И вот начинается заседание совета, председатель – ректор Жуков, задерживается, ведет совет первый проректор Митрохин. Вопрос о присвоении ученого звания профессора доктору философских наук Осадчей. Совет голосует – единогласно. Следующий вопрос – о присвоении профессора мне, снова – единогласно. Потом вопрос о заведующем кафедры физвоспитания, он что-то там натворил – выговор ему.
И вот входит улыбающийся Жуков. Важно садится в президиум. Смотрит повестку дня заседания совета, хмурится. «Вот тут у нас присвоение профессорских званий Осадчей и Устименко. Галина Ивановна, я считаю, достойна, а Сергею Владимировичу ещё рановато!»
Митрохин: «Василий Иванович! Совет уже проголосовал!» Жуков, с уверенностью: «И как?» Митрохин: «И за Осадчую, и за Устименко – единогласно! Решение ученого совета утверждено». По лицу Жукова пробежала недовольная, злая гримаса, но он всё-таки выдавил из себя: «Хорошо, поздравим новых профессоров». Раздались аплодисменты. Аплодировала вместе со всеми и профессор Петухова!
Дела давно минувших дней. Я проработал в Социальном университете до 2013 года. До пенсионного срока 60. Но дело не в этом. Может быть, и дальше бы там оставался. Я любил студентов, они подпитывали меня молодой энергией, а я их – своими знаниями. Но пришли требования из Минобрнауки, с которыми я согласиться не мог. Документально доказать, что я не педофил, не туберкулезник, не дезертир. Этого я, профессор, преподаватель с тридцатилетним стажем, майор запаса, вынести не мог. Написал открытое письмо декану, ректору, министру и ушел. Ректором региональной партийной школы «Единой России», и опять почти не жалею, почти, студентов РГСУ жалко…
9. Перекушенная уздечка и коломенские трамваи
Это была необычная избирательная кампания, и интересная, и трагикомичная. 1993 год. Первые выборы в Государственную Думу. Коломенский избирательный округ. Наш кандидат – Сергей Григорьевич Скорочкин, человек трудной и трагичной судьбы. Но об этом уже многое написано, масса материалов в Сети, поэтому речь пойдет не совсем о нём. Два необычных сюжета, которые никогда больше не повторялись в моей немалой политтехнологической практике.
Избирательная кампания Скорочкина, которую я конструировал вместе с командой, поначалу развивалась по классическому сценарию, описанному в нашей книге «Технология избирательной кампании», вышедшей полгода назад. Стратегия, штаб, полевая структура, социологический мониторинг и т.д. Несмотря на то, что мы работали против административной машины, я не видел в этом ничего особенного. Во-первых, эта машина была слаба, особенно после расстрела Белого дома 4 октября; во-вторых, у нас была сильная, креативная, дружная и азартная команда; и в-третьих, наш кандидат, настроенный только на победу, пусть политически неопытный, но успешный предприниматель, перепробовавший много бизнесов, и сейчас хозяин водочного завода «Радуга». Финансовых ограничений не было. Он как губка впитывал наши советы и рекомендации. Так получилось, что для Скорочкина я был непререкаемый авторитет, мы с ним много общались, и он мне полностью доверял и слушался, что тоже важно для успешной кампании. И ещё, устоявшегося избирательного законодательства в это время не существовало. Не было понятий «подкупа избирателей», «незаконной агитации» и т.д., что развязывало нам руки, экспериментировали по полной. Идеальная избирательная кампания!
Почти все работники штаба жили и трудились в огромном доме Скорочкина, расположенного на окраине Зарайска. Дом был особенный, по ночам там раздавались какие-то завывания, шаги и постукивания, как будто просыпалась нечистая сила, понятно, что они были связаны то ли с водопроводом, то ли с отоплением, но всё равно было жутковато и некомфортно. Кроме того, Скорочкин, деревенский парень, почему-то недооценивал городские удобства. В доме была только холодная вода, да и та в одном кране. И ещё, я знал, в какой комнате и в каком шкафу было припрятано скорочкинское оружие. Бандитские девяностые были тогда совсем не шуточными.
Психологом кампании у нас был Юрий Пелипенко, вроде бы надежный парень, бывший преподаватель Высшей школы милиции, кандидат наук, майор.
Работа психолога со Скорочкиным была очень важна и ответственна, его требовалось быстро подготовить к встречам с избирателями и соперниками, научить публично выступать перед разными аудиториями, работать на телекамеру и многое другое. Поэтому Пелипенко попросил меня в помощь взять в штаб его жену, тоже психолога. Я, посоветовавшись с командой, согласился, тем более что финансовые возможности вполне позволяли. Как же мы пожалели об этом!
Итак, кампания была, что называется, выстроена, механизмы взаимодействия отлажены, работаем на победу. На несколько дней мне надо было отъехать по делам в Москву, я ведь работал в Социальном университете. И вот утром, как сейчас помню, 5 декабря, в день рождения нашей дочери Ритки, раздается звонок из Зарайска. Звонят из нашего штаба. Главный политтехнолог Володя Амелин тревожным голосом говорит: «Сергей, у нас проблемы. Скорочкин никого не слушается, его полностью подчинил себе Пелипей!» Я попросил не паниковать, продолжать работать, обещал поговорить с психологом. Но не дозвонился.
Проходит несколько часов, опять звонок от Амелина, напряжение растет. «Сергей, тебе надо приехать! Скорочкин срывает запись выступления на телевидении, не хочет открывать избирательный счёт, начал пить с Пелипенко!» Я пообещал на следующий день приехать, понимая, что дело серьёзное.
Вскоре новый звонок: «Мы тут все собрались и требуем, чтобы ты приехал немедленно, иначе катастрофа, вся кампания разваливается!» Пришлось оставить праздничный стол и срочно выезжать. Дело, которому я посвятил столько времени и сил, кампания, в которой участвуют десятки человек, – под угрозой срыва. Машины у меня тогда почему-то не было, пришлось добираться, что называется, на перекладных. А путь из Пушкино до Зарайска не ближний, около двухсот километров. Но доехал. Захожу в штаб. И не узнаю свою команду. За столом сидят абсолютно деморализованные и растерянные наши ребята. Обрадовались моему приезду, оживились.
Выяснилось следующее. Пелипенко и его жена оказались не только хорошими психологами и большими сукиными детьми. Жёнушка придумала, а муженёк пошёл на поводу. Во время тренингов со Скорочкиным, они внушили ему, что наша команда всё делает неправильно, что хотим от него только денег, с нами он обязательно проиграет. И только они, психологи, знают, как его избрать, и это будет гораздо дешевле! В общем, с «помощью» психологов наш кандидат превратился в зомби, никого на слушает, всех считает предателями, полностью подчинен Пелипенкам. Завтра последний день, когда Скорочкин может открыть избирательный счёт. Иначе – сушим вёсла!
«А где он сейчас? – Наверное, с Пелипеем в техникуме в бане». «Едем! – Куда? – В баню!»
Приезжаем всей толпой в техникум, время позднее, но баня и бассейн работают, да и кто откажет Скорочкину, водочному королю! Узнаем у охраны, они здесь, охранник как-то смущенно говорит, что нам туда заходить не стоит. «Ладно, сами разберемся!» Я, конечно, не готов ни к какой бане, но раздеваюсь и в семейных трусах захожу в дверь бассейна, в руках у меня почему-то оказалась бутылочка итальянского ликера «Амаретто». Друзей прошу, кто хочет, раздеваться, но меня подождать, не заходить.
Дальше предо мной предстает незабываемая картина. Рядом с большим бассейном на возвышении стоит столик с закусками и бутылками. За столом, накрывшись простынями, сидят почти голые Скорочкин и Пелипенко в хорошем подпитии. Вокруг них крутятся несколько молодых девушек в купальниках. Оргии Калигулы, да и только! И тут я, в семейных трусах и с бутылкой. Какой-то сюрреализм. Дальше то, что называется немая сцена «Не ждали», Скорочкин увидел меня. Его и без того круглые глаза стали ещё круглее и едва не выскочили из орбит: «Ты это откуда, Владимирович?!» Пелипей начал молча сползать со стула, его испуганные глаза, наоборот, стали как щёлочки. Попался гад! Я, как ни в чем не бывало, сажусь к ним за столик, ставлю свой ликер: «Да вот, проходил мимо, решил с вами выпить», разливаю всем сладкий, коричневый, подделанный в Польше напиток. «За встречу! Ура!» Мужики выпивают, приходят в себя. А я объясняю, что много пить не будем завтра, у нас серьезные дела. Хватит развлекаться. «Ты извини, Владимирович, я… мы… Конечно, работаем!» – извиняющимся тоном говорит Скорочкин. А Пелипей видит, что он попался и его мерзкий план провалился, денежки уплыли мимо него с жёнушкой, с горя наливает и выпивает залпом бокал водки. Голые девушки что-то надевают на себя.
Я открываю дверь и приглашаю своих друзей. Пелипей понимает, что его сейчас могут побить, плюхается в бассейн. Потом видит, что его никто не собирается убивать, все внимание переводит на какую-то девицу. Как позже выяснилось, преподавательницу техникума. Начинает к ней приставать, она не принимает его пьяных ухаживаний. Скорочкин приглашает всех к столу. Обнимается, извиняется. Не зря же мы здесь оказались, идем в сауну, потом плаваем в бассейне, девушки куда-то исчезают.
Собираемся и едем домой к Скорочкину. Ехать недалеко. Скорочкин садится за руль, я рядом. Сзади пьяный Пелипей с девицей, которая просит завести её домой. Скорочкин требует от психолога не приставать к девушке. Едем медленно между домов. Слышу сзади какую-то возню, поворачиваюсь, и тут… Девушка открывает дверь и выпрыгивает из машины, хорошо, скорость небольшая, за ней выпрыгивает Пелипей, орет: «Убью!!! Сука! Аааа!» Я тоже выбегаю из машины, этой радости нам только не хватало! Пелипей почти догоняет девушку, я догоняю его, сбиваю с ног в сугроб. Девушка убегает, а я вижу, что изо рта Пелипея идет кровавая пена и он продолжает бессвязно орать. Отвозим его домой к Скорочкину и передаем в руки любезной жёнушки. Получай свой подарок! Позже выясняется, что этот «Ромео» начал в машине насильно целовать девушку, которую, кстати, Скорочкин хорошо знал. А она, я не знаю, как, защищаясь, откусила ему так называемую уздечку, сухожилие под языком. Награда нашла героя!
Наутро жуткая картина. Пелипей с громадного похмелья. Язык у него опух, превратился в такую котлету. Говорить он не мог, только мычал. Мне стало жалко его, я послал водителя в магазин, и он привез страдальцу бутылку шампанского. Пелипей чуть ли не залпом выпил ёе. Я «поблагодарил» супругов за проделанную работу, пожелал больших заработков в другом месте. Жёнушка смотрела на меня испепеляющим взглядом, опохмеленный Пелипей что-то пытался сказать. Может, попросить прощения, может, покаяться, об этом я уже никогда не узнаю. Скорочкин не вышел их провожать. Пелипенки собрали вещички, сели в машину, и водитель подвез сладкую парочку до ближайшей железнодорожной станции. Больше я их никогда не видел.
Скорочкин показывает мне свое водочное предприятие
У меня состоялся очень серьезный разговор со Скорочкиным, я объяснил все его ошибки, пригрозил бросить кампанию. Он извинился, говорит, не понял сам, как попал в лапы этих проходимцев. Бунт на корабле был погашен. Дальше избирательная кампания вернулась в классическое русло. Выспавшийся и посвежевший Скорочкин под нашим руководством открывает избирательный счёт в банке, переводит сразу на него необходимую сумму, потом мы едем на местное телевидение и записываем интервью кандидата. Потом… потом всё нормально. Полномасштабная классическая избирательная кампания с предсказуемым исходом – победой. Кстати, спасибо Пелипенкам, они неплохо научили Кандидата работать на камеру, и не только этому.
И вот конец предвыборной эпопеи. Декабрь, пятница, темнота, гололед, мы с кандидатом едем из Зарайска в Коломну. Скорочкин за рулем своей черной «Волги», нас то и дело таскает по дороге, слава богу, машин почти нет, да и водитель классный. Что нас понесло в такую рискованную поездку? А вот что. У нас были сильные соперники, против Скорочкина был весь административный ресурс, и главы, и милиция, и избиркомы. И всё-таки мы смогли это преодолеть. Глава Коломны – Валерий Шувалов, мой хороший знакомый, к назначению которого я приложил руку, поддерживал другого кандидата, прокоммунистического журналиста из «Правды». Они были абсолютно уверены в своей победе. Еще бы, все СМИ, почти все администрации на их стороне.
И вот в пятницу вечером, за день до голосования, Шувалов приглашает меня и Скорочкина якобы на дружескую чашку чая. На самом деле ему важно убедиться, чтобы мы в день тишины, в субботу, когда агитация запрещена, не устроили бы какую-либо неожиданность для него. А мы и не собирались, так получилось…
Нам тоже очень интересно выведать у главы ситуацию в крупнейшем городе избирательного округа. В общем, кто кого перехитрит.
И вот мы в Коломне. Наших плакатов и листовок нигде не видно, все зачистили, зато всё заклеено агитками шуваловского протеже. Проезжаем мимо трамвайных путей, обгоняем какой-то полусонный трамвай, и вдруг видим, что он сворачивает в депо. А давай-ка заглянем туда, посмотрим, как они, работники транспорта, готовятся к выборам в Госдуму! Сонный охранник, глядя на наши красные «корочки», зевая, пропускает нас на машине в трамвайное депо. Ни листовок, ни плакатов, никакой агитации, никто не готовится к выборам.
В депо рядами стоят десятки трамваев, в некоторых из них возятся рабочие-ремонтники. Мы дружелюбно здороваемся, представляемся рабочему классу, научились хорошо контактировать за время кампании. Им тоже интересно, что нам, таким начальникам, здесь надо на ночь глядя? А мы и сами не знаем.
И тут меня осеняет идея! У нас в багажнике лежит неизрасходованная пачка агитационных плакатов А3 с большой фотографией и яркой фамилией Скорочкина, скотч для наклейки и дежурный ящик качественной водки. Проводим агитационную кампанию! Я объясняю бригадиру, что надо в каждом трамвайном вагоне на окнах расклеить плакаты, причём так, чтобы они были двусторонние, их должны видеть и пассажиры, и прохожие, и водители. Гонорар за работу – пол-ящика водки – производит впечатление! Бутылка всегда в России была ходовой валютой. Но это еще не все! Через час мы приедем и примем работу, если плакаты расклеены – еще пол-ящика. Бригадир возбуждается, собирает работяг и тут же проводит инструктаж. Я представляю: «Вот ваш кандидат в Госдуму Сергей Скорочкин, вот он на плакате. Он вам нравится?» Сергей произносит краткую убедительную речь. Но гонорар еще убедительнее. Тогда помогайте, за работу, братцы!
Приезжаем в администрацию Коломны. Время – полдвенадцатого ночи. Заходим к главе. Валерий Иванович, улыбаясь, идет нам навстречу. Дружелюбно здороваемся, братаемся! Политика. Действительно, столик с чаем накрыт, суетится секретарша, пирожное, бутерброды, как ходоки у Ленина. Кроме нас еще первый зам, лысый учёный-экономист. Пьём чай, беседуем. «Ну как прошла избирательная кампания? Не надо ли чем помочь?» – участливо интересуется Шувалов. «Трудно, – жалуюсь я, – да чем уже поможешь, всё, что можно, сделали, через двадцать минут – суббота!». Поговорили об экономике города, о программе нашего кандидата. «Вы неплохо порепетировали», – хитро говорит глава, намекая, что программу для его кандидата писал первый зам, учёный, кандидат наук. Я говорю о наблюдателях на участках, об экзитполе, о наших людях во всех комиссиях. Тоже намекаю, что подтасовка результатов не прокатит. И тут настенные часы бьют полночь. Ну всё, день тишины настал! Шувалов не может скрыть своей радости: никаких коварных неожиданностей от нашей команды нет, он уверен в своей победе! Достает коньяк, произносит тост за президента, за губернатора, за дружбу. Я понимаю, что в Коломне мы первое место не займем, административный ресурс не перебить, но и сильно не проиграем. Я знаю результаты своего социологического мониторинга, а Шувалов их не знает. Он забыл, что социология – наука, а не манипулирование цифрами, когда я помогал ему в назначении главой.
Скорочкин не пьёт, не только потому, что за рулем. Мы договорились, что после истории с Пелипенками первую рюмку он выпьет, когда будут подведены итогов выборов. Тепло прощаемся с главой и замом, расстаемся, уверенные каждый в своей победе.
По дороге вспоминаем, что нам надо ещё заглянуть в трамвайное депо. Там всё в порядке, Скорочкин красуется на всех вагонах. Слегка подвыпившие рабочие улыбаются. Мы благодарим их, выполняем свое водочное обещание и просим проследить, чтобы никто не повредил плакаты. Прощаемся, едем домой в Зарайск.
Суббота. Утро. Из коломенского трамвайного депо неспешно выходят вагоны и разъезжаются по всему городу. На пассажиров и прохожих с плакатов глядит приветливый Сергей Скорочкин и предлагает проголосовать за него. Чиновники спят, надо набраться сил, ведь завтра выборы и бессонная ночь. А трамваи идут и идут по городу. Агитация перед днем выборов в разгаре, но всё по закону, плакаты ведь были размещены до дня тишины и могут оставаться на своих местах.
Несложно представить, как топал ногами на своих подчиненных Глава, как возмущался его кандидат, как спешно срывали скорочкинские плакаты и грозили снять с работы начальника депо. Но поздно, наша игра сделана!
На следующий день, в воскресенье состоялись выборы. Победил в округе Сергей Скорочкин и стал депутатом Госдумы, независимым депутатом. Правда, в Коломне он занял второе место, хотя социология прогнозировала третье. Может, помогли трамваи?
Очень жаль, что жизнь Скорочкина, безусловно, талантливого и перспективного политика, трагически оборвалась через два года.
10. Умные верблюды
Одной из самых замечательных полносемейных поездок было путешествие по Тунису в 1999 году. Мы все вместе – я, жена Марина, дети, Артемий-Гуся и Маргарита-Девка, – провели там прекрасные полмесяца. Не знаю, как сейчас, но тогда дореволюционный Тунис предстал перед нами светской, доброжелательной, типичной средиземноморской страной. Тунисцы очень старались понравиться как в курортном, так и в туристическом амплуа, и им это вполне удавалось. Прекрасный отель, море, бассейны, аттракционы, в общем, всё примерно как в Турции или Греции. Что касалось еды, то у нас произошел один забавный, но, наверное, типичный сюжет. Как-то вечером, оставив детей за шведским столом в отеле, мы с Мариной решили сами поехать поужинать в какой-нибудь шикарный ресторан.
Как мы логично рассудили, такие рестораны должны быть в крупном городе Сусс, в двадцати километрах от нас, и мы поехали туда. Город оказался не очень: кроме старой крепости и множества невзрачных отелей, ничего интересного. Все попытки найти какой-нибудь приличный кабак ни к чему хорошему ни привели. То грязно, то шумно, то дымно, то дурно пахнет. Вино везде местное, кислое, подозрительное. В конце концов нам это надоело, сначала мы хотели вернуться на ужин в свой отель, но потом, поймав такси, предприняли последнюю попытку и попросили водителя отвезти нас в самый лучший находящийся по близости ресторан, если такой, конечно, есть. «Есть! – радостно сказал по-французски пожилой таксист. – Лучший ресторан в нашей стране! Недалеко!» Поехали. Выезжаем из города. Темно. Но почему-то дорога нам кажется знакомой. Точно, вот и весёлый порт Эль-Кантауи, где мы гуляли с детьми сегодня, а это что впереди? Да это ведь наш отель! Куда он нас привез?! «В этом отеле самый лучший ресторан», – убедительно по-французски сказал пожилой таксист. Покатались…
Убедившись, что дети спят, а шведский стол уже закрыт, идем в знакомый нам с виду приличный гостиничный ресторан. В нем подозрительно пусто. Заняты три-четыре столика. Играет живая музыка. И вдруг к нам подбегают приветливые интеллигентные официанты, усаживают на лучшие места, начинают рассказывать, какая у них самая свежая рыба, какие есть креветки, мидии, устрицы, гребешки, маслины, манго и т.д. Оказывается и французское «Бордо», и ещё много всего. Заказываем еду, напитки. Трое официантов весь вечер вьются вокруг нас, меняя блюда, подливая вино. Всё неимоверно вкусно, праздник для гурманов! Вечер удался, не обманул пожилой таксист. Но в глубине сознания возникает мысль: а сколько это стоит, есть 200 долларов, не пора ли бежать в номер ещё за баксами?
И вот конец застолья, просим счёт, слегка напряжены. И три официанта торжественно и таинственно на подносе несут счет: «Ну что, господа, попались!» Берем счёт, открываем с опаской – 55 долларов! Даем $5 чаевых, официанты кланяются, очень довольны. Мы на радостях заказываем еще бутылку вина! Действительно, прекрасный ресторан! Но это так, к слову о тунисской еде.
Мы любим пляжный отдых, но не очень и недолго. Через два-три дня мы обязательно должны пуститься в путешествия. Так и сейчас. Побывать в Тунисе и не увидеть Сахару? Выбираем двухдневную экскурсию и отправляемся на автобусе в глубь пустыни. Все очень необычно. Вот остановка в поселении древних жителей Сахары – берберов. Они живут в пустыне в прохладных глиняных, незаметных со стороны колодцах. Нас, туристов, встречает в колодце какая-то колдунья с черными татуировками на руках и лице и её внучка. Они рассказывают, как живут простые берберы, показывают свое весьма комфортабельное жилище, здесь и телевизор, и холодильник, и видеомагнитофон, и картины. Тут Гуся произносит свою знаменитую фразу: «А они понимают, что к ним возят?» Тонкий намек на показуху!
Ещё мы видели местную свадьбу. Толпа людей несла на руках в кабинке невесту навстречу жениху. Кое-кто видел мираж, я не понял, мираж ли это или самообман. Оазисы, плантации финиковых пальм, поселки, похожие на наши гаражные кооперативы, бескрайние соляные озёра с кристаллическими цветами и, конечно, дюны и барханы. Всё интересно, необычно, но стандартно: «К ним возят!». Но мы ещё не знали, что нас вскоре ожидает.
Апогей путешествия – поездка на верблюдах в глубину пустыни. Мы подъехали к одинокому, довольно большому отелю – последнему жилому месту в тунисской Сахаре, южнее – бескрайняя, безжизненная пустыня. Около отеля суета. Туристов немало, из разных стран. Все хотят развлекухи на верблюдах и получают её. Каждому вручают верблюда, готового к поездке, проводников к верблюду, разного возраста; арафатку, как мы ее называли, – матерчатый длинный шарф, и резиновый обруч на голову. Все смеются, вскарабкиваются на верблюдов, фотографируются. Караванчики, комплектов по 10–12 (верблюд, турист, погонщик), один за одним уходят в светлую дорогу между высокими барханами. По программе: полчаса туда, полчаса обратно. Голливуд, да и только!
В нашей семье все непросто. Девка категорически отказалась ехать. Не потому, что ей не нравились верблюды или арабы, наоборот. Она что-то почувствовала опасное. «Не поеду, и все». Взяла наши вещи, фотоаппараты, камеру и пошла в отель. Заселяться. Умная девка, самостоятельная. Гуся, наоборот, лихо взобрался на сидящего верблюда, верблюд встал, и наш сын поехал вперед в одном из караванчиков, который вскоре исчез за барханами. Я тоже залез на верблюда, у него был мальчишка-погонщик, и тоже поехал неизвестно куда, но не так быстро, как Гуся. Марина, как стало известно потом, вначале тоже поехала в пустыню, но затем заставила проводника ехать обратно и вернулась в отель. Вся семья разбрелась по Сахаре.
И вот мы едем на верблюдах по тропе между барханов, светит солнце, но совсем не жарко, тишина, спокойствие. Верблюд покачивается, поэтому у него около горба привязана палка, за которую надо держаться, чтобы не упасть. Особенно не посмотришь по сторонам. Но все равно красивые золотистые горы песка, барханы или дюны. Едем полчаса. Верблюды идут за погонщиками бодро. И, вдруг я случайно оборачиваюсь назад и вижу: на весь горизонт и высотой до кромки неба черная стена, которая быстро движется на нас. Наверху стены – черные вихри и зловещая тишина. Я понимаю, что это – песчаная буря, в которую мы сейчас попадем. Она буквально летит на нас. Я кричу, все оборачиваются, людям страшно. Погонщики показывают, как надо завязать на лице арафатку, в два слоя закрыть рот, нос и уши, оставить щелки для глаз. Иначе всё забьет песок. Оказалось, что арафатка совсем не сувенир, а вещь, без которой в пустыне можешь пропасть.
И вот стена песка налетела на нас. Сразу стало темно и шумно. Сильный порывистый ветер, песок забивает все щели, которые остались у человека незакрытыми. Верблюды идут вслед за погонщиками, но все медленнее утопая копытами в песке. Постепенно привыкаю к ситуации: темновато, но что-то видно, песок забил не все глаза. Весь в волнении, где Гуся и Марина? Положение никак не зависит от меня, а погонщики идут как роботы. Песчаная буря не утихает. Ветер усиливается. Слышатся раскаты грома, молний не видно сквозь песок. Неожиданно пошел дождь, редкие, но огромные капли ударяют в нас, вот уж чего невозможно было ожидать в Сахаре. Но самое страшное началось, когда барханы, эти громадные горы песка, начали двигаться, медленно и жутковато. Ветер сдувал с них песок, и они наступали на нас, как ужасные исполины. Казалось бы, надо остановиться или повернуть назад, иначе можно сгинуть среди этих барханов. А эти идиоты-погонщики всё идут и идут вперед.
И тут произошло неожиданное. Верблюды оказались умнее погонщиков и стали сами ложиться на песок. Я запомнил, где залег мой корабль пустыни, и бросился искать Гусю. Оказывается, все верблюды такие умные, все легли пережидать бурю в пустыне. Это мне помогло без особого труда найти моего сына. Он тоже уже успокоился и присел около своего верблюда. Но что делать дальше? Никто не знает, когда закончится буря, я вспомнил, что она может длиться несколько дней, можно умереть от жажды и жары. И тут проводники-арабы, в это трудно поверить, начали продавать напитки и сувениры, для них буря, не буря, баксы дороже. Я на всякий случай скупил несколько бутылочек кока-колы.
Это сейчас хорошо вспоминать, а тогда все было тревожно и даже очень. Сумерки, несется песок, забивает глаза. В критической ситуации память работает быстро. Откуда, не помню, но где-то читал, как вести себя, чтобы выжить в такой буре. Я уложил Гусю рядом с верблюдом с подветренной стороны, хорошо обмотал ему лицо шарфом, велел обнять верблюда за шею, взять кока-колу и так пережидать бурю. Гуся все сделал, а я пошел к своему верблюду, он оказался недалеко. Прошло полчаса или час, а буря не стихала, песок начал засыпать и верблюдов, и людей. Что делать, непонятно. Идти пешком, куда? Ничего не видно. Арабы-погонщики ничего не понимают, сидят и молчат. И опять произошло неожиданное. Верблюды сами начали, как по команде, вставать. Засыпанного наполовину Гусю, обнявшего своего верблюда, теперь уже спасителя и друга, верблюд вытащил из песка. Потом сел, дал возможность оседлать себя и пошёл. Я жестами приказал погонщику, чтобы мой сын был рядом со мной, и животные сами, без всяких погонщиков, двинулись вереницей в обратный путь. Верблюды как будто знали, что буря утихает, барханы останавливаются, светлеет. Через час они привозят нас к отелю.
Марина и Девка уже здесь. Испуганные встречают нас, ведут в номер, и мы начинаем смывать с себя песок. Вода идет еле-еле, а в песке все волосы, нос, уши, зубы, все. Песок мелкий, как пыль. Вымываться не хочет. Ну да ладно, главное, всё обошлось.
Запомнился прекрасный утренний восход солнца над Сахарой. Жуткой песчаной бури как будто и не было. Потом дорога, посещение сказочного городка Али-Бабы и сорока разбойников. Ещё запомнился внезапно обрушившийся на пустыню ливень. Все песчаные русла рек превратились в бурные потоки, пустыня стала напоминать болото. Вот и всё, а в остальное «возят».