Летом сорок пятого года выписали Архипа из госпиталя и, дав третью группу инвалидности, комиссовали, поскольку врачам, несмотря на все их старания, так и не удалось что-то собрать в его колене. Вот и поковылял он в свой край родной, на костыль, – к хромате его навечно теперь приставленный, – опираясь.
Ну, а в деревне (хоть войной и не тронутой, но заметно малолюдней да захудалей сделавшейся) в ту пору инвалидность Архипа особого значения не имела – не один он такой был. Руки, ноги есть, ну и достаточно, а хромота – это дело десятое и не столь важное. Работы непочатый край было – любой сгодиться. Так и трудился Архип в колхозе своём: сначала разнорабочим, а затем, как смена подросла, в конюхи перешёл (самая подходящая работёнка для него).
А ещё, как с войны воротился, так почти сразу женился. Тогда-то он ох как востребован был: ни на рост его незавидный, ни на ногу покалеченную, бабы внимания не обращали, – мужиков катастрофическая нехватка была! Жена Архипу, – в полную противоположность ему, – бойкая да напористая досталась. Это и к лучшему видимо, при такой разнице характеров (и ведущий, и ведомый есть) сцепка обычно крепкая получается – так и у них в семье было…
По прошествии лет быт наладился, жить стало полегче и вроде как-то повеселей что ли. Годы военные, не то чтоб позабылись, а просто в прошлое ушли. Уж и с ногой своей покалеченной свыкся Архип, будто родился такой. В буднях житейских лишь изредка вспоминалось ему о войне, и то в основном на праздник Победы, когда в райцентр приглашали – к круглым датам медали юбилейные вручать. Правда, далеко не всегда Архип приезжал (дел в хозяйстве много), да и медали те он не носил никогда… чем тут хвастаться. Вон у других ветеранов по две, три награды боевых, а у него что – «юбилейки» одни. И ранение прямо-таки не боевое совсем: ведь не контузило, ни осколком али пулей зацепило, а конь ногу придавил, даже и сказать смешно. Ну, а ордена своего (того, что старший лейтенант посулил), Архип так и не дождался. Может бумаги на представление затерялись, может «завернули» где, а может и ещё причина какая – откуда ему знать. Да и ладно… разве в нём суть? «Истинная суть жизни: в семье… в детях… в хозяйстве…» – так, излишне не мудрствуя, по обыденному считал Архип… Так и до старости дожил: никогда не гоняясь за большим, а довольствуясь тем, что есть; не дюже хорошо, но и не плохо вовсе… как все.
* * *
В районном Доме культуры многолюдно и торжественно: все вокруг празднично разодеты и нарочито солидны, на стенах яркие транспаранты крупными буквами высоких слов расписанные, флажки да шарики какие-то разноцветные всюду, а из динамиков огромных музыка парадными маршами басит.
И ведь удивительно даже представить, что всё это ради него – Архипа Степановича. Чудно как-то и странно. Сроду ему внимания столько не оказывали, даже неловко от этого делается.
С утра, как военком обещал, транспорт к дому подогнали (да не одну машину, а две). Так что всем места хватило: и деду Архипу, и бабке его, и дочке с внуками из города приехавшим… Аккуратно и не торопясь к месту доставили… По порожкам, к главному входу в ДК ведущим, подняться помогли, под руку сопровождая. Лишнее это, конечно, – с этой задачей дед Архип и сам бы справился, – но от подмоги предложенной отказываться не стал… постеснялся.
От большого количества людей аж в глазах рябит, а в непривычной сутолоке деду Архипу и не понять: кто к нему подошёл, кто поприветствовал, кто руку пожал. Но по обилию лиц представительных, надо полагать, тут не только районное начальство присутствует, но и из области приехали.
В актовом зале на первый ряд усадили, по центру самому. Не по себе деду Архипу, точно как не в своей тарелке: и на виду у всех… и кресло здесь неудобно жёсткое какое-то. Да к тому же в костюме строгом, специально ко дню сегодняшнему дочерью в городе купленном, неловко совсем. Прежде он костюмы эти не носил вовсе, потому как и не было у него их никогда, если не считать тот, что у бабки, на смертный час заготовленный, в сундуке хранится.
Как все расселись, то с трибуны начали в микрофон говорить – громко и важно. Затем его позвали (опять же и подняться, и дойти помогли). Глава районной администрации (этого дед Архип по плакату, как-то раз виденному, узнал), улыбаясь с высоты своего роста, поздравил и, слегка наклонившись, коробочку красную протянул. А в ней, поверх книжицы удостоверения, лежит крупная пятиконечная серебряная звезда, к колодке с чёрно-оранжевой лентой прикреплённая… весьма уважаемая в солдатской среде награда – орден Славы.
Тут ребятня подбежала – цветы дарить. Все руки заполнили букетами, шуршащими целлофановыми обёртками. Щебечут наперебой друг дружке. Мало чего разбирая в этом разноголосье звонком, дед Архип, совершенно смущённый и растроганный, молча улыбался в ответ, часто моргая наполняющимися слезой глазами…
После был концерт. И Архип Степанович, будучи весьма довольный тем, что никаких речей произносить от него не потребовалось, сидел на своём месте, слушая, как молодые голоса старательно выводят слова знакомых ему песен. Легко и отрадно было ему сейчас в этом, – кажущемся теперь уютным, несмотря на свой простор, – зале, наполненном радостным весенним светом, игриво щурящим улыбающиеся детские лица.