Ещё чуть-чуть… Ещё немного… – шептала она, судорожно прижимая Аду.

– «Еду, еду в чистом поле; колокольчик дин-дин-дин… Страшно, страшно поневоле средь неведомых равнин!» – продолжал читать Саваоф Теодорович, и было непонятно, это его бас ещё звучит между зеркалами гор, или это ветер гудит в кронах сдавшихся сосен.

– Не могу больше… – выдохнула Ева в плечо Ады. Девочка обхватила холодными руками её лицо, заставляя посмотреть на себя, и тихо сказала:

– Немного осталось. Совсем чуть-чуть.

Это было сказано с такой искренностью и осознанностью, что Ева поверила. Собрав все силы, она, еле переступая, пошла дальше, стараясь не думать о том, сколько ещё это будет длиться.

– «Эй, пошел, ямщик!..» – «Нет мочи:

Коням, барин, тяжело;

Вьюга мне слипает очи;

Все дороги занесло…

Вдруг вдали появились чьи-то очертания. Фигура быстро приближалась, становившись всё отчётливее и отчётливее. Это была женщина; уже опустившись на колени, Ева ползла ей навстречу, в надежде, что та её видит. Через некоторое время фигура приблизилась настолько, что ошибиться уже было невозможно – это была Мария. Она протянула к Еве руки, показавшиеся девушке в тот момент такими добрыми, нужными, и Ева, не совсем понимая, что происходит, с чистой совестью отдала ей Аду. Мария взяла её за ручку, и они вместе пошли в самое сердце метели. Ева осталась одна.

– Вьюга злится, вьюга плачет;

Кони чуткие храпят;

Вот уж он далече скачет;

Лишь глаза во мгле горят…

Собравшись с мыслями, Ева попыталась подняться, но ветер с ненавистью откинул её назад. Гулкий удар прозвучал где-то в горах и волной рассеялся между снежными валунами. Вдруг то справа, то слева стали вырастать длинные столбы воздуха, взвивающие снег вверх. Подняв голову, Ева до того удивилась, что рассмеялась, как ребенок: это шли большие снежные слоны! Их тело полностью состояло из мелких белых мошек, быстро летающих туда-сюда, и, когда они опускали свои толстые, словно стволы деревьев, ноги, раздавался тот самый глухой удар, как при сходе лавины. Маленький слонёнок пробежал мимо, выпустив из хобота тонкую струйку снега, и вскоре потерялся среди сородичей.

– Бесконечны, безобразны,

В мутной месяца игре

Закружились бесы разны,

Будто листья в ноябре…

 Стадо слонов ушло вперёд. Ева без сил откинулась на спину, и белое небо, словно мантия, раскинуло над ней свои длинные полы. Сердце бешено стучало, но в голове было пусто и спокойно, как во время кошмара, конец которого знаешь наперед.

– Не лежи на снегу – простудишься.

Ухмыляющееся лицо «человека в окне» появилось перед остекленевшим взором Евы и тут же исчезло, чтобы снова заглянуть сбоку.

– Пить хочется. И спать.

– Спать? Могу сделать одеяло из снега – в этом я мастер. А если хочешь пить, то можно съесть снег.

– Не хочу я есть снег. Он грязный.

– Ну-ну, ты меня обижаешь, – в самом деле обиделся человек, обойдя Еву с другой стороны. – Мой снег самый чистый.

Внезапная догадка пришла в голову девушки, и она, чуть повернувшись, заглянула ему в глаза:

– Так это на тебя жаловался Саваоф Теодорович?

– А он жаловался? – с интересом прищурился «человек в окне» и опустился рядом на корточки.

– Сказал, что «его слуги продолжают устраивать метель, несмотря на то что у него в такую погоду болит голова».

– Ничего не знаю. Она стояла сегодня по плану, – сказав это, он взмахнул обеими руками, и два столба снега взвились высоко в небо. – Знаешь ли, устроить такую грандиозную метель одному бесу не так уж и просто. Но ты посмотри на эти масштабы! Впечатляет, не правда ли?

– Впечатляет…

– Так что? Сделать тебе одеяло из снега?

Не дождавшись ответа, «человек в окне» зачерпнул обеими руками горсть снега, подул на неё, и на Еву мгновенно обрушился сильный снежный поток, погребя под своей толщей её хрупкую фигуру.

Всё смолкло. Дикий сумасшедший смех «человека в окне», завывания ветра, скрип высоких горных сосен, словно корабельных мачт, глухой топот слоновьего стада где-то вдали узкого ущелья – всё занесло снегом, всё умерло. Точнее нет. Это Ева умерла, ушла за грань нынешней реальности, и всё остальное в этом мире – и дикий сумасшедший смех, и топот слонов, и скрип сосен – теперь звучало для неё непривычно приглушённо. Было спокойно, тихо. Сердце успокоилось. Вдруг где-то далеко-далеко Еве послышалась мелодия.

– А-а-а-а… А? – будто спросила музыка, на секунду прервавшись. Она показалась Еве такой родной, такой близкой, будто она всегда её знала.

– Ты, река ль, моя реченька, ты, река ль, моя быстрая…

Зима ли пела колыбельную уснувшей природе, или это Мария укладывала спать неугомонную Аду, Ева не знала. Наяву ли звучал этот приятный женский голос, или это у неё в голове слышалась русская народная песня? Ева закрыла глаза. Она была погребена под плотным слоем снега, но что-то всё ещё грело её, как греет каждого человека на этой земле. Может быть, вера. Но во что? В светлое прекрасное будущее или в уверенность в завтрашнем дне, в то, что завтра утром всё так же взойдёт холодное солнце, в спящий по берегам широкой реки лес или в свист жаворонка в предрассветной дымке? А может быть, и в то, и в другое, а может, ни во что из этого, а во что-то своё, исключительное, уникальное, что есть в душе у каждого человека.

– Ты течёшь, не колыхнешься…

***

Вокруг было темно, но тепло и уютно. Где-то тикали часы.

– Где я?..

– Дома мы. Дома.

Глава 6. Болезнь

Надо ли объяснять, что на следующий день Ева лежала в постели с температурой под сорок? Сразу после того, как она очнулась в доме Саваофа Теодоровича и он отвёз её на машине домой, Ева легла в кровать и не вставала до вечера следующего дня.

Ева выглянула в окно. Вчерашняя зима теперь выглядела так жалко, что не верилось, будто день назад она была причиной многих аварий и хоронила под своим снегом целый город. Вода обильными ручьями бежала по обочинам дорог, снег весь скрючился, скукожился, почернел, и робкое солнце редко выглядывало из-за плотной пелены низких облаков. Осмелевшие розы расправили свои нежные лепестки, трава позеленела, но осторожные деревья пока не спешили раскрывать свои набухшие почки: черёмуха ещё не цвела.

Ева грустно шмыгнула заложенным носом и в очередной раз осмотрела комнату в поисках, чем бы себя занять. От чтения кружилась и без того свинцовая голова, фильм тоже не доставлял нужного удовольствия. Есть не хотелось, да и еда потеряла свой вкус, также как и Ева – свойственный ей аппетит. Делать было нечего.

В конце концов, Ева задремала. Спала она чутко, но крепко, без сновидений, и только изредка сквозь пелену сна ей слышался гул машин, долетающий с далёкой эстакады. Ей казалось, что она падает, летит куда-то в бесконечно глубокую пропасть, а вокруг нет ничего, кроме каменных голых стен гигантского колодца. Где-то на его дне плескалась чёрная вода, и влажный холод, отлетающий от невидимых волн призрачным дыханием, сковывал мышцы и морозил сердце. День незаметно перешёл в ночь, заснул модный пригород бодрствующего мегаполиса, и все ближайшие дома разом, словно по команде, погасили жёлтые окна, только лифтовые шахты горели ровным белым светом и в одной квартире всё-таки тлел тусклым огоньком оранжево-красный ночник. Ева сладко потянулась и сразу схватилась за неприятно пульсирующую голову. Слегка пошатываясь, она села за свой рабочий стол и посмотрела на часы – половина шестого утра. Темнота ещё лежала чёрной сажей на улицах, редко пропуская сквозь себя жёлтый свет фонарей, и, словно черная ленивая кошка, заглядывала из-за угла своими яркими глазами-звёздочками. Ева кое-как нашла пряжу и, забравшись обратно в кровать, принялась вязать и вязала до тех пор, пока робкий луч солнца не заглянул в её комнату.

В болезни прошёл первый день, второй, третий. Утром Ева с температурой тридцать восемь выползала на кухню, ближе к вечеру ложилась в постель с температурой уже под сорок. В пятницу девушка с сожалением поняла, что до завтрашнего дня точно не выздоровеет, поэтому она, десять раз обойдя квартиру по кругу в поисках телефона, написала Саваофу Теодоровичу, чтобы предупредить о своём отсутствии.

«Жаль. Поправляйтесь», – только и был ответ.

«Я постараюсь быть в воскресенье. Давайте я посмотрю, как буду чувствовать себя завтра, но не могу ничего обещать», – зачем-то написала Ева вдогонку: наверное, она ждала большей реакции от Саваофа Теодоровича.

Отправив сообщение, Ева отложила телефон и устало откинулась на подушку. От экрана закружилась голова, на глаза будто навалилась неимоверная тяжесть. Она снова взяла вязание и под монотонное постукивание спиц погрузилась в собственные мысли. Из них Еву вырвал громкий звонок в дверь, и, набросив поверх пижамы серый халат, она пошла открывать.

– Кто?.. Саваоф Теодорович?!

– Добрый вечер, Ева, – мужчина улыбнулся, словно чеширский кот, которого почесали за ушком, и протянул Еве маленький тортик. – Я просто не мог прийти в гости к девушке без гостинца.

Почему-то от того, что появился Саваоф Теодорович, потеплело на душе. Ева искренне ему улыбнулась и пустила внутрь.

– Решили проверить, действительно ли я болею? – беззлобно спросила она, провожая гостя на кухню, но мужчина обиженно надулся.

– Решил навестить больную, – сумрачно ответил он и поставил на стол маленькую коробку с тортом.

– Не сердитесь, – улыбнулась Ева, доставая чашки. – Будете пить чай?

– Если позволите, я сам его сделаю, – отозвался Саваоф Теодорович, принимая из рук Евы чайник. – Как никак, Вы у нас пострадавшая.

Девушка села за стол, устало положив голову на руки, и наблюдала за тем, как мужчина заваривает чай.

– Я прошу прощения, что всё так обернулось, – сказал он после длительного молчания, когда они уже ели торт.

– Ничего страшного, – ответила Ева, с трудом проглатывая кусок. Она всем сердцем верила, что торт был вкусный, но сейчас даже самые любимые вещи казались ей пресными. – Это я виновата, что пошла за Вами в метель. Как… Ада?

– Всё в порядке, – заверил её Саваоф Теодорович, отрезая себе ещё один кусочек. – Знаете, я так испугался, когда нашёл Вас в снегу. Долго не мог нащупать пульс.

– Значит, хорошо, что всё обошлось, – просто заметила Ева, отодвигая тарелку. – Простите, Саваоф Теодорович, я уверена, что торт вкусный, просто сейчас есть не могу.

Мужчина усмехнулся, но настаивать не стал и убрал всю посуду, оставшуюся после чаепития. Тут он залез в свой портфель, достал маленький чёрный проигрыватель и, нажав на кнопку, протянул руку облокотившейся на стену Еве. Та вопросительно подняла брови.

– Позвольте пригласить Вас на танец, – широко улыбнулся он.

– При всём уважении, Саваоф Теодорович, у меня кружится голова…

Однако мужчина её не слушал, с силой потянул на себя, и Ева вдруг оказалась в его объятиях. Тут зазвучала приятная неспешная музыка, и они закружились по кухне в медленном вальсе.

Сначала Еве было плохо. Она судорожно вцепилась в пиджак Саваофа Теодоровича, боясь потерять и без того хрупкое равновесие, и постоянно что-то бормотала про своё плохое самочувствие, но мужчина, казалось, вовсе её не слышал. Постепенно она вошла в ритм, почувствовала музыку и стала двигаться уже более уверенно, по крайней мере, перестала сжимать ткань его пиджака в пальцах. Саваоф Теодорович, заметив это, самодовольно улыбнулся, но промолчал и только продолжил вести Еву в медленном танце. Тут мелодия сменилась на более быструю, пара закружилась скорее, и вдруг Ева узнала в музыке свой любимый вальс.

– Это же вальс «Метель»! – воскликнула она и залилась тонким серебряным смехом. Саваоф Теодорович улыбнулся одним уголком губ, но снова ничего не ответил, а только продолжил кружить девушку в стремительном танце. Всё вокруг смазалось от быстрого темпа, и Ева окончательно забыла про свою болезнь, полностью отдавшись вальсу. Да, она любила танцевать.

Прозвучали последние ноты, музыка стихла, и Ева, уставшая, но довольная, обессиленно облокотилась на спинку стула. Саваоф Теодорович, казалось, совсем не запыхался, в отличие от сидящей напротив тяжело дышащей девушки, которая, прикрыв глаза, пыталась остановить головокружение.

– Вам нужно отдохнуть, – сказал наконец он, поднимаясь. Саваоф Теодорович выглянул в окно, хмуро оглядывая внутренний двор и окна противоположного дома. Внизу практически никого не было, и лёгкий ветер тихо шелестел полумокрыми ветками, словно перебирал струны на невидимой арфе. Снова заморосил дождь, и холодный воздух предсмертным дыханием зимы влетел в открытую форточку, поднял белую прозрачную занавеску и хлопнул открытой дверью. Ева поёжилась.

– Давайте я провожу Вас в кровать, – тихо сказал Саваоф Теодорович, повернувшись к Еве. – Всё-таки, Вы ещё не выздоровели.

В комнате девушки царил полумрак: шторы были плотно задёрнуты, серое низкое небо висело над городом полутёмным куполом, и мелкий дождь барабанил в железные подоконники многоэтажек. Ева забралась в постель, и Саваоф Теодорович укрыл её доверху тёплым пуховым одеялом, пододвинул к постели стул и сел рядом.

– Вы любите скрипку?

Ева даже не сразу поняла, зачем он спрашивает, но вдруг она заметила в его руках чёрный футляр, из которого мужчина достал элегантную скрипку красного дерева.

– Очень, – призналась Ева, и Саваоф Теодорович удовлетворённо кивнул. Он осторожно потрогал пальцами смычок, повертел какие-то рычажки и пару раз тихо задел струны.

Саваоф Теодорович положил скрипку на плечо. Смычок едва коснулся тонких струн, как в комнате разлилась неописуемой красоты музыка. Ева лежала, затаив дыхание и закрыв глаза от удовольствия, а Саваоф Теодорович сосредоточенно смотрел куда-то в пол, тоже наслаждаясь собственной музыкой. Постепенно мир вокруг стал затихать, стирать с лица земли свои живые бойкие звуки, пока совсем не смолк, и только в голове девушки пела одна из самых прекрасных мелодий на свете.

Еве снился сон. Она сидела в саду среди необычайных цветов, окружённая ровными рядами стройных кипарисов, и тёплый морской бриз развевал её длинные волосы. Невиданные птицы перелетали с ветки на ветку шустрыми стайками, и в их пении Ева снова услышала ту замечательную мелодию. Она поднялась, и кусты раздвинулись перед ней в пригласительном жесте.

С момента начала сна девушку не покидало липкое чувство дежавю. Более того, пройдя по узкой аллее в окружении гордых и надменных кипарисов, Ева убедилась в том, что здесь уже была, ну или, по крайней мере, этот сад ей уже снился. Впрочем, она была не против, потому что парк был действительно красивый. Чтобы проверить свою догадку, Ева побежала вперёд, и вот вскоре вдали что-то сверкнуло, ещё раз, ещё, потом заблестело уже отчётливей, и через некоторое время девушка на всех парах выбежала к морю. Позади каменными великанами синели горы, покрытые тёмным лесом; яблочное солнце лениво поднималось над кромкой потухшего вулкана, освещая его склоны неровными пятнами и рисуя на них причудливые фигуры. Пустынная, но ухоженная набережная тонкой змейкой уходила вдоль берега и направо, и налево, и на морской глади не было видно ни одной даже самой маленькой лодочки. Высокие кипарисы и кедры ровной стеной ограждали таинственный сад, простирающийся куда-то вглубь, туда, где уже большой синей крепостью начинался горный хребет.

Ева растерянно замерла на набережной, думая, куда ей идти. Тёмные волны тихо звали её спуститься к ним, но парк, так загадочно темнеющий пустынными аллеями, манил сильнее. Серый соловей вынырнул откуда-то из сетки ветвей и, опустившись на посыпанную гравием дорожку прямо у ног девушки, громко запел, словно звал её за собой. Ещё немного неуверенно помявшись, Ева наконец аккуратно раздвинула розовые кусты и побежала туда, откуда пришла.

Солнце косыми треугольниками освещало сад, половина которого ещё оставалась в сумерках, и медленно катилось по небу, словно спелый, упавший с дерева персик; широколистные платаны большими прохладными куполами раскинулись на островах-полянах, и на траве под ними ещё блестела маленькими слезинками роса. Кроваво-красные розы, скрытые предрассветной тенью, казались бурыми и почти чёрными, зато те, на которые уже упали первые лучи солнца, светились изнутри полуматовым блеском. Соловей летел впереди крупными петлями, и Ева, поддаваясь какому-то неведомому чувству, бежала за ним, стараясь не упустить из виду его еле заметный образ.

Тут птица взмыла высоко в небо, и Еве пришлось растерянно остановиться. Она проводила взглядом его удаляющийся силуэт, а когда он совсем исчез за деревьями, огляделась. Невысокие можжевеловые кусты создавали небольшую поляну, за ними иногда возвышались крепкие кедры или вечнозелёные сосны. Посередине поляны рос большой платан, один из немногих лиственных деревьев в этом саду, кроме вишен и яблонь. Ева неуверенно подошла к нему и подняла голову. Огромная крона плыла на фоне ясно-голубого неба, светлый ствол уходил высоко-высоко, и Ева рядом с ним почувствовала себя совсем крохотной, словно маленькая бабочка, потерявшаяся в этом огромном мире.

Ева опустилась на траву и прислонилась спиной к дереву. Горная тень ограждала её от медленно восходящего солнца, и лёгкий полумрак ещё лежал липким туманом в глубоких ущельях. Девушка посмотрела вниз и с удивлением увидела свои голые ступни: туфель на них не было. Шёлковая трава приятно расстилалась под ногами мягким ковром, и редкие опавшие листья иногда покалывали пальцы своими сухими краями.

Из ветвей платана снова вынырнул соловей и приземлился на ближайший розовый куст, громко чирикнув. Слегка склонив голову набок, он задумчиво рассматривал Еву маленькими чёрными глазами-бусинками, и его взгляд показался девушке смутно знакомым. Соловей принял для себя какое-то решение и, подлетев ближе, затянул ту мелодию, которую играл Саваоф Теодорович.

Солнце уже поднялось высоко в небо, а соловей всё пел и пел. В груди поселилась лёгкая тревога, и Ева, с некоторым сожалением оставив певца, побрела дальше вглубь сада. Бесконечные однообразные аллеи переплетались, словно паутина, им не было видно ни конца ни края, и хотелось идти по ним ещё и ещё: хотелось остаться тут навсегда.

Солнце перевалило за середину и медленно, но верно спускалось к синей кромке моря. Ева не на шутку испугалась: во сне время не текло быстрее или медленнее, казалось, будто действительно прошёл целый день, а она никак не могла проснуться. В панике Ева подбежала к высокому кедру и, ухватившись руками за нижние ветки, кое-как подтянулась, чтобы снова упасть на землю. Ничего. Она не проснулась. Ещё несколько раз она проделала подобную операцию, но от этого не было никакого толку. Когда она в очередной раз упала на траву, Ева устало раскинула руки и посмотрела в быстро темнеющее небо над головой. Там уже зажглись первые летние звёзды, яркими светлячками блестевшие между редкими белёсыми облаками. Сжав кулаки, Ева вздохнула и крепко зажмурилась.

– Я сплю, – сказала она сама себе. – Сейчас я открою глаза и проснусь.

Но она не проснулась. Девушка села на колени и растерянно оглянулась. В вечерних сумерках сад был всё также красив, только чёрными контурами отчётливо выделялись на фоне голубого неба деревья. Солнце, сверкнув коротким лучом на прощание, скрылось за горизонтом, и только был виден над морской гладью его золотой нимб. Грудь стянуло тугим обручем, сильно захотелось плакать, и Ева, опустив голову на колени от безысходности, тихо всхлипнула:

– Кто-нибудь… Разбудите меня… Пожалуйста…

– Ева? Ева, проснитесь…

Ева медленно открыла глаза, и сад, будто нехотя, растворился на задворках подсознания. Саваоф Теодорович стоял рядом, тревожно вглядываясь в её лицо.

– Сколько я спала? – хрипло спросила Ева, пытаясь рассмотреть время на циферблате.

– Минут двадцать, не больше. Я отошёл на кухню и тут услышал, как Вы меня звали.

– Вас?..

– Да, а что-то не так?

Еве показалось, что он немного слукавил, но тогда ей было не до этого, и, откинувшись обратно на подушку, она тихо сказала:

– Такой сон странный приснился… Вроде и не кошмар, а так страшно стало…

– А что Вам снилось?

Саваоф Теодорович присел на край кровати, и Ева пересказала, насколько это было возможно, свои сновидения. Он внимательно слушал, хитро прищурившись и слегка улыбаясь уголками губ, и, когда девушка закончила, задумчиво произнёс:

– Знаете, Ваши описания напоминают мне одно место… Пока я не уверен, так что я должен его проверить. Выздоравливайте, Ева.

Девушка проводила Саваофа Теодоровича, и где-то минут через пять, стоя у окна, она увидела, как он вышел из подъезда и сел в свою чёрную машину, махнув ей рукой на прощание. А на следующее утро Ева была абсолютно здорова.