Приручить Сатану

Глава 34. На высоте 2000 метров

2000 метров – максимальная высота облаков нижнего яруса.

***

Минуй нас пуще всех печалей

И барский гнев, и барская любовь.

А.С. Грибоедов

Внутри Евы что-то оборвалось. Она так была поглощена собственными переживаниями, зачастую слишком преувеличенными, так была занята какими-то своими идеями и увлечена надуманными страхами, как будто на ней сконцентрировалось всё вселенское зло, что совершенно не допускала мысли о другом исходе, не могла даже представить, что часы отсчитывали вовсе не её время, и теперь знание, что в те моменты, когда маленькая Ада боролась со смертью, Ева боролась с собственной фантазией, глодало её душу, как гиены убитую лань.

Она не знала, сколько они просидели вот так, по пояс в воде. Саваоф Теодорович качался из стороны в сторону в такт волне и иногда что-то шептал, однако что именно, Ева не слышала, да и, скорее всего, этот шёпот не имел никакого смысла. Она боялась представить, что происходило сейчас в Саваофе Теодоровиче; когда мысли, как черви после дождя, начали появляться в её голове, ей начало казаться, что она слишком громко думает, что их слышит не только Саваоф Теодорович, но и море, и горы, и вся вселенная. «Господи, – вдруг подумала Ева, глядя отсутствующим взглядом на чёрные косички на затылке. – Я же убийца… Саваоф Теодорович поехал за мной. Если бы не я, он бы не поехал сюда. Если бы не поехал сюда, не взял бы с собой Аду. Не взял бы с собой Аду, она бы не утонула». Саваоф Теодорович глубоко вздохнул, собираясь с мыслями, и в этот момент Еве показалось, что он сейчас скажет ей в лицо всё то, о чём она только что подумала, упрекнёт её в смерти дочери… Но он молчал.

Наконец, Саваоф Теодорович медленно открыл глаза, и Ева испугалась произошедшей в них перемене: они были не просто холодные, они были ледяные, пустые и полные седого пепла.

– Ева, – совсем тихо позвал Саваоф Теодорович, не глядя на девушку, так что в другой раз Ева, может быть, и не услышала бы. – Помоги мне, пожалуйста, вырыть могилу. Я хочу похоронить её здесь, у моря.

Лопаты ещё ночью принёс Николай, когда выловил унесённое штормом в море тело. Ева совсем не хотела это представлять, но её воображение живо нарисовало картинку, как Николай, проходя на своей яхте вблизи берега, вдруг увидел среди волн слишком яркую для чёрной воды ткань платья и две аккуратные косички.

– Мы вечером решили прогуляться по набережной, – мёртвым голосом вдруг заговорил Саваоф Теодорович, ритмично ударяя лопатой в песок. – Пошли на пирс на рыбаков посмотреть. А погода портиться начала… Тут волна большая: не то что детей, взрослых с ног сбила. Я в море, все в море. Я смотрю кругом себя, Ады нигде не вижу. А её, оказывается, в это время волна головой о пирс била. С размаху. Со всей силы.

«Умоляю, замолчите», – прошептала в мыслях Ева, но сказать это вслух, конечно, не осмелилась.

– Я знаю, о чём ты думаешь, – продолжал Саваоф Теодорович, глядя пустым взглядом в одну точку. – Хочешь, чтобы я замолчал. Я прав? – ответа он не дождался. – Я замолчу и, может быть, уже никогда не скажу ни слова. Прости меня за мою слабость, прости, но я больше не хочу быть сильным, не хочу быть тем, кем всегда мечтал стать. Я как-то уже говорил тебе, Ева… Не страшно, когда умерло тело, это естественно – страшно, когда умерла душа. Но иногда одно влечёт за собой другое: умирают тела, и на их могилах умирают души. Прости, если я вдруг не справлюсь и больше никогда не восхищусь тобой, хотя ты этого заслуживаешь. Но лучше бы ты тоже умерла, так бы я был спокоен на твой счёт: я был бы уверен, что ты попала в Рай. Ещё раз прости, если я вдруг не выкарабкаюсь… И не говори потом, что я не предупреждал тебя.

Саваоф Теодорович опустился на колени на мокрый после ночи песок, стянул с себя рубашку, оставшись в одной футболке, и начал осторожно заворачивать в неё маленькое тело. Получилось неровно, но открытых мест нигде не осталось, а потому Саваоф Теодорович, поцеловав на прощание маленький свёрток в лоб, бережно положил его в глубокую яму и аккуратно засыпал сверху бурым от влаги песком.

– Ева, – тихо позвал он, всё ещё сидя на коленях. – Можно тебя попросить… Оставь меня, пожалуйста. Я хочу побыть один.

Ева молча кивнула, встала и пошла прочь.

***

На одинокой скале среди сотен тысяч таких же скал, укрыв себя крыльями от порывистого морского ветра, сидел Михаил. Над ним были горы, под ним были горы, позади него были горы, справа от него были горы, и слева от него тоже были горы, но зато перед ним на многие километры вперёд простиралось большое-большое и чёрное море, изредка сверкающее на горизонте жидким золотом. Сложно было сказать, о чём он думал и думал ли вообще: Михаил смотрел в небо на серые пушистые тучи, на город, спящий по правую руку от него, крутой отвесный берег, дикий пляж и маленькую фигурку с лопатой в руках, затем опускал глаза на тёмные волны под собой и провожал взглядом редкие кораблики. Издалека Михаил был похож на очень крупную птицу, грациозно сложившую крылья в ожидании долгого полёта, да и вообще во всём его образе читалось что-то орлиное: такое же строгое, гордое и уверенное. В облаках промелькнула вторая птица, и спустя пару мгновений рядом с Михаилом приземлился его брат.

– Сегодня? – только и спросил Гавриил, опустившись рядом с Михаилом.

– Сейчас, – ответил тот, не глядя на брата, и вдохнул полной грудью солёный морской воздух. Гавриил кивнул и взмыл обратно в небо, а Михаил так и остался сидеть на одинокой отвесной скале, вдыхая море.

***

Она прошла весь парк насквозь, вышла к больнице, но не остановилась, а пошла дальше по дороге куда-то вверх, прямо к небу. Широкая тропа, иногда теряющаяся среди прошлогодней опавшей хвои, вела её всё дальше и дальше от белого приюта, мёртвой души и маленького холмика на берегу моря навстречу спокойным, величественным великанам, покрытым сине-зелёным сосновым бором, как мхом. Давно прошла пора их юности, когда их характер вырывался на поверхность обжигающей магмой и лавой стекал по недавно очерченным скалам к такому же юному морю, и теперь они спали глубоким-глубоким сном под шелест едва ощутимых волн, источая вокруг себя, как приглушённый свет, заветное забвение. Ей казалось, что она поднимается на Голгофу. Ева никогда не была здесь; она знала, что тут часто гуляет Писатель, но её, в отличие от него, сюда не пускали, потому что ей разрешалось гулять только там, где были санитары. Утром в горах было прохладно: откуда-то приползли большие серые тучи и закрыли собой и без того робкое солнце, задул посильнее ветер, как будто хотел прогнать со своих владений незваного гостя, и старые сосны недружелюбно закачались из стороны в сторону, размахивая ветками-руками перед лицом Евы и задевая её своими иголками. В голове было пусто; она ни о чём не думала.

Ева вынырнула из соснового бора и вдруг оказалась на небольшой открытой площадке. Здесь не было ничего, кроме странных, непонятных голубых колючек и неизвестно откуда взявшейся скалы с правой стороны; Ева медленно села на землю и, облокотившись на камень позади себя, прикрыла глаза. Она зябко поёжилась: было ещё холодно, и промёрзшая за ночь гора нисколько не грела её, хотя Ева сейчас и не знала, чего она хочет больше: чтобы кто-нибудь согрел её ласковым словом и успокоил, или чтобы утренняя предрассветная прохлада остудила мысли и отрезвила голову.

В каком-то странном оцепенении Ева поднялась на ноги и медленно подошла к краю утёса: далеко-далеко внизу бежал бурный горный поток, снося всё на своём пути, однако его шум не долетал до той высоты, на которой стояла Ева, так высоко она была. Да, она стояла действительно высоко: Ева подняла голову кверху, увидела, как низко плыли большие серые облака, и в тот момент ей показалось, что стоит протянуть руку, как она коснётся этой холодной мокрой ваты, и она прольётся на неё хорошим летним дождём. Ева огляделась вокруг: вершины гор скрылись в плотном густом тумане, спустившемся с неба, и по сравнению с этими великанами она почувствовала себя такой маленькой, что ей стало страшно.

– Откуда вы бежите, барашки, и в какую страну направляетесь? – с лёгкой улыбкой на губах тихо спросила Ева, глядя в небо. – Можно мне с вами, мои пушистые друзья? Молчите? Или это я вас не слышу? Наверное, я вас… Вы меня тоже простите, Саваоф Теодорович, за мою слабость, за мой страх, простите. Савва… Какое красивое, ласковое имя! Прости, Бесовцев. Прости, Аглая. Прости, Мария. Прости, Ранель. Простите, близнецы. Прости, Кристиан. Простите, Дунечка и Надя. Прости, Николай. Простите, волчок и козлик. Простите меня, Писатель, Шут и Амнезис. Простите меня, друзья. Простите.

Она сделала ещё один осторожный шаг к краю утёса. Ей вдруг представилось, как она, лёгкая и прозрачная, с разбега прыгнула в эту бездну и полетела навстречу облакам.

И она это сделала.

Она отошла подальше от края утёса, набрала в лёгкие побольше воздуха, разбежалась и, развернувшись спиной к земле, прыгнула навстречу тёмной расщелине. Она летела вниз, и ей было хорошо.

Наверное, смерть Ады и стала той самой последней каплей, которую так долго ждала Ева. Спроси её кто-нибудь в тот момент, о чём она думает, она бы не ответила, а только беззаботно пожала плечами и всё равно бы прыгнула вниз, нисколечко не сомневаясь и не задумываясь. В тот миг она действительно была вся какая-то лёгкая и воздушная, словно прекрасный образ, волею судьбы упавший с небес на землю и теперь ищущий путь назад. Никто её не видел, и она никого не видела; никто не мог остановить её, осудить, вразумить, и она никого не поучала, не наставляла и не подбадривала; она летела вниз, и никто не мог ей в этом помешать. Быстро мелькали с двух сторон деревья, скалы, другие утёсы, но Ева почти не видела их, так, только краем глаза, потому что перед взором у неё было лишь огромное серое небо, и ей казалось, что она не отдаляется от него, а наоборот, приближается… А может, так оно и было.

***

Бесовцев и Саваоф Теодорович стояли где-то в горах и пристально следили за стремительно падающей фигуркой. Ни один человек не увидел бы оттуда, где они находились, двигающийся силуэт, но на уступе стояли и не люди, а потому они всё видели.

– Люци, она прыгнула.

Саваоф Теодорович ничего не ответил. Глаза его, кажется, потемнели на несколько тонов.

– Она падает, – через некоторое время снова сказал Бесовцев и снова не получил в ответ ни единого слова.

– Она разобьётся.

Молчание.

– Не успеешь поймать, Люци.

Тишина. Бесовцев побледнел, хотя это казалось невозможным.

– Рай не откажется, Люци. Потеряешь.

Бесовцев только успел увидеть, как мимо него промелькнула чёрная тень.

Михаил, всё так же сидящий на скале, не смог сдержать улыбки.

***

Ева уже закрыла глаза, готовясь почувствовать спиной удар, который, как и когда-то Ранеля, вышибет из неё душу, но что-то вдруг схватило её и крепко прижало к себе.

– Саваоф Теодорович?..

Ева испуганно открыла глаза. За его спиной трепетали огромные чёрные крылья, а сам он, не глядя на неё, приземлился прямо в бурный горный поток на дне расщелины и бросил её на землю, отчего она громко вскрикнула от боли.

– Что?.. Что происходит?..

– «Что происходит?» – мрачно повторил Саваоф Теодорович, сверля холодными чёрными глазами Еву. – Самое время это выяснить, я считаю.

– Боже… Ну опять… – вымученно простонала Ева, поднимаясь на ноги. – Я хотела покончить с этим раз и навсегда. Что я делаю не так?..

Звонкий удар по щеке мгновенно отрезвил Еву, которая от его силы снова упала на землю. Она осторожно коснулась пальцами губ: на них осталась кровь.

– Ты дура, каких свет не видывал, – прошипел сквозь зубы Саваоф Теодорович, раскрывая за собой крылья. – Ты сказала себе, что это всё иллюзии, и больше ничего не хочешь слышать. Мы бы и дальше морочили тебе голову, если бы мои дорогие братья не встали на твою защиту. Тебе являлись Иисус, Николай Чудотворец и два архангела, а ты окрестила их кошмарами.

– Да что ты несёшь?! – зло воскликнула Ева, отползая назад.

– Я говорю всё так, как есть, и сейчас тебе, милая Ева, не получится сказать, что это всё плод твоего воображения.

– Получится. Оно больное, я согласна…

– Да нет у тебя никакой шизофрении! – взорвался Саваоф Теодорович, со всей силы ударяя крыльями о бурлящую ледяную воду. Холодные брызги упали Еве на лицо. – Да, она была четыре года назад, это правда, но Николай Чудотворец любезно исцелил тебя, потому что ты сказала его своеобразный пароль: ты сказала, что хочешь жить. А я решил сыграть на этом и, видимо, слегка перестарался. Но нет, ты не уйдёшь отсюда, пока не поверишь в меня.

– «В меня» – это в кого?

Саваоф Теодорович медленно улыбнулся, глухо засмеялся и наклонился к Еве, которая не находила в себе силы подняться.

– В Сатану, которого ты приручила.

Ева смотрела то в глаза Саваофа Теодоровича, то на крылья за его спиной и всё не могла поверить, что это правда.

– Почему я?.. – бессильно прошептала Ева, отползая назад, хотя в этом не было никакого смысла.

– Потому что ты маленький комочек добра, который я не смог разрушить, – глаза Саваофа Теодоровича недобро сверкнули, но внешне он остался спокоен. – Я могу раздавить тебя, как букашку, и даже не заметить этого, но ведь в этом нет никакого смысла! – крылья Саваофа Теодоровича задрожали от негодования. – Я смеюсь над Богом и Христом, смеюсь над всем человечеством, и что?!.. Я не смог одолеть какую-то жалкую человеческую душонку…

– «Саваоф», – тихо сказала Ева, глядя ему в глаза. – Вот почему тебя так зовут. Всё это время ты смеялся, да?

Саваоф Теодорович испепеляюще взглянул на Еву, но та глаз не отвела.

– Ну хорошо, – Саваоф Теодорович выпрямился и посмотрел на Еву насмешливым взглядом. – У нас полно времени, можем не торопиться. Давай я расскажу тебе сказку. Хочешь? Впрочем, вряд ли ты осмелишься сказать «нет», так что слушай. «Жила когда-то на свете девушка невиданной чистоты и доброты – таких добрых людей, как она, наверное, никогда и не было. Один был у неё недостаток: она не верила в Бога, но это не мешало ей быть самым желанным гостем на Небе. И вот однажды Дьявол решил отобрать у Небес эту драгоценную девушку. Но как сделать так, чтобы человек в один миг разорвал свой билет в счастливую жизнь? Долго думал Дьявол. Гнев? Зависть? Но такой праведный человек, как та девушка, вряд ли поведётся на это. Убийство? Нет, девушка на такое не способна. И тут Дьявола осенило! Самоубийство. Вот что совершенно точно закроет для неё врата Рая. И тогда Дьявол начал сводить её с ума. Долго бился Дьявол, однако, к его великому сожалению, девушка оказалась с большой силой воли. Дьявол позвал всю свою свиту, чтобы подтолкнуть девушку к краю обрыва, но он и не заметил, как она сдружилась с его приближёнными, отчего правитель Ада пришёл в невообразимое бешенство. Но и сам Дьявол с удивлением стал замечать, что он чувствует себя как-то… Странно: он всё ещё хотел отобрать девушку у Небес, но уже не только для того, чтобы только посмеяться над ними. И вот когда лёд, наконец, треснул, и девушка в порыве отчаяния сбросилась со скалы, Дьявол вдруг понял, что нет, не откажется от неё Рай и что он может потерять её навсегда. Эта мысль почему-то так напугала его, что он, не в силах справиться с собой, налету поймал эту девушку…»

Повисла тишина.

– И что было потом? – робко спросила наконец Ева, не сводя глаз с Саваофа Теодоровича. Тот помрачнел и оскалил зубы в недоброй усмешке.

– А потом он начал объяснять ей события последних трёх месяцев, – прошипел он, как змей, – чтобы она, наконец, поняла всю серьёзность последствий.

Ева помолчала.

– И как же мне теперь обращаться к Вам?

– О, мы снова перешли на «Вы», – зло усмехнулся Саваоф Теодорович, чуть прищурившись. – Что такое, Ева? Поняла, наконец, кто носил тебя на руках? Ну что ж, думаю, ты и без того знаешь моё имя…

Ева промолчала.

– Почему вы все так боитесь произнести моё имя вслух? – цыкнул Саваоф Теодорович и нетерпеливо прошёлся взад-вперёд. – Оно же такое красивое, такое мелодичное… Гораций меня понимает. Ну же, скажи его.

Ева оторвала взгляд от чёрных крыльев за его спиной и подняла глаза на него.

– И давно ты следишь за мной, Люцифер?

Дьявол довольно закрыл глаза и подставил лицо холодным брызгам.

– Скажи ещё раз, прошу. Оно так красиво звучит из твоих уст.

– Давно ты за мной следишь, Сатана?

Люцифер вздрогнул и перевёл на неё удивлённый взгляд: он не ожидал подобной стали в её голосе, но быстро взял себя в руки.

– Давно, милая Ева, давно, даже раньше, чем ты первый раз попала в больницу Николая Чудотворца. Я долго к тебе приглядывался… Всё подстроил, всё учёл…

– У Вас превосходная фантазия, господин Дьявол, – обратилась к мужчине Ева, вытирая рукавом кровь с губы. – Придумать для меня все эти испытания надо было ещё постараться.

– О, ты оценила? – улыбнулся Люцифер, разминая шею. – Я рад, что тебе понравилось.

– А что там насчёт вероятности «потерять меня навсегда»? – Сатана удивлённо поднял брови, но ничего не сказал, и Ева, почувствовав собственную силу, поднялась на ноги. – Ты сказал: «Эта мысль почему-то так напугала его, что он, не в силах справиться с собой, налету поймал эту девушку…» Твои слова.

– Я… – Дьявол нахмурился и отвёл взгляд. – Я хочу, чтобы твоя душа принадлежала мне, вот я и испугался, иначе бы я, считай, проиграл.

– Да ну? – усмехнулась Ева, подходя к нему ближе. – И больше ничего?

Люцифер побледнел от гнева и мелко задрожал.

– Да как ты смеешь так со мной разговаривать, ты!..

– Ну? Кто же?

– Ты, мелкая человеческая душонка!

Ева слегка прищурилась и ухмыльнулась.

– Ну так убей меня. Ну же, чего ты ждёшь?

Ева чувствовала, как что-то сдерживало существо напротив неё и заставляло его сжимать кулаки от бессилия, но пока не знала, что именно.

– Не забывайся, – прошипел Люцифер, нависая над Евой. – Я всё ещё могу сделать тебе больно.

– Так сделай, – прошептала в ответ она, – Сатана, которого я… Как ты сказал? Приручила.

От этих слов Люцифер дёрнулся, словно от удара кнутом. Впервые, наверное, за многие тысячелетия он чувствовал себя таким растерянным и совершенно беспомощным.

– Разберитесь в себе, господин Дьявол. От Вас-то я уж точно никуда не убегу, по крайней мере, на этом свете.

– Замолчи! – крикнул он, взмахивая крыльями, как раненая птица. – Замолчи, проклятая девчонка!..

Люцифер больше не мог здесь находиться. Ему вдруг стало ужасно трудно стоять вот так напротив этой чистой, праведной души и осознавать собственное бессилие, понимать, что он не может заставить себя поднять на неё руку. Он ещё раз хлопнул насквозь промокшими крыльями, тяжело поднялся в воздух, оставив после себя маленький вихрь из перьев, резко взмыл в облака и уже через пару секунд скрылся за скалами, а Ева, впервые вздохнувшая свободно, упала на колени прямо в воду и позволила себе осознать всё то, что произошло.

– Боже мой… – прошептала она, позволяя холодной горной воде пропитывать собой её больничную пижаму. – Боже мой, я всё это время была рядом с Сатаной… С Дьяволом… С Люцифером… А… А что меня ждёт дальше? Какие муки он мне придумает? Но нет… Они на моей стороне, они не позволят… Да… Точно… – Ева закрыла лицо руками и тихо засмеялась.

В горах было тихо. Солнце ползло где-то вовсе не здесь, а на другом краю планеты, и ночная прохлада ещё не убежала отсюда и не спряталась под камнями, листьями и скалами до следующей ночи; всё было спокойно, даже река, казалось, немного замедлила своё течение и теперь ласково омывала ноги Евы своей холодной родниковой водой. Лёгкий ветерок только-только проснулся, и лес радостно зашумел, приветствуя своего старого друга, словно не они всю ночь шелестели и скрипели во время вечерней бури. Природа с облегчением выдохнула, и Ева облегчённо выдохнула вместе с ней. «Как хорошо, однако, быть, – подумала она, провожая взглядом стайку маленьких рыбок на дне потока. – Просто быть и ничего не бояться. Знать, что за твоей спиной есть крепкая, надёжная стена, за которую ты всегда можешь спрятаться, что у тебя есть друзья, которые всегда придут на помощь и защитят тебя даже в самых-самых страшных ночных кошмарах. Любить и быть любимым. Быть уверенным, что наступит завтра, хотя и не имея понятия, какое оно будет и что с тобой произойдёт. Хорошо Ранелю любить Марию, а Марии любить Ранеля. Хорошо Бесовцеву радоваться, что Аглая дала своё согласие, и неважно, ангел ты или демон. Хорошо Николаю каждую ночь выходить в чёрное-чёрное море и спасать людей, а к утру возвращаться на свой старый добрый маяк и творить чудеса. Хорошо Михаилу видеть своего брата достойным правителем, а Люциферу – своих поданных в здравии и благополучии. Хорошо праведнику, который попадает в Рай, и хорошо грешнику, которого Михаил вытаскивает на своём крыле. Хорошо мне сидеть сейчас у горной речки и чувствовать её холодное свежее дыхание на своём лице. Хорошо знать, что никакая Ада не похоронена на берегу пляжа и что никакая Мария не умирала в моё отсутствие… Да даже если они и умерли, даже если я и похоронила их, что с того? Разве для них это имеет значение? Всего лишь способ вернуться к себе домой, не более и не менее».

Ева вдохнула полной грудью солоноватый горный воздух с привкусом моря и медленно легла на спину: так хорошо ей не было ещё никогда.