– Евгения…
Она собрала свои глаза в кучу и старательно, насильно смотрела на меня. Я продолжил:
– Ты мне нравишься.
Её рука попыталась вырваться, но я не позволил.
– Я думал об этом и сейчас думаю. Я не знаю, кто мы друг другу и что нас связывает, но знаю одно – ты становишься мне небезразличной.
Чувствуется, как она начинает себя вести, будто находится на первом свидании, а я взрослый парень, которой ласкает ей ухо.
– Евгения, я понимаю, что это скорее всего взаимно.
Она уставилась на меня и снова спрятала глаза, так и не ответив ничего, разговор стал монологом.
– Ты хочешь хорошо выглядеть и у тебя это хорошо получается, не знаю, делаешь ты это для меня или для кого-то ещё…
Она перебила меня:
– Для тебя!
Вновь подняла свой взгляд и тут же отвела обратно, уже смущаясь и наливаясь краской. Меня распирает от этих слов, и уже не могу сдержать улыбки.
– Приятно слышать, но все же, пожалуйста, одевайся теплее, хорошо?
Она покачала головой и её длинные светлые волосы затанцевали.
– Иди ко мне!
Она чуть подалась вперёд, а я взял и нагло обнял её. Снова почувствовал, как ей неуютно.
– А ещё мне не нравится косметика…
Она подняла голову с моего плеча, и наши лица стали так близко, как никогда ранее. Она взглянула в глаза, и я чуть её не поцеловал, да и она как будто этого хотела, но пока ещё борется в ней что-то противоречивое, уложила голову на место. Теперь она самовольно вложила вторую руку ко мне в ладони, а та оказалась тёплая, я бы даже сказал, горячая, точно теплее моих. Интересно.
– А если быть точнее, мне нравятся девушки без макияжа, более настоящими. Понимаешь?
– Да…
Постепенно мне удалось разговорить её, продолжая сидеть вобнимку и размышлять на втором плане, почему та рука вдруг стала горячее моих, не то ли это, о чем я думаю?
– Расскажешь о себе? – она неожиданно сгладила острые углы и отвела все мысли прочь.
– Ну, так сразу и не расскажешь.
– У тебя было проколото ухо?
– Пфф, с чего это взяла?
– А что за шрам у тебя на ухе?
– Этот шрам я получил совсем нелепо как-то, когда Марат перевозил спортзал на новое место, я и еще двое несли большое пластиковое окно. Вроде лето было, сухо, ребята, не помню кто такие, вдвоем с одной стороны несли, я с другой один. И тот, что поменьше, поскользнулся на ровном месте и шлепнулся на мягкую точку, естественно, у второго дрогнула рука, ну и у меня тоже. Окно резко скользнуло вниз, проехавшись по лицу, да и по уху тоже. Окно, кстати, осталось цело, только крови столько было… Вот и вся история.
– Да? Шрама почти и не видно… – она уже без всякой застенчивости разглядывала лицо, в частности, уши. – А с левым ухом что тогда приключилось?
– Здесь куда все интереснее. Этот шрам моложе, его я получил в армии, уже в ЕКБ, в караульном помещении, где и прошел остаток службы. В общем, когда я еще был караульным волком, часовым, я занимал второй пост. У меня были сменные, один молодой, такой же, как и я, пришедший совсем недавно и один бывалый. Так вот, я, конечно, не знаю, кто конкретно из тех двоих насвинячил. Грыз семечки на посту, оставив после себя солидную шелуху. Подозреваю, что это был оборзевший старослужащий, но не суть. В один из дней эту кучу увидел генерал и ткнул дежурного по штабу и моего начкара носом в эту шелуху. Потом в карауле он, начкар, построил нас троих, разводящий стоял недалеко и слушал, как на нас орут и дрочат: сесть, встать, сесть, упор лежа, встать, упор лежа… Так продолжалось пять минут, а он все зверел и зверел, никто не признавался. Сначала был дед, потом слесарь, а за ним я. И тут пошел разнос. Первого он пнул по копчику, тот слег и как давай скулить, на второго с размаху наступил и слесарь чуть не задохнулся. И вот, когда до меня дошло, как сейчас помню. «Фокс, а хер ли ты молчишь, тоже не знаешь?» Я подозревал, но не утверждал, и все же, если бы даже знал, не сказал бы. Как-то не принято в армии это. Я ему ответил, что, мол, не знаю… Он задрал ногу и съездил мне по лицу берцом с такой силой, что посыпались звезды из глаз и порвалось ухо. Я грохнулся и вновь принял изначальное положение. Мы вновь стоим в упоре лежа, на плитку все интенсивнее капала моя кровь, слесарь тяжело дышал, а дед скулил. Знаешь, насколько без головы был мой разводящий, но, кажется, в тот день ему было искренне жалко нас.
Евгения закрывала рот руками, вздыхала и всякий раз щурилась, как будто у нее во рту лимон. В ней столько сострадания, можно подумать, она это пережила сама, а для меня это как сон, и не составляет труда говорить об этом, не скрывая улыбки.
– Да уж, я в шоке от армии! – ее охватила волна недоумении, у нее начался словесный понос, который я еще не видел, она тараторила как пулемет. – Как ты вообще попал?
– Куда? В армию? – я расмеялся над своей не совсем умной шуткой, чтоб как-то сгладить углы.
– Да нет, в Екатеринбург.
– Ооо…
– Что?
– Это история не лучше.
– Правда? Расскажи!
– Ну, дело было так, сначала нас загнали в штаб, тех, кто приехал со мной из Саратова. Там нас распределили, и я попал в батальон роты охраны. Трое – какие-то дохляки и я. Я их до этого не знал, да и не горел особо желанием. И вот, нас повели. Зашли в подъезд, на второй этаж, там все отличалось по сравнению с Саратовом. Нас встретил прапорщик и повёл за собой, выпотрошил наши сумки с личными вещами и половину из них якобы конфисковал. Потом расположили нас и через полчаса за нами пришел какой-то контрактник, младший сержант, сам пиздюк, а пальцы веером и брызжит слюной. В приказном порядке построил нас и повёл на улицу. Мы шли минут 20 и пришли в поле. Стало как-то не по себе, знаешь, к тому же я продрог от сквозного ветра. На мне из теплого был бушлат и шапка-ушанка, брюки летние, под ними трико, а на ногах летняя обувь, потому что другой не было. Теплые носки вообще никак не спасали. Вот мы втроем там и прониклись всей прелестью армии. Там уже было несколько ребят, они тянули тент в разные стороны. Как оказалось, это была будущая палатка. Время уже было почти полночь, и меня возмущало, когда же нас заберут. Я откровенно не чую конечностей, снег по колено, ветер завывает. Так продолжалось бесконечно долго, а за нами так никто и не шел. И тут время два часа ночи, приходит какое-то тело с чайником и пакетом в руках. Нас собрали вновь якобы на перекус. Почти убитые, в попытке как-то согреться мы стояли с кружками в ряд. Все это по-прежнему происходит на улице. Палатка на 30 человек собрана только наполовину. И вот. Мы стоим в ряд, он подошел к первому, вынул что-то белое из пакета и дал ему в перчатку, тот засунул это в рот. Подставил стакан, а пришедший наклонил чайник, из чайника ничего не потекло. Как дальше выяснилось, чай замерз и превратился в лед, пока он шел. Ответственный отметелил его и в итоге мы получили то, что белое оказалось салом. Им хоть гвозди забивай. Этот кусочек был ледяной, сначала он долго не таял, а потом еще и не жевался. После этого мы проработали еще два часа и, наконец, в четыре утра нас отвели в располагу. Я рухнул на кровать прямо в вещах, изнеможденный и почти обезвоженный. Через два часа нас подняли по тревоге, мне по-прежнему холодно, казалось, что сейчас сдохну. Дойдя до столовой, я еле стоял у входа, а потом в очереди. Но благо там было душно и я бысто начал приходить в себя, а после того, как поел, и вовсе ожил. К нам опять подошел тот сопляк и сказал, что после завтрака поведет нас собирать палатку. Я был в шоке от такой тирании. Как он к обещал, мы пошли на палатки, но нас по пути остановил полковник, у самого лазарета, и поинтересовался у того, куда он нас ведет. Услышав достоверный ответ, он буквально получил по шапке, наорал на него и на нас, что мы не бережем себя, а потом он бегом отправил нас переодеваться. Я был рад, что тому влетело. Но лучше стало не на много. Мы оделись чуть теплее, и после этого почти так же нон-стоп собирали эту гребанную палатку еще два дня. Вот и все, а потом вроде постепенно становилось лучше.
Евгения начала жалеть меня так, будто это было вчера, но в самом деле я это сейчас помню, как старый сон. Но все же мурашки так и бегают, всякий раз вспоминая это…
Очередная наша встреча, мое сердце бьется, как отбойный молоток. Стоило услышать ее заплаканный голос, и я уже собран через 2 минуты и жду ее на улице. Я готов уже сорваться и побежать к ней, выяснить, в чем дело и порвать обидчика на куски. Во двор вступают огни машины, а через секунды появляется и сама машина. Стоило только показаться ей из-за дома, и я тут же тронулся с места. Усевшись на пассажирское сиденье, я не успел сказать ни слова, она сразу бросилась плакать мне на грудь. От своей беспомощности я зверею, хочется разорвать первого встречного. Внутри все кипит. Мне пришлось долго ее успокаивать и вытягивать из нее, кто посмел обидеть. Дело оказалось в семейной ссоре. Вот, черт! Каким бы я мощным не был, в этом я бессилен. От ее слез мне разрывает грудь, а в душе поселился маньяк. Моя маленькая беззащитная, хрупкая девочка. Такая утонченная особа, мне так хочется ей помочь, но я не в силах. Как можно обидеть такую добрую и отзывчивую – в голове не укладывается. Настроение осталось скверное, но уже поздно, и ей нужно домой.
И первое, что я сделал, это написал стих, чтоб хоть как-то скинуть с себя эту энергию.
Слова «люблю» я слышу часто
И часто говорю в ответ.
И, кажется, я вправду счастлив,
Мне радостно встречать рассвет.
Мне нравится твоя улыбка,
А родинки с ума свели,
И описать мне не под силу
О том, как сердце без тебя стучит.
Одно прошу: не плачь, родная!
Ведь это лезвие ножа
Всю душу рвет, когда я знаю,
Что где-то там грустишь одна.
Не плачь, родная!
Не рви мне душу!
Мир не достоин твоих слез,
Ты улыбнись, прогнав все смуты,
Мы вместе все переживем.
Я долго писал и чуть не уснул, пока сочинял. И все же я смог дописать и отправить ей. Она любит стихи, думаю, ей это поможет, пусть это будет ее таблеткой. Ответа я не дождался, так и уснул в вещах и с телефоном в руке.
***
Мне кажется, я так еще никогда не уставал, эта была самая долгая и тяжелая неделя в моей жизни. Кто бы мог подумать, что вот так быстро и без мохнатой руки у меня выйдет устроиться на работу. В безумно короткие сроки. Я одновременно рад и в то же время проклинаю все. Никто не верил, что так выйдет, тешились только надеждой, да и я особо в это не верил. Верила только Евгения, которая по-прежнему так мало меня знает, может, только поэтому она верила и сразу же отсекала все мои неуверенные мысли. И вот, когда я сам еще до конца не поверил в то, что меня взяли в самую высокооплачиваемую компанию в городе, я сообщил своим, мама и брат были в восторге, а Женя и вовсе завизжала от радости. В канун Нового года, 30 декабря, я выжат как лимон и, кажется, этих праздников будет мало, чтоб успеть восстановиться. Я по-прежднему не знаю, как будет проходить Новый год, знаю лишь, что нас много и что все это будет в другом городе, в доме, который взят в аренду. Друзья Макса знатно постарались, я и думать не мог, что меня пригласят. И какая радость, что Евгения будет со мной, она долго не решалась, но, наконец, дала положительный ответ.
31-го мы поехали в битком загруженной машине, Макс, я, Евгения и еще двое его друзей, хорошие ребята, мне кажется. Думаю, мы тоже с ними поладим. Мы были последними, у двухэтажного дома уже стояли три машины.
– Мы здесь будем? – Евгения спросила с изумлением.
Я молчал, ведь сам не знаю, и Олич ответил.
– Да, нормальный такой домик, а?
– Вообще, классно!
Подхватив сумки, мы пошли в дом, где подготовка к Новому году кипела вовсю. Куча народу, многих я знаю, но не так близко, как Макс, а Евгения и вовсе незнакома с ними. Держится возле меня, вцепившись в мою руку. Такая маленькая и беззащитная. Можно подумать, что она со всеми знакома. От нее веет добром и позитивом, это, может, и есть ее ключ, который подходит ко всем людям. Девушки на кухне что-то режут, парят и жарят. А львиная доля парней уже прикладывается к спиртному. Я не исключение, но не могу погрузиться в эту атмосферу, пока она не со мной. Она недалеко от меня, я ее вижу и меня тянет к ней, словно она есть я, моя частичка. Евгения время от времени ловит мой взгляд, и я не в силах устоять, чтоб не подойти к ней и не обнять ее.
Время приблизилось к застолью. Тут все как обычно. Большой стол, куча народу, все довольные и веселые, Евгения рядом и постоянно держит меня за руку.
После полуночи мы взорвали фейерверк на улице и вновь зашли в огромной дом. Я не думал, что буду играть Деда Мороза, не думал, что у меня так хорошо получится. Народ постепенно начал расходиться по комнатам и Евгения ушла тоже. А я остался за столом и пока продолжил свое знакомство с новыми друзьями.
***
Прошло около двух часов с тех пор, когда Евгения ушла отдыхать и я уверен, более чем, что она сейчас спит. И прежде чем отпереть дверь, от которой у меня есть ключ, я убавил музыку, чтоб она не разбудила ее, когда откроется дверь. Знаю, что музыку прибавят вновь, и у меня слишком мало времени. Ключ у меня уже был наготове, я уже вынул его из кармана, прежде чем мотнуть ролик громкости. Отперев дверь, в спешке зашел в комнату и тут же за собой закрыл дверь. Посмотрел на нее, вроде спит. Разделся без лишнего шума и прокрался в ванную. Приняв душ, я подлег к ней в кровать, в трусах как-то неловко. Но через себя я перешагнуть не могу, спать в ночном я не способен. Я залез под одеяло и подлег к ней как можно ближе, аккуратно нарушая дистанцию. Теперь я и вовсе же обнял. Она в майке и по-моему без лифчика. Не хочу, чтоб она подумала, что я буду ее мацать, пока она спит. Обнял её через одеяло, чтоб напрочь убедить ее. Я чувствую ее голые ноги там, под одеялом. Кажутся нежными и бархатистыми. Она начала шевелиться и я замер, чтоб окончательно не вытащить ее из царства сна. Через некоторое время я вновь заерзал и, наконец, устроился поудобнее, совсем прижавшись к ней вплотную. Я так близко к её спине, что стоит поднять голову и я уже смогу коснуться ее лопатки носом. Боже… Как ты вкусно пахнешь, это вовсе не косметика и не духи. А запах кожи, запах тебя. Он пленит меня, я в шаге от того, чтоб повернуть тебя и сладко поцеловать. Какая ты вкусная, я не удержался и поцеловал её в лопатку. Евгения вздрогнула и окаменела, в тот же миг кожа покрылась мурашками. Она нашла мою руку и схватила ее крепко. Кажется, она по-прежнему в глубоком дреме и сделала это подсознательно. Я вновь прислонился к её теплой спине губами, она прогнулась в спине и отвела зад назад, уткнувшись мне в пах. Мне кажется, такое бывает только в фильмах, мой член ровно лежит между её ягодицами. И, видимо, осознав это, она отхлынула от меня в испуге, повернулась, она уже не кажется заспанной, бодрая и даже очень. Отчетливо виднеется ее неуверенное возмущение.
– Прости…
В ответ она не сказала ни слова, разве что успокоилась, услышав мой голос. Ей это явно не понравилось, если судить по её поведению. И, как минимум, я сейчас должен уйти из комнаты, но вместо этого она подвинулась ко мне ближе, и теперь мы лежим лицом к лицу и смотрим друг на друга. Она начала гладить мое лицо, а ноги наши начали переплетаться под предлогом удобного положения.
– За что ты просишь у меня прощения? – Она продолжает гладить меня и где-то там под одеялом держит меня за руки.
– За то, что пришел к тебе, разбудил. Мне, наверное, лучше уйти?
Мне сейчас безумно неловко, чувствую себя идиотом. Я рыпнулся и тут ее хватка стала сильнее, голос тоньше, а взгляд словно просит, придавая вес словам.
– Не уходи, пожалуйста! Ты не разбудил, я вовсе не спала.
– Два часа? Чем ты занималась? Я думал, ты уже давно спишь. Ты меня ждала?
Она молча кивнула мне и это подсознательно толкнуло меня к ее губам. Прислонившись губами друг к друга, мягко и очень робко мы начали целоваться, обнимая друг друга. И когда температура под одеялом начала расти, мы откинули его прочь. Я брался за её шею рукой, целовал её, положил на спину и гладил животик. Сейчас происходит большой сдвиг в наших с ней отношениях. Словно гигантский кусок айсберга откололся и стал самостоятельным. Наша страсть набирает обороты, руки становятся более раскрепощенными и позволяют себе то, о чем даже не думалось. Ее майка задралась по грудь, а бедра уже мечтают стянуть с себя шортики. Отдаю себе отчет, что хочу ее прямо сейчас, но тем не менее я осторожен, страх обидеть ее не оставляет меня. Постепенно я пробрался к её груди и начал её интенсивно мять, она была горячая и желала ласки. Я все так же с самого начала не отрываюсь от ее губ и не хочу, так что майка просто оказалась задрана до горла и мне открылась ее грудь целиком. Теперь я, приподнявшись над ней, целую и глажу ее соски. Рисую круги языком и слушаю ее сладкие стоны. Постепенно мне и самому удалось стянуть с себя трусы, которые и без того уже сползли вниз от интенсивного движения. Теперь я полностью оказался над ней, держусь крепко за талию и целую ее животик. Евгения вытянула руки вверх и завывает от удовольствия.
Постепенно мои руки начали сползать ниже и наткнулись на её шорты. Я не сразу начал стягивать с нее их, медленно, словно прошу на это разрешения. Вскоре, когда они оказались уже на полу, я встал перед ней на колени и взглянул в её жаждущие глаза. Ее глаза светятся огнем, они полыхают, а губы просят внимания к себе, она гладит себя и лежит послушно, вся в предвкушении. Перед мной растелилась истинная женская красота, волосы разбросаны по подушке, но разбросаны они чертовски сексуально, а её тело я вижу, вижу какое оно бархатное, вижу то, как оно пахнет, вижу, как ее изгибы жаждут, чтоб я их схватил. Лунный свет сочится сквозь кружевную шторку и падает на половину ее тела, это сравнимо с одной, единственной вишенкой на торте, которая предназначена только для меня. Я положил руки на её колени, она вздрогнула, и тут же мои пальцы резко скользнул вниз, а за ними и мое тело, она затрепетала вновь. Вот, теперь я в миллиметре от ее проколотого пупка, мое дыхание стелится по ее телу, и мне представляется, как оно окутывает его, как густой, сладкий туман. Ее вздохи так заставляют кипеть кровь, что мне и вовсе кажется самому, что своим дыханием касаюсь ее живота, ног, груди, губ и языка и проникаю в ее рот, легкие и теперь я словно ее кислород, то, без чего ей не жить в эти минуты.
Совсем робко, аккуратно я целую ее в живот, она издает тихий, скромный стон, который необычно громко раздается у меня в ушах, несмотря на музыку и голоса за дверью, я слышал ее стон, четко и точно. Ее руки змеями спустились вниз. Я поцеловал её вновь и вновь, спускаясь к лобковой части. Я слышу, как она кусает губы, как ногти ее впиваются в простыню. Я не только слышу, но и чувствую, теперь я не одна материя, запертая в теле, теперь я комната, я все, что находится в ней. Она трогает простыню и я это чувствую, она лежит, прогибая собой матрас, и я ощущаю ее тело, его тонкие линии. Я сложил руки у нее на животе, а после ухватил за ноги, затем я вовсе спустился к женскому началу. Она источала запах секса, самый сильный дурманящий афродизиак. С нее стекала тонкая струйка ее сока, которую я подобрал языком, так аккуратно, что совсем не коснулся ее. Тем не менее она заметила это, она теперь тоже чувствует это, она тоже стала комнатой. Эта ее капля растворилась и потекла по рисунку моего языка, прямо к горлу. Я так близко, что чувствую жар ее тела, особенно здесь, внизу, меня это бесконечно возбуждает и я, наконец, прильнул к ее половым губам своими губами. Она всхлипнула, застонала и заерзала, положив руки мне на голову, в попытке зацепиться за волосы. От этих ее звуков у меня у самого гусиная кожа, она все продолжала их издавать, без какой-либо фальши. Спустя время я вновь поднялся к ней и сразу навис над ней. От ее тела несет сексом, и стоило мне приблизиться к ней на расстояние поцелуя, она сразу схватила меня руками за лицо и жадно поцеловала, мой член упирается в ее клитор, я это чувствую, чувствует это и она, и норовит уже заняться делом, как бы намекая своими движениями, ее таз ходит назад и вперед, тем самым трется губами об головку.
Такого поворота я не ожидал, по-прежнему находясь в подвешенном состоянии, упираясь на руки, целуя сладкие губы, ощутил ее руку на своем пульсирующем твердом органе. Она взяла его в руку без всякого смущения (где та скромная, застенчивая девочка? что делают с людьми животные инстинкты…) и направила его в свое влагалище, и стоило головке зайти вовнутрь, мой мозг взорвался… На мое тело изверглась волна чистого кайфа, заставляя сократиться каждый орган, каждую мышцу и сухожилие, меня буквально начало колбасить, тело, мышцы по очереди начали сокращаться, напоминая собой мышечный оргазм. Что до нее, она тоже вся напряглась и прогнулась в спине, прижалась своей грудью ко мне, почти встав на мостик. А после того как я сам продвинулся вперед, проникая глубже в ее чертоги, меня охватывала новая волна на каждом сантиметре. Уже совсем без забот о том, что кто-то услышит сквозь ту же самую музыку, она завывала с новой силой, как сирена. Это акт чистого блаженства, где два тела сливаются воедино. Мне захотелось поцеловать ее и пришлось применить силу, чтоб уложить на лопатки. Она вся дрожит, может, это ее особенность…