– Мы пришли. – Дора выпустила мою руку, вытерла ее об кофту. Я фыркнул и закатил глаза. – Узнаешь это место?
– Ты меня здесь не добила, а я об этом забыл. Угадал?
Она, покачав головой, схватила меня за руку, которой я держал телефон и направила фонарик на ствол дерева.
– Ниже смотри!
Я наклонился вперед, сощурил глаза и понял почему должен узнать это место. На коре выцарапаны небольшие буквы «А», «и», «Э». Не помню, кто из нас их нанес, но видимо это то самое дерево, под которым Дора сидела и писала, пока… Упав на колени, я выронил телефон, обхватил дерево руками и прижался к нему лбом. Меня замутило, проносящие перед глазами воспоминания похожи на движущиеся вагоны поезда. Только поспевай головой мотать. Светловолосая девочка бежит. Я за ней. Спаниель опережает меня. Шух-шух. Деремся с девочкой шуточно палками, будто мы два рыцаря, спаниель наблюдает за нами. Шух-шух. Плачу, потому что упал. Спаниель лижет мою ушибленное коленку. Девочка тоже плачет. Шух-шух. Прячусь за деревом, зажав ладонями рот. Шух-шух. Дора ругает девочку. Спаниель рычит. Шух-шух. Дора уводит меня от них за руку. Я пытаюсь сопротивляться, не получается. Шух-шух. Родители ругаются с ней. Я сижу на кухне, зажав уши. Шух-шух. Отец выносит меня из ее дома на руках. Я рыдаю и что-то кричу. Шух-шух. Приложил свою крошечную ладошку к стеклу, по другую сторону приложила Дора. Шух-шух.
– Ты вспомнил? – голос Доры звучал, как из глубоко колодца.
Пялясь в темноту, я чувствовал тяжесть в голове, жадно вдыхал запах древесины. Мне было куда лучше, когда ничего из этого не помнил. Дора тронула мои волосы и нежно погладила по голове.
– Эраст, они не галлюцинация.
– А ты? – измученно простонал я. – Ты настоящая?
– Да, как и они. Включи диктофон.
Я сел на холодную землю, нашел телефон по светящемуся фонарику рядом с собой, не стал светить им на Дору, лишь в ноги, потому что чувствовал, они уже здесь. Убавив в телефоне яркость, включил диктофон и положил на землю фонариком вниз. Никогда бы не подумал, что смогу почувствовать себя уютно в кромешной тьме. Дора, что же ты со мной творишь? Мне, итак, несладко живется, а ты сыплешь мне в глотку соль и заставляешь глотать. Из-за тебя за короткое время полюбил ночь, потому что в глубокой черноте ничего не видно, а мерцающие звезды так далеки от земли, что про них вспоминаешь лишь задрав голову кверху. Ты перевернула мой внутренний мир вверх дном.
– Я много путешествовала по миру.
– Классно.
– Эраст, обойдись без сарказма.
– И вопросы не по теме не задавать?
– Выслушай меня молча! Я делала это ради нас! Искала объяснение тому почему мы их видим, а другие нет. Твой отец считает меня больной на голову, так же как и тебя и не говори мне, что это не так. Мать твоя тоже не иного мнения. Но поверь мне, нет такого медицинского термина, способного описать наше отличие от других. И от таблеток никакого проку нам нет, это не лечить нужно, а принять и научиться с этим жить. Мы «люмены», люди наделенные способностью оживлять свои фантазии и впускать в мир мертвых. И мы же способны их уничтожить и отправить обратно в Загробный мир. Это великая сила, мой мальчик и она не дается кому попало.
– «Люмены»? – с ноткой недоумения и недоверия переспросил я, растирая ладонями плечи. Ветер поутих, но теплее от этого не стало. Веки отяжелели, тело ломит, а она рассказывает очередные сказки, звучащие как вымысел. Мне не девять, Дора, я не верю в волшебство.
– Да, Эраст, «люмены» и наши способности за гранью человеческого понимая. Ты хоть раз задумывался почему создания, которых ты порождаешь, не заговаривают с тобой?
– Потому что это зрительные галлюцинации.
– Ответ неправильный! Ты не наделял их голосом. Они вроде наших кукол, в нашей власти изменить им внешность, наряд, пририсовать хвост, да что угодно! Ты и без меня об этом хорошо знаешь. Сами по себе они пусты. Надо наполнять. Это очень похоже на то, как создавать для истории персонажа. Ты же не дашь ему одно только имя. Ты наделишь его особенностями – внешними чертами и внутренним миром. Пропишешь характер, возраст, чем занимается, что нравится и не нравится. Его стоит знать также хорошо, как и себя. Где и с кем он рос, как прошло детство, с какими трудностями сталкивался, как ведет себя на людях и когда остается один.
– Вселить в него душу?
– Да, Эраст! Писатель вдыхает жизнь во все, что создает. Но каждый мастер платит за это чудо свою цену. Диккенс не сочинял сюжеты, а видел их, говоря, что у него слуховые и зрительные галлюцинации. Мопассану надиктовал текст нового рассказа его точная копия.
Классическая галлюцинация? Нет, мой милый, они такие же, как мы. Они «люмены», как и Ницше, Хемингуэй, Кафка, Руссо, Вульф и Гоголь. Нас много. Перечислять можно аж до утра. Но у нас нет на это времени.
– Как женщина в окне на фотографии не может быть галлюцинацией?
– Ты неосознанно ее представил и поместил туда. Стресс для «люменов» также пагубен, как для обычных людей.
– Хм… Как уничтожить то, что создал воображением?
– Представить его смерть. Сгорит ли заживо или распадется на кусочки – выбирать тебе. Но если не избавиться, будет ходить за тобой тенью, пока не испустишь дух. А та женщина в окне… Такое обычно само по себе исчезает.
– А как же мертвые?
– Их оболочка как раз и есть душа. Изменить нельзя, но и наполнять не нужно, а чтобы услышать голос – необходимо впустить в голову, а чтобы отправить обратно, надо открыть портал, думая о Загробном мире.
– Так просто, – вяло подметил.
Я уже клевал носом, глаза слипались, устал слушать ее бредни, мне своих хватает по горло.
– Ты не веришь мне?
– Дора, я не настолько безумный, чтобы верить во все подряд.
– Нельзя позволять силе «люменов» управлять собой. Провалы в памяти у тебя возникают как раз из-за того, что ты сопротивляешься. Продолжишь упрямиться – сойдешь по-настоящему с ума. Не делай вид, что не понимаешь про что я тебе толкую.
– Когда мы вернемся в дом?
Положив голову на колени, перестал стараться держать глаза открытыми.
– Эраст, не засыпай, он уже близко! – Дора трясла меня за плечо, а может и не она, рука какая-то маленькая.
– Не забывай, что я тебе сказала! Не забывай!
Столько отчаяния в голосе, что мне даже ее жаль.
– Эраст! – внезапно прозвучал где-то поблизости голос отца, и я весь встрепенулся, вскочил на ноги, голова закружилась. – Эраст!
Между деревьев заиграл луч света.
– Дора, ты говорила с ним в мое отсутствие?
Она не отвечала, свет приближался и где-то на земле лежал потухший телефон.
– Дора! – требовательно закричал я. – Зачем ты его сюда позвала?
«Подстава», – горестно подумал про себя.
– Эраст! – Звал отец.
Он быстро приближался.
– Дора, ты со мной в одной лодке, отдуваться будем оба, – предупредил ее.
И она опять смолчала.
Вскоре на моем лице отразился слепящий белый свет. Я закрылся от него руками.
– Эраст, слава Богу, ты жив!
– Убери фонарь!
Он направил его на мои ноги. Медленно повернув голову в бок, я не увидел, чтобы Дора стояла рядом со мной.
– Я здесь один? – неуверенно спросил, осматриваясь вокруг большими глазами.
– Сынок, я здесь с тобой, ты не один.
– Где Дора?
– Сынок. – Я чувствовал, что он подбирает слова. – Дора… Дора еще не вернулась из поездки.
– Из какой поездки?
Волосы зашевелились на голове, земля начала уходить из-под ног, в глазах помутнело. В мыслях проплыли слова одного из тех «мальчиков»: «Ее ищут до сих пор».
– Она вернулась в Усладу.
– Когда?
– Пол года назад.
Я рухнул на землю и вместе со мной рухнул весь мой мир, перевернутый, Дора, тобой.
На утро следующего дня я проснулся в кровати полностью опустошенным и вымотанным. В комнате, где спал, когда был шестилетним мальчишкой. На тумбочке лежал телефон и стоял стакан воды. Залпом осушив его, я включил мобильный, зарядки десять процентов. Мне хватит. Я все помню, Дора, как ты того и хотела. Включив диктофон, приложил динамик к уху. Из груди вырвались тихие всхлипы, глаза налились обжигающими слезами. На этой записи длительная тишина и мой голос:
…
– Классно.
…
– И вопросы не по теме не задавать?
…
– «Люмены»?
…
– Потому что это зрительные галлюцинации.
…
– Вселить в него душу?
…
– Как женщина в окне на фотографии не может быть галлюцинацией?
…
– Хм… Как уничтожить то, что создал воображением?
…
– А как же мертвые?
…
– Так просто.
…
– Дора, я не настолько безумный, чтобы верить во все подряд.
Запись кончилась.
Сердце оборвалось.
Тебя ли я оплакивал или себя?
Когда отец постучал в дверь, я тупо смотрел в потолок, размазывая по нему свои сожаления. Он вошел, не дождавшись ответа.
– Спускайся. Я приготовил нам поесть.
– Зачем ты приехал?
Прозвучало в духе Доры, и я почувствовал в груди боль.
– Сработали датчики взлома двери.
– Серьезно? Я, по-твоему, не только больной, но и глухой?
Я приподнялся на локти. Отец ощутимо занервничал.
– В доме есть камеры.
– Ты за ней тайно следил?
– Она знала о них. Это была мера предосторожности на случай, если с ней что-то случится.
– Поразительно, что наша фамилия не Адамс, а Шварц.
– Сынок…
– Ну и быстро же я из неблагодарного щенка переквалифицировался в сынка!
– Ты имеешь право злиться на меня.
– Конечно имею! Ты наплел Доре ересь о том, что я до мокрых штанов испугался ее телесного раздвоения, не желаю знать и видеть!
– Я никогда не говорил такого маме. С чего ты вообще это взял? Вы общались? – хриплым от волнения голосом спросил он.
– Не общались и в этом виноваты вы! Объясни же! Почему вы нас друг от друга изолировали?
Отец присел на край кровати, я облокотился спиной на подушку.
– Эраст, то что я расскажу, возможно, шокирует тебя, но ты достаточно взрослый мальчик, чтобы решить как с этой правдой быть.
– Давай без вступления. Руби с плеча.
– С плеча так с плеча. – Отец набрал в легкие побольше воздухе и на выдохе заговорил. – Дора не моя биологическая мать, ее настоящее имя и фамилия Кларисса Бергет. Она выросла в обеспеченной семье, но случай, произошедший в деревне Услада, нанес ей глубокую душевную травму. В возрасте девяти лет она потеряла младшую сестренку. Ее унесло течением вместе с щенком. Вроде бы их звали Ингрид и Мира. Тело девочки нашли спустя несколько месяцев, а щенка не нашли… Мама очень ярко описала в своем блокноте события того дня… Я не должен был читать, но любопытство пересилило. И самое интересное, она переписывала эту историю на новый лад и закончила тем, что Ингрид сама отказалась от нее, загадав желание у золотой рыбки, которую съела Мира… Писала мама прекрасно, я зачитывался ее рассказами взахлеб…
Отец протер глаза, после чего как Дора, поставил локти на колени и оперся подбородком на сцепленные руки.
– Мне было семь, когда она меня усыновила. Правильнее сказать, не она выбрала меня, а я ее. В первую встречу вцепился в нее и долго не хотел отпускать. Из-за веснушек на лице, думал, вот она – моя мама. И она наконец-то вспомнила обо мне и вернулась… Мне нельзя было заходить в комнату, где мама писала. Я часто слышал оттуда ее голос. Говорила ли она с собой или нет… Тогда это странным не казалось. Но меня все время преследовало ощущение, будто она как бы телом здесь, а душа где-то в другом месте. Кстати, это я уговорил ее разнести рукописи по издательствам. Верил, что это сделает маму счастливой, но счастливым ее сделал ты… Что-то в ней изменилось с твоим рождением, резко потеплела, стала часто приезжать к нам в гости. Я обрадовался внезапным переменам, но только счастье это оказалось…
– Мимолетным, – сказал я за него словами Доры.
– Да… Ну а когда привезли тебя к ней сами, отпраздновать твое шестилетие, с ней что-то опять случилось…непонятно чем вызванные перемены… В последний день перед нашим отъездом она заявила мне, чтобы тебя сюда больше не привозили. Говорила о тебе, как об особенном человеке, не ребенке, именно человеке. Взяла с меня обещание – ни при каких обстоятельствах не отправлять тебя в психиатрические клиники. Так дико было это слушать. Она намеривалась с чем-то разобраться, клялась найти объяснение тому, что ты, как и она, другой. Но в пух и прах мы разругались из-за другого. Мама хотела, чтобы мы настроили тебя против нее. Практически умоляла об этом…
Отец вытер губы, руки у него задрожали. Он посмотрел на меня покрасневшими глазами.
– Прости… Прости, что мы поступили с тобой подло… Я пытался воззвать ее к голосу разума… Мама не шла на уступки… Она очень сложный и странный человек… Страдала от галлюцинаций и психического расстройства…
Мой левый глаз задергался, я поднял одеяло ко рту, на случай, если меня прорвет на безутешные вопли от сказки о потерянном времени. С трудом проглотив, застрявший в горле ком, я почувствовал, как по щекам скользнули горячие слезы.
Отец, похлопав меня по ноге, резко встал и вышел за дверь.
Ты разрушила нас, Дора.
Я сорвался с кровати и побежал за ним. Поймал у лестницы на первый этаж. По-мужски обнял: рука сжата с его, левой рукой обхватил плечо, два раза хлопнул по спине. Он не оттолкнул меня.
Мы вместе дрожали от слез и боли, накопившейся в нас.
Я запомню это.
Блокнот за пазухой.
Позже все запишу.
И то, что пустил тебя в этот мир.
И о том, что мы «люмены».
Я настоял, чтобы отец показал мне видео с камер наблюдения. Чертовски ужасное зрелище. Разбил входную стеклянную дверь, разговаривал сам с собой, ходил с ножом, валялся в истерическом припадке на втором этаже, поспал на полу с дверной ручкой в руках, поспал в кровати, выключатели света правда не сам щелкал, комод открылся без моей помощи и блокнот выпрыгнул оттуда самостоятельно. Отец уверял, что после работы посмотрел лишь начало, где я в дом врываюсь, как грабитель, а после незамедлительно поехал сюда. Он удалил видео при мне, ничего при этом не говоря, но во взгляде отчетливо видел какие у него на уме слова: «Я никому не выдам, как ты тут бесновался, сынок».
Мы поели, ну как поели, отец угрожал накормить с ложки, мне пришлось заставить себя поесть. Пока он в доме прибирался, я перебирал тетрадные листы из новогодней коробки. На видео были и другие «паранормальные» явления. В воздухе висели очки, лупа и тетрадные листы. По ним водила карандашом невидимая рука. Дора оставила на полях заметки с рисунками, как заботливо с ее стороны. И лупу с очками сама вернула на место. Хозяюшка. Так уж и быть, сам покрою расходы за новую дверь.
К вечеру погрузили в отцовскую машину продукты, вещи из моего багажника. Договорились, что он на днях транспортирует мою машину к нам домой. Боже. Мы даже вместе выкурили по сигаретке, сидя на капоте и глядя на дом, что остался таким же, как на фотографии. А ее я так и не нашел. Со слов отца при мне из вещей в лесу на земле был лишь телефон.
В машине он произнес то, что я никак не ожидал услышать:
– Мы с Дорой изредка созванивались. Она очень тобой интересовалась. Просила рассказывать вплоть до того, чем завтракал, обедал и ужинал. Постарайся простить ее, сейчас тебе тяжело и больно на душе, но это пройдет, сынок. Нет таких ран, которые бы время не затянуло.