Глава 2
– А я тебе говорю, Николаич, видать шишка это какая. Вон, смотри, рожа холёная, у наших таких нету. На всё село две шишки – председатель, да участковый, ну что, похожи они на него? Точно из города. Охотник-рыболов, мать его! Так охоться и рыбачь, ан нет, грибочков захотелось. А какие нынче грибы? Поганки одни. Я вот на той неделе пошёл в лес и что?
– Что?
– Да что. Не дошёл. Харитоновы свинью резали, увидали меня – о, фельдшер идёт, да мимо. Заходи мол, смерть констатируешь, чтоб всё по закону было, типа. А сам то Харитонов старший решил своего младшенького, Серёньку, к взрослому делу приучать. Дал свинокол, пинка и запустил парнишку к свинье в загон. Режь, говорит, мужиком становиться пора.
– Да что ты, Иван Кузьмич? Серёжу? Ему же всего тринадцать. И вообще он парнишка впечатлительный, животных любит.
– Вот вот, Николаич, и я про то же. Стоит малый, ревёт в голос. И отцу перечить боится и свинью жалко, она ж, можно сказать, на его глазах выросла.
– Ну и чем же дело закончилось?
– Да чем? Прибежала Харитониха, зарёванного сына освободила, а мне потом старшему Харитонову пришлось на голову примочки ставить. Это ему ещё повезло, что жена сковородкой череп не проломила, гематомой отделался, черепушка-то у него крепкая.
– Ну а свинью-то зарезали?
– Да где там! Тут семейная драма, пришлось стресс снимать. Считай, до утра и снимали. Короче, вернулся я без грибов.
– Ну хорошо, что хорошо кончается. Что с нашим пациентом?
– Да сказать-то особо нечего – вчера вечером и привезли, синего уже, то ли дружбаны его, то ли люди прохожие. Сдали с рук на руки, рассказали, что знали и укатили.
– Нет, друзья бы не бросили.
– Да какие нынче друзья? Сплошная мудотень, а не друзья.
– Что это у тебя, Иван Кузьмич, всё в чёрном цвете? И грибочков, если знать какие, набрать можно, да и друзья ещё встречаются. Ты вот лучше скажи, документиков при нём не было?
– Не было ничего.
– Не мог же человек просто взяться из ниоткуда? На чём-то он ведь приехал, где-то остановился, надо бы участкового вызвать. Ты, Иван Кузьмич, не сочти за труд, позвони Степану Георгиевичу, попроси прийти.
– Да звонил уже, нету его на месте, может, по участку поехал.
– Тогда просто держи на контроле этот вопрос. Да, кстати, промываньице делали?
– А то как же. Попытались. Только смысл в том какой? Отходить он уже начал.
– Да, но сейчас-то и цвет лица вполне себе и дыхание ровное, пульс в норме, давление как у космонавта. Может, Иван Кузьмич, ему переночевать негде было, может это родственничек твой?
– Стал бы я тогда участковому звонить? Нету у меня родственников, тем более таких. Чуешь перегар? У нас такого не гонят…
Сворачивание файла Локи. До лучших времён и прости, если вдруг эти времена наступят не скоро. Но иначе никак нельзя было избежать маркировки. Тогда тотальный контроль старого пса Гилтри сделал бы из меня послушную марионетку и пиши пропало. Наговорил напоследок я всякого, за одно это он превратил бы в ад мою новую жизнь. Хоть сразу на себя руки накладывай.
Или уже не на себя? Кто я теперь? Чтобы осознаться в новом теле требуется некоторое время и усилия. Не думаю, что этот процесс чем то в корне отличается от обычной процедуры переноса, однако стоит учитывать разницу в том, что там сознание записывалось на пустой носитель, здесь же придётся прибегнуть к сворачиванию старой личности, потом сделать с неё слепок и, опять же, законсервировать в отдельном файле. Я не изверг, насовсем лишать ни в чём не повинного человека жизни не собираюсь. Рано или поздно придётся её ему обратно возвращать.
Итак, я уже на месте. Вот оно, сознание, только почему-то выключено. А, ну понятно, интоксикация, ого, печень серьёзно повреждена. Срочно направить резерв на интенсивную регенерацию. Кстати, внутреннее и внешнее строение лишь слегка отличается от нашего, видимо, параллельные эволюции имели схожие условия. Мозг чуть поменьше, хотя и ненамного. Так, а это что? Вот это поворот! Снимаю блокировку и вот – я могу снова читать чужие мысли. Видимо на определённом этапе эволюции здешний мозг решил, что и своих-то мыслей девать некуда, не хватало ещё и посторонних. Хотя судить несколько преждевременно по отдельному индивиду. Да и странно это, на самом деле. Мозг нашей расы я изучил досконально, благо времени было предостаточно, но у нас вообще отсутствовала возможность телепатии на клеточном уровне. Исключая меня, конечно. Хотя мой случай – скорее аномалия, чем правило, ведь с момента моего рождения подобного зафиксировано больше не было никогда.
Здесь же первый встречный с врождённой, но кем-то, или чем-то заблокированной способностью. Жаль, я не смогу проверить у остальных, не переселяться же мне каждый раз в новое тело, с этим бы для начала разобраться. Возможно позднее найдётся способ. Надо будет при случае поэкспериментировать с приёмом-передачей, вдруг что и получится.
С другой стороны, любой человек нашей расы мог осознанно, одним только мозговым усилием, контролировать процессы, происходящие в организме, а также производить их коррекцию. Ну уж тут ничего не поделать, эволюции у нас всё-таки были разные.
Ладно, в первую очередь надо заняться здоровьем, а то не ровён час ноги протянешь, не успев насладиться красотами здешней природы. Печень уже получила свою долю рекомендаций, сердце на удивление здоровое, ну хоть что-то радует. Почки, кишечник, желудок, ого, что это с ним? Надо очухиваться, а то …
Так, раз сознание спит, будить его не будем, по крайней мере бодаться не придётся. А себе оставим только базовые функции. Ну всё, создаю новый файл, имя, ну пусть будет … хм, Гилтри. Так точно не забуду. Спи пока и дальше, человек. Когда нибудь я снова разбужу тебя. Когда нибудь, да, а пока я только обещания всем раздаю.
Дальше коммуникация, слух, речь и да, началось моё любимое – обоняние, осязание, вкус. Поскорее бы уже. Распознавание речи работает следующим образом – я произношу некую фразу на своём языке, внутренний переводчик выдаёт уже готовый перевод для моего собеседника, ответ которого так же будет параллельно переводиться, так что я одновременно буду учиться разговаривать на языке землян. Обычная практика. А учитывая мои способности к обучению, думаю скоро смогу совсем отказаться от посредника.
Ну всё, вроде разобрался на скорую руку. Включаю коммуникации. Здравствуй, новый мир!
– У нас такого не гонят…
– Ааа! – я заорал благим матом. – Сука, живот! Голова! А это что?
Я открыл глаза и увидел два смутных человеческих силуэта, что-то очень тяжёлое накатило изнутри и, жадно хлебнув воздуха, я резко приподнялся на кровати.
– Бль… гаааа!
Густой фонтан окатил силуэты, зрение слегка навело резкость и моему взору предстали двое донельзя изумлённых индивидуума с выпученными глазами, одетых почему-то в белые длинные, до колен, накидки. Вернее, ещё совсем недавно белые.
– Иван Кузьмич, голубчик! – воскликнул один из них. – Бегите за Алевтиной Павловной! Ведро, тряпку! Скорее! Пока он нам всю палату не уделал.
– Это что же творится-то, а? – тот причитал уже на ходу – А похож на шишку. А на деле-то свинота какая. Фу, вонища! Павловна! Ты где?
– Говорил же, промывание надо было сделать! – крикнул мужчина вдогонку и укоризненно посмотрел на меня. – Ну что ж, молодой человек, с возвращением вас.
Я с благодарностью кивнул, обессиленно откинулся на подушку и счастливо прикрыл веки. Всё тело потрясывало, живот словно резали ножом, дышать было тяжело, воняло рвотой, раскалывалась голова, а в глазах недоставало резкости. Оо, какой же это кайф! Я в раю.
– Вы же доктор? – спросил я слабым голосом, что резко отличался от моего настоящего. – Это больница? Как я здесь оказался?
– Молодой человек. Я, конечно, врач или доктор, как вам будет угодно, но позвольте мне сначала переодеться, привести себя в порядок. А вы давайте готовьтесь к промыванию, отравленьице у вас. Ещё анализы надо будет сдать и укольчик поставить…
– Всё что угодно, врач, всё что угодно.
Я был счастлив, и, видимо, пожилой доктор каким-то образом почувствовал моё состояние, впрочем истолковав его абсолютно неверно:
– Ну нечего слёзки лить, пациент, всё обойдётся, вон вы какой здоровый на вид. Да уж, килограмм за сто, пожалуй, наберётся. Отдыхайте пока.
Он удалился, а я оглядел больничную палату. С усилием проморгался, разгоняя туман в глазах. Интерфейса пока не наблюдалось, но это и неудивительно, не всё сразу. Мозг человека так быстро и не мог адаптироваться к новым условиям, требовалось время и тонкая подстройка сопряжения.
В палате кроме меня никого, видимо, это общество было очень здоровым. Четыре пошарпанных кровати, мебель напоминала нашу, но слишком убогого качества. Приспособления для сидения выглядели примитивной подставкой для цветочных горшков, ящики с дверками впереди предназначены были, скорее всего, для складирования вещей пациентов. Пол, стены и потолок явно требовали незамедлительного ремонта.
Окно привлекло моё внимание. Судя по стоянию местного светила, было утро. И невероятно – всё вокруг было ярким, разноцветным. Прямо об оконное стекло постукивало, висящее на, слегка раскачиваемой ветерком ветке, большое красное яблоко. Листья на деревьях и трава зелёные. Небо голубое и никаких намёков на глобальную инфраструктуру, покрывающую мою родную планету до последнего кусочка пространства, где с поверхности никогда не увидеть горизонта. Здесь же виднелись неподалёку совсем невеликие строения, а дальше – чистота и простор. Ни дымящихся труб фабрик и заводов, ни бесконечной паутины монорельсов, ни нагромождения великанских конструкций для дальнего и ближнего космоса. Да что там говорить, я чистое небо-то видел только в виртуале. На сколько лет мы опередили в развитии местную жизнь? На тысячу? Две?
Да, Гилтри, сукин ты сын, и после этого ты имел наглость предполагать превосходство местных технологий над нашими? Ведь наверняка видел всё это глазами своих подопытных. Ты просто ничтожество! Как я жалею о том, что именно я в твоих изуверских исследованиях был ключевой фигурой.
Вот честно, у меня тут же мелькнула мысль – а может прекратить всё это? Отправить своё сознание в небытие, сколько веков я уже прожил? Оставить это тело и пусть бы оно и дальше жило своей жизнью. Хотя, если бы я не внедрился к нему в мозг, то, учитывая внутренние повреждения, носитель скорее всего уже был бы мёртв. Я ещё не до конца разобрался в возможностях его организма. Но это была бы его собственная судьба, не моя.
Ну уж нет. После того, как я узнал о планах сумасшедшего учёного, да ещё умудрился в самый последний момент слезть с крючка, главной целью моего существования становилось любой ценой сорвать эти планы. А в идеале – отомстить всем этим недолюдям.
Я предатель своей расы? Не знаю. Но мы упустили свой шанс тогда, когда сами начали уничтожать нашу планету. Нас уже нет. Мы вымерли, оставив горстку двуличных сознаний, затерянных в пустоте и помешанных на возрождении. А оно стоит того, чтобы для выживания одного вида уничтожить другой? Да-да, Гилтри бы сейчас сказал, что это закон эволюции, естественный отбор, выживает сильнейший. И что раса, которая не может отстоять в борьбе своё право на существование, обречена на гибель. Вот только он бы позабыл добавить, что сам недрогнувшей рукой обрёк на гибель миллиарды своих соотечественников, давая шанс лишь избранной кучке.
Так что я предатель лишь для самого Гилтри и банды его прикормленных приспешников, но на них мне плевать. Я теперь сам по себе. Хватит раскисать, мне ещё встраиваться в матрицу нового мира.
Кстати говоря, чувствовать себя я начал намного лучше. Притупилась резь в животе, конечности уже не так трясло, да и голова стала понемногу проясняться. Период адаптации шёл полным ходом и я, наконец, оглядел своё новое тело. Надето на мне было… я не смог понять сразу, что. Брюки, или штаны буро-жёлтого цвета в зелёных пятнах, такая же куртка и непохоже было, что это грязь, хотя собственно грязи на одежде хватало. Где же ты валялся, дружище, в какой сточной канаве? Есть у них тут зеркало?
В углу палаты я заметил устройство для санитарной обработки рук, как я его определил. Над ним, на стене зеркало и висело. Ну что, рискнём подняться на ноги?
Ахая и охая, испытывая боль, я всё же блаженно улыбался, шаркая босыми, лишь в одних носках, ногами по полу, пока в зеркальном отражении не увидел…
– Твою мать, ну и рожа, – непроизвольно вырвалось у меня.
Было от чего впасть в ступор – на меня пялился бугай ростом метра под два, где-то за тридцать, с лицом таким, что мне вдруг захотелось спрятаться и не отсвечивать до тех пор, пока он не уйдёт. Было что то звериное в этом выражении лица, будто его бывший хозяин промышлял ремеслом, скажем, несколько противоправным. Что? На голове волосы, усы и небольшая бородка. Охренеть! Люди моей расы утратили волосяной покров уже несколько поколений назад. Просто напрочь. И мужчины и женщины. Это в какую же эпоху я попал?
Опустив глаза ниже, я узрел чуть располневшее тело впечатляющих размеров, этот человек либо имел мощные гены, либо прокачивал силу много лет, но потом почему-то бросил. Всё было настолько реально и незнакомо, что я часто задышал и опёрся вновь приобретёнными руками о края чаши для умывания. Я вновь чувствовал. Наконец-то.
Из состояния ступора меня вывели голоса, которые зазвучали вдруг из глубины больничного коридора.
– А он мне говорит, значит, промывание далали? – я узнал Ивана Кузьмича. – Слышишь, Павловна? Человек уже синий, не дышит почти, а я ему промывание. Ну чтоб наверняка захлебнулся. Уж лучше сам отойдёт, чем я убийцей стану.
– Это ты правильно, Кузьмич, не наше это дело, как бог распорядится, так и будет.
Второй голос был женским, Значит Павловна женщина и, судя по всему, далеко не молодая. Впрочем, как и остальной уже увиденный мной персонал. Местные имена пока никак не встраивались в привычную мне классификацию, переводчик наверное долго перебирал варианты, прежде чем выбрать приемлемый для моего слуха. Но не преуспел.
– Причём здесь бог-то твой? Грибы это – поганки или мухоморы, этих городских не поймёшь ни за что. Бесятся с жиру, деньги просирают, почём зря, всё экзотики им подавай. Вот и дохнут.
– Ну значит, богу так угодно. Чем больше сдохнет, тем простым людям дышать легче станет.
– Тьфу ты, язва, кто про что, а негр про пальмы, – плюнул в сердцах Иван Кузьмич, и в этот же момент его настороженная физиономия с опаской заглянула в палату. Да они тут все волосатые!
– О, живее всех живых, – радостно доложил он, оглянувшись назад, – заходи, Павловна, тебе тут с города работу подкинули сверхурочную. А то все жалуются, что на селе работы нет.
Зашла тётка с ёмкостью для воды и длинной палкой, на конце которой были примотаны куски ткани. Сверху на ней была такая же белая накидка, что и у остальных. На голове …, ну какой-то головной убор, прятавший под собой смотанные в клубок белые волосы. Нет, мне срочно надо загружать местную базу данных, иначе я проколюсь на незнании элементарных вещей. Интересно, есть у них где нибудь поблизости вход в базу? Да и есть ли он вообще? Что ж, тогда по старинке, либо читать книги, либо мысли.
Павловна укоризненно зыркнула в мою сторону и, насколько я смог определить, принялась за влажную уборку помещения. Я с удивлением отметил тот факт, что эти двое не боялись меня совершенно, хотя на мой предвзятый взгляд, вид мой был довольно устрашающим. Наши расы хоть и принадлежали к одному виду, внешне отличались всё-таки довольно ощутимо. На моей родной планете, как я уже говорил, все поголовно были безволосыми, череп чуть вытянутее, нижняя челюсть не такая массивная. Рост и вес явно меньше, хотя как я могу судить об этом при отсутствии достаточных данных? И тут мой взгляд зацепился за ведро.
– Пить, – просипел я. – Воды.
– Ты давай-ка, гость столичный, укладывайся пока, не мешай барышне, – Иван Кузьмич подошёл и начал легонько подталкивать меня обратно к кровати. – Чего в зеркало пялиться, ага, вот так, ложись, ложись. – А воды тебе сейчас много надо. В процедурную пойдём, там и напьёшься. Хотя ладно,присядь пока. Сейчас сделаем.
Он подошёл к умывальнику, чем то поскрипел там, зашумела вода и как же жадно я пил эту тепловатую, но такую вкусную воду из прозрачной посудины. Обалдеть! Они моют руки питьевой водой?
– Напился?
– Нет.
– Ну и славно. Давай-ка стакан сюда. Хватит нам на сегодня приключений, а запасных халатов у меня больше нету. Сейчас вот Павловна вытрет тут всё и пойдём в процедурку. Ложись-ка опять.
Странное дело, но послушался я его с огромным удовольствием. И внутреннего протеста не возникло и желания вступить в конфронтацию. По сути дела, я же ведь старше его на несколько веков, но как же приятно было ощутить это необъяснимое человеческое тепло. Может попробовать считать его мысли? Нет, рановато, организм сейчас не в лучшем состоянии, на восстановление всех функций до более менее приемлемого уровня потребуется немало внутренних резервов. А телепатия очень затратная штука, как попало ею пользоваться не получится. Да и надо уже начинать осваивать живое общение с местным населением без помощи читерства, вдруг чего заподозрят?
Павловна с недовольным лицом тёрла полы, сквозь зубы бормоча что то вроде – "Понаехали тут, нехристи", а Иван Кузьмич, усевшись на подставку для цветочных горшков, закинул ногу на ногу, скрестил пальцы рук на коленях и с добродушной улыбкой посмотрел на меня.
– Ты кто будешь то, товарищ дорогой? Документов при тебе не было, телефона тоже. Зовут-то тебя как?
– Я…, – что ему ответить? Ну не говорить же, что я инопланетянин, захвативший человеческое тело, прибывший на Землю с тайной миссией для дальнейшего вторжения и порабощения их планеты.
– Ты, ты. Имя то своё помнишь? Фамилию, там. А то, знаешь, случаи ведь разные бывают. В прошлом году случилась история. Тоже городской один, типа предприниматель, приехал с бригадой в лес и давай сосны пилить. Техники навёз, людей нанял. Забыл только документы оформить на вырубку. А нахрена? Вон его сколько леса-то.
– Зачем пилить деревья?
– Ну ты даёшь! Это ж деньги живые, распилил, продал, распилил, продал. Ну, в его случае, считай, украл. Экономика, мать-её.
– Вы что, используете деревья как материал? – искренне удивился я и тут же поспешил прикусить язык. Всё, сейчас меня точно расшифруют. Может это и не больница вовсе, а допросный дом, стилизованный под безобидное, на первый взгляд, медучреждение?
– Ну не знаю как там у вас в городе, давненько не был. А у нас всё натуральное, природное, так-сказать.
Фу, вроде пронесло. Держи-ка ты рот на замке, Кади.
– Ну так вот, пилят они день, второй и тут, ближе к вечеру, выходит на делянку медведь. Там, за рекой, заповедник начинается, зверья всякого видимо невидимо, но сюда к нам они обычно не суются, разве что зайцы да лисы, да ещё, бывает, кабаны на окраину деревни забредут. А тут – медведь.
Что уж случилось такого в его лохматой башке – одному богу известно, но он вдруг попёр буром на этого самого предпринимателя. Видать главного в нём опознал. Здесь у нас так – кто самый жирный, тот и старшой. Короче, людишки-то его, не будь дураки, покидали причиндалы свои, да и попрятались в тягач. А этот придурок, только зверюгу страшную увидал, как заорёт: " Всю жизнь мечтал! Тореадор, смелее в бой!" – и с бензопилой наперевес полетел навстречу. А тот вдруг развернулся и бежать. Короче, успел медведь.
– Что успел?
– Сосну недопилили чуток. Мишаня убежать успел, а придурок с бензопилой – нет. Самой маковкой и накрыло его. Только квакнул напоследок. В итоге ушибы, перелом голени, сотрясение и одно отпиленное ухо. И это ему ещё повезло, мог бы совсем без головы остаться. Хотя он всё равно ей пользоваться не умеет.
Короче, привезли его мужики всего в кровище, харя перекошена, глаза в разные стороны. И только твердит как заведённый: " Он обосрался, всё-таки обосрался." А остального вроде не помнит ничего. Сосна память отшибла. Потом-то оказалось, что врал, конечно. Всё он, гад, помнил. Штраф ему огромный впаяли за незаконный спил деревьев и за браконьерство. Рядом медвежье дерьмо нашли, поэтому признали того пострадавшей стороной. А с мужиков-то что взять? Они люди подневольные, пахали два дня и забесплатно всё. Говорили потом, что лучше бы сами его в лесу прикопали, если бы знали заранее.
– Ой, а ты прям будто сам всё видел! – Павловна, до того энергично орудуя своим инструментом, вдруг выпрямилась и позволила себе немного усомниться в правдивости словоохотливого фельдшера. – Тебя ж там не было.
– Так мужики рассказали, я ж всё фиксирую, книжку написать хочу. Про жизнь нашу, про земляков, да хоть про тебя, Павловна. Вот, смотри.
И он действительно достал из-за пазухи небольшую тетрадку. О, бумага! Да они богачи, если могут себе позволить так использовать природные ресурсы. В моём погибшем мире каждое из оставшихся деревьев строго охранялось и, если какому-нибудь безумцу вдруг сподобилось бы спилить его, штрафом он не отделался бы. За это полагалась смертная казнь.
– Тут всё честь по чести – кто, где, когда. Мужики-то местные были, да хотя бы Петюня, ты же знаешь, он за любую шабашку берётся.
– Оо, нашёл кого слушать, – усмехнулась уборщица и вновь принялась орудовать палкой. – Ты ему и налил небось, для смазки. Петюню-то я с молодых соплей знаю, уже тогда горазд выдумывать был. Мамка его наплакалась. И ведь зараза какая, глазом не моргнёт – соврёт. Натворит делов и в кусты. А как вырос, так совсем уже от рук отбился. За шабашку он берётся! Только когда не бухает, прости-господи.
Павловна вдруг снова распрямилась и правой рукой совершила некое движение, словно насекомых отгоняла. Снова загадка.
– Ну так он же не один там был, так что давай-ка ты заканчивай уже, мне больного лечить надо. Хотя он вроде как на поправку идёт. Вон и щёки порозовели. Больничные стены – они и сами по себе лекарство.
– Как у вас интересно всё тут, – вполне искренне заметил я. – А я как тут оказался?
– А это будет новая история, молодой человек. Как ты говоришь тебя зовут?
– Блок Кади Пирст.
Зачем я это сказал? Вдруг догадаются, что я не тот, за кого себя выдаю? Но слова вырвались машинально, совсем заболтал меня этот дед.
– Как, как? – Кузьмич округлил глаза и скосил их в сторону уборщицы. – Ты это тоже слышала, Павловна?
– Ну-у, имя такое, богоугодное. А остальное вылечить можно.
Что же им перевёл этот чёртов толмач?
– А повтори-ка ещё раз.
Ну чего уж теперь упираться.
– Блок Кади Пирст, – произнёс я как можно медленнее, в надежде что в этот раз удивления на их лицах будет поменьше.
– Я запишу, – фельдшер выудил из карамана приспособление для письма. – Так, значит. Блохастый Кадило Пиктодристович.
А что, звучит вроде нормально, только почему эти два немолодых и, судя по возрасту, серьёзных человека, вдруг принялись смеяться?
– Ох, и нелегко тебе жилось, наверное, парень, – простонал Кузьмич, хлопая ладонью себе по колену и тяжело дыша. – Как и отцу твоему – Пиктодристу. Ну точно говорю, новая история будет.
– Да что не так-то? – недоумённо спросил я.
– Всё так, как надо, молодой человек, – отдышавшись, произнёс тот. – Ты уж не обижайся на нас, стариков, тут в деревне с развлечениями негусто, вот и прорвало. Имя-отчество у тебя для наших мест уж больно необычное.
Я снова напрягся. Неужели прокол? Что же делать? Ноги сами потихоньку начали сползать с кровати, мне вдруг захотелось банально сбежать отсюда как можно скорее.
– Это у вас там в городе новые нравы, а тут всё по старинке. Так что называйся как хочешь, кто ж тебе запретит? Видать родители твои те ещё затейники. Да и дед с бабкой.
Голова у меня пошла кругом. Я вообще не понимал этих людей. Да и как тут понять, если этот Кузьмич сначала говорит одно, а потом тут же ставит всё с ног на голову. Из этой тупиковой ситуации нужно срочно как-то выпутываться.
– Всё, я закончила, – Павловна схватила ведро и бодро засеменила к выходу. – А ты, туристик, не шали тут. Делать мне больше нечего, как ходить подтирать за каждым. Вас вон сколько, а я одна. И весь порядок на мне держится.
Суровая женщина уже покинула палату, но ещё некоторое время её недовольный голос доносил до нас обрывки некой информации, главным постулатом которой было – вредители и тунеядцы.
– Ну так и нам пора. – фельдшер проворно поднялся, запихивая свою тетрадку обратно за пазуху. – Пойдём, Блохастый. Сам-то допрыгаешь? Да куда босиком-то? Вон кроссовки твои стоят. Павловна отмыла, а то грязи то было на них.
Что тут за нравы? Разговаривают с незнакомым человеком, как с родным. У нас так было неприемлемо, люди вообще старались лишний раз рот не открывать, смолчишь и никто не услышит. Контроль тотальный, наказание быстрое. Любимым занятием службы правопорядка было выявление случаев о недоносительстве. Всё очень просто – например кто-то увидел правонарушение и не доложил о нём куда следует. Просто отвёл взгляд и поспешил исчезнуть – не моё дело. Но информация то уже зафиксирована, твоё зрение – оно ведь не совсем твоё, система наблюдает твоими глазами, а по закону о гражданском самосознании ты был обязан тут же оформить донос. И всё – вот ты уже и сам преступник. Поэтому доносили все и на всех. На всякий случай, так было спокойнее жить. Мне же удавалось обмануть Систему, отправляя в банк данных только то, что сам посчитаю нужным. До сих пор не понимаю, как они допустили такое – практически неконтролируемый гражданин.
Я, наверное, всегда был белой вороной, не как все. На вопрос почему я такой у меня ответа не было, равно как и у Учителя, а уж он то, поверьте, приложил все усилия чтобы разобраться в причинах моей аномалии. Ведь разгадка сулила такие перспективы, что и вообразить трудно. Но нет, его заключительный вердикт был следующим – вопрос не поддаётся расшифровке, одноразовый эволюционный сбой или, что маловероятно, вмешательство неизвестной современной науке силы. Правда непонятно – нахрена?
Короче говоря, ерепениться я не стал, кто знает, вдруг у них так и принято общаться друг с другом? Так что пока выделяться не будем, правила игры надо принимать такие уж какие есть. Пока что мало информации. Где же мне добыть её? Послушно сунув ноги в кроссовки, я наконец решился:
– А что, Кузьич, есть ли в вашем заведении какие нибудь книги? Бумажные. Ну, или цифровые, мне без разницы, – спросил я, вставая с кровати и про себя отметил, что движения даются мне уже гораздо легче, чем вначале.
Наспех протестировав ещё раз весь организм, я пришёл к выводу, что и в этом плане местные имели фору перед нами – регенеративные возможности были поразительными.
– А тебе зачем? – удивился фельдшер. – Читать любишь, что ли? Так это в библиотеку надо. У нас, правда, в деревне нету её. Да и читать то меньше стали. Молодёжь так и не читает вовсе. Книги, я имею в виду. Всё в телефонах своих сидят, да не с книгами – игрушки одни на уме и эти, как их… Соседка у меня ведёт, всё про грядки свои рассказывает, да на камеру снимает. А кому нужны её грядки? Видал бы ты их. Тьфу, смотреть не на что, а всё туда же – блогер она теперь.
– Блогер?
– Ну ты-то должен знать. Это те, кто думают, что умнее остальных прочих, всё жизни учат.
– Конечно знаю, – спохватился я. – Есть у меня знакомый блогер. Тоже думает, что умнее всех и тоже учит. Учитель, мать его.
– Во-во! – согласно поддакнул Кузьмич. – Только вот недели две назад по всей деревне вдруг связь пропала. Была и нету. Ха, мне-то что, я могу и с больницы позвонить куда надо, а вот люди маяться стали, особенно ребятишки.
– Какая связь? – не понял я.
– Обыкновенная. Нет сети и всё тут. Ни позвонить, ни про грядки рассказать. Так и носится народ то к нам, то к участковому, то в правление. Это сегодня что-то тихо, может рано ещё, а так тут, бывает, очередь к телефону собирается. Ладно, пошли уже, чего стоять-то? Имеется у меня одна книжка, внучка забыла, только вряд ли она тебе понравится. Учебник какой-то.
– А я всё люблю читать. – я радостно последовал за ним. Ну хоть что-то.
– Да? – фельдшер мне вроде не поверил. – А по тебе не скажешь.
– Почему это?
– По-кочану.
Даже не стал спрашивать что это означало, просто заткнулся.
После наших дворцовых коридоров разница показалась просто бездонной пропастью, не успели мы выйти из палаты, сказать пару слов, как уже пришли к месту назначения. По пути я всё же успел отметить в памяти некоторые подробности здешнего интерьера. Несколько сидений вдоль стены, очень большие зелёные растения в деревянных (опять!) емкостях. Кроме моей – ещё три палаты. Двери были открыты настежь и что-то я не увидел там пациентов. Очень здоровое общество, как же меня угораздило сюда попасть? Они вообще здесь болеют? Судя по скорости регенерации моего нового организма, эволюция сама постаралась позаботиться о подопечных, не доверяя местной медицине.
Так, вот ещё три двери и появилась первая возможность ознакомится с местной письменностью. Давай, переводчик, не подведи на это раз, а то с таким помощником лучше глухонемым прикинуться.
"Ординаторская" и "Заведующий отделением" были закрыты, а вот из "Процедурной", открытой нараспашку, доносился жизнерадостный смех и голоса. Ну да, как я и думал, всё те же действующие лица. Почему они так часто смеются? Какое же на редкость здоровое и счастливое общество. Говорят что хотят, веселятся без особой причины – в моей прошлой жизни такого поведения я отродясь не помню. Всё было подчинено рациональности и контролю. Вероятно поэтому мы и достигли таких высот. Мда, и к чему же всё это привело?
Короче, мне срочно нужно выяснить, кто я теперь такой на самом деле, какое место занимаю в земной иерархии, надеюсь, не последнее. А прежде всего – самое элементарное. В какой части планеты я оказался, дата, речь, раса… Да море знаний! Мне нужен доступ к местному банку данных. Но самый минимум придётся узнавать на ходу и прямо сейчас.
Мы зашли в процедурную. Врач Андрей Николаевич, похохатывал, сидя на стуле и слушал Павловну. Локоть левой руки его опирался на небольшой столик, на котором стояли в хаотическом беспорядке неизвестные предметы явно медицинского назначения, правой же он беспрестанно тёр своё лицо. Надо будет запомнить и этот жест, вдруг он значит что-то важное.
– А я и говорю – и от блох и дристания, прости-господи, лекарства есть, всё вылечить можно.
– Ох-хо-хо, кстати вот наш герой. Ну что, молодой человек, лечиться будем или поживёте пока? Я смотрю, вы на поправку пошли, да. И без промываньица. Впрочем… – он машинально разгладил халат рукой, (кажется так назвал Кузьмич это одеяние), промывать то вроде уже и нечего.