Жись как она есь. #ТекстЫ среднего возраста про любовь, бородатого мальчика, женщин и счастье. То, что вы и сами знали, но боялись сказать

#Плохой_собеседник

Сложно разговаривать с людьми. Вероятно, я плохой собеседник.

Бытовуха неинтересна. Ни про твою слушать, ни про свою рассказывать.

Они не очень-то отличаются, строго говоря. При всей разности профессий и занятий водичку на десять дней у девяноста процентов населения отключают. А за зеленым горошком тридцать первого декабря и бандиты, и доценты ходят. Потому что маму или жену расстраивать негоже.

Кстати, поговорить про профессии – это тоже мимо.

Вряд ли твоя работа интереснее, чем моя. А моя интересна ровно настолько, чтобы ее работать. Но не настолько, чтобы о ней рассказывать.

Случаи из жизни – это возможно. Но при условии уместности и чтобы обязательно смешно. Сам я в этой ситуации буду только слушать. Ничего не расскажу. Не запоминаю.

Могу про спорт поговорить. Это да. Здесь и слушаю, и сам участвую. Но только при условии, что мы не обсуждаем проблемы мироздания из серии: «А чего этим футболистам столько платят?!» Про чужие деньги – это пошло. Про свои смешно.

Кстати, про способы зарабатывания денег мне тоже неинтересно. Бизнес-планы, стартапы и прочие идеи – все не ко мне. Я довольно давно и четко понял, что миллиардером не стану, на этом успокоился и занимаюсь только тем, что нравится и что люблю.

Про политику интересно только с оппонентом. Только спор. С тем, кто согласен, – зачем? Мне подтверждения собственной правоты в этом вопросе не надо. Я мудак. А это, знаете ли, позиция. Прошу уважать.

Что мне действительно интересно, так это про людей.

Да. Очень. В любой момент.

Вообще не понимаю, зачем кто-то там изучает космосы, глубины морские и прочую физику, когда в любом вагоне метро такие «планетарии», что мое почтение. Стоят вот они, за поручни держатся, а в глубине шторма, бури и Марианские впадины. Там, внутри, частицы так разгоняет – адронный коллайдер прикурил бы.

Изучай не хочу.

Но как правило, в глубину действительно никто не хочет. Даже они сами. Те, которые за поручни держатся.

А там интересно. До ужаса страшно. До колик смешно. Там жизнь.

Я знаю, что это банально. Но я же сказал – я мудак. А это позиция. Прошу уважать…

#Как_я_нашел_пять_тысяч

В моем богоспасаемом организме безотказно работают два органа: главный и глаза.

Зрение у меня такое, что в кабинете окулиста вижу, что у него на очках написано.

Причем с внутренней стороны.

Иду тут, значит, с работы в сторону метро. Вижу – пятюня лежит на тротуаре.

«Да ну нах, – думаю. – Не может быть».

Присматриваюсь.

Ну точно – пять тысяч.

Хабаровск. Как есть Хабаровск. Красный, как мартышкин хрен.

До купюры еще метров пятнадцать.

Размышляю: «А вдруг пранк? Самый дешевый. Я к купюре – она от меня. Я за ней, а из кустов Джарахов. Или того хуже – Давидыч: «Ха-ха, Сергей Леонидович, а что это, ведущим на радио недоплачивают, что вы за деньгой по улице бегаете?»

Или другой вариант: банк приколов. Шли два мудилы и заспорили на пятьсот рублей, что сейчас положат банкноту ненастоящую, и первый же попавшийся долбоеб в моем лице за ней в грязь полезет.

«Не-е-е, – думаю, – хуй тебе, а не пятьсот рублей».

И опять же думаю: «А если она проклята, а? Сейчас вот хватану ее, а завтра у меня судебные приставы на пороге и все сохранения в „Ведьмаке” стерты. А до кучи вместо двух работающих органов останутся только глаза?»

Короче, решил не рисковать. Зрение, конечно, хорошо, но без мозга кому оно сгодится?

Да-да, второй орган – мозг.

А если вам мужик какой возрастом за тридцать рассказывает, что член у него ни разу не сбоил – в больницу его ведите. Он феномен. Его изучать должны и опыты всякие на нем ставить.

P. S. Бумажку вроде бабка какая-то подобрала. За мной шла. Оно и понятно: ей бояться нечего. Ни за член. Ни за мозг. Зрение ей нужно не особо. А Джарахова с Давидычем она как детей размотает. Очередь в поликлинике – старая школа.

#Про_давление и #дом_Сталина

Как же много открытий готовит нам собственный организм и неожиданно разговорчивые соседи.

История началась как раз с «организма», который в один летний день довольно громко сказал мне: «Ой».

Давление. Смешно, обидно, неожиданно, но – да, оно самое. Повышенное, собака, как самомнение у Евгения Понасенкова.

А прихватило меня, значит, прямо на улице: шел от метро и резко понял, что как-то давненько я скорую себе не вызывал. Позвонил и, на заборчике сидя, дождался. Врачи приехали. На носилки положили, в глаз посветили, пульс пощупали, под язык пилюлю сунули. «Иди, – говорят. – Если что, еще звони».

Ну я и пошел. А в голове шум, как на рейвах в девяносто шестом.

Но район мой, до дома, думаю, дойду.

Иду, значит, и вижу: рядом с магазином стоит фрау лет не старых. В руках два пакета с продуктами, и дышит дамочка так, будто там не пакеты, а рельсы стальные, и лет ей как мне или даже хуже.

Подхожу:

– Мадам, позвольте предложить вам мужчинские услуги по доставке ноши до точки надобности.

Маленький Сережа в моей голове тихим шепотом сказал: «Тебя бы самого доставить. До точки».

А фрау обрадовалась:

– Конечно, – говорит. – Буду вам премного. И даже чаю потом. Ежели хотите.

Ну, я пакеты взял. Они меня уравновесили. Шатать перестало. Даже как-то похорошело.

– А куда идем? – спрашиваю. – Где, так сказать, финальный чек-пойнт?

А она:

– Да мне к первому дому.

Места у нас глухие. Улица одна. И так вышло, что ее дом первый, а мой пятый. В аккурат через один получается.

Я размышления и расчеты свои математические ей озвучил.

И она:

– А, так вы прямо за сталинским домом живете…

«За каким, – думаю, – СТАЛИНСКИМ? Ну стоит у меня во дворе дом постройки не новой. Но к величественному сталинскому ампиру отношения имеет не больше, чем моя панелька к средневековым замкам».

Это я про себя подумал. Вслух же решил уточнить:

– А?

Мадам сомнения мои сразу поняла и пояснила:

– Ну как же вы не знаете, в этом доме Сталин жил. Василий Сталин. Сын. Герой-летчик.

А тут надо уточнить, что район, где я живу, в народе (читай «у водителей маршруток») не иначе как Гарнизон зовется. У нас тут была военная база. Эскадрилья стояла. И какие-то научные институты секретности лютой.

А мадам продолжает:

– В советское время как беда какая в авиации случится, так останки машин, боевых и не только, к нам сюда везли. Гагарин вот когда разбился – его тоже сюда. Вон там бункер. Там и останки самолета.

И рукой так неопределенно в сторону тополей показывает.

И я вспоминаю, что там действительно есть территория с забором высоким. Наглухо закрытая. И охранники там не чоповцы, мягко говоря. Посерьезней мужчины.

Тут мы и к дому ее подошли.

– Спасибо, – говорю, – за ликбез. Чая не надо: у вас муж, а у меня давление.

Пакеты ей вернул. И пошел к своему пятому дому. По дороге сфотографировав тот самый «дом Сталина».

Дом, в котором жил сын императора одной шестой (а тогда даже больше) части суши. Дом, в который приезжали артистки балета и футболисты. Там пили шампанское и играли в карты. Там была богема, до которой мне с моим пятым домом как рисовому зернышку до слоновьего члена.

А я однажды пьяный писал на тополя в скверике рядом с этим домом.

Сталина на меня нет…

А в этот раз, как рядом проходил, и давление притихло, и выправка как-то строже и отчетливей стала.

Генетическая память, не иначе.

#Тетушка_Нунэ_и_снег

По дороге от метро до дома, с рожей, залепленной снегом, много думал о судьбах.

Все как-то не так у нас. Все как-то через жопу. Снега не было, а теперь вот много. И все не вовремя как-то. Все как-то непредсказуемо.

Скользко опять же. А я в кроссовках. Мама меня такому не учила – в феврале в кроссовках. А я в них. И снег в рожу.

А по телеку, который никто не смотрит, говорят, что все хорошо. И снег вовремя, и ипотека – аж банк приплачивает. Опять же – ракеты и надои.

Все говорят, что телек не смотрят, а сами смотрят и думают: «Вот пиздаболы».

Ну а откуда тогда знают, что пиздаболы, раз не смотрят?

А я откуда знаю? У меня ж вокруг никто не смотрит. И я не смотрю. Но все вместе точно знаем – пиздаболы.

И пиздаболы про себя точно знают, кто они такие. И знают, что мы знаем, что они знают. И мы догадываемся, что они в курсе, что мы в курсе, что они знают. И в целом всем почти плевать, кабы не чертов снег в рожу.

Всюду снег в рожу.

В метро, на работе, с детьми и друзьями – снег в рожу.

И мы морщимся, щуримся, пытаясь разглядеть: а кто это рядом? Уж не пиздаболы ли?

Чья это личность к нам навстречу бредет сквозь триллионы белых мух? И улыбается еще. Ну явно же пиздабол. И поэтому на всякий случай с ним и здороваться не стану. А что он улыбается? Рад мне просто? Знаком со мной? Возможно. Но перестрахуюсь и не поздороваюсь. Вдруг он мудак, а я ж не мудак, чтоб с мудаком здороваться.

Домой приду, а по дороге куплю огурцов и помидоров у армянской тетушки Нунэ. Бомбические у нее, скажу вам, помидоры. Не те помидоры, которые «по самые». А красные узбекские. Вкусные, как «трахаться».

Она мне их взвесит, на калькуляторе посчитает. Там будут цифры 390. Она скажет: «Триста пятьдесят с вас» и лимончик мне к чаю в пакет сунет.

А я чай с лимоном не пью. Я дома вообще только воду пью. Но лимон возьму. Не обижать же в светлых чувствах нежнейшую тетушку Нунэ.

Так и лежат эти лимоны в холодильнике. Уже колония целая.

Кто-нибудь знает, как из них варенье сварганить? Или джем какой-нибудь.

Мне нельзя, но я б сварил и тетушке Нунэ отнес.

И снега во мне будет, стало быть, чуть меньше. И мудака. И пиздабола.

#Про_молодежь

В Петербурге на улице Рубинштейна, приблизительно в районе тринадцатого дома, около трех часов дня по местному времени неожиданно обнаружил, что люблю современную молодежь.

Сел, знаете ли, задницей на подоконник какого-то заведения и как-то резко обнаружил. Сразу начал накидывать этот текст.

Не исключено, что подобное великодушие было вызвано бокалом «Совиньон Блан», это во‑первых.

И полным отсутствием всякой молодежи вокруг, это во‑вторых.

Как представитель творческой интеллигенции Подмосковья я совершал своей променад глубоким субботним днем. Которым, как вы понимаете, молодежь пренебрегает. Их время – ночь.

Но тем не менее мне нравится молодое поколение.

Они умнее, чем мы. Они свободнее нас.

Со «свободнее», правда, есть небольшой парадокс. Люди, которые всю жизнь (буквально ВСЮ) прожили при Путине, свободнее, чем люди, которые знавали альтернативу.

Для современных двадцатилетних нет границ. Для них не составляет труда заговорить с человеком из любой страны.

Что важней: они не считают себя хуже, чем человек из другой страны. У них вообще меньше комплексов, которые мы с вами таскаем на своих спинах, что тот еж яблоко. Я, к примеру, в какой бы стране ни оказался, испытываю перманентное чувство «гостя из деревни». И я отдаю себе отчет, что и «деревня моя» получше многих. И односельчане – не последние люди. А вот комплексую. Нервничаю. Понравиться хочу. Молодежь подобным не мучается. Там, скорее, вопрос в том, кто им понравится. Они и повыбирают еще.

В подобных размышлениях и с задницей на подоконнике я провел минут пятнадцать.

И славно мне сиделось. Ровно до тех пор, пока рядом со мной не припарковался «Форд Фокус», багажник которого разрывало от гудения сабвуфера с напевами группы «Centr».

«Centr». Про Cадовое, высотки и прочий московский движ.

В Петербурге.

«Centr».

Это ж как на «Крестовском» орать «Спартак – чемпион».

Как в церкви лекцию об атеизме слушать.

Как «Macallan» колой разбавлять.

Как на свингерской вечеринке в одежде ходить.

Неуместно и для окружающих оскорбительно.

Из тачки выпали два тела, оба лет по двадцать, и пошоркали в сторону ближайшей кофейни.

«В наше время такого не было, – подумал я. – Ничего святого у малолеток». И, прихрамывая на затекшую от десятиминутного сидения ногу, пошел в сторону Московского вокзала.

#Дискуссии

Интернет, мать его ети.

Прогресс, возьми его за ногу.

Стало невозможно спорить с людьми.

Габаритность моего тела перестала быть аргументом в ситуациях, когда дискуссия идет «при прочих равных».

Низкий голос также не помогает склонить чашу весов в мою пользу.

Раньше в дискуссиях я был убедительней. Выглядел уверенней. Где не мог победить фактами – давил напором. Не многие выдерживали.

А теперь что? С этими вашими гуглами и прочими Википедиями каждый дрыщ с писклявым голоском может любой факт проверить: политика, спорт, музыка – все хранит проклятая «паутина».

И ты ж не пойдешь морду бить ни оппоненту, ни интернету. Ведь оба правы.

А ты – большой и с низким голосом – не прав.

Невозможно спорить.

#Искренность

Разговаривал с одной приятной барышней. И вот в процессе дискуссии слышу от нее: «Я вообще очень искренний человек».

Контекст беседы в данном случае значения не имеет, но тезис был озвучен как характеристика резко положительная. Девушка, как я уже сказал, весьма приятная. Дальнейший мой спич не про нее.

Но я что подумал: а не кажется ли вам, что люди весьма переоценивают искренность?

Нет тут никакой опечатки.

Именно «ПЕРЕ».

И здесь очень важно не путать искренность с честностью. Может ли считаться честным человек, который соврал хотя бы раз в жизни? Конечно нет. Только не надо сейчас говорить про «ложь во спасение», мы не про мотивацию вруна, а про сам факт лжи. В конце концов, лечебная грязь – все равно грязь. Так что честным человеком можно считать только слепоглухонемого и от рождения парализованного.

Уж простите.

Все остальные врут!

Потому что честность – как девственность. Дважды не потеряешь.

А с искренностью все несколько иначе.

Искренность – это форма. Форма поведения. Форма общения и обращения с миром.

Объясню на своем примере.

Я человек искренний. К сильному своему и некоторых окружающих сожалению.

Мне кто нравится – тот знает, а кто не нравится – знает дважды. Человек, который по каким-то причинам оказался мне несимпатичен, никогда в жизни не сможет подумать обратное. У него просто не возникнет такого шанса. Я его не предоставлю.

Потому что я человек искренний, а еще нередко человек-мудак.

И может получиться так, что некто исключительно из-за МОЕЙ мудаковатости не понравится мне вообще на ровном месте. Просто совершенно ни с чего. Вот прямо с первого взгляда и навсегда. Шутка ли будет от него неудачная при знакомстве, пиджак ли странного цвета – не важно. Но я приклею к нему ярлык и относиться буду соответственным образом (понимаю, что это неправильно и в целом довольно глупо, но, во‑первых, я с этим борюсь, а во‑вторых, речь вообще о другом).

И я такой искренний, дабы не подарить ему даже полмысли о моей к нему симпатии, исключительно искренне буду давать понять в целом приличному и главное – ничего плохого мне не сделавшему человеку, что он говно.

И разве тут не было бы правильней засунуть свою искренность в самое темное место и света там никогда не зажигать? Разве не будет тут правильней подменить свой негатив на более лояльное отношение к человеку?

И что же мы имеем в итоге?

«Дамы и господа! Прошу приветствовать! Его Величество – Лицемерие!»

Так выходит, что лицемерие не такая плохая форма человеческого общения, а искренность – не всегда очевидный плюс…

Очень это, конечно, странно. Меня мама такому не учила…

Короче, тут думать надо.

Я определенно понял следующее: искренность – она как водопроводные трубы.

Они могут быть потрясающе технологичными, инновационно разработанными, сверкать, как у кота яйца. Но если вода в них поступает из ближайшего гнилого болота, если очистные фильтры ни хрена не справляются, никому до них не будет дела.

Всех будет волновать лишь то, что течет по этим трубам искренности бурая жижа с запахом дерьма…