ЗОНА НОМЕР 4
Ещё летом 42 года возле линии ж.д., недалеко от административно-бытового комбината шахты №4 на Заречной улице, стали усиленными темпами строить одноэтажные бараки, вокруг которых возводили ограду 5 метров высотой, и сверху натянули несколько рядов колючей проволоки, по углам ограды построили сторожевые вышки для вооруженной охраны. Со стороны улицы построили ворота двухстворчатые для пропуска автомашин или просто колонн заключённых, и проходную будку для охранника. Теперь уже никто не сомневался, что строят лагерь для заключённых, но еще никто не знал – для кого она предназначена. В один из прекрасных дней комендант общежития сообщил нам – кого переводят в другое общежитие, так называемый детский клуб. Оно было расположено на расстоянии 1км от комбината шахты, рядом с кинотеатром имени Сталина. Это было одноэтажное здание довольно большого размера, где были установлены двухэтажные деревянные норы. Нас перевели в вышеуказанное общежитие, а всех немцев в зону, даже девчат. Таких юных, какую они опасность представляли для страны уму непостижимо?
Девчата занимали отдельный барак, самый последний из 4 имеющихся. Для охраны зоны была привлечена воинская часть. Теперь охрана стояла день и ночь на сторожевых вышках, и один из охранников находился проходной будке. Так, и без суда и следствия, немцы были взяты под охрану и изолированы от внешнего мира на неизвестный срок. Свои охраняли своих, те, которые стояли на сторожевых вышках тем на разнарядке внушали, что они охраняют людей, с которых глаз нельзя сводить. Молодые парни из внутренних войск исправно несли свою службу. С внутренней стороны близко к ограде нельзя было подходить, иначе охрана могла применить оружие, что и имела место однажды. В этих бараках в каждой комнате были установлены двухэтажные деревянные нары, на них лежали матрасы, набитые соломой. За чистотой никто не следил, был один дежурный на весь барак, который убирал с прохода самую большую грязь. Все щели на деревянных ногах были переполнены клопами, а солома в матрасах, превращенная в пыль, расплодила множество блох. Если в таких условиях человек спал, то он засыпал от того, что был смертельно усталый, и не слышал возню вокруг себя всей этой мелкой твари. Особенно сильно они беспокоили, когда в бараках стояла духота. Один из ребят взял свой матрас и постелил на улице, внутри ограды, думал здесь найти себе покой, и не ошибся – охранник, стоящий на сторожевой вышке застрелил его в упор, как на тактических занятиях. На выстрел прибежали начальник караула и разводящий. Объявили солдату благодарность за хорошую службу, а утром парня закопали и записали потом, как попытку к побегу. Если кому надо было совершить побег, то проще всего это можно было сделать из шахты, не вернуться в комбинат. Но куда? Зачем? За какие грехи? Если никто за собой никакой вины не чувствовал, все надеялись, что когда-нибудь разберутся. Не может быть, что без вины человек должен нести унижения перед обществом.
В этом же в этот же день, когда был застрелен охранником мнимый беглец, слухи рождались самые невероятные. Колонна ребят, которых вели до комбината по Заречной улице под конвоем вдруг остановилась. На узкой улочке заглох мотор гусеничного трактора с тележкой и перегородила путь колонне. Со всех дворов вышли женщины и вслух рассуждали о происшедшем: «Ты, кума Вера, слышала новость?» – «Какую новость?» – «Вчера ночью один из зоны хотел совершить побег, взял с собой матрас и одеяло, чтобы был на чём спать при надобности» – «Вот оно что!» – «Но наши тоже не лыком сшиты. Солдат, который стоял на вышке с правой стороны от ворот за ним следил. Стой! А тот не починился, пришлось применить оружие». А мне сват Игнат рассказывал, что где-то стреляли, но он точно ничего не мог сказать. Третья подружка ихняя, слушая всё это, промолвила: «Слава Богу, отмучался!»
Летние месяцы мы могли где-нибудь наниматься работать у людей, а теперь с наступлением холодов это отпало. Питание в столовой стало гораздо хуже. Супа из колбы, а на второе капуста или изредка каша. Суп почти никто не ел, воду сливали, а колбу вонючую или гнилую, скрипя сердцем, прожевывали с солью и хлебом. Суточный паёк хлеба 1кг 200г съедали за один раз, мы были истощены и не знали меры. За рекой Кондома, под снегом лежала куча капусты, теперь при любом удобном случае таскали её. Скоро и этот неприкосновенный запас кончился. Борьба за существование шва круглые сутки, даже весь во сне. Многие из ребят этот вопрос решили по-своему, взяли себе в жёны работников кухни, которых доброе время никто не брал. Они думали над тем – Почему мы одних любим, а других замуж берем? Многие на это всё махнули рукой, лишь бы выжить в этот трудный период. Они взяли себе на вооружение другой девиз: Носим ношеное, любим брошенное. А девахи, работающие на кухне, глядели на своих влюбленных масляными глазами, сияли от хорошего настроения. Они этот вопросы решали по-своему: Я имею возможность наслаждаться тем, чем многие женщины лишены. Будет он жить со мной постоянно или нет? – это существенного значения не имеет. Надо жить сегодняшним днем, там видно будет. Таким образом, в данный момент в выигрыше оказались те ребята, которые приобрели себе союзниц в лице гладущих кухонных крыс. Теперь у них даже походка изменилась, они стали ходить чистенькие. А их подружки ненаглядные всю смену хохотали, так им жить стало весело, что рот до ушей растягивался. До этого бывало подходим к раздаче, они ни на кого не смотрели. Швыряли нам эти глиняные черепки с едой и рявкали на нас, а если кто скажет против их, то шипели, как кобры. А теперь они вежливо разговаривали со всеми, вот как резко может измениться настроение у человека, только от одной мысли, что я приобрела себе мужа. Задача, которая для её казалось неосуществимая во веки веков, свершилась. Война, такая тяжёлая и кровопролитная, принесла людям горе и страдания, а данным девахам это было счастье радость. Они мысленно думали – почему же ты не могла начаться несколько лет тому назад, когда у нас по жилам текла юная горячая кровь. Ребята, которые пренебрегли вышеуказанными методом облегчить свою судьбу, теперь глазами постороннего наблюдателя, совершили ошибку, подобно Исааку Ньютону. Когда его спрашивали – Почему он не женится, он отвечал, что жены окорачивают нам и так столь короткую жизнь. Тут он пустил свою единственную ошибку в жизни. Мужья, вышколенные своими женами, более живучи – так утверждает мировая статистика.
Третье место по численности приезжих были финны – это уроженцы Ленинградской области, снятые с фронта по нации, на основании телефонограммы НКО. Были среди нас и кадровые военные – командный состав, которые до войны окончили военное училище, и боевое крещение приняли первые месяцы начала войны. Некоторые были тяжело ранены и многие месяцы провалялись по разным госпиталям. Одним из таких был капитан Кяккинен Борис Михайлович, которому хотели ампутировать ногу, началось заражение крови. Он не дал согласие на ампутацию, чудом сохранился нога. На память остались глубокие вырезы от пятки до ягодицы, со своих четырех сторон, где под кожей выскребали всё до самой кости, и после длительного лечения дело пошло на поправку. Среди ребят были преподаватели высших учебных заведений, инженеры, юристы и т.д. Все теперь были на одинаковых правах, осваивали новые профессии шахтового искусства. На подземном транспорте, как на железной дороге, на заднем вагоне ехал кондуктор, который в последнем вагоне прикреплял красную сигнальную лампу, переводил стрелки, сцеплял и расцеплял вагоны. Должность кондуктора исполнял Карху Рейно Иванович, инженер-экономист водного транспорта. Непосредственный его начальник, человек абсолютно неграмотный, хотел его вывести в люди. Тов. Шибаев говорила ему – Тебе надо обязательно окончить курсы машинистов электровоза, почему ты до сих пор всё работаешь кондуктором? Когда я еду на заднем вагоне, то у меня мысли далеко плавают в море, а если я буду управлять электровозом, то мне думать некогда будет.
Рэйно Иванович был человеком всесторонне развитым, с ним можно было разговаривать на многие темы: про шахматы, искусство, литературу и живопись. Иногда устраивались шахматные турниры где он играл без ферзя против нас или ставил мат по заказу на любой клетке шахматной доске. В узком кругу для друзей исполнял романсы и песни, при том на довольно высоком уровне. Вскоре он покинул свою должность кондуктора и был принят на работу в трест Молотовуголь в должности юриста. В его обязанности входило защищать интересы производства, обычно на заседаниях народного суда. Многие годы он проработал на этой должности и был призван как один из способных юристов в отрасли. Затем он уехал в Карелию, где мне случайно пришлось встретиться в Петрозаводске во время моего очередного отпуска в 60-е годы.
Польские евреи почти все были грамотные, ведь евреи по традиции никогда не занимались тяжелым физическим трудом. В городах, что не магазин, то обязательно еврей там работает. Искусственные цветы делали и продавали их. В народе рассказывают: Один из евреев предложил русскому вступить вместе с ним в колхоз во время коллективизации сельского хозяйства. Когда русский спросил его: «А что мы там будем делать?» – «Как чего, – ответил еврей, – ты будешь сено косить твоя жена будет убирать, моя жена будет копна подсчитывать, а я буду записывать». Вот таким образом всем нашлась работа по способности и по уму, так рассудил Абрам. Теперь многие из них попали в труднейшие условия, шахта не торговая сеть, пришлось испытывать физический труд, тяжелый физический труд. Хотя они все были мнения, что здесь какая-то несправедливость по отношению к ним. Ведь «труд» – слово древнегреческое, раз греки его придумали, пусть сами и трудятся. На нашем участке два еврея доставляли лес в лаву, они были уже в зрелом возрасте где-то за 40 лет. На вскоре выход был найден. Лесной склад, который отгружал участкам крепежный лес в шахту, нарек на себя отрицательную репутацию. Каждый день стали поступать жалобы по адресу лесного склада со стороны начальников участков. Они не получали положенного количества крепежного леса, без которого нельзя было давать уголь. Пришлось с каждого участка назначить специального человека – экспедитора, который утром выписывал лес, получал на лесном складе и сопровождал до участка. На одном из участков на это должность был назначен еврей, и вскоре на всех участках экспедиторами стали евреи. Как видно коэффициент выкручивания у них был выше единицы, они опять попали в свою стихию. Теперь у каждого экспедитора верхний карман пиджака был наполнен деловыми бумагами, и на видном месте была авторучка. Утром они вели деловые разговор с начальником участка, а собравшихся вместе все экспедиторы крутились как мелкие воры на Сухаревском рынке. Один из евреев по фамилии Фельдман даже в расчётный отдел устроился работать. По данным он имел высшее образование, а на конторских счётах работать не мог. Все операции производил на бумаге. К вечеру его мозг совсем отключался, что его соображал самые простые истины. Промучившись некоторое время, сам отказался от конторской работы. Из всех евреев только один стал настоящим шахтером Банинбаум, даже был бригадиром добычной бригады. Во время войны польские евреи получали американские подарка от своих собратьев из-за океана. Откуда американские евреи узнали, что их братьям по крови приходится туговато в Сибири – остается под вопросом. Но факт остается фактом, что забота про них была особая, всем бы нациям жить так дружно и спаянно, и в трудную минуту прийти на помощь, остается только мечтой. Как только представилась возможность, они все уехали, только единицы остались здесь. Один из них был Иосиф Исаакович Ротенберг, который до пенсионного возраста проживал здесь. Обзавелся семьей, работал в профсоюзе на шахте Капитальная. Увлекался шахматами, был неоднократно чемпионом по городу. Основное хобби его была математика, он мог мгновенно перемножить в уме 4х значные цифры, что не каждому было достижимо.
ДЕТСКИЙ КЛУБ
Всех распределили по своим местам. Получили одеяло, матрасы набили соломой, спи и радуйся. Пока особых морозов не было, все ходили на работу аккуратно. Только один вопрос не снимался с повестки дня – голод. Те ребята, которые не находили нужным временно заключить союз с какой-нибудь подружкой, искали выход из положения, чем наполнить желудки, хотя бы в данный момент. Придерживались такой теории: Жизнь в одиночестве не легкая, но по крайней мере никто не дергает по пустякам. Лучше быть одному, чем рядом с кем попало. Сообща, сидя вечерами в общежитии, ломали голову – как бы по хлебной карточке взять хлеб на несколько дней вперед. Скоро выход был найден. Например, сегодня 18 число, вырежешь талон из хлебной карточки за 18 число, и аккуратно бритвочкой соскабливаешь так, что из него получится 3, т.е. 13-ое число. Обычно в кассу, где отпускали хлеб, такие талоны подавали вечером, при искусственном свете буфетчица глянет – за 13-ое число талон, бросает твой талон в ящик и отпускает хлеб. Ты думаешь, что обманул буфетчицу, но на самом деле обманул самого себя, т.к. за 18-ое число хлеб уже съеден. Под конец каждого месяца дня 3 хлеба не было, он был оприходован авансом, как-то надо дожить эти дни. После долгих дебатов, чтобы хоть немного поддержать себя, что-то стало проясняться. С хлебом ничего не получится, а лишний суп и второе блюдо может разрешиться в пользу голодных. Этот вариант заключался в том, что доставали разного цвета краски и бумагу, из резины вырезали штампы. Обычно в столовой талон на питание, имел квадратную форму 5*5см бумаги, на которой при помощи штампа, краской был выбит номер, например, №2 – гуляш, №5 – каша, №3 – суп и т.д. Для того, чтобы все было в азуре, работали идеально чисто. Рано утро, согласно очерёдности, назначенное лицо отправлялся в столовую. Он по всем правилам предъявлял свои продуктовое карточки в кассу и выкупал завтрак, обед и ужин полностью за сегодняшний день. Получив талоны из кассы, он отправлялся в общежитие. Здесь, как говорится, дело техники. Специалисты по этому делу самым тщательным образом подбирают цвет бумаги и краску. Когда подготовительная работа была сделана, приступили к штамповке талонов. Отштамповав несколько штук сделали паузу. Вырезали поддельные талоны и сравнивали их с фактичекскими. Эта работа делалась ювелирно, что эксперт не в состоянии был отличить, какой из талонов поддельный. Никто из ребят с этими талонами не погорел, но для работников столов это было загадочно – откуда лишние талоны и какие из них поддельные? Вот эти вопросы долгое время заставляли удивляться многих. Но однажды всему этому пришел конец. Очевидно произошла утечка информации. Теперь на целый день сразу талоны не разрешали выкупать, а если ты выкупил, то следили, что бы ты их обязательно тут же использовал. Был использованы всевозможные варианты, что только можно было придумать.
Измученные, раздетые, голодные – люди перестали ходить на работу. Пока от общежития добежишь до шахты, весь посинеешь, как дохлая курица. Ходили на работу только в те дни, когда морозы были слабее. Целыми днями комендант общежития ходил и у всех встречных спрашивал: где такой-то ночует, на каких нарах спит? Нет ли из этих ребят в данный момент здесь кого-нибудь? Никто друг друга не выдавал, так как участь для всех была одинакова. Иногда комендант у того же человека спрашивал, кого и искал, а тот ему отвечает: «Он уже недели две, как сбежал от сюда». Тогда напротив той фамилии делал отметку, что выбыл такой-то. Это было трудное время для коменданта, с него спрашивали про прогульщиков, сам он никого не знал в лицо и был бессилен что-нибудь сделать.
В комбинате шахты каждый день шел судебный процесс перед нарядом, на виду у всего коллектива, т.е. показательный суд. Прогульщиков судил обычный городской суд, который присуждал 6 месяцев подряд вырезать из хлебной карточки 200гр. Теперь его дневная норма хлеба составляла 1кг на день. А тех ребят, которые были пойманы за пределами города Осинники, судил революционный трибунал по всем законам военного времени – срок давали 8 лет лишения свободы. Чтобы облегчить ношу коменданта, ему на помощь был прислан сотрудник милиции. Вдвоем они представляли более внушительную силу – представитель власти и администратор. Однако, эти визиты не принесли никакой пользы. В дневное время все покидали общежитие, сидели в шахтовой мойке, возле системы отопительных батарей, лишь бы было тепло, а ночевать приходили поздно вечером. В это время уже не было ни коменданта, ни милиционера. Ребята принимали все меры предосторожности, чтобы не попасть в руки милиции, но те тоже не дремали, все новые методы борьбы разрабатывали. Теперь краской, напротив каждого, кто где спал на нарах, была написана фамилия. Последнее время участились ночные облавы, ловили, как настоящих преступников. Таким образом удалось поймать некоторых ребят. Нередко теперь комендант хвастался: мы их всех переловим ночью в сонном виде, от нас теперь укрыться трудно. Однако, после этих высокопарных высказываний, несколько ночных облав не дали никаких результатов. Те нары, на которых должны были ночевать прогульщики, были пустые, ребята спали на тех нарах, где ночью ушли на работу. Милиционер с комендантом рассуждали между собой: теперь нам их трудно поймать, зачем только связалась с этой краской. Не мало хлопот ребята задали кое-кому за эту зиму 43 года.
Постепенно дело двигалось к весне, разговоры теперь шли о том, чтобы быстрее настало тепло, тогда нас как никакая сила не удержит здесь. Разрабатывались разные варианты побега, большинство были такого мнения – нужно двинуться на запад и попасть в действующую армию на фронт, чем здесь мучиться. Трудно предвидеть вперед как будут складываться дела, ведь дорога на запад была не из близких, около 5000 километров, при этом никаких документов не было, что могли бы подтвердить личность. Но оптимизма, уверенности и молодого задора было хоть отбавляй. Тем более за зиму хлебнули немало горя – это само собою давала особый заряд. Только в путь, навстречу неизвестному, и никаких гвоздей. Один за другим стали наши парни покидать эти места. Обычно по 3-4 человека вместе. Каждый подбирал себе напарников по характеру, находчивости, по смелости и отзывчивости. Чтобы быть своим парнем в коллективе, необходимо придерживаться трех заповедей: не болтать лишнего на стороне, не отказывать в помощи, поддерживать компанию. Это зима стала своего рода жизненной школой, где досконально изучили друг друга от и до. Никогда так хорошо не узнаешь человека, как после серьезных трудностей и испытаний. Каждый знал – кому можно довериться, от кого следует отворачиваться, или просто сказать в глаза: «Много будешь знать, плохо будешь спать». В один из прекрасных дней мои друзья по несчастью сказали: «Если хочешь составить компанию, то подумай, через неделю покидаем это хижину». Я дал согласие. Дальняя дорога требовала подготовки по возможностям того времени, нужно было достать: спичек, соли, хлеба и т.д. В самый разгар перед событиями получаю письмо от отца, где он сообщает мне, что выслал посылку весом 8кг – гороховая мука и сало. Я рассказала ребятам о письме и сказал: «Если успею получить посылку, то пойду с вами, а если нет, то пойду ждать другого удобного случая». Прошла неделя, а извещения на посылку нет. Ребята мне говорят: «Но ты как хочешь, а мы двинулись в путь». Пожелал им удачи и на этом расстались. Через несколько дней я получил посылку, после ухода ребят. Теперь жизнь пошла иная, после работы поедешь в столовой, а к вечеру сваришь гороховой каши – совсем неплохо. Через некоторое время мне выслали вторую посылку – костюм коричневый и рубашки, которые я носил до армии. Родители всё ещё жили в Кировской области, куда были эвакуированы. Им теперь было безразлично где жить, так как деревня наша сгорела ещё осенью 1941 года. От родителей я стал получать письма всё чаще, отец писал, что не надо бежать, от этого ничего доброго не жди. Поймают, посадят. К весне с питанием на шахте стало намного лучше – за перевыполнение нормы выработки выдавали талоны на дополнительное горячее питание, кроме талонов на сухой паёк. Все стали намного веселее, жизнь набирала темпы в лучшую сторону, хотя до дня победы было еще очень далеко. Не стало прогульщиков, комендант облегченно вздохнул -зимой ему было нелегко. Радость наша была кратковременная, впереди предстояли новые тяжёлые испытания. Только люди начали постепенно набирать силу, утерянные за зиму, пришла неприятная новость – нас посадили за колючую проволоку, в ту же зону, где одну зиму прожили немцы. Это произошло в майские праздники 43 года. За что? Почему? На эти вопросы никто не давал ответа. Мы каких-нибудь полтора месяца как вздохнули облегченно, теперь всё начинается сначала. Здесь нам оказывают особые услуги, заботятся специально назначенные люди, так называемые – начальник колонны, дежурный по бараку дядя Петя и т.д.
Иосиф Андреевич Кривельков был земляк мой, мы с ним с одной деревни. Он был лет на 5 старше меня. Человек он был очень подвижный, бывалый и шире нас видел в данный момент окружающий мир и обстановку. Умел говорить то, что надо, на язык он был острый, так как за свою жизнь побывала в разных местах по Союзу. Основное занятие его было строгать, то есть строгал стружку из осины для искусственных цветов. Ещё в тридцатые годы осиновые леса вокруг наших деревень в несколько десятков километров были истреблены на нож, то есть те, которые были пригодные для производства другие стружки, без сучков. Поэтому они уезжали в другие районы и области, где этим ремеслом никто не занимался. Стружку строгали только в финских деревнях, а за несколько километров от нас в русских деревнях это никого не беспокоило. Среди нас он сразу выделился, в зоне был замечен начальством. Вскоре его возвели в должность начальника колонны. Командовать он мог, что было самое основное, грамота отходила на второй план. В обязанности его входило разбудить тех людей, кому идти на смену, построить колонну внутри ограды и доложить начальнику зоны, что смена такая-то в численности столько-то человек построена. «Какие будут указания с вашей стороны?» Если у начальника зоны было плохое настроение, болела голова с похмелья, тогда он махнет рукой и промолвит два слова: «Ведите колонну». Двухстворчатые ворота часовой откроет и ведёт счёт – сколько людей прошло из зоны за ворота. С обеих сторон состоят вооруженные солдаты из внутренних войск, которые сопровождают колонну вместе с начальником колонны до комбината шахты.
Начальником зоны был человек лет сорока пяти, плотного телосложения, носил всё время чёрного цвета френч и черные галифе с хромовыми сапогами. Эта черная форма всё время напоминала нам эсесовского фюрера. Спустя десятки лет, как только мысленно прикинешь его манеру разговаривать с нашим братом, высокомерие, ненавистный взгляд и глухой бас, так сразу пробежит по всему телу нервная дрожь, как электрический разряд. В те дни, когда у него голова не болела с похмелья или он уже заранее успел подлечиться тем, от чего заболел, тогда он выходил перед колонной и занимался воспитательной работой, которая заключалась в следующем. Начальник колонны тов. Кривельков выходил первым и давал команду: Внимание, перед вами будет выступать начальник зоны. После этого появлялся тов. Созюра. Выступление его было довольно однообразное, каждый раз он произносил одни и те же слова перед строем, мы уже знали их наизусть как отче наш. «Только частным трудом вы можете оправдать доверие». На наш вопрос: «В чём заключается наша вина? Или в том, что нас родила не русская мать?» Тут же мгновенно следовали резкие угрозы: «Разговоры прекратить, иначе посажу в карцер. Равняйсь, налево повернись, раз-два, шагом марш!» – и колонна трогалась. Таким образом проходили наши будни за высоким забором, обнесенным колючей проволокой, нас никто слушать не хотел, и за людей не считали. Жаловаться было некому, ибо начальник зоны в единственном лице был для нас царь, Бог, прокуратура и Советская власть. Его слово было окончательным и обсуждению не подлежало. Местные жители, спецпереселенцы, которые были выселены сюда как кулаки, все имели свои собственные дома или землянки собственные дома или землянки. Те, которые жили недалеко от зоны, теперь каждый день наблюдали со стороны, как нас вели под конвоем на работу и с работы. Многие думали, что ведут настоящих преступников, раз так тщательно охраняют. Основная масса работала на участках №1, он был полностью укомплектован из немцев, а мы по-прежнему работали на тех участках, где работали до зоны.
Зона состояла из трех одноэтажных бараков. В первом бараке жили финны, один румын, один молдаванин и несколько карелов. Во втором бараке жили немцы ребята, а в третьем девчата немки и несколько финок медсёстр, снятых с фронта по нации. Во втором бараки находился здравпункт, куда по необходимости можно было обращаться, если заболел. Облегчить твою судьбу даже люди в белых халатах были не всегда правомочны, так как врач, которая вела прием в зоне, сама была снята с фронта по нации, звали мы её доктор Ланге. Она по национальности была немка или мадьярка (Венгрия) и сама подчинялась начальнику зоны. Медсестрой в здравпункте работала Лена, она была немка, симпатичная стройная девушка с черными волосами как смола. Всегда опрятная и подтянутая строго по воинскому уставу, сверх армейской гимнастерки ремнем. Жизнь шла своим чередом, надо было привыкать к новым порядкам и приспосабливаться к нему. Иногда случалось приболеешь, зайдёшь к доктору Ланге, она тебя послушает и начинает объяснять чего-нибудь – ты обязан внимательно её слушать. Не дай господь, если в этот момент ты какое-нибудь слово скажешь, то сразу последует целая лекция по твоему адресу: Когда два человека одновременно говорят, то слушать некому.
Многие ребята работали на поверхности, на лесном складе. Распиливали на циркулярной пиле крепкий лес для подземных участков. Основная спец обувь всё ещё оставалась прежней – ботинки на деревянном ходу. Один ребят наших, карел по национальности, тов. Малинин, работая, поскользнулся и упал прямо на работающую пилу. В один миг и левой руки не стало, это всё произошло из-за этих проклятых ботинок на деревянной подошве. Они словно кандалы сковывали ноги, ведь подошва на них не гнулась, а человек, словно парализованный передвигал их. После смены ноги болели и ныли как запущенная болезнь ревматизма.
Удивительно крепкие нервы были у этого парня, полуголодный, одетый в лохмотья, во что попало, он не потерял сознание. Ещё лёжа на боку, и видя, что руки уже нет, он набрал силы и мужества и со злостью скинул их с ног. Они словно у циркового артиста волчком вращались в воздухе, только никто не старался поймать, отлетели метров на десять сторону. Оставшись в одних носках, прошагал до раскомандировки, попросил воды попить, сел на скамейку. Лицо было бледное словно напудрено. Немедленно было передано в зону, откуда скоро появился дядя Петя на лошади, и по известному маршруту повезли в горбольницу Бис. Через пару месяцев он снова появился в зоне, только память о своих ботинках осталась до конца его дней, один из рукавов был заправлен под поясной ремень. Времена были не те, чтобы протез получить. Теперь дядя Петя был заместитель, кто куда пошлет.
Ботинки вышеуказанной конструкции теперь получили общее презрение, никто не хотел, после этого случая, их надевать. Надо было найти выход и разработать новый вид обуви. Скоро выход был найден – теперь из резиновой ленты начали шить тапки, голенища к чуням, наколенники к спец брюкам, при работе на маломощных пластах и даже сапоги. При том о таких сапогах мечтали все, не каждый их имел. Через небольшой промежуток времени транспортная прорезиненная лента стала исчезать на глазах. Каждый, идя на работу, брал с собой нож, чтобы отрезать кусочек из НЗ.Теперь начальник участка вынужден был назначить кого-нибудь сторожем на эту работу, по силам тем, от которых не было никакого пользы по основной работе доходяг.
В годы войны в Сибири были исключительно суровые зимы. Морозы стояли продолжительное время ниже 40 градусов, плюс к тому с ветром. Учитывая нашу ветхую одежду, это было испытание на прочность. Многие парни, работая в мокрых забоях, по выезду на поверхность, до нитки промокшие, пока от штольной №4 добегут 200м до комбината, промерзали насквозь. Сами не в состоянии были снять с себя замерзшую спецодежду, раздевали по очереди друг друга. День за днем, промокая на смене и замерзая по выезду на-гора, при скудном питании, отдали Богу душу многие парни. Особенно зимой дядя Петя мучился с этими похоронами – то в шахте задавит непосредственно в лаве или обессиленный после работы ложится на транспортерную ленту, чтобы выехать под люк, попадет в сонном виде под приводные барабаны – что от него остается, только куски, отдельные части тела. Дадут ему пару человек на помощь, а они сами еле ноги волокут. Закопают как попало, лишь бы доложить, что выполнено. Часто были сильные снегопады наши одноэтажные бараки были завалены снегом по самые окна. Тогда ходили по баракам и всех свободных от смены посылали раскапывать снег.